3
Через час Жан с Вадимом были в кабинете подполковника Маркина. Восседая во главе широкого полированного стола, тот, не отрываясь от бумаг, указал на кресла, стоящие полукругом, и пробормотал:
– Садитесь;
Жан был поражен обстановкой. После капитального ремонта кабинет выглядел так, точно это была резиденция преуспевающего бизнесмена. Декоративные деревянные панели в духе модерна, расписные золотом гардины и портьеры, мягкая мебель, навесные люстры с подсветкой, на белых гладких столах компьютеры, японский телевизор с видеомагнитофоном… Убранство ласкало взгляд. И это в то время, когда Маркин постоянно жаловался на отсутствие средств на канцелярские принадлежности-Однако вслух Жан не стал выражать своего удивления.
Оторвавшись от бумаг, шеф произнес примирительным тоном:
– Все мои люди в бегах, а тут дело неотложное. Сам понимаешь, Жан работа у нас такая, сволочная.
Жан молча смотрел на Маркина.
– На первый взгляд событие не стоит и выеденного яйца, однако, если присмотреться повнимательнее, оно может заставить серьезно задуматься. Некого Рэма Багратова отравили прямо в ресторане. Подсыпали цианид прямо в бокал с мадерой и отправили на тот свет. Но тут начинается область самых смутных догадок, которые в данной ситуации могут практически изменить многое: этот Багратов числится в розыске за участие в каких-то злодеяниях. Каких? Это придется выяснить в ходе расследования.
Закончив краткое изложение, шеф, помолчав, заключил:
–Ты сейчас не скован другими делами, поэтому,впрягайся с Вадимом в одну упряжку и дуй галопом до самого финиша. Дело может принять серьезный оборот.
Тяжело вздохнув, Жан спросил:
– Где сейчас твой покойник?
– В гробу, конечно, как ему и полагается. В собственной квартире выставлен на всеобщее обозрение. – Маркин неопределенно хмыкнул и протянул Жану листочек бумаги. – Вот тебе фамилия, имя, отчество и адрес покойного. Все остальное придется узнать самим. Обязательно подключай к работе Базалова, – и, слегка прищурив серые глазки, перевел взгляд на Вадима. – Хватит ему даром хлеб молоть, пусть обкатывается в настоящем деле.
Вадим почувствовал, как от внутреннего негодования кровь бросилась ему в лицо, но бесстрастный жест Жана подсказал, что слова шефа не стоит принимать всерьез.
– Нечего шмыгать носом, – Маркин бросил новый вызов,
Вадим взорвался:
– Не устраиваю вас, устрою других, – огрызнулся он. – А тыкать меня носом в грязь не позволю.
Потонув в кресле, Маркин выжидательно молчал. Глядя на Жана и почесывая за ухом, он словно спрашивал: «Вопросы будут?»
Жан решил возвратиться к прежнему спору.
– Не могу понять, почему ты замял расследование гибели Ирины?
– Ты опять за свое, – рявкнул подполковник. – Ну ладно. Я тут подумал: над твоими доводами, в них, несомненно, есть логика. Но на меня надави-? ли сверху, и я решил не лезть в бутылку. Кстати, вынужден был взять замену Ирине. Вы не заметили ее в приемной, когда шли ко мне? Жан отрицательно мотнул головой.
Маркин нажал на кнопку на столе. Тотчас в дверях появилась очкастая девица.
– Это и есть наша Наташа, – почти нараспев срифмовал шеф и, несмотря на свою природную сухость, изобразил подобие улыбки. – Полностью ее величать Наталья Константиновна Зотова. Прошу любить и жаловать. Она была до того худа, что, казалось, между кожей и костями напрочь отсутствовала жировая прослойка. Тут никакой косметический ремонт, которым, судя по всему, она забавляется, не скрасит плоского лица с выпирающими скулами. Ничего не скажешь: сурово отнеслась к ней природа в момент зачатия. К ее достоинствам можно отнести разве что молодой задор, горделивую осанку и большие серые глаза, однако зашоренные, лишенные всякой выразительности. Замена явно неравноценная. У Ирины! было все на месте – и фигура, и глаза, и улыбка, и прекрасные манеры с характерным славянским шармом.
– Прошу любить и жаловать, – повторил Маркин. – С сегодняшнего дня я назначил ее своей помощницей, и тем самым принял в нашу управленческую семью.
