Мастер, который создал тхэквондо

***

Когда меня исключили из школы, я только и делал, что сидел дома и практиковался в каллиграфии. Мои друзья твердили: «Езжай учиться в Японию». Но в моём посёлке сложно получить разрешение на выезд, поэтому я отправился в соседнюю деревню Джил-Гу. Проделал путь в двадцать километров, отыскал местный полицейский участок. Требовалось зайти, что-то спросить, но я робел…

На моё счастье, попался офицер Джанга – он когда-то работал в нашем посёлке. Он узнал меня, тепло поприветствовал.

– Хон Хи, что ты тут делаешь?

Я объяснил, что нуждаюсь в документах на выезд.

– Это сложно… Но попробуй показать своё мастерство письма шефу нашей полиции.

Следующий час я сидел на пороге полицейского участка и писал иероглифы листок за листком. Шеф меня заметил, поинтересовался у Джанга, кто лучше – местный каллиграф или «вон тот парень». Офицер Джанга отрекомендовал меня наилучшим образом и объяснил, чтó именно мне нужно. Шеф благосклонно покивал, и вскоре мне выдали разрешение на выезд в Японию для учёбы.

Вот так случайная встреча перевернула мою жизнь.

***

На момент моей поездки в Японию единственное, что я знал на «отлично», – это каллиграфия, которой я отдал восемь лет своей жизни. А ещё, пожалуй, игра в карты. За два дня до отъезда я ввязался в одну такую игру. Играли всю ночь напролёт, но удача на этот раз отвернулась от меня. Рискнул всеми сбережениями, но увы – до рассвета всё проиграл…

Когда опомнился, схватился за голову. Что я наделал?! Всё, что приготовила мать в дорогу, я пустил по ветру – в буквальном смысле. Тем не менее продолжал надеяться на чудо и уговаривал партнёров играть в долг, уверяя, что достану деньги утром. Конечно, это было не так… В компании был огромный парень, все звали его Мистер Ха. На десять лет меня старше, выше на две головы, известный борец. Драться с ним было равносильно схватке собачки с тигром.

– Цель нашей игры, – заявил он, – получить деньги. А не ждать пустых обещаний от мелкого типа.

И сплюнул мне под ноги.

В глазах у меня потемнело, ярость заполнила до краёв. Я схватил стеклянную чернильницу со стола, метнул в лоб Мистеру Ха. Силач закатил глаза, рухнул на пол. Голова у него была залита чернилами и кровью. Остальные игроки притихли. Я же наклонился, вытащил деньги из кармана Мистера Ха, отсчитал ту сумму, которую проиграл, остальное положил обратно.

Когда я ушёл, никто не смел меня задерживать. Но дома до меня дошло, что наделал… Выждав пару часов, справился в больнице о самочувствии поверженного врага. Каким же было облегчением узнать, что поверженный Мистер Ха жив! Рана, как мне сказали, глубокая, но здоровью не угрожает. Я постарался покинуть дом пораньше, чтобы избежать лишних вопросов.

Прибыв в Японию, я направился в Киото. Там меня встретил друг нашей семьи Ким. Он помог найти мне репетиторов по английскому языку и математике, чтобы я мог достойно сдать экзамен в японскую школу.

– Твоё будущее полностью в твоих руках, – сказал он. – Занимайся прилежно.

И я действительно налёг на учёбу. И за три месяца достиг отличных успехов на этом поприще. Ким навещал меня раз в неделю, проверял, как идут дела.

Однажды он явился довольно хмурый.

– Дома ты вляпался в неприятности, – сообщил Ким. – Мистер Ха невероятно зол и считает дни до твоего возвращения, чтобы отомстить.

После такой новости я крепко задумался. А через неделю, в следующий визит моего опекуна, задал ему вопрос:

– Что если я начну учиться боксу?

– Это всё ерунда! – ответил он. – Тебе нужно каратэ!

Я был согласен на всё, лишь бы найти способ победить Мистера Ха… Вскоре мы отправились в Университет Дошиша. Ким показал мне один из классов. Там рядами стояли люди, делали какие-то странные упражнения, молотили воздух руками и ногами.

– Что это? – спросил я Кима.

– Каратэ, – объяснил он. – Японское боевое искусство.

