Мастер, который создал тхэквондо

На следующий день я стал солдатом. Мы шагали по мосту через реку Тэдонган. Шла самая холодная неделя зимы. Река покрылась льдом, северный ветер продувал насквозь. Я представлял себе корову, которую гонят на убой: она упирается, но знает – гибель неминуема. И чувствовал себя как та корова…

***

Когда я прибыл в 42-ю часть 30-й пехотной дивизии, нас отправили переодеваться. Военная форма напоминала одежду заключённых, зато я встретил своего старого товарища Кима. Мы обнялись. Как здорово встретить его здесь!

Дивизия располагалась в четырёх километрах от Пхеньяна. В состав входили пехотные части, артиллерийская часть, продовольственная часть, военно-инженерная часть. Я стал солдатом пулемётного расчёта. Всего в дивизии полторы сотни пулемётчиков. Из них только тридцать призвались из японского района Сикоку, остальные – юго-восточные азиаты.

В японской армии того времени процветала дедовщина. Солдат, которого призвали даже на день раньше, уже считал себя выше новобранца. А новобранец, соответственно, должен подчиняться и отвечать «так точно». Я сразу решил, что не буду следовать дурацким традициям. Старослужащие вознамерились меня проучить, но моё каратэ оказалось сильнее их самомнения. Ким Йан Йунг, который служил в артиллерийском батальоне, помог мне противостоять дедовщине. Он намеренно распространял слухи, что у меня чёрный пояс по каратэ, и советовал держаться от меня подальше. Когда от меня отстали, даже появились свободное время и немножечко больше возможностей, чем у других. Даже позволялось ходить в маленький ресторанчик, расположенный в нашей части.

Пулемёты в то время перевозились с помощью лошадей. А поскольку я входил в состав пулемётного расчёта, работа с лошадьми была неизбежной. Отмечу, что в японской армии лошадь всегда важнее солдата. К лошадям относились как к надёжному и ценному военному оборудованию. Военных животных мыли, чистили, следили за шерстью, телом, копытами. То ещё зрелище, когда люди, которых никто не ценил, делали всё, чтобы лошадям было хорошо: таскали на плечах рюкзаки с разными приспособлениями для ухода, средства гигиены, корыта для воды и тому подобное. Даже кормили лошадей лучше, чем людей…

Однажды Худжида – лошадь, за которую я раньше отвечал, – убежала из конюшни. Меня попросили помочь поймать беглянку. Я вышел в поле, где дюжина солдат бегали вокруг неё и ничего не могли поделать. Я подошёл с морковкой, протянул ей. Худжида съела морковь, и я повёл её в конюшню. И вдруг она из всех сил лягнула меня в рёбра – так, что меня унесли в госпиталь на носилках. Такого поворота я никак не ожидал… На самом деле Худжида элементарно отомстила за мои тычки и пинки. Дурачила меня, притворяясь послушной и покладистой, а когда я расслабился, хорошенько мне поддала!

В госпитале меня осмотрел врач, сказал, что рёбра целы. Но рекомендовал поберечься. У меня тем временем началась лихорадка. Два или три дня меня мучили боли в боку, лихорадка не проходила. Тем не менее я сказал доктору, что всё в порядке, чтобы он отпустил меня из госпиталя. Как только добрался до своей части, меня немедленно отправили работать в конюшню. Я готовил корм, убирал, чистил и поил сразу нескольких лошадей. Однако все мои боли как рукой сняло, а лихорадка прекратилась полностью. И такие чудеса случаются!

***

Как вы помните, я не вступал в японскую армию добровольцем, меня заставили это сделать. В армейских условиях нелегко понять, кто настоящий кореец, у кого такие же чувства к Японии, как и у меня. Но один счастливый случай помог разобраться.

В конце года нам организовали концерт. В коллективе артистов ожидалась известная исполнительница народных корейских танцев Кисэн – мы особенно ждали её выступления. Толпа солдат собралась, ожидая артистов. К нам подошёл офицер, сказал, что представление задерживается, предложил устроить конкурс талантов. Солдатам понравилась эта идея, и один за другим они стали подниматься на сцену: петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах.

