Шанталь. Капкан для дьявола

– Доктор, не стойте как истукан, подайте воды. Живо! – Прикрикнула она, увидев, как тот на секунду замялся. – Вот возьми, – это она уже мне, всунув в руку кружевной платок, – вытри свои прекрасные глазки. Негоже Вашему Величеству вести себя как сопливая девчонка.

Всхлипнув в последний раз, я улыбнулась. Если что-то в мире оставалось неизменным, то это острый язык герцогини д’Одемар. Воистину, этой женщине не было равных ни при французском дворе, ни при боравийском.

Кстати, если говорить о равенстве… Только сейчас, немного отстранившись, чтобы привести себя в порядок, я обратила внимание на ее внешний вид, и ужаснулась. Линялое платье из грубой ткани, видавший виды передник, и, о боже, уродливый чепец, скрывающий половину ее лица. Что происходит?

Я так прямо об этом спросила. Но перед тем, как ответить, бабушка стрельнула глазами в сторону вытянувшего от любопытства шею, эскулапа:

– Подите прочь, любезный. Дальше, Её Величество справится без вас.

– Но позвольте… – с оскорбленным видом попробовал было возразить медик, но я взглядом заставила его умолкнуть.

– Ступайте, Тамаш. Если понадобитесь, я за вами пришлю.

Провожая взглядом коренастую фигуру врача, бабушка задумчиво нахмурила брови:

– Ты, возможно, удивишься, душенька, но этот человек и лицом, и сложением, самым удивительным образом напомнил мне…

– Де Кресси, – улыбнувшись, закончила я за нее я. Правда от стреляющей боли на затылке, улыбка вышла несколько кривой. – Вот только пообстричь эти густые усы до тоненьких полосочек, да чуть укоротить рост и будет просто вылитый шевалье.

– Именно! – всплеснула руками герцогиня. – Вот только он уже не шевалье, а граф, и, кстати сказать, уже далеко не беден. И… раз уж речь зашла о нем, то считаю, тебе следует знать, что только благодаря его содействию, я до сих пор жива и нахожусь здесь, с тобой.

В первое мгновение мне показалось, что ослышалась, но лицо бабушки хранило такое серьезное выражение, что все сомнения разом развеялись.

– О чём, ты толкуешь?! Что значит «жива»?

Прежде чем ответить, бабушка глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, а затем взяв мои ладони в свои, зажмурилась, как перед прыжком в пропасть:

– Мне ужасно жаль, что приходится тебе это рассказывать, но дважды в течение месяца на меня были совершены нападения, и, лишь благодаря случайности в первый раз, и помощи де Розена во второй, мне удалось сохранить жизнь. К несчастью, не могу того же сказать о маркизе. Крепись, дитя, но нашего милого Розена больше нет. Он грудью принял предназначавшуюся мне пулю, и скончался на вот этих самых руках, – она беспомощно посмотрела на свои трясущиеся ладони, как если бы на них до сих пор оставалась кровь её защитника.

– О, нет! – Схватившись за голову, простонала я, отказываясь принимать сию жестокую правду. – Как же так? Почему?

– Увы, дорогая моя, этого я не знаю. Всё происходило как в страшном сне. Помню лишь неожиданное появление в моем доме де Кресси, который настойчиво рекомендовал до выяснения обстоятельств и того, как убийца будет пойман, находиться возле тебя. О, я пробовала спорить, ты же меня знаешь, но месье ищейка, был неумолим: «Вы обязаны немедленно покинуть Францию, мадам. И точка!» Ты бы видела, в условиях какой строжайшей секретности хранился мой отъезд. Одна из служанок, переодетая в мой дорожный костюм, вместе с сундуками и в сопровождении охраны отправилась в Марсель, чтобы сесть на корабль, а я, налегке, в этом убогом тряпье, была вынуждена всю дорогу трястись в повозке, запряженной полудохлой старой клячей, наверняка моей ровесницей.

– Ты всё это время была одна?! – услышанное не укладывалось в голове. – Мне позволили взять только самую верную горничную и кучера. Правда, должна признаться, до границы нас сопроводил переодетый де Кресси с полудюжиной своих молодчиков, ну а затем, да, нам пришлось добираться самостоятельно. Благо потом, было достаточно назвать твое имя первому попавшемуся бродяге, как нас с «почестями» доставили прямиком сюда. Господи, столько оборванцев я не встречала даже на улицах Парижа! Неужели, они все твои друзья?

