Ощутив на себе проницательный взгляд Колымея, от которого повеяли волны нервного напряжения, лицо Полины потеплело.
– Я завела этот разговор не для того, чтобы вбить клин между тобой и отцом. Напротив, именно за преданность отцу, наверное, я люблю тебя, мой райский ангелочек, увядающий среди чахлой природы. – И снова в ее словах прозвучала неумолимая логика, которую Колымей не мог ни понять, ни объяснить. Словно спохватившись, она неожиданно спросила: -Ты не будешь возражать, если иногда мы вместе будем совершать вылазки в город? Тебе не будет обременительно мое общество?
– Конечно нет, Полина Свиридовна, – примирительно улыбнулась Кассандра. – Вдвоем всегда интереснее и веселее.
Все это время, пока Полина тараторила, Колымей старался держать себя в руках. Молчал и Игнат: он был не столько поглощен, сколько потрясен заметкой в «Городских новостях». Пришел в себя лишь тогда, когда Колымей дернул его за рукав и жестом предложил разливать коньяк.
Поднявшись, хозяин замка окинул взором присутствующих и, добро-душно глядя на Полину, произнес тост:
– Между прочим, я люблю этот мир, окруженный болотами, и не променял бы его ни на какие другие блага. Именно здесь совершается все, что было мной задумано. И я благодарён Игнату и его неизменной спутнице Полине Свиридовне за то, что они разделяли мое общество в течение двух долгих лет. Учитывая мою искреннюю привязанность к вам, сегодня по моей просьбе Кассандра приобрела для вас вот что, – он достал из кармана халата конверт и передал его Полине. – Примите в знак признательности две туристические путевки. По ним вы сможете в течение месяца путешествовать по странам Средиземноморья.
В глазах Полины мелькнул блеск, и она благожелательно кивнула. «Ах, это женское тщеславие и показное самолюбие, – подумал Колымей. – За ними скрывается внутренняя податливость и радость желания…»
15
Было почти восемь вечера, когда машина, набрав скорость, понеслась в самую гущу торгового центра. Некоторое время они ехали молча: Вадим думал о том, как завязать разговор, а Светлана, возбужденная от неожиданного поворота судьбы, задумчиво глядела в боковое окно. Съехав с основной магистрали в лабиринт домов старой постройки, он наконец спро
сил:
– С сыном все нормально?
– Он надежно спрятан.
–Светлана Михайловна, я прекрасно понимаю ваше состояние, Вадим наискосок глянул на нее и участливо произнес: – Теперь я уверен, что вы жертва чьих-то грязных замыслов.
Спасибо за понимание и сочувствие, – услышал в ответ. – Зовите меня просто Светлана. Мне кажется, что я с ума сойду, если вся эта история затянется.
–А что вы сами думаете?
– Уверена, что смерть Рэма и исчезновение трупа – дело одних и тех же рук.
– Почему?
– По дороге в деревню к сыну я прокручивала в памяти все, что знала, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Вспомнила, что Рэм как-то говорил, что в его организации действует непреложный и жесткий принцип – «принцип древа», смысл которого я так и не смогла разгадать. Но смерть Рэма, думаю, была подчинена именно этому принципу… Поймите меня правильно, если я стану слишком откровенной, то это может стоить мне жизни -убийцы не остановятся ни перед чем.
– Вы в этом уверены?
– Думаю, что какая-то банда, в которой, как я полагаю, вращался мой муж, беспощадно убирает всех свидетелей. Сперва неугодным для них стал Рэм, а как только я попала под внимание следствия, немедленно последовала угроза – обезглавленный крысиный трупик. Намек явный. Значит, теперь я у них на крючке.
– Светлана, обещаю не злоупотреблять вашим откровением, – мягким голосом проговорил Вадим. – Ни единого слова, услышанного от вас, не будет предано огласке. Но ваша помощь следствию может не только вывести нас на преступников, но и облегчит вашу участь. Скажите, кого следует подозревать?
Она задумалась на мгновение, как бы решая головоломку: быть откровенной перед молодым следователем или пропустить вопрос мимо ушей? Наконец решилась:
– Думаю, надо хорошенько потрясти Васина.
– Но он утверждает, что знаком с теми двоими в ресторане так себе, шапочно.
– Вот негодяй, – ее губы даже затряслись от злости, – врет и не краснеет. Они всегда были не разлей вода.
