Принципы

– Каким фотороботом? – удивленно спросила я. – Вы сказали, свидетелей нет?

– Не было до прошлого месяца. Один появился. Редкая удача. Заслуга главного следователя по делу, руководителя нашей следственной группы, майора Родионова. Ему удалось точно предугадать место следующего появления преступника, повезло и со временем. Удалось предотвратить очередное убийство. Это было в конце сентября. К сожалению, убийца смог уйти, однако земля наконец-то полыхнула под его ногами. Жаль только, майор не справился с этим подонком, а несчастная женщина, наш случайный и единственный свидетель, сильно пострадала и находится в коме, из которой может не выйти.

– Но убийца об этом не знает, – я поняла ход его мыслей. – Только как же вы планируете выдать фоторобот?

– Кое-что мы все-таки знаем, с точки зрения экспертизы, примерно. Рост, вес, телосложение. Что касается лица – дадим среднее, самое стандартное. Родионов тоже что-то видел. В конце концов, было темно, какие-то детали свидетель мог и не разглядеть. Важен сам по себе факт публикации в крупном издании. Нужно, чтобы наш убийца почувствовал, что кольцо вокруг него сжимается. Вы спрашивали, почему именно вы. Елизавета, по двум причинам – во-первых, для правдоподобности. Вы реальная журналистка из областного центра, очевидно, что такой важный материал не доверят энским писакам. А во-вторых, потому что я считаю, что именно вы можете согласиться на определенный риск. Мы надеемся, что убийца захочет узнать, что еще нам известно и начнет действовать в этом направлении.

– Я понимаю, – задумчиво протянула я. – Вы хотите меня подставить. Наивная дурочка из Иркутска, обрадовано слившая такие ценные материалы. Легкая мишень с ценным источником.

– Вы умная женщина, – Ростовцев сделал мне комплимент. В данном контексте он мне совершенно не понравился. – В статье вы дадите свой контакт – например, электронную почту. Чтобы было еще надежней, мы сольем в какую-нибудь ВК-шную группу, типа «подслушано в Энске», адрес, где вы остановились.

Я поймала себя на мысли, что слушаю и принимаю все, как есть. А здесь и нечего думать.

– Достаточно, – прервала я его. – Я вас выслушала. Мой ответ – нет.

Он расстроено и удивленно пожал плечами.

– Почему?

– Возможно, для вас это привычное дело, но я обычный обыватель, и мне есть что терять.

– Мы полностью обеспечим вашу безопасность…

Ростовцев меня не понимал.

– Дело не во мне. У меня есть дети.

Он разочарованно сжал губы. Да, с таким аргументом спорить невозможно. Любая женщина – прежде всего мать.

– Вы знаете, у Виктории Деркач тоже были дети. Три сына и младшая дочь. Она ничего не будет помнить о матери.

Какого черта?!

– Перестаньте! Это нечестный прием!

– Я знаю. А Лера Ионова не успела родить ребенка. Была на третьем месяце. Ей было двадцать лет, считай, сама еще ребенок… У меня в рукаве еще четыре таких нечестных приема. Может, их было и больше, просто мы не знаем.

Это ужасно раздражало. Мое лицо горело, я едва сдерживала эмоции.

– Как бы вы не надеялись, это не изменит моего решения.

Он сделал жест, призывавший меня успокоиться. Положил свою руку на мою, я сразу ее отдернула. Неприятный человек.

– Я вижу, насколько сильно вас это задевает. Жестоко с моей стороны. Возможно, вы не поверите, но если бы вы сразу согласились, я бы напомнил вам о риске и даже о детях. И хотя я считаю, что вероятность, что они будут вовлечены, близка к нулевой… Я понимаю, что близка не значит равна. Что бы вы ни решили, вы должны осознавать последствия и принимать их. С другой стороны, мы можем поймать маньяка и без вашей помощи, кто знает.

– Если бы вы в это верили, меня бы здесь не было.

Следователь пожал плечами, подтверждая мою правоту.

– Елизавета Лазаревна, если честно – мы в отчаянии. То, что я предлагаю вам – авантюра, которая может сработать. Но нет никаких гарантий. – Он вздохнул и добавил: – Жаль, что мне не поможет хороший, но циничный довод – подобный репортаж может дать хороший толчок вашей карьере. Не такой вы человек, чтобы на это повестись.

Смешно. Ростовцев пытался не только давить мне на совесть, но и одновременно подкормить мое тщеславие. Я встала со скамейки, показывая, что заканчиваю разговор.