Мой опекун договорился, чтобы меня взяли в такой класс, и начались тренировки.

В Киото я прожил полтора года. Усердно готовился к экзамену, одновременно занимаясь каратэ. Сложно было прожить эти полтора года, если бы не Ким и хозяйка пансиона, где я жил. Старушка знала о моих трудностях, знала и о моём владении каллиграфией. Каждое воскресенье она продавала мои иероглифы на рынке, а деньги отдавала мне. Мне так повезло встретить такую сердечную женщину! Увы, как напряжённо я ни готовился, но экзамен провалил… В тот же вечер собрал сумку с вещами и отправился в Токио, где жил друг моего детства.

***

Ли Джонг Рьюн не просто друг детства. Мой отец был его крёстным, поэтому я относился к нему как к младшему брату – несмотря на то, что он всего на год младше меня. Второй сын из очень обеспеченной семьи. Как только окончил начальную школу в городе Санк-Джин, он сразу переехал в Токио, чтобы поступить в среднюю школу довольно высокого уровня. Он арендовал крошечную комнатку в японском доме, где спал на полу, на циновке. Мы поговорили о детстве, я рассказал все новости нашей деревни, и вернулись к нашим делам.

– Ты сдавал вступительные экзамены в Киото? – спросил Джонг Рьюн.

– Да, я пытался… Но экзамен завалил.

– Вот как! А в какой класс?

– В десятый.

И тогда Джонг Рьюн расхохотался.

– Господи! – смеялся он. – Даже я не сдал экзамены в десятый класс! А ты готовился лишь год и собирался поступить? Какая глупость!

Он показал мне экзаменационные тесты. Я попробовал выполнить упражнения по английскому и математике. И неожиданно решил весь объём процентов на семьдесят.

– Ого! – мой друг перестал смеяться. – Ты, похоже, гений!

Конечно, я не гений. Усердно занимался – вот и результат. Разумеется, у меня не было врождённого таланта к учению, как считал мой друг. Я просто пытался прилагать как можно больше усердия к учёбе. И знаете, такое случается частенько. Я могу привести тысячи примеров из моей практики тхэквондо, когда результат интенсивных тренировок за полгода под руководством отличного мастера превосходит результат десятилетних тренировок любителя.

Так же история и с академическими знаниями. Если у человека есть целеустремлённость, под руководством талантливого учителя он за год может пройти то, что обычные студенты одолевают за десять лет. Откровенно говоря, я понятия не имел, на каком я уровне, когда сдавал экзамены в Киото. После тестов, которые показал мой друг, я понял: если буду прилагать больше усилий, то смогу сдать вступительные экзамены в десятый класс.

Джонг Рьюн разрешил остаться у него, и мы делили крохотную комнатку почти год. Я посвящал всё время учёбе. Моё расписание было таким: с 10 утра до 3 дня – уроки английского и математики в частном университете; с 4 до 5 – занятия каратэ; с 7 до 9 вечера – подготовительная вечерняя школа.

В таком режиме я не успевал толком поесть и выспаться. Во время школьного перерыва я бежал в магазин и покупал немного хлеба, чтобы перекусить во время вечерних занятий. И даже в магазине повторял английские слова. Зато весной 1941 года сдал все экзамены и был принят на вечернее отделение в десятый класс средней школы для торговцев!

Ли Джонг Рьюн тоже готовился вместе со мной. Но учился спустя рукава… Отсутствие мотивации объяснялось просто: он предпочитал зарабатывать, а не учиться. В нашей деревне у его семьи был большой магазин промтоваров. По вечерам он торговал дешёвыми товарами на рынке – твёрдо решил сделать на этом быструю прибыль. Раньше, когда мы жили в деревне, ему легко давались деньги, и он легко их тратил. А у меня таких возможностей не было: я жил очень скромно и довольствовался 50 иенами, которые мне присылали из дома. До сих пор удивляюсь, как я справлялся. Мой брат Бунг Хи часто спрашивал, как я умудряюсь прожить на 50 иен, когда мой друг пишет родителям, что 100 иен – очень мало.