– Я их королева, бабушка. Добро пожаловать домой.

* * *

Я скомкала полученное письмо и гневно отбросила в сторону. Оно было от Нино. В нём он предупреждал, что вести о смерти матери, заставившие его отправиться на Сицилию, оказались ложными. Женщина оказалась в добром здравии, чего нельзя было сказать о самом Нино. Стоило ему только покинуть здешнюю акваторию, как фле́йт, на котором он спешно отправился в путь, подвергся мощному пушечному обстрелу со стороны неопознанного корабля, появившегося словно из ниоткуда.

Для Нино, ногу которого придавила рухнувшая мачта, и всей команды дело могло закончиться крайне плачевно, не догадайся они дважды выпустить вверх красные огни – условный знак, по которому патрулирующие эту территорию суда берегового братства могли понять, что кто-то из «своих» терпит бедствие. Помощь подоспела вовремя. Сразу несколько капитанов откликнулись на призыв «брата». Их появление заставило вражеский пинасс спешно покинуть место боя и самому спасаться бегством. Когда же стало известно, что на атакованном судне находился мой «генерал», было решено разделиться: пара кораблей осталась сопровождать его до конечной точки путешествия, в то время как остальные бросились вдогонку за пинассом.

В письме Нино умолял меня быть осторожней и сетовал на то, что из-за травмы вынужден задержаться на Родине. Бедняга. Страшно представить, что стало бы с ним, узнай он о произошедшем после его отъезда.

Я с силой вцепилась в столешницу и сжала зубы, чтобы не выругаться вслух. Череду нападений на моих близких никак нельзя было принять за случайность и совпадение. Кто-то намеренно старался вывести меня из равновесия. Но кто? Я снова и снова мысленно задавала себе один и тот же вопрос и не находила на него ответа. Что-то всё время ускользало от моего внимания. Знать бы, что именно…

Машинально потерла ноющий висок, на котором бледнел небольшой затягивающийся шрам, оставшийся как напоминание о том, что и королевские особы тоже смертны. Внутреннее чутье подсказывало, что следует вернуться на место взрыва и самолично всё осмотреть. Как знать, может свежим взглядом удастся зацепиться за мелкую деталь, в суматохе оставшуюся незамеченной.

Решив безотлагательно заняться этим делом, пока меня вновь не отвлекли какой-нибудь ерундой, я свистом подозвала Клода и, подобрав раздражающие юбки, спустилась вниз.

В отличие от хаоса в моей голове, жизнь вокруг текла в прежнем порядке. Так же суетливо выполняя поручения носились слуги, без умолку тарахтели словоохотливые горничные и судомойки, делясь между собой последними сплетнями, и так же, с самого утра, неизменно упившийся в хлам, привалившись к двери коптильни беззаботно дрых старый Барто, бывший грум, который пожизненно застолбил себе теплое местечко во дворцовом дворике за то, что лет десять назад не побоялся плюнуть в ряху Айвана, когда тот пытался его наказать за распевание антиправительственных куплетов. Именно тогда, по слухам, Барто и видели в последний раз трезвым, потому что, доказывая генералу, что, будучи пьяным не несет ответственности за собственные слова и поступки, проходимец стал специально накачиваться до поросячьего визга, чтобы потом с «чистой совестью» горланить похабные песенки, в которых главным действующим персонажем неизменно являлся его превосходительство и его драгоценный зад.

Кивнув на очередное приветствие пробегающего мимо лакея, я слегка замедлила шаг. Где-то я уже видела эту остренькую, похожую на крысиную мордочку… Я наморщила лоб. Ну, конечно! Это же он, за несколько мгновений до взрыва, вызвал меня во двор, сославшись на поручение князя… А до этого… не уверена, но кажется видела его отирающимся возле зарешеченного окна камеры…

Стараясь не вызывать подозрений, я одарила улыбкой присевшую в поклоне стряпуху, потеребила спутанную шевелюру босоного мальчишки, пустившегося наутек при виде Клода, и как ни в чем не бывало продолжила путь, делая вид, что выгуливаю пса. Мельком пробежавшись взглядом по развороченному зданию, от которого почти ничего не осталось, я подошла к коптильне, и, застыла над неподвижным телом местной знаменитости. Кончиком башмачка ощутимо ткнув полутруп под ребра, заставив подать признаки жизни, я присела на корточки, и, отчаянно пытаясь выжить от неравного контакта с волной перегара, сурово посмотрела в чуть приоткрывшиеся осоловелые глаза.