– Найдите кого-нибудь другого.

Мой голос предательски и неуверенно дрогнул. Ростовцев сразу это уловил.

– Елизавета Лазаревна, давайте вы переспите с этой мыслью. Это серьезное решение, не принимайте второпях. Хорошенько все обдумайте, а завтра с утра позвоните. Обещайте мне подумать. Я больше не буду давить, честно.

Он уже надавил более чем достаточно. Тем не менее, я кивнула ему и ушла из парка. Решила идти пешком – моя квартира была недалеко. Ростовцев не пытался проводить или подвезти. Почувствовал, что мне нужно побыть одной. В умении читать других людей ему не откажешь. Это профессиональное. Похоже, он был неплохим следователем.

Я приготовила себе легкий салат на ужин и позвонила домой. Ужасно соскучилась по детям. Так странно – порой не можешь себе места найти, чтобы тебя оставили в покое, а когда остаешься в одиночестве, все время думаешь о них.

Может, одиночества я больше всего и страшусь, поэтому настрогала себе аж пятерых? К тому времени, как Максим станет взрослым, Яков и Роза должны будут принести внуков. Мне всегда будет кого любить. В доме всегда будет шумно и весело. За редкими мгновениями одиноких вечеров… Но я научилась засыпать рано и быстро.

Я набрала видео-звонок на телефон Льва, но ответил младший.

– Здравствуй, малыш.

Вообще-то, уже и не малыш, все-таки одиннадцать лет. Но все же еще такой невинный и солнечный.

– Здравствуй, мама.

Хотя сегодня он скорее пасмурный.

– Как ты, дружок?

– Я очень скучаю. Когда ты вернешься?

– Пока точно не знаю.

Почему не знаю? Поезд на Иркутск отходит завтра утром, чуть меньше суток в пути. Свободные места точно будут, он всегда полупустой. Послезавтра должна быть дома.

Я грустно стиснула губы. Я колебалась. И не хотела давать ребенку напрасных надежд.

– Ты домашку сделал?

Максим кивнул.

– Умничка.

– Мама, а ты правда помогаешь полиции?

Ох уж эта Соня. О чем я думала? Конечно, наша болтушка все ему рассказала. Я не хотела грузить младшего.

– Да, солнышко.

– Здорово!

Неподдельный восторг. Сын мной гордится. Мама-детектив. Теперь всем в школе расскажет.

– Максим, я просто пишу репортаж.

Сын кивнул, но светящиеся глаза выдавали его восторг. Да, он легко вытерпит разлуку.

– Бабушка и дедушка были сегодня?

– Уже ушли. Соня тоже, гуляет с Артемом.

Я машинально посмотрела на часы. Восемь часов вечера. Начинать волноваться? Да нет, время еще детское. Правда, уже стемнело…

– А Лев где?

– У себя. Играет.

Играет. Конечно, мама не пилит, ушел в отрыв. Мальчику семнадцать, а в голове одни компьютерные игры. Хоть бы за девочками начал бегать. Правда, там свои волнения начнутся.

Про Розу и Якова я не спрашивала, они жили отдельно, в квартире поближе к университету. Старшие дети очень серьезно относились к учебе. Заодно друг за другом присматривали.

Я уже собиралась прощаться, но сын успел меня опередить:

– Мама, Соня пришла. Позвать ее?

– Спасибо, сыночек. Позови.

Максим убежал прочь от камеры, и вскоре я увидела дочь. Ее блестящие глаза и поплывшие тени. И этот взгляд – с таким вызовом, но при этом с грустью, тоской. С остывающей любовью к человеку, который оказался «не таким». И надеждой, что все еще может вернуться. Это мои шестнадцать лет. Я как будто в зеркало смотрела.

– Соня, мне стоит волноваться?

Независимо от ответа, я уже волновалась.

– Нет, мама. Все будет хорошо.

– Мы поговорим, когда я вернусь. Это не телефонный разговор. Но ты же помнишь: – «все пройдет…».

– «…пройдет и это». Помню.

– Ты у меня молодец. Поругай Льва за меня и позови младшего – попрощаюсь.

Я пожелала Максиму спокойной ночи – думала лечь пораньше и больше не хотела звонить. Обычная семья, обычные проблемы. Такие важные сейчас, такие мелкие потом.

Теперь пришло время поддаться искушению свежим душем. Я заранее представила, как после тяжелого разговора с Ростовцевым я подставлю свою гудящую голову струям горячей воды, смывающей с меня прошедшую дорогу, все волнения и мысли. Даже тяжелые и сложные. Ничего еще не случилось, я смогу абстрагироваться от прошедшего дня.