В этом весь Маркин. Кто-то не любит власть, кто-то побаивается ее, а кто-то прёт в нее, как нож в масло. Маркин относился к третьей категории. Он до того вошел в свою роль, что, казалось, прирос своей сухой задницей к блестящему мягкому темно-зеленому креслу, словно боясь, что им кто-то неожиданно завладеет. Не дождавшись даже похорон своей сотрудницы, он, ни с кем не посоветовавшись, притащил в управление другую и усадил ее в приемной. Таких обычно берут по чьей-то протекции.
Шеф предложил Наташе присаживаться поближе, и та с гордо поднятой головой села напротив Жана с той завидной легкостью и жеманностью, будто это была не намалёванная мартышка в очках, а сама фея, сошедшая с небес.
– Должен заметить, – продолжал Маркин, – что в последнее время вы стали забывать информировать меня о своем местонахождении. Но это правило никто не отменял. Поэтому в мое отсутствие отмечайтесь у Натальи Констатиновны.
Жан внутренне усмехнулся: выходит, в какой-то степени они с Вадимом попадают в зависимость от нее? Однако, зная, наизусть маркинский нрав, возражать не стал.
– Меня сегодня кто-нибудь спрашивал, Наталья Константиновна? – официальным тоном спросил шеф.
– Только Иван Гаврилович, – пробубнила она.
– Как? – Маркин бросил на нее тяжелый взгляд. – И ты говоришь это спокойно, точно не сам областной прокурор меня спрашивал, а какой-то подзаборный бомж. Почему сразу не доложила?
– Вас в это время не было в управлении.
– Но я уже больше часа нахожусь в своем кабинете.
Она понурила голову. Маркин, выйдя из оцепенения, погрозил ей пальцем и, видя, что она совсем скисла под его напором, смягчился: – На первый раз прощаю. Запомни: Иван Гаврилович наш непосредственный начальник, а начальство надо уважать. Поняла?
Она кивнула
– И что он просил передать?
– Спрашивал про какую-то отчетность.
Маркин глубоко вздохнул.
Жан сочувственно, не без доброй порции иронии, посмотрел на него. Он знал, что шеф до того поднаторел в отчетах, что больше напоминал ловкого жонглера, манипулирующего цифрами, – за три года, как он заправляет всеми делами в управлении, ему удавалось изворачиваться и из дерьма делать конфетку: показатели в отчетах по раскрытию преступлений, представляемые им на верха, всегда значительно перекрывали среднестатистические по стране, за что на самых высоких уровнях получал благодарности, звания, премиальные. Правда сперва побаивался ревизии, но проверок не было, а привычка к липовой отчетности осталась.
После некоторого молчания Маркин поднялся со своего кресла и заключил:
– Повторяю, Жан, новая работенка может принять серьезный оборот. Постоянно держи меня в курсе расследования. Возьми в свое распоряжение патрульную машину.
4
«… В среду или никогда… В среду или никогда… Звезды будут покровительствовать мне… »
За окном медленно сгущались сумерки. Колымей продолжал сидеть в своей небольшой комнатке, в былые времена видно служившей кельей старинного монастыря. Он тешил себя надеждой на успех, прекрасно сознавая, что предстоит пережить немало тягостных часов, прежде чем осуществить свой замысел.
Стук в дверь отвлек его от раздумий.
– Кассандра, это ты? – просопел он, не поворачивая головы и протирая ладонями усталые глаза.
Открыв дверь и отбросив темно-коричневую портьеру, в комнату вошла дочь, держа перед собой поднос с ужином. Она поставила ношу на письменный стол и с укором уставилась на отца.
– За окном уже луна взошла, а ты все сидишь впроголодь. На пустой желудок, между прочим, плохо думается.
– Спасибо, милая моя, – отозвался Колымей. – Что бы я без тебя делал? Я действительно позабыл обо всем на свете, думая о предстоящей среде. Ты не забыла, о чем я тебя просил?
– Отец, разве я могу забыть о том, о чем ты меня просишь?
– Чем ты была занята сегодня?
– Была на этюдах. Устроила мольберт во внешнем дворе и рисовала.
– И как?
– Перед глазами был жуткий болотный пейзаж, но он у меня получился каким-то особенным, загадочным. Отчего это?
– Как бы тебе пояснее объяснить… Люди ошибочно полагают, что на свете существуют только три группы наук – технические, естественные и общественные. Мол, все остальное за пределами человеческого разума.