– Вам знаком тот, второй, за столиком в ресторане?
– Старый друг Рэма, Яков Тарасов. Не думаю, что это он отравил. Хотя… Сочувствие Вадима к Светлане росло с каждой минутой.
– Кто мог стоять за всей этой историей?
– Помню, год назад, когда у нас с Рэмом были нормальные отношения, мы с ним заехали в загородное местечко Пустошь Бор – на бывшую дачу бывшего первого секретаря обкома партии. Семь лет назад, когда к власти пришли реформаторы, эту дачу на паях выкупили три предприятия, якобы для отдыха своих рабочих. Так мне объяснил Рэм. Но мне что-то с трудом верилось в это, так как все там утопало в роскоши: уютные коттеджи, финская баня, бассейн с фонтанами, теннисный корт, прислуга из отборных красавиц… Ну, сами понимаете, такое рабочему человеку только во сне может присниться…
Она умолкла и, глянув в боковое окно, жестом показала, что пора сворачивать налево. Вскоре машина, замедлив ход, остановилась напротив пятиэтажного дома.
– Всего на несколько минут, – открывая дверцу, сказала Светлана. -Ждите меня здесь.
Он вопросительно посмотрел на нее. Ее лицо было восхитительно прекрасно: темно-карие глаза – огромны, влажные губы – маняще приоткрыты, темные кудри отливали серебром. Округлая грудь, соски которой выпирали из-под легкой ткани, направлена прямо на него.
– Я провожу вас, – возразил Вадим и тоже схватился за ручку дверцы, – Не беспокойтесь, – категорично бросила она. – Я быстренько соберу кое-какие вещицы и сразу спущусь. К тому же мне надо переодеться.
Вадим провожал ее взглядом, продолжая любоваться изящной фигурой жгучей брюнетки: она шла красиво, ягодицы вразброс. Размахивая большой черной сумкой, она легкой походкой скрылась за углом своего дома.
Он понимал, что нельзя доверяться только интуиции, которая может быть обманчивой, но никак не мог поверить, что эта красивая женщина способна на убийство. Там, на допросе, она больше походила на загнанного в клетку зверька с трепещущим от страха телом. Разумеется, трудно проникнуть в мир ее чувств и Побуждений, но в том, что она не виновата, -Вадим не сомневался. Толстокожий Маркин, конечно, будет настаивать на ее аресте, "и это будет выглядеть вполне логично: улик против нее – пруд пруди. Но улики можно придумать, подкинуть… Зато ни в какие логические рамки не вписывались другие факты: исчезновение покойника, обезглавленный крысиный трупик, естественный страх женщины за свою жизнь и жизнь сына.
Неожиданно его внимание привлекли двое мужчин, стоящих на углу Светланиного дома. Один – молодой, лет тридцати, стройный брюнете пышной шевелюрой, второй – лет пятидесяти, на голову выше своего напарника. Они, оглядываясь по сторонам, что-то обсуждали, потом молодой отделился и, удовлетворительно кивнув головой, скрылся за. углом. Другой мужчина постоял, прислонившись спиной к стене, затем стал нервно расхаживать по тротуару, размахивая свернутой в трубочку газетой.
Вадим оглядел его с ног до головы. Это был высокий, брюхастый, степенный в походке человек с короткой стрижкой. Вадим стал лихорадочно припоминать, где его видел.. Вдруг замер: неужели Васин? Только у него была такая тяжелая нижняя челюсть с двойным подбородком, которая запомнилась ему там, в ресторане.
Настороженность росла, появилось ощущение злого умысла. Он снова упрекнул себя за то, что не настоял проводить Светлану до квартиры. «Внешнее добродушие, – вспомнил он ее мнение о Васине, – это просто личина, за которой скрывается сущий дьявол». А, что если этот дьявол пробудился? Мозг заработал на всю катушку. Выходит, что Светлана хорошо знает этого типа, если дает ему такую характеристику?
На заднем сидении Вадим нашел старую газету и, изобразив увлеченно читающего человека, не отрывал взгляда от объекта своего внимания. Часы на приборном щите машины уже остукали минут тридцать – столько отсутствовала Светлана. Тревожное чувство росло. Исполнять роль стороннего наблюдателя не хотелось. Значит, надо действовать.
