Осколки будущего

В полутёмной спаленке старушка горько рыдала, сложив руки на кривом трюмо.

Аня опешила, но, отступив в ночной двор, дабы её не заметили, так и не решилась что-либо предпринять.

Подвывающая от горя старуха в этом дремлющем доме навевала жуть. До самого утра Аня ворочалась рядом с посапывающей Кристиной и размышляла, боясь закрыть глаза.

Почему вдруг такая приветливая, жизнелюбивая, столь обрадовавшаяся гостям бабушка Маша стала от них прятаться, притворяться спящей и плакать по ночам? Аня не находила причины. Может быть, и правда почувствовала себя плохо, не хотела пугать? Но она как раз крайне встревожила недомолвками! И не логичнее ли принять заботу в случае болезни, а не стараться как можно реже попадать в поле зрения?

Всё это было абсолютно непонятно.

Пятница не принесла ничего хорошего. Мария Фёдоровна продолжала вести себя загадочным образом. За завтраком она выглядела сильно уставшей, с опухшими и покрасневшими веками, но девочки не задавали вопросов, чтобы не смущать. Утром Аня рассказала о своём предрассветном приключении, но Кристина тоже не смогла найти объяснение, только досадовала, что её не разбудили.

Бабушка очень рассеянно пересмотрела вещи во дворе. Аня видела, что она сейчас не хочет этого делать, но как будто… как будто не решается отказывать.

Днём Кристина пробовала поговорить, но баба Маша замахала руками и поспешно удалилась «прикорнуть». Обескураженная Крис осталась на кухне, утирая непрошеные слёзы.

– Ань, ну почему?! – всхлипывала она десять минут спустя. – Я бы решила, что это из-за тебя или она сердится на меня, или на отца, что у неё что-то стряслось… если бы мы приехали и застали её такой! Но так вот, ни с того ни с сего… Тебе не кажется… не кажется, что бабушка меня боится?

Аня промолчала. Она сделала аналогичный вывод ещё днём.

К субботе хозяйка превратилась в осунувшуюся тень. Во взгляде теперь сквозила какая-то затравленность, движения стали нервными, а голос – тихим и сдавленным. Гостьи не находили себе места. Ночью Аня со страхом думала о матери Кристины, пребывающей в психиатрической лечебнице, и о том, что такие вещи часто наследственные. Жить с безумной старушкой жутко, но что могло вызвать внезапное помешательство? Аня перебирала в уме все события переломного утра: они готовились разгребать рухлядь, Аня взяла ключи и ушла во двор. Когда она вернулась, Марию Фёдоровну будто подменили.

Принцесса Авелилона вспомнила, что накануне та запретила трогать сарай и заперла его на замок, выслав их к пруду. Опасалась, что они найдут там… что-то? Но что? Почему всё же дала ключ, если не хотела? Да и что можно обнаружить в обветшалом сарае, особенно учитывая, что он уже очищен и ничего такого в себе не скрывал? Плюс с этой версией не вязалось полное отсутствие интереса Марии Фёдоровны к разобранным вещам. Но, кроме решения начать уборку, вообще ничего не происходило.

У старушки нет мобильного телефона, стационарный стоит в спальне, где ночевали они с Крис. Значит, такая метаморфоза – не из-за внезапного звонка. Заключив, что Шерлок Холмс из неё никудышный, Аня бросила провальный анализ и стала утешать совсем расстроенную подругу.

Они расспрашивали бабушку вместе, но безуспешно. Мария Фёдоровна упорно не хотела общаться, однако сегодня казалась скорее озадаченной, чем испуганной. Аня и Кристина не знали, радоваться этому или нет.

– Ввечеру растолкую, – неожиданно заявила старушка в воскресенье накануне их отъезда. – Токмо с мыслями надо собраться. А вы простить меня, грешную, за всё.

Подружки переглянулись и закивали. Баба Маша попыталась выдавить улыбку и вскоре ушла.