Много позже Джонг Рьюн стал настоящим японцем. Каким-то образом он ухитрился получить гражданство, демонстративно разорвав отношения с семьёй и братьями. Мне был очень неприятен такой поступок. Один китайский философ говорил: «И врач, и гробовщик должны одинаково ценить жизнь. Тем не менее первый желает, чтобы все пациенты поправились и жили долго, а второй мечтает продать побольше гробов. Поэтому, когда ты молод, стоит хорошенько обдумывать будущее, а не идти самой лёгкой дорогой». Я полностью согласен с философом.

***

Приближались летние каникулы. Мама и брат звали меня к себе. Они гордились моим поступлением в школу и хотели устроить праздник на всю деревню. Отмечу, что среди всех членов клана Чой я был единственным учеником. В то время каждый учащийся средней школы носил форму и квадратной формы фуражку – очень почётно.

Я долго прожил вдали от дома и очень скучал по своей деревне. Сказать по правде, я боялся предстоящей схватки с Мистером Ха. Но я не только боялся, но и постоянно тренировал навыки в каратэ. Кулаки становились сильнее – это замечали даже мои одноклассники. В то время я снимал квартиру со своим одноклассником Ким Йун Суком в Мусашино, недалеко от школы.

Однажды я решил, что больше не буду выдумывать причины, чтобы отменить поездку в Корею. У меня есть отчий дом, и я туда приеду. И будь что будет! Вместе с Джонг Рьюном мы отправились на родную землю. Семья встретила меня с большой радостью, я навестил всех-всех родственников. И разумеется, ожидал появления того, ради которого так готовился, – Мистера Ха. Шли дни, но тот всё не появлялся. И однажды я встретил на улице своего друга Джонг Рьюна – он-то и рассказал, в чём дело. Оказалось, Мистер Ха наблюдал, как я каждое утро тренируюсь в сосновой роще, разбиваю руками черепицу, бью деревья ногами. Мой враг подумал, что я сошёл с ума в большом городе и что теперь у меня такие припадки.

Мой друг уверил Мистера Ха, что я абсолютно здоров, объяснил, что я занимаюсь таким боевым искусством и достиг в его изучении немалых высот. Джонг Рьюн, зная, что произошло между мной и Мистером Ха, специально преувеличивал, говоря о моих способностях в каратэ: он не хотел, чтобы этот бой состоялся. Силач Мистер Ха сделал выводы из наблюдений и решил отказаться от поединка. Больше я его никогда не видел.

***

В родной деревне я не был долгих четыре года. Односельчане рады меня видеть, но я чувствовал напряжённость. Объяснилось всё просто – в то время поставки еды жёстко контролировались японским правительством, а моё появление обозначало добавление ещё одного едока, которого надо кормить. Чтобы поставить меня на довольствие, требовалось пройти не один круг бюрократического ада. Руководство деревни долго совещалось и решило не выделять на меня рис.

Это был унизительный удар! И как выяснилось, не последний. Брат отправился на поклон к руководству, просил, чтобы они пересмотрели решение, но увы – они всё-таки отказались выделять на меня рис.

– Что за ужасные люди? – возмущался брат. – У нас не осталось надежды! Я больше ничего не могу сделать!

И тогда я сам отправился решать свой вопрос. В конце концов, зачем я так долго учился, да ещё и за границей, если не могу и слова за себя сказать? Мой брат пытался меня остановить, но я уже не мог сдержать ярость. Сначала говорил вежливо, но начальство не обращало на мои слова никакого внимания. И тогда изо всех сил ударил кулаком по стене – так сильно, что пробил дыру.

– До сегодняшнего дня я уважал ваш возраст и авторитет, – сказал им. – Но вы ущемляете мои права как жителя деревни. Я силой заставлю вас считаться со мной!

Те, кто считал меня бессловесным ребёнком, посмотрели на дыру в стене, и лица их сделались бледными. И ровно через пять минут я был поставлен на довольствие, получил право на свой рис.

С гордостью могу заключить, что мой кулак спас меня от голода!

***

В то время все корейцы ненавидели японцев. Тот, кто не был против, считался предателем. Японцы платили нам той же монетой, считая нас низшей расой. Поскольку мы лишились собственного правительства, они считали нас неполноценными, воротили носы, считая, что корейцы едят только тухлятину, примитивные и грязные людишки. На пароме Пусан – Симоносеки японские полицейские могли устроить обыск любому корейцу: будили пинками, вытряхивали на палубу вещи, избивали при любом знаке неповиновения. Корейцам сложно было арендовать комнату и даже просто уживаться в одном городе с японцами.