Он еще раз смерил Васина взглядом, выждал, пока тот повернется к нему спиной, и почти бесшумно выскочил из машины. Воспользовавшись еще одним таким моментом, прошмыгнул у того за спиной, вбежал во дворик и исчез в подъезде. Там было тихо, безлюдно. Вадим рысью поднялся на четвертый этаж. Дверь была открыта. Он проник в коридор и остановился возле, двери в гостиную.
– Светлана! – крикнул Вадим. – Не слишком ли долго вы собираетесь!
Ответом ему было молчание.
Прислушался – ни шороха. Вадим открыл дверь. В это вечернее время комната, где еще накануне он стоял в скорбном молчании возле гроба с Рэмом, утопала в душном полумраке – она была унылой, холодной, мертвой. Вадим несколько раз зажмурился, чтобы привыкнуть к темноте, но ничего толком не мог разглядеть. Нашарив на стене включатель, нервно нажал на кнопку, но свет не зажегся. Когда зрение адаптировалось, увидел, что с окна исчезла одна штора – она теперь была наброшена на гроб.
– Светлана! – оглядываясь, снова крикнул Вадим, но уже не так громко.
Его голос лишь на мгновение прорезал тишину и замер в ушах. Тут что-то не так, подумал он. Чувство тревоги сменилось паническим страхом. Появилась уверенность, что кто-то находится в квартире, может быть даже в комнате, и наблюдает за ним. Действительно, рядом что-то проскрипело. Вадим достал из кармана зажигалку, чиркнул по ней пальцем и осветил, комнату.
– Светлана! – уже настойчиво крикнул он.
И тут до слуха отчетливо донесся легкий хлопок входной двери, затем – шум шагов по лестнице.
Вадим снова чиркнул зажигалку и, пока та горела, сдернул с гроба штору и ошеломленно уставился на него. Там лежала Светлана. Голова ее повернута налево, на горле проступала полоска от запекшейся крови. Вадим почувствовал, как задрожали колени и страх захолодил спину.
Следовало что-то делать, чтобы не поддаться ужасу, который копошился в глубине его сознания. Убийца не мог далеко уйти. Сперва Вадим собрался пройтись по квартире в надежде, что кто-то здесь скрывается, но какой-то смутный инстинкт подсказал, к чему это может привести. «Сволочи! – молча выругался он. Жар гнева опалил его лицо, ярость стучала в висках. – Меня, как младенца, обвели вокруг пальца…» Вадим винил себя в смерти женщины, к которой испытывал определенные чувства, женщины, которую собирался защищать.
Он возвратился к выходу. Рассудок отказывался что-либо соображать. Но что-то предпринимать надо. Он покинул квартиру, бросился вниз по лестнице, выбежал на улицу, к машине, чтобы взять из бардачка пистолет и связаться по рации с Жаном.
Прежде, чем открыть дверцу машины, осмотрелся по сторонам – Васина не было видно. Наконец потянул на себя ручку. Что-то ослепительное вспыхнуло у него перед глазами. В следующий миг раздался взрыв и волной отбросило его на несколько метров. Сперва появилось ощущение, что голова раскололась. Потом наступила глухая темнота.
16
Когда Полина вместе с Кассандрой ушли под своды замка, луна висела над островком очень низко, и по болотам тянулась длинная серебристая полоса. Бородачи, как бывалые заговорщики, переглянулись и пропустили еще по одной стопке. Разговор невольно коснулся заметки «Беглый покойник… блуждает по городу». Игнат забрасывал чародея вопросами, не переставая восхищаться его талантом, а тот охотно отвечал, не скрывая своего возбуждения. Так продолжалось с полчаса, пока Игнат окончательно не уяснил себе, что произошло на самом деле.
Подпирая ладонью раскрасневшееся лицо, он спросил:
– Тебя можно поздравить с победой?
– Это наша общая победа. Мы заполучили то, что желали, но разве мог я предвидеть, что возникнут такие последствия. Мы привлекли к персоне нашего гостя внимание не только общественности, но и криминальной шайки, в которой вращался Рэм. И теперь никто не поверит, что это не он, а Мидас.
– То есть совершенно другой человек?
– И как же быть?
– В конце концов дело сделано и придется плыть по течению. Оно, конечно, будет бурным, мятежным, подчас непредсказуемым, но нам не привыкать к превратностям судьбы.
–Он сейчас спит?
– После гипнотического сеанса и снотворного он будет в отключке не менее двух дней.
– Что ж, пусть он набирается сил, а я готов послушать обещанную сказку.