– Я перестала что-либо понимать, – пробормотала Крис.

– Во всяком случае, она больше не делает вид, что всё в порядке, и согласилась объясниться, – протянула Аня. – Но зачем ждать до вечера?

– Ох, не по себе мне… Извини, что потащила тебя сюда, – после паузы добавила подруга. – Не очень красиво вышло.

– Вот ещё! Не хватало тебе попасть в эту ситуацию одной.

* * *

Настенные часы в гостиной пробили восемь, потом девять, а бабушка всё не показывалась из комнаты. Они уже начали волноваться, когда в половине десятого она наконец позвала к себе.

Мария Фёдоровна сидела в плетёном кресле, завернувшись, невзирая на духоту, в шерстяной, свисающий до пола плед. Её волосы, обычно собранные в тугой пучок, сейчас были распущены и седыми куцыми прядями спадали на выпирающие ключицы. Это придавало ещё большее сходство с умалишённой. Аня поёжилась.

Люстра была выключена, горела только лампа на столе. От неё исходил тяжёлый оранжевый свет, а по стенам разбегались тени. Мария Фёдоровна выглядела решительно, но её плечи едва заметно вздрагивали. От подобного антуража Аня внезапно испытала такой страх, что захотелось как можно скорее убежать подальше из этого захолустья, от странной хозяйки в родной город, в свой гостеприимный дом, к семье. И пусть Соня катается по этажам на роликах и дезинфицирует чашки антисептиком, а Стася прячется в саду и кидает за забор Полины петарды, пугая Рустама. Аня невольно стиснула пальцы Кристины и очень порадовалась, что они тут хотя бы вдвоём.

Мария Фёдоровна внимательно смотрела на своих гостей, будто искала силы начать.

Аня и ждала этого, и боялась.

– Девчата, – от надломленного голоса защемило сердце, – простить, вела я себя скверно. Спужала вас, по всему видать. Простить… Старая я уже, тяжку жизнь прожила. Та я никак не ждала от ней нового удара. Так надеялася, что всё уж прошло. А вон как оно повернулося…

– Какого удара? Что прошло? – взволнованно перебила Кристина. – Что случилось, бабуль? И когда?

– Когда? Это вы мне скажить, когда, – горько скривилась Мария Фёдоровна, и её глаза наполнились слезами. – Знаешь, Христина, семье нашей всегда было тяжко. Как про́клятые… Да что я брешу́? Мы и есть проклятые, всамделишно проклятые.

– О чём вы? – пробормотала Аня, сильнее сжимая руку подруги. Она всё явственнее ощущала себя персонажем триллера. Лишним персонажем триллера.

Но Мария Фёдоровна продолжала бубнить и, не обращая внимания на восклицания, уставилась в одну точку, будто сама с собой или на исповеди.

– Я молилася, чтобы он до тебя не дотягся, Христя, – бабушка Маша подняла взгляд, полный непередаваемой муки. – Не смогла тебя сберечь… как и мою Олю, твою маму, – судорожно всхлипнув, старуха закрыла лицо.

Аня вздрогнула. В густо-оранжевом свете из-под пыльного абажура она ясно увидела на скрюченных артритом пальцах, впившихся в редкие волосы, длинные острые чёрные ногти.

– О господи, – прошептала принцесса Авелилона.

– Он добрався и до тебя…

– Кто он? – тихо спросила Кристина, тогда как Аня сразу осознала подоплёку последних дней. – Бабуль, со мной всё в порядке! Я не могу понять, о чём ты!

– Понять не можешь? – устало выговорила Мария Фёдоровна – Так скажи мне, скажить обе: откудова вы взяли те бесовские одёжки, чёрни, в билу цяточку?!

Кристина поперхнулась воздухом. Баба Маша глядела исподлобья, ожидая ответ.

– Ка… какие одёжки? – попыталась выкрутиться Анина подруга. – Я купила тот сарафан… И он всего один, мой.