Тайцы, которых тоже хватало на островах, почему-то относились к нам точно так же. В моём классе училась парочка тайских хулиганов. Ко мне не лезли, но допекали моего одноклассника Йун Сака. Он тихий, скромный парень, поэтому они к нему и привязались. Однажды я предупредил этих гадов, что намерен прекратить издевательства. Тайцы восприняли мои слова как вызов.

– Поговорим после уроков! – сказали мне. – И смотри не сбеги!

Я не боялся. В Японии всё свободное время посвящал каратэ, готовясь к предстоящему бою с Мистером Ха. Обычно тренировался на крыше школы. Если бы у электрических столбов была память, они смогли бы многое поведать о моих ударах. В городе сплошь деревянные столбы, и пока шёл из школы, колотил ногами по каждому. Ким просил оставить столбы в покое, но я бил по ним ещё сильнее…

Они подстерегли меня после уроков. Один подходил с левой стороны, другой с правой. Уже было ясно, что меня хотят избить, и я ударил ногой в лицо самому наглому тайцу слева. Он так кувыркнулся в воздухе, что деревянные шлёпанцы отлетели далеко в сторону. Ступнёй придавил его шею к земле и обернулся ко второму тайцу. Увидев силу моего удара, он передумал нападать, быстро-быстро попятился и пропал за углом. Йун Сак был очень доволен!

Вообще, каратэ как вид боевых искусств появилось на острове Окинава. Местный житель по имени Сакугава побывал в Китае, где изучал шаолиньский стиль единоборств. Несколько переработав систему, он представил её на японском острове, назвав «каратэ» – «пустая рука». В 1904 году каратэ включили в список обязательных предметов Педагогического колледжа Окинавы, а затем и в остальных школах острова. А в 1922 году окинавский мастер Гитин Фунакоси продемонстрировал данный вид единоборства на токийской спортивной выставке. Он так вдохновенно подал историю каратэ, так эффектно провёл демонстрацию, что новое боевое искусство незамедлительно пошло в массы.

В школе нам организовали экскурсию в дом Фунакоси. Увы, сам сэнсей отсутствовал, и мы осматривали додзё без него. Поскольку многие из моего класса практиковали каратэ, для нас провели тренировку под руководством мастеров Гитина. Во время тренировки один из японцев захотел порисоваться, показать своё мастерство перед учащимися. И сделал неожиданный удар ногой в живот, надеясь застать меня врасплох. Атака действительно была очень внезапной, но я успел поставить блок рукой – результат моих постоянных тренировок. Это привело к перелому пальца на ноге нападавшего – крохотная, но победа Кореи над Японией…

***

Мой отец настойчиво предлагал изучать медицину. А я не мог разорваться между медициной и юриспруденцией: то ли подавать документы в Медицинский колледж Университета Ниппон, то ли в Юридический институт Чуо. К слову, оба учебных заведения славились огромным конкурсом.

Однажды я принёс в школу иероглифы, которые написал в свободное время. В них я выражал благодарность школе и учителям. Многие учителя оценили мои способности к каллиграфии. Учитель китайского языка и китайской литературы, который преподавал в Университете Ниппон, и вовсе сказал, что мои иероглифы лучше, чем его.

– Ты собираешься поступать в Университет Ниппон? – поинтересовался он.

Я ответил, что ещё не решил. И тогда другой учитель, английского и английской литературы, который преподавал в Университете Чуо, посоветовал:

– Поступай в наш университет. Образование в Чуо считается престижным!

Немного поясню. На Востоке медицина называлась «милосердным искусством врачевания», или «искусством врачевания Инь». Инь – ключевой термин конфуцианства. Для Конфуция это любовь к человеческому созданию, преодоление своего эго и уважительное отношение к другим, наивысший моральный принцип. В те времена доктор всегда должен был «быть на связи» и в случае необходимости бросить всё и помчаться к больному. Я много раз был свидетелем того, что мой отец поступал именно так. Но, признаюсь, для меня это не самый лучший способ реализовать Инь. Для меня более убедительным примером был корейский адвокат Джанг Ха, который защищал лидеров первого революционного движения в японском суде. Я тоже страстно хотел противостоять существующим правилам и защищать наши права. Именно этот адвокат стал для меня своеобразным олицетворением Инь, добродетели, столь нужной тогдашнему обществу. Вот, собственно, причина, по которой я предпочёл юриспруденцию медицине.