Подготовила постель заранее, предвкушая хороший сон. Не понимаю тех, кто предпочитает принимать ванну. И какой смысл валяться в гигантском, медленно остывающем корыте, глядя в пустоту перед собой. Эти люди не понимают, от чего отказываются. Как чудесно стоять в запотевшей кабинке, полностью отрешившись от окружающего мира, и ощущать этот нежный поток, омывающий тело сверху вниз.

Никогда не буду принимать ванну. Только душ.

Съемная квартира в этом плане – всегда лотерея, но с этой мне повезло. Большая кабинка, с различными режимами подачи воды. Почти как у меня дома. Гель и мочалка мои, я взяла их в дорогу, и не зря. Закончила день с наслаждением и чувствовала себя великолепно.

Вдоволь насладившись вечерним душем, посвежевшая и чистая, я с удовольствием забралась в постель, чтобы поскорее уснуть.

Уснуть до того, как в мою голову полезут плохие мысли. О том, что я нахожусь в проклятом Энске. О том, почему я здесь нахожусь.

Пожалуйста, Господи, пошли мне скорый сон.

Я ненавижу бессонные ночи.

II

Теплый зимний вечер. Посланные черным, как смола, небом, оседают на землю крупные снежные хлопья. Я сижу на старых скрипящих качелях, напротив меня – Максим Логинов. Макс выглядит таким, каким я помню его по школе – с грустной и усталой ироничной улыбкой и взглядом как будто сквозь меня. Это не признак высокомерия, как могло бы показаться. Просто Максим всегда витает в своих облаках. Мы частенько проводили так время вдвоем, общаясь после школы.

Меня посещает стойкое ощущение дежа вю. Как будто мне уже это снилось, просто я забыла. Может, и снилось. После смерти Илии я видела очень много снов, но все они с годами исчезали из памяти – как песок сквозь пальцы.

Первое время, когда я видела осознанные сновидения, я любила «затаскивать» в них своих детей. Создавала для нас огромный зеленый луг с бабочками и стрекозами, где мы проводили пикник, весело разговаривали, играли. Мои папа и мама тоже бывали с нами, они любят внуков. Я была бы счастлива, если бы у меня получилось увидеть Илию, но увы – его образ всегда ускользает от меня, и материализовать его не получается. Нечестно. С Леной тоже ничего не выходит. Она давно умерла. Наверно, я ее уже забыла… но в таком случае, почему я не могу воссоздать образ Илии?! Его я никогда не забываю!

Последние годы тяжело даются. И я начала замечать, что стараюсь так отвлечься, чтобы вообще не видеть снов. Все равно дети в этих – да, безумно прекрасных, счастливых, но всего лишь снах – ненастоящие. И эта иллюзия счастья, какой бы прекрасной она не была, не должна замещать настоящую, тяжелую и трудную жизнь.

Пытаюсь отвлечься от грустных мыслей. У меня есть работа. Сегодняшний сон нужен не для души, а для дела. Я последую совету Ростовцева – хочу обдумать его предложение. Для этого мне и нужен Максим. К счастью, хотя бы его образ у меня получается представить во сне хорошо.

– Лиза, здесь что-то не так, – говорит Макс. – У меня ощущение, как будто я здесь уже был.

Снящиеся люди всегда реагируют на меня с удивлением.

– Неудивительно, ты же тульпа, а не настоящий Максим. Ты – проекция моих воспоминаний о нем, поэтому ты испытываешь дежа вю так же, как и я. Но на самом деле ты – это я.

– Ты взрослая, а я чувствую себя как ребенок.

– Мне сорок один. Я такая, какая и есть. А тебе семнадцать, потому что мне так удобнее.

Максим смотрит на свои руки, загибает пальцы. Интересно, что он пытается посчитать.

– Так странно. Мне кажется, это ты мне снишься, – отвечает он.

– Ничего страшного, я не возражаю, – говорю я. – Можешь думать, что я – проекция твоих воспоминаний о Лизе. Это неважно. Думаю, тебе все же лучше считать, что я настоящая. Главное не запутаться.

– Ты сказала, что я – «тульпа». Что это такое?

– Созданный силой разума двойник. Это из «Твин Пикса», – поясняю я.