Ким Йан Йунг вспомнил, как в детстве он занимался музыкой, а я – свои упражнения в пении. Вдвоём мы вышли на сцену и затянули одну японскую песню. Кажется, получилось неплохо, нам аплодировали. А затем мы исполнили уже корейскую песню – слушателям это особенно понравилось, нас даже попросили спеть на бис. Казалось, мы были самыми популярными артистами-солдатами в тот вечер…

И тем не менее первый приз всё равно получил японец за свою национальную японскую песню. Ким Йан Йунг и я удостоились только второго места. Нам подарили пончики со сладкой бобовой начинкой: для вечно голодных солдат это был нешуточный приз. Я крикнул по-корейски: «Ребята, налетай!», – и тут же вокруг нас собралось три десятка солдат-корейцев. Мы разделили пирожки между собой и, наверное, именно в этот вечер стали настоящими товарищами. Угостив всех, я предложил встречаться на этом месте раз в месяц, чтобы поддерживать друг друга. Все дружно согласились.

Именно так родилась наша подпольная организация.

На самом деле мы встречались гораздо чаще: слишком много всего накопилось на душе у каждого. Нас объединял общий враг – Япония. Некоторые считали, что нужно немедленно поднимать восстание, уничтожать военные ресурсы японской армии. Другие полагали, что нужно ждать, когда окажемся на границе Маньчжурии и Кореи, чтобы именно там поднять бунт. В итоге пришли к соглашению, что эффективней всего уничтожить 42-ю военную часть, а затем поднять народное восстание. На тайных собраниях мы выработали основные принципы и цели нашей группы:

– сражаться за независимость своего народа с полной самоотдачей и рискуя жизнью;

– держаться вместе, даже если будем расходиться во взглядах;

– беспрекословно выполнять приказы нашей организации;

– укреплять товарищество, уметь понимать и прощать друг друга.

Главой нашей организации избрали Ким Ван Йонга (впоследствии он стал генералом). Пак Сунн Ква отвечал за привлечение новых людей – на момент призыва он был курсантом военного училища и умел устанавливать контакты с полезными людьми. Ли Доу Су занимался сбором информации, а Чанг Сан Ху возглавлял оперативную работу. На мне – материальное обеспечение нашей группы. Нас поддерживали многие штатские, медсёстры госпиталя, выпускники высших учебных заведений и женских школ, солдаты корейского происхождения. Нашими сторонниками становились не только военные нашей дивизии, но и служащие в Северной Корее и Сеуле.

Между тем японская армия отчаянно нуждалась в пополнении. Призывали уже тех, с кем раньше побрезговали бы просто поздороваться на улице. Именно так в нашу часть поступили двое новобранцев из японской преступной группировки якудза. Заметные ребята – всё тело в татуировках, дерзкие, заносчивые. Они частенько устраивали показательные схватки по дзюдо, чтобы продемонстрировать свою крутизну. Кто-то из старших солдат рассказал про мой чёрный пояс по каратэ, и стало ясно, что рукопашной схватки между Кореей и Японией не избежать.

И такой день настал. На завтраке в армейской столовой я сам накрыл стол для бойцов пулемётного расчёта, разложил рис по мискам. После того как все поели и уже собирали посуду, заявилась эта парочка.

– Где вы были? – спросил их. – Почему опоздали?

– Не твоё собачье дело! – услышал в ответ.

После завтрака я направился в помещение кухни и заметил, как якудза переглянулись и поднялись из-за стола. На кухне солдаты-корейцы мыли посуду. Я хотел с ними поговорить, но вдруг рядом со мной вырос один из якудза, схватил за руку и потащил на середину кухни. Там же увидел второго якудза: тот поднял сжатые кулаки, демонстрируя готовность к драке.

Я крутанулся на месте, сорвал захват с руки и с разворота ударил японца кулаком в голову. Ещё поворот – ударил второго ногой в грудь. Всё было проделано так быстро, что бандиты с грохотом попадали на пол. Конечно, угрожающих криков было много, но продолжать они не рискнули. В кухню набилась куча народа. Каждый хотел увидеть собственными глазами и победителя, и побеждённых. Я не чувствовал радости – наоборот, даже обидно, что никто не пришёл на выручку, когда на меня напали…

После инцидента вызвали к командиру части. Пришлось объяснять, что и как. Командир приказал привести обоих якудза. Они продемонстрировали фингал под глазом у одного и сломанный нос у другого.

– Объявляю вам выговор! – сказал командир японцам. – За неуважительное отношение к собственному товарищу. Убирайтесь!