– Барто, ты слышишь меня? Кивни, если узнал.

Старик что-то нечленораздельно промычал и попробовал было повернуться на другой бок. Не тут-то было. Оглядевшись, я знаком подозвала к себе двоих молодцов и, велев принести ведро с водой, самолично опрокинула его на голову незадачливого пьянчуги.

Через три четверти часа, промокший до исподнего, злющий как черт и при этом до омерзения трезвый Барто был насильно водружен на перевернутый пустой бочонок в углу коптильни, в которую его, следуя приказу затащили, и, хлопая глазами уставился на меня.

Взяв в руки кувшинчик с брагой и, демонстративно хлебнув из него прямо перед носом активно задвигавшего ноздрями забулдыги, я отложила его в сторону, и, уперев руки в бока, нависла над несчастным.

– Барто, я задам тебе пару-тройку вопросов, и если ты расскажешь мне то, что хочу услышать, я оставлю тебя в покое и даже угощу крепким так, что неделю будешь валяться без просыха. Но, если окажется, что от тебя нет никакого толку, то велю гнать тебя в шею со двора и больше никогда не давать тебе и капли спиртного. Ну, что скажешь?

С трудом оторвавшись от созерцания заветного кувшинчика, бедняга с тяжелым вздохом облизнул пересохшие губы, после чего перевел бесконечно несчастные глаза на свою мучительницу. То бишь на меня.

– М-мне бы г-глоточек чего-н-нибудь, – робко попросил он.

– Дайте ему воды, – велела я, игнорируя выражение отвращения, появившегося на заплывшей физиономии бывшего грума.

С видом великомученика, Барто зажмурился прежде чем сделать глоток живительной влаги. И тут же выплюнул с такой брезгливостью, будто вместо чистой воды хлебнул помоев.

– Что за …

Отборная брань последующая следом, прервалась на самом интересном месте. Это я, потеряв терпение, ударом ноги выбила бочонок из-под тощего зада пьянчуги, отчего он, потеряв равновесие, опрокинулся спиной прямо на землю.

Кряхтя и охая потирая ушибленную пятую точку, любитель выпить попытался подняться, но я как фурия нависла над ним, и, схватив одной рукой за горло, а другой ощутимо дав под дых, разок стукнула его и без того пустой головой об пол коптильни.

Мои молодцы, не знававшие меня в прежние времена, когда я командовала целой армией таких отщепенцев и моральных уродов, при необходимости ловко научившись вправлять им мозги, растерянно застыли на месте. В их вытаращенных глазах читалось изумление, граничащее с испугом. Действительно, откуда им было знать, что по обыкновению сдержанная на людях царственная особа окажется способна за долю секунды обернуться ведьмой, и с видом сумасшедшей наброситься на перепуганного насмерть бедолагу.

А пока они решали, как им поступить, я продолжила урок воспитания, в прямом смысле вбивая знания в бестолковую голову нерадивого ученика.

– Посмеешь ещё раз разинуть пасть без позволения, и я забуду о твоих прежних заслугах и собственными руками вырву к чертям твой поганый язык! И если после этого, ты, мразь, ещё останешься жив, то о выпивке навсегда можешь забыть! Кивни, если понял.

Нет, всё-таки правы были сёстры в монастыре, утверждающие, что вежливость и изысканные манеры способны открыть любые, даже самые крепкие замки. Наглядным примером сейчас служил злостный пропойца, вмиг проникшийся новыми знаниями, с ходу усвоив азы изящной словесности и этикета, преподаваемыми ему самой королевой – их олицетворением.

– Да понял я, понял, – обреченно махнул рукой, Барто, опасливо косясь в мою сторону, пока охрана вновь усаживала его на бочонок, придерживая в вертикальном положении.

– Вот и отлично, – мне удалось взять себя в руки. Уголки губ даже растянулись в подобие улыбки. – Мы неудачно начали. Попробуем ещё раз. Давай договоримся. Я задам тебе несколько вопросов, ты мне на них максимально подробно отвечаешь, и мы расходимся друзьями. В противном же случае…

– Нет-нет, противного не надо, – мотая головой поспешил перебить мой визави. – Я понял. Расскажу всё как на духу. Спрашивай…те, Ваше Величество.