– Я видела вторый в комнате, когда вы копошилися на дворе.

– Но…

– Девчата, вы не понимаете, какое лихо с вами сдеялось! Вам кажется, видно, что то – забава. Та то прокляття, хрест нашего роду. – Она пристально посмотрела на Аню. – Окудава ты и твои родители?

– Почему вы… спрашиваете? – растерянно промямлила принцесса Авелилона.

– Бо то прокляття нашей семьи, – сделала ударение старушка, – ось я и пытаюсь понять, откель оно взялося у тебя.

– Почему вы называете нашу силу проклятием? Что вы знаете о ней? – прервала Аня, потому что поражённая Кристина, судя по всему, вообще потеряла способность к коммуникации.

Во дворе громко залаяла собака. Мария Фёдоровна, помолчав, пустилась в пространный монолог:

– Я о том никому не болтала. Но вам скажу, бо то так надо. Чтобы вы поняли. Опосля того, как тата и маму ночью забралы незнамо куды, я вовсе старалася про то не думаты. Будто можна, не думаючи, прогнать с жизни. Господи! Как мне хотелося забыть! Понимаешь, Христя? Мне хотелося убрать то вовсе. Тому как ничего, окромя горя, не принесло то нашей семье! Мой тятка думав, что дар у него, от Бога. Благословение. Дано оно ему людям помогать. Так он говорил. И помогав. Помогав, пока те ж люди его НКВД22 и не сдалы́. Целитель он был. Мог, наклавши руки, любую рану залечить, любую недугу прогнать. Стольких спас! К нему со всей республики ехали. От «в благодарность» потом вночи и пришли. И за ним, и за мамкой. Знаешь, как я жива осталася? Матир меня в окно выставила и сказала бежать, покы силы станет, у соседне мисто бежать и никому не говорить, кто я. А мне десять год было. Я перепугалася, та побигла. Три дни голодная ишла, но до того миста добралася. – Мария Фёдоровна запнулась, но, осмелившись на что-то, продолжила: – Не сразу… На дороге на странных людей наткнулася, взрослых мужиков, пьяных. Спужалась. Ночь була. Мне показалося, воны меня схватять, как папку с мамкою те, другие. А они, на свою та мою беду, пидийшлы… Я зи страху кулакы вскинула… а на мне то плаття бесовское я́кось очутилося. Похожу одёжу я на свойом батькови видела, когда он врачевал. Мужикы голосить взялися, а я ще бильш напугалась. Ну и махнула руками. – Баба Маша умолкла и после паузы спросила у Кристины: – Видала, как живцом люди сгнивают? У миг один? А я видала… Батько, стало быть, целитель, а я – душегубка. Ото дар такой. «Благословение». – Безысходная усмешка изогнула тонкие губы. – Потом я бежала, покы силы булы́, а сил у меня много стало, тому далече зайшла. Когда и упала, незнамо. От усталости так сразу, верно, и уснула. Как очухалася, уже солнце грило. Плаття то сгинуло. Но я ж знала, что вночи людей поубивала. И знала, что за такое бувае. Неведомо, что со мной стало б, и як бы я скрывалася, когда б той ж ночи война не началася. Таким, как я, дьявол всегда помогае… Затерялася меж эвакуирующихся. Сказала, что семья сгинула, а я то видела, и шось со мною сталось, что не помню ани де жила, ани як моя фамилия. Я усим врала про себя. Кругом свого горя хватало, не до ди́вчинкы было, таких многа попоявлялося. Я с эшелонами до Волги добралася. Там семья с Малороссии меня взяла. Так с ними й жила, и сюды после вийны воны меня привезли. А откудова я родом, то и сама не знаю… Я поняла, что могу себя контролировать и не ставати тем бесом! Цэ можна, когда захочешь, Христина. Не обязательно йти на поводу дыявола. Себя можна держать. Я думала, шо победила прокляття. Того беса, якый сыдив во мне. Я оттоль не дала ему бильш выйты, як у ту страшну́ ночь, чтоб убивать. Он пытався. Цепляв на меня плаття. Та я научилася не даваты ему. Я завсегда потом его контролюва́ла. Но вин мстыв, верно, мне за то. Меня он не смог победить и нападав на тех, кого я любила. Мий муж умер у страшных муках, а не старый был. Врачи говорили: рак. Та я знаю. То моя первая плата за то, что я до людей того беса не пускаю. А после твоя мамка… дитятя моя, дочечка моя люба… Вона ж уже взросла была. Я за ней во все очи смотрела. Всё было хорошо. И я посчитала, что избавилася от беса, и в нёго нет больше сил охотиться на наш род. Но ошиблася. Цэй бис ма́е большую силу. Я его недооценила и поплатилася за то. Твоя матир стала второю моею платою. – Глаза рассказчицы увлажнились. – Напали на бедну погани люды, недобри. Она тож… перепугалася, от и… – Мария Фёдоровна замолчала, и тень какого-то сомнения мелькнула на её лице. – Вырвався с неё той бес. И не смогла Олечка прыйняты, что она не така, как все. Её разум не смог нести ту ношу. Усих боятыся стала: меня, тебя… Она чуть не убила тебя, Христина…