– Но ведь это так? – она бросила на отца пытливый взор.
– Это трагическое заблуждение. В технических и естественных науках, скажем, все ясно: люди делают одно открытие за другим, следуя законам диалектики. А в общественных науках запутались. До сих пор не найдены закономерности, по которым должно развиваться общество. Много спорят, а толку никакого.
– Почему?
– Потому что отвергнута четвертая группа наук, изучающая невидимый, мир, которому, между прочим, мы подвластны. Именно в этот мир подсознательно вторгается твое пылкое воображение, когда рисуешь. Творчество, дочь моя, – это энергия и расчет, помноженные на озарение, снизошедшее из глубин мироздания. – Помолчав, Колымей добавил: – На досуге вместе посмотрим этюды, а сейчас, будь добра, пригласи ко мне Игната Харитоновича.
Игнат не заставил себя долго ждать. Он появился в своей традиционной полосатой пижаме, с которой не расставался, будучи дома. Несмотря на свои пятьдесят семь лет и среднюю полноту, он все еще сохранял твердую осанку, ясный взгляд, у него была крепкая шея и великолепная рыжевато-золотистая борода. Его лицо с широко расставленными скулами отражало в этот час задумчивость, мозг находился под гнетом догадок и предположений.
– У тебя что-то срочное? – сухо спросил он.
– Я все знаю, друг мой, – начал Колымей. – Знаю, что твоя Полина взбеленилась и тянет назад – в город. Опостылело ей в нашей дикой глуши. Знаю и то, что тебя интересует тайна, в которую ты тщетно пытаешься проникнуть. Скоро и ей придет конец. Обстоятельства для этого, к моему великому сожалению, созрели. Но это будет через два-три дня, после сеанса. А пока… Устраивайся, поговорить надо.
Игнат, кряхтя уселся напротив.
– Запомни, друг мой, ты единственный в моей жизни человек, с которым я могу делиться своими тайнами и секретами. Тем более, что наша дружба тянется с юности, мы с тобой жертвы одной общественной болезни. Мои мысли и чувства так и просятся быть открытыми для тебя. Потерпи чуть-чуть. – Колымей глубоко вздохнул и поинтересовался: – Как продвигается твоя работа над книгой?
– Плохо, – нахмурив брови, озабоченно признался Игнат. – Теперь даже не знаю, что получится из этой затеи.
– Получится, – успокоил его Колымей. – Для этого у тебя есть главное – вера, желание, ясность ума и воображения. А если нам удастся эксперимент, то мы получим богатейший материал – исключительно новую форму общественного развития и государственного устройства. – Сделав паузу,. Колымей продолжил. – Но я тебя пригласил вот почему. Завтра утром тебе придется управиться с важным заданием. – Он взял со стола пакет и подал Игнату. – Тут все расписано. Знаю, что ты опасаешься как бы не столкнуться в городе со знакомыми – для них ты, якобы, переехал к невесте в Ставрополье. Нацепишь на нос темные очки, надвинешь на лоб соломенную шляпу. Все это найдешь в холле на столе. А если учесть, что ты здесь отрастил прекрасную пышную бороду, тебя вряд ли кто признает.
Игнат кивнул в знак согласия. Он стал, привыкать к причудам друга, даже научился; чем ему можно угодить, но никак не мог взять в толк: откуда у этого бессребренника завелось столько денег для безбедной жизни в затворничестве все двенадцать лет? Должно же быть этому хоть какое-то объяснение?
– А что в городе? – спросил он.
– Пойдешь по адресу: улица Знойная, 7, квартира 17. Там по моим расчетам гроб с покойником…
На лице Игната застыло выражение беспомощной растерянности. Он поднялся, тяжело прошелся по комнате, словно демонстрируя свое крепкое телосложение, и положил большую ладонь на высохшее плечо чародея.
–Думаю, ты приболел, Колымей.
– Говори прямо – чокнулся. Но ты ошибаешься. Я в полном здравии. Я прошел тяжкий путь испытаний и познаний, сохранив здоровый дух… Впрочем, скоро выяснится, так это или нет.
– Откуда же ты, безвылазно находясь здесь, на диких болотах, можешь знать, что там покойник?
– Успокойся, друг, я не мог ошибиться: трижды составлял гороскоп и трижды все сходилось – в этой квартире смерть постигла человека тридцати шести лет. Звезды знают все: что было, что есть, что будет.
– Я надеюсь, что он действительно лежит в гробу? – с оттенком иронии спросил Игнат.