Когда побитые бандиты ушли, он повернулся ко мне:

– Не в каждой ситуации стоит использовать каратэ. В следующий раз хорошенько подумай!

Хлопнул по плечу и подмигнул.

Когда новобранцев выпустили из госпиталя, они пришли ко мне с извинениями. И вели себя как смиренные овцы. На самом деле это типичное поведение японских гангстеров: они всегда держат нос по ветру и уступают тем, кто сильнее. За глаза меня стали называть «Принц кулачного боя». Оглядываясь на те годы, могу сказать, что тогда моя сила не была направлена на демонстрацию каратэ как искусства. Я дрался во имя Кореи, корейских солдат-студентов, хотел защитить достоинство всего корейского народа.

***

Теперь активисты нашей организации встречались каждый день. Главная тема обсуждений – грядущая капитуляция Японии и Германии. По нашим расчётам, выходило, что войска Альянса захватят японские острова не позднее октября 1945 года. И мы строили планы – нападение на 42-ю часть японской армии и всё остальное. В августе дивизию передислоцировали в район плато Бу-Цзюнь южной провинции Хам-Чжон, где у нас намечались полевые учения и обучение боевым действиям в лесной чаще.

Мы расквартировались в маленькой деревушке в двадцати километрах от главного лагеря. Однажды меня отправили сопровождать поставки продовольствия. Горная тропа длинная, крутая, извилистая. На обратном пути я ехал верхом на лошади и громко пел, не обращая внимания на резкий ветер.

– Эй! – крикнул японский капрал. – Отставить корейские песни! Не позорь мундир императорской армии!

Я наклонился, демонстративно сплюнул в сторону и продолжил драть горло, с удовольствием отмечая, как багровеет капральская рожа.

Все меня слушали… И девушки, которые стирали бельё в речке, и мальчики-пастушки, которые пасли коров на склонах горы, – замерли, слушая, как я пою. Это ещё больше взбесило капрала.

Вечером он вызвал меня к себе в палатку.

– Разве я не предупреждал тебя не петь по-корейски?

И замахнулся, чтобы ударить меня в лицо. Я легко уклонился, в свою очередь, врезал кулаком ему в живот. Задыхаясь, капрал свалился на землю.

– Если сообщишь, что здесь случилось, можешь готовиться к собственным похоронам! – предупредил его. – Кивни, если понял.

Он так часто закивал, что стало ясно: капрал ещё слабее тех двух якудза… Я никому не рассказал о стычке, японец тем более. Но, очевидно, кто-то что-то видел. По деревне пошёл слух, что кореец, который пел песни в горах, избил японского старшего офицера. Сослуживцы то и дело спрашивали, правда ли это. В ответ я улыбался…

Как-то мне сказали, что меня хочет видеть какая-то женщина. Сначала подумал – шутка, но всё же пошёл посмотреть. К моему изумлению, это оказалась Ким Ю Джин, сестра Ким Хан Бу, с которым мы росли вместе в деревне.

– Как ты узнала, что я здесь? – я очень обрадовался.

– Слышала, что тебя забрали в армию. А когда в деревне стали болтать о маленьком и сильном корейце, который ещё и поёт, сразу поняла, кто это!

Через двадцать минут я был возле её дома. Навстречу мне выбежал мой друг и товарищ детства Ким Хан Бу. Мы не виделись десять лет. И вдруг встречаю где-то на краю земли! Я был неописуемо счастлив! Всё в этом доме напоминало о собственном родном гнезде. Так уютно сидеть в деревенском дворике, смотреть на звёзды, гладить собаку… Мы проговорили всю ночь. Поскольку у меня не было от Кимов никаких секретов, я рассказал про планы нашей тайной организации.

– До крушения империи осталось недолго. Возможно, мы видимся в последний раз, – говорил я.

– Хон Хи, – отвечал мне друг, и на глазах его были слёзы, – твой план кажется мне безумным. Словно ты собираешься разрушить целую гору с помощью кухонного ножа. Пойми: если вы начнёте бунт, обратной дороги уже не будет. Я работаю на лесоповале десять лет. Знаю плато Бу-Цзюнь как свои пять пальцев. Вам нужно укрыться на горе Пектусан на границе между Северной Кореей и Маньчжурией и дождаться нужного момента. А я могу быть вашим проводником.