– Не помню там такого… Слушай, давай так… – Максим оживляется, спрыгивает вниз и останавливает качели. – Я буду как агент Купер, а ты – Лора Палмер. Помнишь его первый сон? «Мы встретимся через двадцать пять лет». И поцелуй. В конце концов, прошло уже двадцать лет, как мы дружим. Не будем ждать еще пять, поцелуй меня. Во сне-то можно?

Я не обращаю внимание ни на это неуклюжее приставание – он не всерьез, ни на ошибку с подсчетом прошедших лет – настоящему Максиму было трудно считать из-за дискалькулии, очевидно, что его двойник перенимал это свойство. Снова. Каждый раз как первый.

– Я совсем не похожа на Лору Палмер. В отличие от.

Он знает, от кого.

– Да, – грустно улыбается Максим. – Ты скорее Донна Хейворд.

Что-то в этом есть. Но я, конечно, не так красива. Кстати, надо погуглить, почему ее не взяли в третий сезон.

Я достаю из кармана пачку сигарет, так кстати лежащую в кармане, и раскуриваю одну из них. В настоящей жизни я уже сто лет как бросила (да я толком и не привыкала), но во сне иногда себе позволяю.

– Довольствуйся суррогатом, – сделав небольшую затяжку, я передаю сигарету ему, оставив на фильтре смачный след от помады. Странно, но когда мы в школе выкуривали одну сигарету, затягиваясь по очереди, или выпивали одну бутылку пива на двоих, это казалось естественным и совсем не интимным. Все робкие поползновения Максима «развивать» отношения я оборвала на корню, а вскоре они прекратились сами собой – Макс нашел, кого ему любить. Со временем он стал моим самым близким другом.

Затянувшись, Максим возвращает сигарету назад.

– Знаешь, ты меня трижды по-крупному спасла. Вот бы вернуть тебе должок.

– Не знаю, о чем ты. Самое лучшее, что я сделала – нашла тебе жену.

– Да, это был последний из трех. Жаль, что так вышло, Лиза…

– Ты точно не убивал Лену?

– Конечно, нет.

Глупый вопрос. Если я не верила в его виновность, конечно, и Максова тульпа не верила.

– А кто убил?

Максим не отвечает. Неудивительно, откуда ему (то есть мне) это знать.

– Сомневаешься в моей невиновности… – с укоризной говорит Макс. – Может быть, ты назвала младшего сына, как меня, не потому что я для тебя много значу, а потому, что ты упрямая, как овца?

Он пытается уйти от ответа. Я не возражаю, не хочу ковыряться в прошлом, тем более, таком неприятном.

– Это бараны упрямые. А овцы тупые.

Я выбрасываю недокуренную сигарету в сторону. Не чувствую никакой вины, потому что я и не мусорю. Окурок просто растворяется в ночи без следа.

– Здесь мрачновато, не находишь? – спрашиваю я и не дожидаясь ответа, решаю сменить обстановку.

Школьный кабинет литературы мне нравится гораздо больше. С ним связаны хорошие воспоминания. Мы с Максом любили оставаться на дежурство вдвоем и могли часа два проболтать под портретами классиков.

Легкое движение руки, синхронное с нужным образом, всплывающим в моих мыслях, заставляет окружение меняться. Я извлекаю детали из постаревших воспоминаний. Результат выглядит неплохо.

Пора заняться собой.

Я сбрасываю с себя зимнее пальто и шапку куда-то за учительский стол. Вообще-то я аккуратная, но привычка осознанных снов сделала меня несколько несобранной.

Думаю, мне сейчас куда больше пойдет строгий серый деловой костюм. Несколько стесняет движения, но подчеркивает тонкую талию – ту часть тела, которую мне не стыдно подчеркнуть. Ухмыляюсь забавной мысли – все остальное подчеркнуть просто невозможно ввиду почти полного отсутствия.

Мне не нужно переодеваться, одежда просто меняется. Я добавляю к каблукам пару лишних сантиметров, чтобы смотреться выше. Небольшое баловство с моей стороны.

Максим аккуратно кладет зимнюю куртку на парту перед собой. Занял место на первой парте и с интересом смотрит на меня. Как будто не знает, о чем я думаю.

А я думаю о том, что было бы забавно увидеть Макса в советской школьной форме, но сдерживаю себя. Это будет слишком. Пусть будет аутентичным.

– Тебе не кажется, что мы пропустили несколько логичных этапов до того, как перешли к ролевым играм? – ехидно отмечает он. Видимо, он как-то прочувствовал мои мысли о школьной форме. Строгая учительница и нашкодивший ученик… Да, трудно будет воспринимать его как семнадцатилетнего.