***

Милитаристская Япония выдохлась к 1942 году. Армия несла огромные потери, на службу стали призывать из всех университетов и колледжей. Это случилось в начале 1943 года, когда я стал первокурсником юридического отделения Университета Чуо. Я искренне надеялся увидеть поражение Японии, но понимал, что корейским студентам тоже не избежать призыва…

В то время сельскохозяйственные работы были обязательной частью учёбы в университете. И я помогал японскому фермеру управляться с коровами. Однажды завтракал с семьёй фермера, уютно расположившись возле традиционного японского очага ирори. Хозяин вышел за ворота, чтобы забрать утреннюю почту, и через мгновение возвратился с газетой. Он показал мне статью в газете, даже поздравил, не догадываясь о моих чувствах.

«Запишись добровольцем! – гласил заголовок. – Корейским студентам позволено вступить в ряды японской армии!».

Я встревожился. Но надеялся, что, возможно, призыв касается именно добровольцев. Однако вскоре пришло уведомление о необходимости связаться с деканатом. Студентов собрали в комнате деревенского дома. Пришёл офицер, стал уговаривать поставить подпись под согласием записаться в армию – в то время мы «расписывались», обмакнув большой палец в чернила и оставляя отпечаток на бумаге. Когда очередь дошла до меня, я выразил твёрдый отказ, ибо не собирался становиться солдатом. Меня тотчас взяли на заметку как неблагонадёжного и предписали немедленно вернуться в Токио.

В городе всё дышало войной. Перед дверью я обнаружил несколько телеграмм от отца – он уговаривал меня вступить в армию. В университете для нас организовали лекцию. Выступали два известных корейца: публицист Чой Нам Сан и писатель Ли Кванг Су. Мы рассчитывали получить от них поддержку и ответы на тревожащие нас вопросы. Увы, эти корейцы к тому времени уже превратились в японцев – на лекции убеждали, что корейцам необходимо воевать в японской армии, чтобы улучшить статус в обществе.

– Чой Нам Сан для нас умер! – выкрикивали из зала. – Продажная шкура!

Перед нами выступил лейтенант японской армии корейского происхождения Йу Дже Хьонг.

– Как приёмные сыновья Его Императорского Величества все корейские студенты должны пожертвовать собой во имя Великой Японской империи! – поучал он. – Для нас это единственный способ обрести честь!

– Предатель! – кричали из зала.

Забегая далеко впёред, этот же человек стал генералом в Корее после освобождения от Японии. Более того, дослужился до министра обороны Кореи, командовал войсками национальной армии во время правления Джунг Хи. А ведь я наблюдал его предательство в начале карьеры…

Обстановка с каждым днём накалялась. Я съехал со своей квартиры и жил то в одной гостинице, то в другой со своими друзьями из университета. Но полиции удалось нас выследить и задержать в одной из гостиниц 20 октября 1943 года. Вот так в последний день призыва нас заставили написать заявление о зачислении в армию. Правда, нам позволили пройти военную подготовку в родном городе. Мне пришлось долго стоять в очереди, чтобы купить билет на паром, зато в конце октября я перешагнул порог родного дома. Родные обнимали меня с таким плачем, словно я уже покойник. А мама всё сетовала, как я исхудал.

– Если ты будешь плохо питаться, то вряд ли сдашь экзамен по строевой подготовке! – повторяла она.

«О, – подумал я, – а ведь это идея!» В то время многие корейцы пытались любыми способами увернуться от службы в японской армии – это считалось почётным. Уловки самые разнообразные: от подделки документов до отрубания самому себе пальцев. До экзамена я жил впроголодь и довёл себя до крайнего истощения. Остальные даже завидовали моему виду живого мертвеца.

– Точно не пройдёшь медкомиссию! – говорили все.

Конечно, я никому не рассказывал, каким способом добился столь «выдающихся» результатов. И когда проходил медкомиссию, усиленно кашлял. Врачи долго обсуждали моё здоровье, качали головами, без конца слушали мои лёгкие. А потом вдруг объявили, что я годен к воинской службе. Я был крайне подавлен. Столько усилий – и всё зря! Мама сначала поплакала, а потом принялась меня кормить.