По щекам старушки катились слёзы. Они собирались в глубоких морщинах и сбегали на потёртый плед.

А потом внезапно бабушку Машу будто изнутри озарила решимость.

– Мне тяжко було на такое отважиться, – отрезала Мария Фёдоровна, – но, чтоб доказаты вам с Анею, что с бесом можна боротыся силой воли, я сделала то, что не давала бесу вси ци годы. Я выпустила его.

С этими словами она, поднимаясь, распахнула дырявую шерстяную ткань.

Аня пошатнулась. Она всё поняла, ещё когда заметила руки старушки, но осознать и увидеть – совсем разные вещи.

Когда перед ними встала сгорбленная временем женщина в их боевом костюме, Аня испытала настоящее потрясение.

Дряхлое тело Марии Фёдоровны стягивал корсет, глубокое декольте странно и отталкивающе смотрелось на осунувшейся груди, из-под не достающей до колен юбки виднелись худые ноги с синими звёздочками вен. Она неуверенно стояла на довольно высоких каблуках, устремив суровый взор на две застывшие фигуры.

– Я выпустила его, – повторила Мария Фёдоровна, – чтоб втолковать тебе, Христино, и тебе, Аню, что даже сейчас, когда я стара и немощна, я змо́жу контролировать его, даже давши ему нови силы. А значит, и вы можете. Надо просто захотиты. Покляниться, что поборэтэ беса!

– Бабушка, – сдавленно прохрипела Кристина.

Было в этом поступке столько скрытого величия, что дар речи окончательно оставил Аню. Мария Фёдоровна верила, что оберегает мир от демона, угнездившегося в ней. Что пожертвовала во имя этого жизнью мужа и разумом дочери. И вот сейчас она готова всё поставить на карту, чтобы протянуть руку своей внучке и помочь справиться с проклятьем их семьи. Она согласна преодолеть весь тернистый путь заново, но научить Кристину не выпускать из себя «демона».

Аня покосилась на подругу. Поняла ли та, на что именно бабушка собралась для неё пойти? Не уступит ли столь колоссальному самоотречению?

– Кляниться мне усим, что любите, не пользовать силу сатановью! – потребовала баба Маша.

– Но ведь мы уже не сошли с ума, – пробормотала Аня, и Кристина бросила на неё какой-то совершенно потерянный взгляд.