– Помолчи, Логинов. А то получишь линейкой.

– Ты великолепна в образе учительницы.

Я пропускаю его комплимент мимо ушей и молча беру в руки мел. Вывожу в верхней части доски: «Классная работа…».

– Лиза, ты такая красивая… Тощая, как школьная указка.

Тощая… Комплименты никогда не были сильной стороной моего друга.

– К директору захотел? – я бросаю замечание через плечо и продолжаю чуть ниже: «Решение об участии…».

– Злючка-сердючка. Училка моей мечты.

Не обращаю внимание. Старательно пишу аккуратным почерком: «Решение об участии в операции по поимке серийного убийцы в качестве наживки».

Затем разделяю доску пополам, озаглавив части – «за» и «против». Пишу в графе «против»: «Риск для меня и моей семьи». Сажусь за учительский стол.

– Макс, я хочу, чтобы ты попытался убедить меня принять предложение Ростовцева.

– Я не хочу, чтобы ты его принимала. Ему на тебя наплевать, он просто делает свою работу. Ты ему ничем не обязана. Садись в поезд и возвращайся к любимым детям. Поступи разумно.

Я вздыхаю.

– Разумно и где-то даже цинично могу рассуждать и я. Я неспроста сделала, что тебе сейчас семнадцать. Мне нужен тот самый Максим Логинов – романтичный, наивный, неловкий, но добрый и смелый мальчик. Тот самый, который заступился за тихую и скромную замухрышку. Влез в драку, не думая о последствиях.

– Ты же понимаешь, что мне на самом деле столько же, сколько и тебе?

– Постарайся хотя бы притвориться.

Максим поднимает руку, демонстрируя готовность отвечать урок.

– Логинов, к доске, – командую я.

Макс подходит и молча добавляет к моей записи слово «маловероятный».

– Поясни.

– Ты очень драматизируешь ситуацию. Скажи чисто технически – как убийца может выйти на твоих детей? Вряд ли у него есть доступ к информации о твоем местожительстве. А слишком активно проявлять к тебе интерес рискованно – засветится.

– Ему необязательно вообще светиться, – опровергаю я. – Мои дети активно пользуются соцсетями. Там он их и найдет

– Можно подумать, в Иркутске мало Ивановых…

– С еврейскими именами? – парирую я.

– Ну, хорошо, найдет, а потом что?

– Узнает по фотографиям и общим группам, где учатся. Дальше можно и проследить.

Максим стирает в слове «маловероятный» часть «мало».

– Но не сто процентов, – говорит он.

– Есть такое понятие – катастрофичность события, некая абстрактная величина. Для адекватной оценки рисков ее надо умножать на вероятность. То есть даже если событие маловероятное, но очень опасное, игнорировать его нельзя. Катастрофичность любых неприятностей с моими детьми для меня абсолютна. Я не буду подвергать их опасности. Считай это моим основным принципом.

Не представляю, чем покрыть такой довод. Макс пишет в столбце «за»: «Новый интересный опыт». Пытаться меня убедить подобным аргументом – все равно, что вручную дотолкать товарный поезд отсюда и до Москвы.

Я стираю его запись и заношу в графу «против»: «ужасный опыт».

– Почему?

– Я ненавижу насилие. Участвуя в данном расследовании, мне придется ознакомиться с материалами дела. Такое себе удовольствие.

Макс не сдается: «помощь полиции – хорошо».

Я ухмыляюсь, снова стираю и пишу на правой стороне: «помощь полиции – плохо».

– Почему? – искренне удивляется Максим.

– Хороша полиция, – криво усмехаюсь я. – Привлекает к такому серьезному и опасному делу гражданское неподготовленное лицо. И давай начистоту – я хорошо знаю методы работы наших органов. Когда главное побыстрее закрыть любого мало-мальски подходящего человека, чтобы заработать себе очередную звезду. Когда выбивают признание и подбрасывают улики.

– Из меня не выбивали признание.

– Тогда почему ты признался? И вообще, откуда тебе знать? Ты же не настоящий Максим.

Он пожимает плечами.

– Чувствую себя настоящим.

– Дело не только в тебе, – говорю я. – Илия работал адвокатом, какое-то время по уголовке. У меня нет никакого пиетета к полиции. Я много неприятного могу тебе рассказать.

– Охотно верю. Но ты уверена, что здесь такой случай? Да, Ростовцев – это циничный манипулятор, и ты должна быть осторожна. Но в своем стремлении найти убийцу он выглядит искренним.