– Теперь-то уже можно…

Через несколько дней меня вместе с другими четырьмя тысячами студентов пригнали в армейский лагерь возле Сеула. Месяц без передышки нас гоняли по строевой подготовке. Зачем на войне умение ходить строем – никто не знал. Возможно, японцы хотели нас измотать физически и психологически. Но эффект получился обратный: подобные «тренировки» зажгли в нас ещё больший огонь сопротивления. В итоге на церемонии, посвящённой окончанию военной подготовки, во время речи японского наместника мы демонстративно сорвали с себя японские талисманы омамори. На землю полетел японский флаг, в толпе свистели и улюлюкали. Японцы настолько были ошарашены такой выходкой, что не решились наказать всех сразу. Все четыре тысячи корейских студентов праздновали это как победу.

После сеульского лагеря мне удалось попасть домой – до начала службы оставалось десять дней. И однажды вечером мы с Кимом отправились в китайский ресторанчик выпить и поболтать. И совершенно мирно сидели за столиком, когда появились полицейские и потребовали пройти с ними в участок. Когда я брёл позади патруля, меня осенила мысль. А что если я нападу на полицейских? Меня осудят, отправят в тюрьму. Но зато не придётся идти в армию…

Я оглянулся по сторонам. Вокруг было темно и тихо. В окнах домов там и сям желтели огни, но людей не видно. Я коротко свистнул. И когда они обернулись, ударил одного ногой в живот, а второго кулаком в голову. На мою беду, у одного из них оказался свисток. На свист прибежал другой патруль, с винтовками наперевес. Велели встать на колени, а потом избили всей толпой… Меня чудом не искалечили. Но и это не помогло. Вместо тюряги я получил только предупреждение за «дерзкое поведение».

Вот так, после изнурительного голодания, весь избитый, я всё-таки вступил в ряды японской армии. Как я могу относиться к Японии после того, что пришлось пережить? Я ненавижу её каждой клеточкой моего тела.

***

Для Японии мы всегда были низкооплачиваемым трудовым ресурсом. И поэтому корейцам редко позволяли поступать в университеты – только корейской элите, которая помогала Японии управлять полуостровом. Тем не менее Вторая мировая война неумолимо приближала крах японского владычества. Я всерьёз обдумывал, как перейти на сторону Советского Союза, чтобы участвовать в войне на правильной стороне.

16 января 1944 года – памятный для меня день, проводы в армию. Собрались все члены семьи, родственники, представители всего нашего клана. Администрация посёлка великодушно прислала поздравление моим родственникам. Ещё бы! Мне делают одолжение, отправляют на фронт. Однако настроение у всех далеко не праздничное. На футбольном поле организовали публичные проводы, где присутствовали все члены администрации – как полагается, с помпезными речами.

– Этот парень всего лишь приёмный сын Его Величества Императора Японии, но удостоился чести пожертвовать собой для Его Величества! – говорил кто-то из администрации. – Мы поздравляем его! Он в начале большого пути!

Мне не особенно хотелось жертвовать собой во имя императора, но понимал, что не время лезть в бутылку. И даже вышел на трибуну с ответным словом:

– Друзья! – сказал я. – У меня нет выбора. Чтобы выжить, придётся взять оружие. Но обещаю, что буду лучшим в бою. Что бы ни случилось, я выживу и вернусь домой. Ждите моего возвращения!

Вечером чиновники организовали для меня прощальную вечеринку. Это была первая и, возможно, последняя вечеринка, которую в нашей деревне организовали специально для меня. Я решил в полной мере насладиться праздником, пил и говорил наравне со старшими. Чем больше мы пили, тем резче становилась моя критика в адрес Японии. Мой брат тревожился, пытался увести меня домой, говорил, что за мной уже начали наблюдать. Но чего мне бояться? Меня и так отправляли на верную гибель.

В последнюю ночь мать и брат плакали – понимали, что, возможно, видят меня в последний раз. Сквозь сон я слышал, как брат пытался успокоить маму: «Не переживай! Он давно не мальчик… Этот мужчина сможет постоять за себя!»