– Мий тятя тоже умалишённым не был. Он хотев людям помогать, но брав для того дар бесовый. Не можна связываться с нечистым! Добра то не дасть! Моя мать завсегда так думала, та говорить боялася. А батько тве́рдив, шо то – благодать. И где ж кинчив? Мне больна думать, что с ним и мамкой сделали! Я держала беса, годами держала. В го́ре жила. Ольга так и не прогнала беса. Я плаття ейное спалила, та оно как незримо на ней осталося. Теперь, бедная, связаная сидит. Врачи кажуть: силы у психов нелюдски. А то и справди нелюдская сила. Бесова. Так она Олю и не пустыла. Потеряла я доньку, хотя говорила, сколько говорила: мы можем просто забыть, будто не было того. Та ни. И ось теперь ты. Ты – моя третья плата. Услышьте! Покляниться боротыся! Когда беса не выпускаты – и лиха нет. Покляниться! – с надрывом выкрикнула старуха.

– Мария Фёдоровна, – прошептала Аня, – мы… не можем. Нам нужны эти способности. Они защищают от беды нас, а мы защищаем других.

Несчастная женщина выглядела так ирреально в этом сарафане, с длинными чёрными ногтями на высушенных временем руках, с распущенными седыми прядями на открытых с выступающими венами плечах, что Аня с содроганием отступила.

– Прости меня, бабушка, – тихо сказала Кристина. – Я… мне нужно… я должна понять, откуда это всё. Должна. Особенно теперь. И если окажется, что я могу помочь кому-то – я не стану прятаться от своего естества. Это подло. Пойми.

Аню поразили эти слова. И ещё она навсегда запомнила тот ужас, который проступил на лице Марии Фёдоровны. Наверное, она узнала дух своего погибшего отца, боровшегося против людских бед, не слушая никого; служившего миру и сосланного этим миром в преисподнюю.

Они попытались объяснить, что дар нужен для безопасности. Что он спасает их. Но бабушка из всей сбивчивой истории услышала только одно: едва «бес» вырвался наружу, вокруг стала твориться небывальщина. Она была уверена: дело в сарафанах. Молила никогда их «не выпускать». Обещала научить этому.

Утром в понедельник отец Кристины, суровый коренастый мужчина лет пятидесяти, широкоплечий и смуглый, так непохожий на свою квёлую болезненную дочь, теперь ещё и придавленную страшным открытием, увёз обеих девочек в город. Баба Маша всё выпрашивала клятву. Казалось, она была готова ползать на коленях, и оттого у Ани волосы вставали дыбом. Ей стало так жаль эту потрёпанную жизнью женщину, лишённую даже тени покоя на старости лет. Мария Фёдоровна принесла Кристине самую последнюю, жуткую жертву – высвободила «беса», чтобы вместе с внучкой одолеть его. Было бы так просто пообещать это. Но они не могли.

Кристина сбежала от своей бабушки испуганная, обескураженная кошмарной историей. Она с самого начала страшилась того, что стало происходить с ними, и теперь окончательно растерялась.

В логике несчастной был смысл. Сарафаны в горошек притягивали нечисть, словно магнит. А если проблема и правда в них?

Салли убеждала Аню, что её сила точно не от лукавого, что уж она-то – принцесса погибшего лунного королевства. Это её природа. Должна быть причина, объясняющая и то, как такая магия попала в семью Марии Фёдоровны. И Евгении Витальевны.

Собравшиеся на совет друзья утешали Кристину. Ведь демоны Ники преследовали его и без «бесовского костюма». Ведь они, все они, не ищут встречи с нечистью, а если та нападает сама – нужно противостоять. Помогать людям. «В этом наше предназначение!» – твердил Ника.

Кристина не знала, что делать. Как относиться ко всему этому. Как осушить слёзы бабушки.

По крайней мере друзья уговорили её не прекращать тренировки дома у Евгении Витальевны. Чтобы она могла защититься. Чтобы старушке не пришлось её хоронить. Но такая постановка вопроса ещё больше пугала Кристину.

Аня сама ходила пришибленная. Когда начинала думать о Марии Фёдоровне – покрывалась мурашками. Умиротворить ту сейчас способна лишь ложь во спасение, раз уж она не хочет внять их рассуждениям и доводам. Но обман Кристина считала неприемлемым.

