Клеопатра

Иудей смиренно поклонился.

– Хорошо, – толстяк одобрительно покачал головой. – Мы это обсудим немного позже. А сейчас я хочу, чтобы ты меня удивил. Покажи мне свою самую красивую вещь. Я весь в нетерпении.

– О, у меня есть одна славная штучка из Сиракуз, которая вам обязательно понравится. Говорят, её подарил возлюбленный Парис красавице Елене, когда увел её от Менелая. «Камни любви», так она называется.

Иудей ловко прошмыгнул в тайную комнатку и через пару минут вышел из неё, держа в руках небольшую блестящую чёрную шкатулку.

– Вот из-за этой красоты сердце прекрасной Елены навсегда стало принадлежать Парису. Даже страшно подумать, что она стало причиной Троянской войны, в ходе которой сложили свои головы и бесстрашный Гектор, и великий Ахилл, и тысячи других славных мужей. И что мы имеем сейчас? Красивая вещь осталась, а Троя канула в лету, – скалился во весь рот хозяин лавки.

Он протянул шкатулку гостю, тот открыл её, и его взору открылось необычайной красоты ожерелье. На основной цепочке, из желтого золота, с рыжеватым отливом, крепилось несколько подвесок разной длины, украшенных драгоценными камнями. Они были, словно лепестки разных волшебных цветков, но смотрелись удивительно гармонично. Каждый из камней: рубин, сердолик, лазурит, отливал своим неповторимым магическим цветом, и все они вместе создавали иллюзию постоянного движения этих сверкающих огней. Преобладали в колье необыкновенная бирюза и малахит.

– Очень символично, – задумчиво выдавил из себя толстяк. – Ты, удивил и порадовал меня. Этот цвет самой богини неба Хатхор. Сколько ты хочешь за эту штучку?

– О, сущие пустяки! Всего лишь внимание господина в том деле, что я рассказал. Красивые драгоценности должны носить самые красивые женщины!

Толстяк поблагодарил иудея и вышел к ожидающим его слугам. Вечером того же дня ему удалось встретиться с дочкой фараона.

***

Старшая дочь Птолемея Береника Эпифания со своими служанками между тем нежилась в одном из благоухающих летних садов в царском квартале, когда ей передали, что один из придворных служащих просит его принять по важному поводу.

Развалившись на мягком ложе, в окружении своих шумных служанок, в пышных париках из конского волоса и молчаливых стражников нубийцев, она была похожа на ленивую львицу, отдыхавшую вместе со своим прайдом на берегу реки после удачной охоты. Все они с удивлением разглядывали этого нескладного пузатого человечка, который приближался к ним на полусогнутых ногах, дрожа всем телом.

– Кто ты, что помешал моему покою? – пристально вглядываясь в его расплывшееся румяное лицо, недовольно произнесла дочь фараона. Её лик был грозен и прекрасен. Черные, пронзительные глаза, подчеркнутые сурьмой, сверкали на солнце ярче, чем дорогие золотые браслеты на её запястьях. Выразительные тонкие брови были похожи на стремительно летящие в небеса быстрые стрелы, а алые, пухлые губы, словно рубины, дополняли её красоту.

– Желаю здравствовать, солнцеликая госпожа приносящая радость и счастье своим поданным! Меня зовут Потин, я твой покорный слуга при дворе великого фараона. Зная, что несравненная дочь нашего обожаемого царя почтит своим присутствием церемонию открытия храма лучезарной богини Хатхор, хотел её порадовать и преподнести этот скромный подарок от её поданных.

– Подойди ближе. Я вспомнила твоё лицо, – задумчиво произнесла Береника. – Он кажется один из наших евнухов, – обратилась она к своим служанкам. – Ты полный кастрат?

– Нет, твоя милость. Меня кастрировали частично, около десяти лет назад. Господин Мардиан, старший евнух выкупал меня в горячей ванне и после этого отрезал ненужную мне плоть острым ножом.

– Чем ты занимаешься при дворе? – довольно холодно спросила Береника?

– Я нахожусь на среднем уровне среди других слуг, госпожа. Помогаю распространять указы нашего великого фараона, сопровождаю чиновников и зарубежных гостей в их прогулках, слежу за поведением наложниц, иногда наказываю провинившихся.

– Довольно, – перебила его Береника. – Мне становится ужасно скучно. Покажи свой подарок, – приказала она.

Одна из служанок по имени Ламия подошла к Потину, ей он и протянул заветную чёрную шкатулку, по-прежнему не смея поднять головы.