Мы стоим рядом, смотрим на исписанную доску. В графе «за» так и не появилось ни одного аргумента.

– И все же я здесь, – словно угадав мои мысли, говорит Максим. Да что я говорю, чему удивляюсь? Так и должно быть. У нас общие мысли.

– Да, – неопределенно киваю я.

– Чем он тебя зацепил?

– Жертвами убийств. Легко думать о каких-то чужих умерших в страданиях людях. То есть не легко, конечно, но можно не обращать внимание. Но когда ты узнаешь имя, когда понимаешь, что где-то осиротел ребенок, где-то воет чья-то мать, когда представляешь себе все муки, что испытали эти девушки перед смертью – страх, унижение, отчаяние… Я не могу быть спокойной. Не могу развидеть и забыть.

Максим уверенно подходит к доске и пишет в графе «за»: «ты сможешь спокойно спать».

Я возражаю:

– Но я прямо сейчас спокойно сплю.

– Это пока. Ты вернешься в Иркутск, к своей семье и прежней жизни. Материалы, которые предлагали тебе, опубликует кто-нибудь другой. А спустя месяц ты прочитаешь про жестоко убитую известным энским маньяком какую-нибудь Машу Петрову. Тогда твой сон ухудшится.

Он говорит совсем как Ростовцев.

– А знаешь, что будет потом? – продолжает Максим. – Почувствовав, что кольцо вокруг него сжимается, убийца переедет в Иркутск. В большом городе затеряться намного легче. И потом, если эту мразь не поймают, будут, к примеру, Вика, Рита…

Максим поворачивается к доске и вписывает в графу «за»: «Соня».

– Не пытайся меня этим испугать. Вероятность того, что это случится, один на миллион.

– Лиза, не в страхе дело. А в тебе. Если ты откажешься помочь сейчас, то в каждой убитой девушке будешь видеть Соню или Розу.

К сожалению, он прав.

– Давай я скажу, как оно на самом деле будет, – говорит Максим. – Твоя статья не сыграет вообще никакой роли. Поймают его или нет – от тебя не зависит, не нужно переоценивать свою значимость. Ты вернешься в Иркутск, в твое резюме добавится опыт работы с полицией. Если выродок продолжит убивать, тебе будет больно и обидно… Но тебя не будет грызть совесть. Потому что ты сделала все, что от тебя зависело.

– Когда ты стал таким циником, Максим?

Он пожимает плечами.

– Я вырос, Лиза. Меня окружили циники, и я заразился этой болезнью. Это очень опустошает. Но в тебе всегда было больше огня. Внешне такая спокойная и даже холодная… но внутри бушуют страсти. Я надеюсь, ты никогда не очерствеешь, подруга.

Молчу в ответ. Тоже на это надеюсь. Но умом понимаю, насколько проще быть черствой.

Похоже, я скоро совершу опрометчивый поступок, продиктованный незрелыми эмоциями. Надеюсь, мне не придется заплатить за него слишком большую цену.

Чтобы поддержать, Макс крепко меня обнимает.

Как же мне его не хватает… Как Лены. Как Илии…

Мысли о муже расстраивают меня окончательно и чтобы не расплакаться на плече у друга, я просыпаюсь.

III

Когда я открыла глаза, за окном стояли серые сумерки. Шесть тридцать утра. До будильника еще час, но я решила не досыпать.

Какое-то время я упорядочивала в голове содержимое своего сна. Анализировала, что мне снилось, соотносила с реальностью. Значит, все-таки «за»…

Взяла телефон и написала Ростовцеву сообщение: «Я согласна. Прошу вас срочно выслать материалы для публикации на ознакомление и правки. Приезжайте, как только сможете, нужно обсудить детали». Добавила свой адрес.

Дмитрий прислал в ответ файл и короткое «Спасибо, Лиза».

Не слишком ли панибратски? Неважно. Я навела крепкий кофе и бегло просмотрела текст статьи, предлагаемой к публикации. Как я и думала, он был ужасен и требовал полной переработки. Было видно, что человек, написавший его, никогда не имел дело с текстом сложнее полицейского протокола. Сухо, скучно, кратко. Это не тот случай, когда краткость – сестра таланта. Еще надо умудриться с таким жареным материалом так тоскливо написать.

Поймала себя на мысли, что становлюсь занудной, как старая бабка. Неужели сказывается возраст? Старческое брюзжание пугает меня сильнее морщин. Морщины можно скрыть тональником. В мозги с тональником не залезешь.