Она снова начала бояться. Тогда как Аня, вернувшись из села, загорелась безудержным желанием выяснить тайну загадочного костюма.

Бабушка Маша не сдавалась до середины сентября. Звонила внучке что ни день. Умоляла. Даже грозилась приехать.

А потом умерла от обширного инфаркта. Бес всё-таки сумел её сломить.

Наверное, Кристина никогда не сможет простить себе этого.

Интермедия: Натали

Сегодня тернистый путь долга уводит нас в незнакомый враждебный мир. Во мне нет страха: ему не место в сердце истинной жрицы Храма Луны. Но смутная тревога сковывает нас с сестрой с того часа, когда обязательства раскинули вперёд, в неясную даль, укутанную туманом дорогу.

Я не привыкла думать о предстоящем: мы всегда жили прошлым и теперешним. Смотрели только назад и не устремляли взоры ко грядущему даже в мечтах. Мечты нам несвойственны. Мы жрицы минувшего, хранители былого.

А ныне нам нужно уберечь будущее.

Она появилась тенью ветра и ураганом смела нашу реальность. Теперь мы неприкаянные странницы, бредущие в неизвестность на поиски тех, кого следует защитить; тех, кого извечно кляли как слабаков и дезертиров.

Её скрывали чёрные одежды, и лишь руки, бледные и бескровные, показывались из-под них, сжимая надтреснутое зеркало, вестник судьбы.

Она назвала себя Предсказательницей, и все мои инстинкты, склонив голову, вопиют о том, что мы должны верить ей.

Наш род на грани гибели, и только мы с сестрой способны понять до конца масштабы незримой опасности. Только мы ещё помним. И властны что-то спасти. На просторах чужого мира, где затерялись тысячи наших далёких родственников, обречённых на неотвратимую смерть. С каждым днём их число уменьшается.

И вот мы уходим из храма прошлого навстречу будущему в надежде, что ещё можем его сохранить.

Глава VII: Потомки жрецов Храма Луны

Она выступает из мрака, и Аня чувствует, как вокруг шеи змеёй овиваются эластичные руки. В висящем впереди огромном зеркале явственно видно отражение резиновой демоницы, которая душит её, скаля свои ужасные акульи зубы. И хохочет.

Аня проснулась в холодном поту и схватилась за горло, тяжело дыша. В комнате ещё совсем темно, воздух спёртый: вчера мама включила в доме отопление. Салли спит на компьютерном стуле, уткнувшись рыжей мордочкой в пушистый хвост. Аня потёрла белёсый, почти невидный шрам, оставленный на её груди когтями Духа Справедливости, и вздохнула. А потом опять улеглась на подушку, покрепче обняв своё главное сокровище – плюшевого мишку, подаренного Никой на её шестнадцатилетие.

Резиновая демоница снилась уже третий раз за последние две недели. Это действительно беспокоило, и недавно Аня поймала себя на мысли, что боится ложиться спать, чтобы опять не повстречаться на просторах Морфея со столь реалистичным монстром.

Задремать до утра вновь так и не удалось, а будильник заставил и вовсе покинуть уютную постель.

Аня вставала в школу без посторонней помощи и почти за час до Стасика. Салли недовольно пошевелилась. Хорошо быть кошкой!

И очень плохо подниматься в полседьмого. Особенно если с начала четвёртого маешься от бессонницы.

Заспанная мама растолкала Стаса, и тот стал опаздывать в обычной манере. Аня задумчиво жевала бутерброд и листала избранные странички в интернете, бессовестно замазывая жирными пальцами панель папиного ноутбука. Ничего нового или интересного она не нашла, тем более что свой любимый сайт – сервис электронных дневников – Аня бросила ещё летом. Когда Салли проведала об откровениях по поводу Духа Справедливости в Сети, она устроила грандиозный скандал, заставила удалить записи и долго ездила по мозгам. Причём никакие заверения в анонимности и клятвы, что среди Аниных виртуальных друзей есть две Беллатрисы Лестрейндж23 и эльф, описывающий быт в Травяном королевстве рассвета, кошку не усмирили.