– Ким Хан Бу, – спросил его, – ты хорошо подумал?

– Да, – кивнул он. – Я действительно хорошо всё обдумал. Ты мой друг. Мы любим Корею. И ненавидим японских оккупантов. Мы с тобой в одной лодке!

Знающий проводник – это очень важно. Когда я рассказал о своём друге армейским товарищам, они тоже обрадовались. Мы договорились сбежать первого октября, детально обсудили каждый шаг нашего замысла и возможные последствия. Мы выбрали эту дату, потому что с первого на второе октября – самая светлая ночь.

Некоторые настаивали на немедленном захвате оружейного склада. Но я убедил, что практичнее подготовиться индивидуально: исправная винтовка со штыком, запас патронов, гражданская одежда, деньги. Пак Сунн Ква должен подготовить карты, фонари и компасы, я отвечал за подготовку продовольствия. Самой большой проблемой была еда – никто не знал, сколько времени нам придётся провести в горах, поэтому требовались внушительные запасы. К счастью, с помощью одного из наших людей на кухне нам удалось запасти пятнадцать мешков с зерном и соевыми бобами.

Накануне побега со мной приключилось несчастье: меня ранили в ногу во время военных учений. Да так, что я едва смог дойти до госпиталя, а уж о длительном броске в горы речь вообще не шла. Побег, который с таким трудом готовили, пришлось отложить из-за меня. В Корее есть поговорка: «Зря убили корову» – как раз про нас тогда… Моя рана заживала плохо, и мы перенесли задуманное на январь следующего года.

В начале ноября мать с братом приехали в часть навестить меня. Шла война, и мы понимали, что это, возможно, наша последняя встреча. Но когда я собирался на встречу с ними, меня арестовали. В тот же день в Пхеньяне военная полиция арестовала моего друга Ким Йан-Йунга. Так я узнал, что в нашем сообществе был шпион военной полиции. Следил за нами, собирал улики. Когда меня схватили, я пытался объяснить, мол, произошло какое-то недоразумение. Но когда в отделении военной полиции увидел Пак Сунн Ква в наручниках, то понял – наш план раскрыт.

К слову, Ким Хан Бу я больше никогда не встречал. Но слышал, что после освобождения Кореи он скрывался от коммунистов в Сеуле. Его мать рассказала, что, как только началась Корейская война, к ним в дом пришли солдаты Северокорейской армии. Они забрали Ким Хан Бу с собой, и больше его никто не видел. Тем не менее хочу верить, что мой друг остался жив.

***

Следующие несколько дней стали очень тяжёлыми. Четверых, включая меня, признали лидерами преступной организации и отправили в изолятор для военных преступников. Отныне вместо армейской формы я был одет в робу с номером девяносто один.

В старом изоляторе ровно четыре камеры, словно специально для нас. Узкие отсеки, из окошек виден только высоченный каменный забор – идеальное место, чтобы по-тихому расправиться с нами. Как только оказался внутри, сразу получил «подарок» в виде мощного удара в лицо от нашего охранника Аюкава за то, что оглянулся на Пак Сунн Ква. Я мог вырубить его одним движением, но понимал, что в таком случае меня просто застрелят.

В камерах требовалось неподвижно сидеть на коленях, как каменные статуи. Короткий перерыв на приём пищи – и опять на колени… Охрана издевалась как могла. Однажды им показалось, что в камере Ким Ван Йонга какой-то шум, ему приказали выглянуть в «кормушку» в двери. Когда Ван Йонг выглянул, его оглушили пинком по голове.

Чтобы вы понимали ситуацию – на северо-востоке Корейского полуострова зима довольно суровая, температура зачастую доходит до минус двадцати пяти градусов. И когда нас утром выводили из камер на мороз, было весьма некомфортно. В это время охрана обыскивала камеры, а нас заставляли умываться ледяной водой. После обыска мы выносили вёдра с мочой из камер – делать это приходилось бегом. Та ещё стометровка! Всё это мы делали, находясь рядом друг с другом, но представьте, я не видел лиц своих товарищей! Нам запретили поднимать голову в принципе, а поскольку тюремщики знали, что я владею каратэ, за мной наблюдали особенно пристально. За шесть месяцев у меня словно склеились ноги, а тело превратилось в неповоротливую статую.