В другое время его последние слова наверняка вызвали бы у меня искреннюю улыбку, а чувство гордости за дипломатические успехи затопило бы до ушей, но только не сейчас, когда у меня обрывалось сердце за своих близких, которым всё ещё грозила опасность из неизвестного источника.

– Хорошо. Мне нужно, чтобы ты поднапрягся и в мельчайших подробностях оживил в памяти события последних дней. В частности, меня интересует утро, когда взорвалось здание напротив. Возможно, ты что-нибудь видел, или обратил внимание на каких-нибудь подозрительных лиц отирающихся рядом?

– Гм…ммм, – чувствовалось, что мыслительные процессы не были коньком Барто, но нужно отдать должное, он явно очень старался вспомнить, чтобы поскорее избавиться от своей мучительницы. Его и без того морщинистый лоб ещё сильнее напрягся, брови сошлись в одну линию. – Так-с… это же утро вторника, да? – скорее утвердительно, чем вопросительно спросил он, и сам же тотчас себе ответил: – Ну да, точно, я как раз ждал, когда, когда мальчишка с кухни принесет мне закусь и чарку браги. Ну да, ну да…

– И…– напомнила я о своем существовании, когда он снова надолго замолчал и углубился в какие-то свои мысли.

– Ну да, говорю же, вторник… Зеленщик, как обычно оставил тележку под навесом; молочник из-за чего-то бранился с поваренком; мимо проплыли горничные… красивые чертовки, хоть и вечно сплетничают о чём ни попадя. Утро было жаркое, а я был просто до омерзения трезв, прям как сейчас, потому что негодный мальчишка задержался, и я уже готов был сам идти за ним, да боялся получить ухватом от кухарки.

– И что дальше? – я чувствовала, что вновь начинаю терять терпение.

– Что дальше… Да ничего. Я окликнул пробегающего мимо лакея и попросил забежать на кухню и поторопить пацанёнка. А эта сволочь даже не обернулась. Шмыгнул за сложенные бочки, как крыса. Точно, вам говорю. И рожа у него… тоже крысиная. Хоть хватай с ноги башмак и прям по этой роже…

Барто так разошелся, пытаясь наглядно показать степень своей неприязни, что чуть снова не слетел с бочонка, когда потянулся к ноге, чтобы стянуть вытертое до дыр недоразумение, гордо именуемое им башмаком. Но раздавшееся следом грозное покашливание, быстро вернуло его на место.

– Ты сказал, он похож на крысу? Вот как? И что же, ты не видел, что он там делал?

– Как же не видеть? Видел. Встретился с каким-то человеком, закутанным в плащ. Я ещё подумал, зачем ему накрываться, когда и так жара на дворе, а потом понял, он там прятал какой-то сверток, который и передал приятелю. Наверняка бутылку токайского, стибренного из погреба Вашего Величества. Непорядок, думаю. Как же так-то, да ещё и с нашей благодетельницей? Я решил отстоять ваши права и уже собирался было подойти к тем двум, но не успел. Крысиная морда успел испариться вместе со свертком.

В голосе выпивалы читалось явное сожаление, что не удалось попробовать вожделенного нектара. В эту минуту на него было жалко смотреть, что я не выдержала:

– Пожалуйста, напрягись, может вспомнишь ещё что-нибудь. Обещаю, если дашь мне то, что прошу, я велю вынести тебе три бутылки токайского. Можешь потом упиться хоть до смерти, слова не скажу. Только сейчас чуточку сосредоточься. Куда мог пойти незнакомец в плаще? Он ни с кем больше не говорил?

– Как же не говорил, когда эта сволочь оскорбила меня до глубины души!

– Вот как? Как это произошло? – я чувствовала, что разгадка где совсем близко.

– Как-как… Да вот так! Когда тот другой сбежал, я подошел к этому типу и сказал, что если они не поделятся со мной вином, то я обо всём расскажу виночерпию. А он, вместо того, чтобы послушать, толкнул меня в грязь и обозвал пьяной свиньёй! Пьяной! Меня! Когда у меня с утра и маковой росинки во рту не было!

Я закатила глаза. Вот же человек. Оскорбился на обвинение в пьянстве, а вовсе не на то, что назвали свиньёй.

– Ты рассмотрел его лицо? Сможешь опознать если снова увидишь?

– А зачем снова с ним видеться?

Господи, умоляю, дай мне терпения!