Сонька вскочила сегодня на удивление рано и мешала маме выпроваживать навстречу знаниям старших отпрысков. Бабушки Клары ещё не было, её привозил Юра-водитель, доставлявший детей на занятия.

На кухню вошёл папа, и Аня быстро захлопнула ноут, опасаясь головомойки. Что-то насвистывая, Александр Суханов принялся одно за другим разбивать яйца на раскалённую сковороду. Внизу в гардеробной мама ругалась со Стасей из-за стёганых штанов.

– Я еду домой на машине, в школе тепло! – протестовал братец так громко, что было слышно за столом.

Аня изучающе оглядела свои тонкие джинсы. Она будет ехать на маршрутке, и мама обязательно…

– Аня, наденешь длинное пальто и зимние сапоги, – объявила Анжела Суханова из гостиной. – Ты в колготах?

– Да, – живо солгала принцесса Авелилона. – Мам, там не холодно! Зябко только утром. Можно всё-таки куртку?

– Да что за дети?! – возмутилась мама.

– Там плюс пятнадцать, – вступился за дочку отец.

– Да, – Аня открыла ноутбук и быстро протёрла полотенцем клавиатуру. – Где Юра, уже восемь часов?

– Стас, восемь! Немедленно надевай штаны! – взвилась Анжела.

– Ма-а-а-ам!!! – раздалось сверху. – Где мои та-а-а-апоськи?!

Зазвонил домофон. Аня схватила сумку и побежала в коридор: пускать бабушку, брать короткую куртку и прятаться в машину до того, как неповиновение кто-нибудь обнаружит.

Из-за Стаса они теперь страшно опаздывали. Но куда спешить в понедельник?

Вот уже больше года первым сокращённым уроком в начале недели шёл классный час. Его все старались прогуливать, но раз на раз не приходится. К тому же куда проще приезжать в школу с водителем, а не толкаться в забитых маршрутках ради двадцати лишних минут сна.

Обычно в это время Людмила Васильевна решала текущие бытовые вопросы, заказывала питание и третировала мальчишек за скверное поведение. Аня, если попадала на сие действо, досыпала за партой, скрыв лицо скрещёнными руками и не выключая музыку в наушниках плеера. Но сегодня классная провела настоящую воспитательную работу, в ходе которой принцессе Авелилона даже влетело за попытку предпочесть её речи прослушивание любимых песен.

Как оказалось, в субботу – Аня никогда не смотрела новости и как-то не заметила это событие – произошло громкое убийство. В одном из спальных районов на окраине зарезали целую семью: отца, мать, дедушку и двоих детей. Поговаривали о появлении самого настоящего маньяка, хотя правоохранительные органы и власти едва ли не мамой клялись в обратном. Все жутко переполошились, а школьникам настойчиво и долго объясняли, что не надо открывать дверь посторонним тётям и дядям, ездить с ними в лифтах и садиться в чужие машины. В качестве апогея абсурдности в класс под самый звонок вломились расстилающаяся скатёркой завуч и съёмочная группа с областного телевидения. Покрасневшую Людмилу Васильевну заставили повторять дурацкие рекомендации, а Павлик Соболев даже дал журналистке коротенькое интервью и угодил в вечерний эфир.

– Поймаем маньяка? – шепнула Аня дремлющей рядом с полуприкрытыми глазами Кристине.

Подруга бросила на неё испуганный взгляд.

– Для этого… для этого есть специальные органы, – пробормотала она. – И как ты себе такое представляешь? Свяжем ледяными цепями и поведём в прокуратуру? Нас самих схватят раньше него. Как… как моего прадеда когда-то.