Я понимал, что дело пахнет расстрелом и старательно изображал раскаяние. Не бунтовал, не кричал, установленные порядки не нарушал. Возможно, поэтому режим немного смягчили. Мне разрешили непродолжительные физические упражнения, однажды кто-то прислал японский пирог – то-то был праздник! «Даже самая маленькая услуга имеет огромное значение для человека, который крайне в ней нуждается», – сказал король самого маленького китайского королевства Конг-Сам. После допросов и унижений такие маленькие одолжения стали для меня благодатью.

Тот, кто сидел в тюрьме, знает, что книги и сигареты там самые востребованные. Несколько книг у нас в изоляторе было, но о табаке оставалось только мечтать. Когда до меня доносился запах табачного дыма – охранник прикуривал сигарету, – я приходил в отчаяние. За пару затяжек я бы отдал всю свою еду!

***

Ужасная зима в тюрьме подошла к концу. С наступлением тепла стало чуть легче. Однажды майским утром услышал, как в соседней камере охранник разговаривает с Пак Сунн Ква. А спустя несколько минут мне приказали выйти из камеры – и я оказался лицом к лицу со своим товарищем.

Ситуация довольно странная: мы считались особо опасными преступниками, а тут стоим вдвоём и без наручников. Выяснилось, что Пак Сунн Ква каким-то образом умудрился подружиться с охранником по имени Йошимото. И однажды тот спросил корейца, чем может быть полезен. Пак Сунн Ква ответил, что хотел бы посмотреть, как Хон Хи занимается каратэ. Необычная просьба объяснялась довольно просто – он был фанатом единоборств и пытался повторять мои движения у себя в камере. Забегая вперёд, скажу, что много лет спустя он посвятил свою жизнь изучению и преподаванию каратэ.

В итоге мне приказали публично потренироваться. Я продемонстрировал несколько эффектных приёмов, охранник тоже заинтересовался и отправил мальчишку-помощника во двор за черепицей. Принесли восемь черепичных плиток. Я сложил их стопкой. Уже занёс было ладонь, но Йошимото запротестовал:

– Погоди, погоди! Ты уверен, что не поранишься?

– Всё будет нормально, – ответил я.

– Слушай, если ты поранишься, мне влетит… Может, постелим поверх полотенце?

И обернулся к мальцу-помощнику:

– Эй, ты! Принеси нам…

Йошимото не успел закончить фразу, как я размахнулся и рукой расколол груду черепицы. Все восемь плиток разлетелись на кусочки. Аудитория из трёх человек зааплодировала!

Много позже, когда я практиковал и демонстрировал навыки тхэквондо в течение сорока лет по всему миру, публика награждала меня аплодисментами. Но признание, которое я получил в тюрьме, до сих пор считаю самым значительным в своей жизни.

Когда ночь сменилась рассветом, Йошимото сам пришёл ко мне в камеру, чтобы я показал базовые движения каратэ. Позднее к нам присоединились остальные охранники, а в финале разрешили заниматься и заключённым. Забавная ситуация, когда охранники превратились в учеников, а тюрьма – в спортивный зал.

***

Японцы всегда обострённо воспринимали любые попытки протеста. Опасались, что антияпонские настроения волной прокатятся по стране и осложнят призыв корейцев в армию. Поэтому правительство предпочитало убирать всю информацию под сукно и ни в коем случае не допускать утечек в СМИ. Разумеется, применяя подобную тактику, чиновники в первую очередь заботились о собственной шкуре.

Мой арест сказался и на моей семье. Отца моего, в ту пору уже далеко не молодого человека, схватили и отправили на рудники в далёкую деревню Му-Сан. Других членов семьи поставили под полицейский надзор. Так получилось, что меня арестовали в тот день, когда мама появилась на пропускном пункте. Ждала меня, ждала, но, как вы понимаете, бесполезно. И самое мерзкое в ситуации – ей никто ничего не объяснил. Я давным-давно сидел в тюрьме, а мама дважды приезжала в военную часть…

За всю жизнь мама так и не научилась читать и писать. Но память её была великолепной. Представляете, она вспомнила, что как-то в разговоре я упоминал Ким Хан Бу, и отправилась искать его на лесоповале! Очень непростое путешествие по горным тропам, где даже местные частенько плутали. А от озера до леса, где работал мой друг, особенно крутой и узкий подъём. Ветрено, холодно, голодно. Но мама смогла преодолеть этот путь, добралась до хижины, где жил и работал Ким Хан Бу. Увы, дом оказался пуст…

И всё равно мама не оставляла попытки отыскать меня. Снова и снова она возобновляла поиски. Вернулась в Бу-Цзюнь летом в июне, проверяя буквально каждый куст. Читатели, у которых есть дети, смогут понять состояние матери, которая ищет своего пропавшего сына. Мне бесконечно жаль, что я причинил ей так много страданий вместо того, чтобы любить и заботиться о ней, когда она была жива.