– Уверен.
Игнат молча достал содержимое пакета: там были деньги и латуневый жетон с какими-то выпуклыми знаками.
– Слушай дальше, – успокоившись, продолжил Колымей. – Сто рублей бросишь в ноги покойного, а потом… – Колымей выдержал паузу. – Потом выберешь момент и незаметно просунешь остальные деньги с жетоном в карман его пиджака.
– Но зачем покойнику деньги? – снова удивился Игнат.
– На всякий случай, – подмигнув смущенному другу, Колымей расплылся в улыбке. – Могут пригодиться на том свете. Не могу не признать твое естественное любопытство, но… Игнат, это очень и очень важно -после сам убедишься.
– Хорошо, а что потом?
Колымей облегченно вздохнул.
– Возвращаешься сюда. Здесь нас всех ждет спиритический сеанс. Ты знаешь основные требования к медиуму: смелость, ум, сосредоточенность, твердая и настойчивая воля, соединенная с неустрашимостью. Ты этими качествами обладаешь сполна. Думаю, и Кассандра готова – у нее сверхчувствительные физиологические Способности. С Полиной посложнее, но я постараюсь подготовить ее, приободрить перед сеансом. Приступим поздним вечером.
Еще никогда в жизни Игнату не хотелось ничего так сильно, как выяснить, что скрывается за этой затеей. И тем не менее он, придав себе глубоко безразличный вид, небрежно спросил:
– Ты уверен, что все получится так, как ты задумал? – и встретив молчание, смущенно произнес: – Конечно, если ты так хочешь, то я непременно выполню твою просьбу. Но, откровенно говоря, у меня складывается впечатление, что ты чего-то утаиваешь от меня.
–Утаиваю то, что прояснить пока не могу.
Игнат ответил ему долгим взглядом, словно пытаясь постичь смысл колымеевских замыслов.
– Я даже толком не знаю, что ты ждешь от сеанса. А хотел бы. Ведь мы единомышленники.
–Не хочется обнадеживать тебя, раскрываться до того, что еще не свершилось, – холодно проговорил Колымей. – Но признаюсь, что это имеет самое прямое отношение к нашим попыткам проникнуть в мир неизведанный.
Все это снова прозвучало до того туманно и загадочно, что Игнат беспомощно развел руками: ни одного вразумительного ответа. Словно пробудившись от глубокой задумчивости, он неожиданно выпалил:.
– Ты, Колымей, неисправный мистик, если веришь в существование душ.
– Их существование так же закономерно, как закономерна Солнечная система. Ты помнишь физический закон сохранения и превращения энергии: она не исчезает, а переходит из одного качества в другое? Так вот… Что является носителем человеческой энергии?
– Душа, – непроизвольно вырвалось у Игната.
– Вот именно: она приводит в движение плоть, а значит и она переходит из одного качества в другое.
Чем больше Игнат разглядывал и слушал друга, тем большее замешательство выражали его глаза.
– И ты надеешься вдохнуть душу в покойника? – вкрадчиво спросил он..
– А почему бы и нет? Почему бы не вызвать высший дух из какого-то параллельного мира, не познакомить тебя с ним и получить научное подтверждение нашим выкладкам?
– Но это же безумие! Неужели можно перемещать что-то из одного параллельного мира в другой?
– Я почти уверен, что перемещение инородного духа в другую пространственно-временную среду при помощи биоэнергетики вполне возможно. Но пока я не имею не только научного, но и экспериментального подтверждения. Если я тебе скажу, что ночью в среду я получу ответ на этот вопрос, то ты подумаешь, что у бедного Колымея… просто крыша поехала. Поэтому приходится быть скрытным и заранее не кричать «гоп».
Игнат снова погрузился в угрюмое молчание. Неожиданно ему показалось, что перед ним совершенно другой человек: мелкая дрожь сотрясала тело чародея. Что-то странное, мефистофельское выражал его облик, что-то отталкивающее, зловещее, и глаза полные дьявольской мудрости. Что это – перевоплощение или умение влиять на собеседника? Игнат никак не мог привыкнуть, к мысли, что Колымей единственный во всем мире человек, дерзнувший повелевать магией. Это ведь вопиющее противоречие всем законам физики, химии, биологии. Будто жил его друг в ином космическом пространстве, иной общественной среде, чем его сопланетяне, в среде, где действуют иные приоритеты и ценности.