– Расскажу, но с одним условием.
– Слушаю.
– Концовку придется досказать тебе. Принимаешь?
– Не знаю… – дернул плечами Игнат.
– Тогда, внимательно слушай.
И Колымей, уже не в силах нести бремя своей тайны в одиночку, поведал другу то, что тот так долго и тщетно допытывался.
– Жил-был юноша по имени Тит – крепкого сложения, пытливого ума, доброго сердца. В семнадцать лет он остался без родителей и его воспитанием занялся дед по материнской линии. Звали его – Григорий. Это был могучий и мудрый старец, отшельник по виду, ученый по призванию, с гордым и независимым взглядом. Тит, как послушный ученик, впитывал в себя простые, но священные слова деда. Тот говорил, что на свете множество наук, но главная из них – наука постижения Истины. «Не пренебрегай законами времени, – наставлял он внука, – помни, что каждый день твоей жизни – последний, неповторимый. Можно проспать его, провести в любовных забавах, в благотворительных деяниях, в путешествиях и созерцании окружающего мира, окунаться в бытовые мелочи, в бездну науки или другие праведные дела, но лучше в меру сочетать и первое, и третье, и пятое, и десятое. Тогда и сон у тебя будет блаженным, в нем ты станешь черпать силы и продолжать свое полезное существование…» И осознав глубину его изречений, Тит уже в ранние годы взял за правило:– с утра расписывать свой день по пунктам и строго придерживаться этому распорядку. Это дисциплинировало его, помогало самоанализу, и юноша все больше убеждался, что не напрасно живёт на свете, и не беда, если не успевал осуществлять все намеченное, главное – сознательно стремился к его исполнению. Со временем это стало привычкой, не покидавшей его никогда. У него появилось ощущение, будто его душа и во сне, как бы оторвавшись от плоти, продолжала полет в мир неизведанный и таинственный.
Жили они скромно, душа в душу. Старик все свои сбережения тратил на образование юноши и был доволен, как тот, живя в согласии ср своей совестью, постигал науки.
Пришло время умирать мудрецу. Перед смертью он обратился к любимому внуку с наказом, и выражение безмерной грусти мелькнуло на его строгом лице:
– Тит, ты всегда был гордостью и радостью моих очей, родным существом, перенявшим мудрость своих предков. Настало время проститься нам. Но ты не огорчайся, так уж распорядилась природа: тело старится и умирает, но не душа, она всегда на крыльях полета устремлена в мир неизведанный, и именно в ней таится тайна мироздания, заложенная Творцом. И не дай Бог попасть в сети Дьявола. Будь как и прежде гордым и независимым, далеким от земных пороков, чутким к людским бедам. Звезды предвещают тебе жизнь святого изгнанника, а они никогда не врут. – Он умолк, погрузившись в свои думы, и лицо его просветлело. – В старом комоде ты найдешь остатки моих сбережений. Возьми, трать по своему усмотрению. Когда же средства твои иссякнут… Посмотри на потолок…
Там торчит крюк… Привяжи к нему петлю, встань на табуретку…»
Склонившись над ложем, Тит в сильном волнении слушал эту странную и недосказанную речь, произнесенную дрожащим голосом, пока не погас холодный и гордый взгляд мудреца.
Жизнь Тита протекала так, как пророчил ему дед. Он скитался по разным странам. Много времени провел в древнем и мудром Египте, восхищался, как некогда Геродот и Плутарх, пирамидами, сфинксами, статуями с головами богов, храмами, воздвигнутыми из гранита – символами вечности и бессмертия. Именно тогда его умом завладела идея переустройства общества. Но прежде, чем посвятить себя ей, он считал необходимым всесторонне изучить и познать природную суть индивидуума. Новое мировоззрение стало принципиальным, когда в Египте приобщился к магии.
Живя аскетом в диком ущелье в семье бедуина-отшельника, Тит усвоил много таинств. Дилан, так звали шамана, главу семейства, мог видеть то, что невозможно видеть, слышать то, что невозможно слышать, повелевать тем, чем нельзя повелевать. Говорил, что эти качества унаследовал от своих далеких предков-бедуинов, С ущелья открывался вид на цветущую долину вдоль тихой заводи, куда каждое утро отправлялся Дилан для общения с духами своих предков. Совершал такие вылазки и Тит. Строго следуя предписаниям своего наставника, он до того вошел в роль мага и провидца, что однажды, вернувшись поздно вечером домой, хозяин увидел легкое голубое свечение над его головой, низко поклонился ему, скрестив руки на груди, как это делал на ритуальных сеансах общения со Всевышним, и воскликнул: «Ученик превзошел своего учителя!»