***

В тюрьме камеры разделены тонкими перегородками. Было бы здорово пообщаться с соседом, но осуществить это практически невозможно – охранники мгновенно пресекали такие попытки. Оставалось лишь догадываться по громкому дыханию или кашлю, что твой сосед жив.

Не только охранники наблюдали за нами. Мы тоже не упускали их движения: учились на слух определять, чья смена сегодня, у кого какие привычки и повадки. Однажды я думал о чём-то, разглядывая стену напротив. И представляете, заметил там маленькую дырочку! Я был рад, словно Колумб, открывший новый континент!

Вскоре я придумал, как можно использовать находку. Из японского коврика вытащил соломинку, просунул в камеру Ким Ван Йонга и осторожным постукиванием привлёк внимание моего товарища. Вот так мы получили средство общения. Сначала просто развлекались, просовывая соломинки туда-сюда. Заметили, что отверстие стало чуть больше. Я написал короткое послание на тоненьком листе бумаги, обернул бумагу вокруг соломинки и просунул в соседнюю камеру. Ура! Одна проблема: карандаш и бумага выдавались заключённым лишь на короткое время. Следовало раздобыть их в постоянное пользование… Помог случай. Как-то меня заставили работать переводчиком между надзирателями и новоприбывшими солдатами-корейцами – они спрыгнули с фронтового поезда. В процессе я заполнял кое-какие документы, а попутно отламывал часть карандаша и прятал его. Бумагу мы добывали во время похода в туалет… С такой «тюремной почтой» стало чуть проще жить. Со временем мы даже начали обсуждать какие-то серьёзные вопросы. Заключённый номер девяносто Ким Ван Йонг имел степень по юриспруденции. Именно он сделал вывод, что нас всех приговорят к смертной казни. Я же был уверен: оставят в живых.

***

Суд состоялся 10 июня 1945 года. Вплоть до этого момента нас изматывали допросами. Конкретно я дошёл до такого состояния, что был готов подписать всё что угодно – лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Однажды начальник охраны собрал нас всех в тюремном дворе.

– Я уважаю вас за силу духа, – произнёс он странные слова. – Мне кажется, вы, словно последователи революции Мэйдзи, живёте чуть-чуть не в то время. Уверен, ваша судьба вскоре разрешится. Если каким-то чудом останетесь в живых – буду рад!

Мы переглянулись между собой. О да, каждый знал, что революция Мэйдзи значила для Японии! Именно во второй половине девятнадцатого века государство перешло от самурайской системы управления к прямому императорскому правлению в лице императора Муцухито и его правительства. Да, был трудный период, но зато революция превратила отсталую аграрную страну в одно из ведущих государств мира. Разумеется, каждый кореец мечтал о подобной революции в своей стране…

Нам предоставили возможность чуть-чуть пообщаться, и за считаные минуты мы смогли разработать план. Во-первых, если нам вынесут смертный приговор, мы попытаемся напасть на охрану и сбежать. Шансов выжить при подобном раскладе немного, но такая смерть в любом случае почётней, чем казнь.

Во-вторых, если нас когда-нибудь выпустят из тюрьмы, мы никогда не будем лезть на руководящие посты в государстве. Мы видели, как власть может испортить человека. Мы считали, что сражаемся не за власть, а за справедливость. Позже эта договорённость стала для меня жизненным принципом. До сегодняшнего дня я упорно отказывался возглавлять какую бы то ни было политическую организацию, но никогда не отказывал в хорошем совете. Поиск правды важнее поиска власти, так я считаю. Тхэквондо как боевое искусство – прекрасный способ реализации собственной силы и уверенности в себе. Это путь правды. Потому что если ты идёшь по пути тхэквондо, ты открыто и честно смотришь на свои успехи и поражения, не лжёшь самому себе…