– Игнат… Игнат, неужели ты не осознаешь важности этого эксперимента? – голос Колымея теперь был слабым, глухим. – Наука – ревнивая женщина, она не любит, когда ей изменяют. Поэтому ничто теперь не может изменить мое решение. В среду самый благоприятный день. Звезды будут благосклонны к нам, и мы должны воспользоваться этим. Конечно, у тебя появится возможность поскулить, если сеанс не удастся, но я постараюсь лишить тебя такого удовольствия.
Он умолк, а Игнат успокоил себя мыслью, что сам он все равно не сможет воспрепятствовать ходу событий.
Когда за Игнатом закрылась дверь, Колымей тяжело поднялся с кресла, подошел к столу, отпил из чашки остывший кофе, съел бутерброд с ветчиной. Потом засеменил к открытому окну.
Далеко-далеко сквозь тучи пробилась Луна. Ее отражение заливало серебристым светом его безмятежные болотные владения. Удивительное светило, бесстрастно, из века в век, несет оно неизгладимые отпечатки прошлого. Пуна все видит, все знает, она мудрее, чем люди думают о ней. Тленные глаза человека устремляются на этот серебристый диск, мучительно пытаясь проникнуть в его суть.
Что шлет мне Луна в эту среду? Знает ли она, что я, Колымей-изгнанник, жду двойника своей плоти?
5
Теща Рэма вовсе не походила на человека, оплакивающего зятя. Она сидела у гроба, беседуя со смуглой женщиной своих лет, похожей на цыганку. Сожаления в ней не было, глаза смотрели безучастно к происходящему. Зато ее дочь Светлана была молчалива, задумчива, кивком головы встречала и провожала редких приходящих. У Жана, приехавшего сюда вместе с Вадимом, сложилось впечатление, что похороны устраивают ради приличия, отдавая дань традициям: мебель была вынесена, шторы опущены, зеркала завешаны черной тафтой, горели свечи. Поэтому они, следователи, тоже прилюдно постояли несколько минут у гроба в скорбном молчании.
Странная тень беспокойства скользнула по лицу Вадима. Трупов он повидал достаточно, чтобы сложилось мнение об их тлетворности – лица обескровленные, восковые, а тут… Ну, что-то необъяснимо магическое -совсем другой покойник: с румянцем на щеках, глаза не впалые, как обычно, а закрыты так, будто тот заснул на какое-то время. Ему даже почудилось, что веки у усопшего напряжены – так бывает во время долгого и тяжелого сновидения.
– Как живой, – озадаченно шепнул он Жану. – Такое впечатление, словно он сейчас поднимется из гроба.
Жан усмехнулся:
– Стой и жди его пробуждения, пока я буду заниматься делом.
Он подошел к теще, показал удостоверение, представился:
– Жан Игоревич Осипов, капитан следственного управления. Не уделите мне несколько минут? Сами понимаете, дело неотложное.
Ее брови изумленно поднялись. Она заглянула в удостоверение, изучила его.
– Чем могу вам служить?
– Меня интересует буквально все, что связано с гибелью вашего зятя – Неужели нельзя выбрать более подходящий момент?
– Нельзя… Так сказать, по горячим следам, – ответил Жан и почему-то вспомнил слова Маркина: – Мы, как положено, хлеб свой отрабатываем.
Она задумалась.
– Но только на пару минут, – наконец согласилась она. – Как вы говорите вас зовут?
– Жан Осипов, Жан Игоревич.
Женщина поднялась, поманила следователя в соседнюю комнату. Там она усадила его в кресло, сама села на диван.
– Аделаида Андреевна, – тихим голосом произнесла она. – Я вас внимательно слушаю, Жан Игоревич.
– Как это произошло?
– Случилось это позавчера. Позвонили из «неотложки», сообщили, что выезжали по вызову в ресторан «Заря» – это недалеко от нашего дома. Там застали его мертвым. Медэкспертиза показала, что смерть наступила от отравления цианистым калием. Словом, он отмучился, отмучились и мы.
– И вы?
– Скажу откровенно, – она глубоко вздохнула, – туда ему и дорога. Он извел нас со Светой… Правда, поначалу производил впечатление добропорядочного молодого человека. Такой вальяжный, учтивый… И я не противилась их женитьбе, даже подумала, что моей дочери повезло в жизни. К свадьбе он обзавелся квартирой, подарил Свете новенький «жигуленок», обучил ее вождению. О таком зяте только мечтать можно. А когда у них родился сын Сережа, он в нем души не чаял.