– Затем, чтобы расквитаться с ним за оскорбление…

– Так я ж и расквитался. Дождался, когда он повернется спиной и тюкнул его камнем по голове. Всего-то и делов, – он говорил это так, будто рассказывал о погоде.

– Так ты что, убил его?!

– Может и убил… Кто ж знает… Все были заняты своими делами, нас никто не видел. Затащил этого поганца сюда, и бросил в подпол.

О, Боже!

Глава 3

Барто сказал правду. Спустившись в погреб, охранники, действительно обнаружили там лежавшего без чувств человека, почти окоченевшего от холода, с большущей шишкой на удивительно крепкой, черепушке. К счастью, живого. Разумеется, я понимала, что он всего лишь исполнитель, и, возможно не мог знать всех подробностей, но у меня хотя бы оставался шанс узнать имя заказчика.

На радостях, я приказала выкатить пьянице бочонок отборного вина, при условии, что тот забудет обо всём произошедшем. Последнее можно было не объяснять. Как только старик смекнул, что за произошедшее никто его наказывать не станет, он сосредоточил всё своё внимание на вожделенном «нектаре», позабыв обо всём на свете. В том числе и обо мне.

Раненного, в условиях чрезвычайной секретности, перенесли в одно из складских помещений. Приставив к нему круглосуточную охрану, спешно отправили за врачом. Кровь из носа, но этот негодяй должен выжить. По крайней мере до тех пор, пока я не выбью из него всей правды. Ну а пока дознание раненного откладывалось на некоторый срок, можно было попробовать развязать язык тому самому слуге, выманившему меня из допросной. Меня безумно интересовало, как ему удалось остаться в живых при таком взрыве?

Первое оказалось несложным, но по итогу малоэффективным, так как негодяю было отведено место пешки в чужой игре и знал только то, что касалось его самого. А именно: пронести, а затем поджечь запал взрывчатки, предварительно убедившись, что я покинула помещение, а самому отлежаться на земле. Гм… следует ли под этим понимать, что в планы врагов не входило моё убийство?

Ну хоть что-то… хотя по-прежнему ничего не ясно.

Лакей, продавшийся за горстку монет, надеялся на снисхождение. Согласно его логике, он заслужил его «спася» мне жизнь. Глупость несусветная. О каких поблажках вообще могла идти речь, если по его вине погибли мои люди и ценный свидетель?!

Услышав короткий приказ: «Вздёрнуть!», – предатель даже не сразу понял, что речь шла о нём самом. Вскинув голову, он оглянулся, чтобы разглядеть того, кого только что, в его присутствии, приговорили к смерти, и был шокирован никого не обнаружив. Он во все глаза уставился на меня чтобы убедиться, что ему это показалось. Что ж, полагаю, прочитанное по моему лицу, оптимизма ему не добавило. Перед ним, в ту минуту, стояла не боравийская королева, на милосердие которой он мог бы рассчитывать, а предводительница пиратов, жестокая и беспощадная, не оставляющая ни малейшего шанса врагам и предателям. И в её глазах читалось только одно – смерть.

Приговор был приведен в исполнение незамедлительно, в одном из пустых стойл королевской конюшни. Соорудив петлю, слуги надели ее на шею приговоренного, стоявшего на шатком топчане, а конец веревки перекинули через одну из верхних балок, крепко закрепив на железном крюке, к которому обычно привязывали за узду особо норовистых жеребцов. Скрестив руки на груди, я бесстрастно наблюдала за приготовлениями, игнорируя крики и мольбы о пощаде. Знал бы кто, сколько таких криков мне приходилось слышать в прошлом. Я уже давно научилась не придавать им никакого значения. На войне только одно правило: либо ты, либо тебя. А то, что мы сейчас невольно оказались втянуты в чью-то войну, не подлежало сомнению. Кто-то хорошо знал мои слабые места, и, по-видимому собирался бить по ним и впредь.

Жестом остановив палача, я подошла к предателю, снизу-вверх заглянув ему прямо в глаза.

– Если есть что-то ещё, что я должна знать, говори. Миловать не буду, но по крайней мере сможешь облегчить свою совесть перед вечностью.

Лакей опустил глаза. Добавить ему было нечего.

В следующую секунду я выбила топчан из-под трясущихся ног лакея, и, не оборачиваясь, покинула стойло.

Что ж, война так война, господа. Всяк ищущий смерти, её и обрящет.