С той поры волна тщеславия захлестнула Тита, и вера в свое великое предназначение окрылила его. По примеру Дилана он стал отращивать бороду, вести аскетический образ жизни. Именно тогда Тита посетила великая идея: только через познание самого себя можно познать мир и приблизиться к пониманию Абсолютной Истины.
Скитался он и по другим странам, и всюду имел много друзей, с которыми делился врем, чем располагал – и знаниями, и деньгами. Когда же деньги у него иссякли, друзья оставили его, и сердце разрывалось от тоски и одиночества, Единственный человек, которого он желал, был на небесах.
Вернувшись домой, он окунается в науку и создает новую теорию о закономерностях общественного развития и государственного устройства. Шли годы, росло число единомышленников, росло и число завистни-ков, которые и предали его. И тут Тит с горечью в сердце вспомнил о завещании деда Григория.
Вечерами он бродил по родному городу, и целый хаос бурных мыслей не покидал его. Решение назревало медленно. Наконец он заперся в своей комнате, решительно поднялся на табурет, привязал к крюку петлю. Чтобы проверить ее на прочность, повис на ней двумя руками… И чудо свершилось: потолок не выдержал, Тит свалился на пол, сверху на него обрушилась штукатурка.
Он осмотрелся, увидел, что лежит среди груд кирпичных обломков, кругом поблескивает золото. Это были монеты: российские допетровские червонцы, австрийские шиллинги, древнейшие венецианские дукаты, флорины и цехины, американские «двойные орлы»… Он опешил от случившегося. Ну и дед, подумал Тит, он куда мудрее, чем казался. Среди мусора торчала бумага. Он поднял ее, посмотрел: какой-то шахматный этюд, под ним условие решения – «Мат в два хода». И еще – изображение среди болот развалин старого храма, крестиков и мелким шрифтом слова: «Помни, что каждый день – последний. Подумай, что ты в нем оставил». Тит повертел в руках бумагу, скомкал её и выбросил в урну для мусора. Собрал золотые монеты, пересчитал – их было достаточно, чтобы безбедно прожить три-четыре года.
Окрыленный свалившимся на него счастьем, в прямом и переносном смысле,-Тит решил половину монет, как посоветовал бы дед, пустить на благие дела. Через знакомого антиквара он перевел все золото в рубли,
большую часть из которых отнес в детский приют. Удовлетворенный этой акцией, Тит вернулся домой.
– Я исполнил твой наказ, дед, – воздев руки кверху, произнес он. -
Спасибо, что ты и на небесах продолжаешь опекать меня. Но молю тебя, дай мне смекалки разгадать тайный смысл шахматного этюда!
Озабоченный и растерянный он ходил по комнате и вдруг ударил себя по лбу – в глазах блестнули торжество и надежда: озарение снизошла на него.
Тит бросился к урне с мусором, выхватил оттуда скомканную бумагу, разгладил ее. Не мог же дед вместе с монетами спрятать в потолке бумагу, не имеющую тайного смысла? Наверное, подумал он, мудрец и сейчас испытывает мою смекалку, полагая, что внуку ее не занимать.
С этюдом он выбежал из дома, направился к своему старому приятелю, который, Тит не сомневался в этом, сумеет решить задачу. Это был истинный поклонник древней игры, и он без особого труда в два хода заставил короля капитулировать в квадрате Е7. Теперь оставалось найти болота с развалинами старого храма. Он знал, что за городом находится низменная равнина, именуемая в народе «Грязными прудами». И он отправился туда. Прыгая с кочки на кочку с шестом в руках, он достиг старого храма. Поднявшись по террасе, вошел во внутренний дворик, выложенный из квадратных плит. Сосчитал – их ровно шестьдесят четыре, как на шахматной доске. Отыскав нужный квадрат, решил, что это и есть тот самый, который имел в виду дед.