– Где работал ваш зять?
– В каком-то проектном институте, хотя ни Света, ни я понятия не имели в каком именно. Зарабатывает хорошо – и ладно. Ну, а год назад все началось…
– Что началось?
– Сперва повестки в милицию, потом сама милиция стала нас дергать. А он в это время где-то скрывался. Позванивал иногда, даже неожиданно появлялся. Выкручивался, мол, командировки его замучили. Ну, я же не дура, понимала, раз милиция им заинтересовалась, значит влип в какую-то историю, значит рыльце у него в пуху.
– А ваше предположение?
– Убеждена, – она перешла на шепот, – он занимался наркотиками. Светлана дважды находила в его в карманах пакетики – то ли с кокаином, то ли с героином. Сама я однажды видела их в ящике его письменного стола. Поэтому, думаю, и разыскивала его милиция. Света, конечно, места себе не находила, думала развестись. Тогда он прибегнул к угрозам, обещал выкрасть сына… Мы вынуждены были надежно спрятать Сережу – отправили его на дачу к моей приятельнице Эмме Парсеговне.
– Где эта дача?
– Это, сами понимаете, под строжайшим секретом.
– Мне это на всякий непредвиденный случай, – пояснил Жан. – Да и от кого теперь скрывать, если ваш зять уже никому угрожать не может.
– Логично, – согласилась Аделаида Андреевна. – Это в деревне Неча-иха, в десяти километрах отсюда. Дожидаться похорон я, между прочим, не намереваюсь, думаю завтра с утра отправиться к внуку.
Жан ограничился кивком. С минуту он Сидел молча, потом осведомился:
– Не утомил я вас расспросами?
– Знаете, напротив, – ее лицо озарила легкая улыбка. – Беседуя с вами, я даже расслабилась.
– Скажите, как мне повидаться с родителями Рэма?
–Матери он лишился давно. Когда ему шел семнадцатый год, она уехала от мужа навсегда. Рэм остался с отцом – Арсеном Давидовичем Багратовым. Это был аристократического плана человек – покладистый, внимательный, с хорошими манерами,-приятный собеседник. Но со странностями. Он преподавал философию в университете, заведовал там кафедрой. Его отношения с сыном были очень натянутыми, а позже Арсен Давидович проклял сына, отрекся от него, и их связи окончательно оборвались. Это я сейчас понимаю мотивы разрыва.
– Вот с ним мне и хотелось бы встретиться.
– Это невозможно, – нахмурив лоб, участливо отозвалась она. – После увольнения из университета Колымей, такую кличку придумали ему студенты, как отшельник ушел в себя, стал редко появляться на людях, но продолжал заниматься какими-то загадочными вещами.
– Любопытно.
– Я же говорила, что он был со странностями. Вбил себе в голову, что познал тайны мироздания с помощью астрологии, спиритизма и прочего колдовства. Словом, оккультист. Вот за эти вольности и уволили его из университета. Что только не плели вокруг него: мол, психопат, сумасброд, колдун. А ведь это был Милейший человек… Ну, а потом пришла весть, что он утонул в реке.
–Утонул?
Она встала, нашла на висячей полке газетную бумагу и подала Жану.
– Вот поглядите… Я как раз Арсена Давидовича сегодня вспоминала-Думала, как у такого умного и интеллигентного во всех отношениях человека мог быть такой никудышный сын? Эту газетную вырезку двенадцатилетней давности с некрологом о гибели профессора я нашла сегодня. Хотите, могу подарить – у меня где-то завалялись еще две-три такие заметки- Благодарю, – Жан принял старую публикацию. – Скажите, Аделаида Андреевна, сколько детей было у профессора?
– Только Рэм…
Склонность собеседника к откровению – сущий дар для следователя. Жан, черпая информацию из уст Аделаиды Андреевны, записывал в своей памяти все подробности так тщательно, как записывают на магнитофон хорошую музыку. Сердечно поблагодарив за содействие следствию, он неожиданно спросил:
– Вы не испытываете беспокойства от случившегося?
– Для меня нет ничего более грустного и удручающего, чем процедура похорон.
Жан явно хотел допытываться дальше, но тут в дверях возникла Светлана – высокая, стройная брюнетка лет тридцати. Она была бледна, возле рта пролегла горькая складка, в глазах скрывалось глухое раздражение.