* * *

В отличие от повешенного предателя, его подельник оказался крепким орешком. Он много знал. Я чувствовала это. Но будто набрав в рот воды, он лишь обдавал всех презрительной усмешкой, упиваясь бессильной злостью, написанной на наших лицах. Наверняка слышал наш разговор с осматривающим его Тамашом, в котором тот позволил себе легкомысленно заявить, что организм пленника еще недостаточно окреп и он попросту не выдержит пыток. И этот гад понял, что нужен мне живым.

Не действовало ничего, ни угрозы, ни посулы. Пленник вёл себя до наглости самоуверенно. Выходит, был тот, кого он боялся больше, и предпочитал смерть от наших рук, нежели от его.

Прислонившись плечом к косяку двери камеры, жуя соломинку, я молча наблюдала за длившимся уже несколько часов допросом. Отчаяние, написанное на лицах моих людей и издевка на физиономии наемника… О, это сводило меня с ума!

Я перебирала в памяти все известные мне способы развязывания языка, от методов дознавания французской полиции и заканчивая извращёнными техниками берегового братства, пока, внезапно, не остановилась на одном. Ну, конечно! Как же я могла забыть о психологическом приеме, используемом однажды Патрисом на борту «Смерча». Покойный Таонга, которого он представил кровожадным дикарем- людоедом, одним своим видом сумел добиться того, чего не смогла сделать целая команда головорезов. Гм, почему бы и мне не попробовать нечто подобное? В конце концов, что я теряю?

Улыбнувшись собственным мыслям, я прервала дознание:

– Передохните немного, ребята. Выпейте, перекусите. И заодно проследите, чтобы этого, – кивнула на удивленно воззрившегося пленника, – хорошенько покормили. Нам с ним предстоит долгий разговор, – я намеренно сделала драматичное ударение на предпоследнем слове, чтобы дать негодяю почувствовать, что в отношение его несколько изменились планы.

Ну что ж, семя сомнения было посеяно, теперь оставалось дождаться всходов. А пока он будет морально готовить себя к предстоящему разговору, я разработаю план действий.

День клонился к вечеру, когда я вновь оказалась на пороге допросной. Убийца даже бровью, не поведший при моем появлении, неожиданно напрягся, когда увидел выступившего из-за моей спины огромного серого зверя, оскалившегося при виде пленника.

Увы, или напротив, к счастью, с годами Клод так и не смог избавиться от лютого нрава. Он по-прежнему, лишь за малым исключением, не признавал никакого авторитета и считал, что имеет право самостоятельно принимать решения жаловать кого-то или нет. И, если с теми, к кому он относился более-менее доброжелательно было всё ясно, то абсолютному большинству, кто ему откровенно не нравился, приходилось сложнее. Тому, кого невзлюбил с первого взгляда, Клод не оставлял ни малейшего шанса. Вот и сейчас, глядя на наемника, мой злющий пёс решил с самого начала посвятить присутствующих в своё авторитетное мнение на этот счёт.

Игнорируя моё похлопывание по бедру, призывающее вернуться к ноге, дерзкий питомец не спеша направился к привязанному к стулу пленнику, автоматически съёжившемуся при его приближении. Не спуская с него своих черных прищуренных глаз Клод дважды обошел его кругом, то и дело оскаливая зубы и угрожающе рыча.

Скажу честно, не будь я хозяйкой и, в некотором смысле, «матерью» этого монстра, и окажись на месте преступника, клянусь, сразу же отдала бы душу богу от страха. Поэтому глядя сейчас на сжавшегося негодяя, даже испытала что-то вроде сочувствия. На мгновение. Совсем чуть-чуть…

Знаком отпустив маячившего за порогом караульного, я прикрыла дверь, и, взяв свободный стул у стены, села напротив пленника.

Я молчала, предпочитая спокойно наблюдать за действиями пса и его жертвы. Разумеется, я не боялась, что Клод может наброситься на мужчину. При всей своей дерзости, он ни за что не осмелится выйти за рамки позволенного в моем присутствии. Для этого нужна была специальная команда. Моя, и только от меня. Поэтому я просто откинулась на деревянную спинку, получая удовлетворение от реакции человека на зверя.

Тем временем играющий в гляделки Клод, решив, что уже достаточно напугал жертву нарезая вокруг нее круги, с независимым видом вернулся и улегся у моих ног, продолжая сверлить человека взглядом.