В следующий раз Тит прихватил необходимые инструменты, с их помощью поднял и опрокинул плиту. Стал копать и вскоре лопата ударилась обо что-то твердое, металлическое. Это оказался ларец с цветной инкрустацией, обернутый в овечью шкуру. Открыл – там сокровища: золотые браслеты, червонцы, кулоны, всякая церковная утварь. После короткой расте-рянности, показавшейся ему вечностью, им овладело пророческое вдохновение: «Какая соблазнительная перспектива для человека, жаждущего! достичь вершины знаний!» И радостное спокойствие, непоколебимая вера в полную величия и могущества судьбу заполнили его сердце. «Звезды предвещают тебе жизнь святого изгнанника», – вспомнил он пророческие слова деда, и снова почувствовал себя сильным, гордым…
Колымей умолк, подмигнул Игнату, который все это время слушал сказку-исповедь с затаенным дыханием, не проронив ни слова.
– Ну как? – спросил он. – Закончишь за меня сказку?
– Попробую, – озорно усмехнулся Игнат. – Слушай. Тит, сполна вкусивший пагубность человеческих пороков, решил принять обет изгнанника и уединился в этом замке. Разбогатев, он создает все условия для жизни: прокладывает в болотах тропу, ставит поперек нее Бог знает где найденные старые кованые ворота, чтобы никто не нарушал его уединения. И предусмотрительно ставит их там, где самые непролазные, как зыбкие пустынные пески, трясины. Потом с божьей помощью, не жалея сил и средств, делает капитальный ремонт в здании, роет колодец во внутреннем дворике, чтобы не было проблем с питьевой водой, закупает гору книг, чтобы с их помощью погружаться в неведомые пучины знаний и открытий, завозит мебель и всякую всячину… Когда же он обосновался с дочерью в замке, оставалось сделать последний отчаянный шаг. И его принцип – «уходя, хлопни дверью», – воплощается с изысканным эффектом.
Помолчав, Игнат хитровато улыбнулся:
– Ну, что, устраивает?
– Ты покорил меня не только красноречием, – согласился Колымей, -но и точным изложением концовки.
– Ничего не наврал?
– Все было именно так. После того, как мне предложили уйти из университета, я впал в депрессию. Правда, энергия во мне была, она бурлила, как вулканическая лава, но, оказалось, была скована бронированным сосудом, поэтому никак не могла выйти наружу. Днём за различными хлопотами как-то забывался, но оставаясь один в ночной тишине, не мог не думать о превратностях своей судьбы. Откуда-то издалека все чаще наплывали на меня слова деда Григория: «Одиночество – гигиена души», смысл которых вдруг обрели особое звучание, согрели меня. И ставка была сделана: перечеркнуть былое, выжить за счет титанической работы ума. Когда финансовую проблему удалось решить, путь к мечте открылся. Развалины старого монастыря тогда представляли ужасное зрелище. Кладка угрожала рухнуть от малейшего прикосновения, винтовая лестница обвалилась… Я нашел шабашников-украинцев, объяснил им, что, якобы, городские власти решили реставрировать культовое здание, и для начала надо в нем создать сносные условия. Они не возражали, когда узнали, что я заплачу им столько, сколько они за два года не заработают. После прокладки дорожки через болота завезли четыре машины стройматериалов, продовольствие, чтобы они безвылазно трудились. И уже через полтора месяца здесь можно было жить.
– И тогда ты придумал свою гибель?
– К ней я стал готовиться тогда, когда мог переселиться сюда. К пикнику на пляже я все заранее продумал. В частности, спрятал на противоположном берегу реки в полуразрушенном доме запасную одежду. Переплыл реку, оделся и был таков.
Игнат с восхищением посмотрел на друга.
– Небеса, действительно, преданно служат тебе. Видно ангелам-покровителям не безразлична судьба незаслуженно отвергнутого… Но стоило ли, Колымей, так долго прятать от меня эту тайну?
– Не люблю, друг мой, преждевременно раскрываться. Но теперь вынужден, так как наши средства для безбедной жизни почти исчерпаны. Завтра ночью, когда Полина с Кассандрой улягутся спать, придется прибегнуть к квадрату Е7. Сделать это мне одному теперь не по силам.
– Ты уверен, что там что-то осталось?
– Когда я поднимал ларец, земля под ним провалилась и открылся вход в подземелье, – тихо, почти шепотом произнес Колымей, откупоривая вторую бутылку. – Я спустился на несколько ступенек, но тут в лицо дохнул холодный воздух, темнота вокруг стала сгущаться, заполняя подземелье, и я не рискнул проникнуть внутрь без светильника.