Береника открыла её. Служанки столпились возле дочери фараона, с любопытством заглядывая внутрь. На несколько секунд затихли их голоса, потом раздались восхищенные возгласы.

– Чудесно, какая прелесть, это украшение словно создано для нашей госпожи! – защебетали они, как ранние птицы, наперебой.

– Твоя светлость, оно необыкновенно. Ты будешь в нём словно золотая богиня, ведь это её любимые цвета! – пела златоволосая Пиерия.

– Ах! Такой красоты я прежде никогда не видела, – вторила ей изумленно самая старшая из служанок Хиона. – Саму Исиду, ослепило бы это украшение!

Даже молчаливые нубийцы, стоявшие на страже, и те искоса старались рассмотреть предмет всеобщего восхищения.

– Оно давно вышло из моды, – наконец произнесла дочь царя.

– Это ожерелье, камни любви, они красивы в любые времена, – несмело пискнул, как котенок, Потин. Он нарочито умиленно взглянул на Беренику, внимание которой было приковано к украшению.

— Позволь, мы поможем его надеть! – стрекотали в один голос служанки.

– Не здесь и не сейчас, – оборвала их восторженные речи Береника.

Она смерила с головы до ног вмиг сжавшегося Потина своим каменным взглядом.

– Я выражаю своему, так называемому народу благодарность. Кто решил меня порадовать, таким образом, могут рассчитывать на мою милость. А ты… – дочь фараона холодно улыбнулась, – учитывая, что безвреден для моих девочек, с этого момента можешь находиться иногда в моей свите. Надеюсь, ты наделен не только талантом угождать.

Потин был вне себя от радости, его сердце рвалось наружу из груди, как птица из клетки. Он припал к ногам дочери фараона с благодарностью, как верный пес, не смея поднять своей головы.

Глава III. Рука помощи Цезаря

Каждый день к владыке Верхнего и Нижнего Египта прилетали тревожные вести из разных уголков страны. Они были словно большекрылые птицы – стервятники, которые обычно кружат над обессилевшей жертвой, ожидая, когда она лишится сил и падёт.

То там, то здесь, как докладывали государственные советники и тайные осведомители, в «земле возлюбленной» проходили бунты, стихийные выступления горожан, которые всё больше и больше проклинали незаконнорожденного правителя.

Птолемей Неос Дионис отлично помнил, как предыдущего властителя именно чернь забила насмерть в здании гимнасия, у него развились приступы страха, он стал подозрительным и с опаской глядел уже даже на самых преданных своих слуг. Он увеличил количество «отведывателей кушаний». Теперь, прежде чем вкусить пищу, вместо одного её пробовали несколько человек. Государь, который раньше считался любителем пиров и танцев, всё больше и больше отстранялся от управления страной и всё реже появлялся при своей многочисленной свите, замыкаясь в себе.

Больше всего его угнетало то, что Рим, которому он уже неоднократно помогал и, по сути, являлся его вассалом, никак не хотел видеть в нём полноценного правителя. Правда, «Вечный город» несколько раз намекал царю страны Та-Кемет, что такое признание он может получить, нужно только хорошо раскошелиться, но сумма, которая была озвучена через египетского посла в Риме, доброго друга Птолемея Диоскарида, была поистине огромна. Даже если бы Птолемей Теос Филопатор Филадельф Неос Дионис выкачал бы всю государственную казну, обложил всеми мыслимыми и немыслимыми налогами живущих, а также ушедших в дуат и ещё не рожденных на свет, он так и не смог бы её собрать. Римское покровительство стоило безумно дорого.

Эта ситуация не могла его не беспокоить, так как вокруг его имени, словно навозные мухи, слетались немыслимые слухи. И все они сводились к тому, что дни его были уже сочтены. Сенат Рима якобы был недоволен божественным фараоном и срочно подбирал ему замену.

«Вечный город» действительно с легкостью мог это сделать, а потому получить его дружбу сейчас было бы как нельзя лучше. Это являлось бы гарантией счастливого царствования. Но мечты фараона о дружбе и покровительстве со стороны Римского сената до поры до времени так и оставались мечтами.

Начало этого дня не обещало хороших вестей. Царь дурно спал и был мрачнее тучи. На рассвете он в очередной раз отослал несколько свитков папируса разным адресатам, и один из них отправился в Рим могущественному человеку, с которым он старался быть близок. Он предназначался для прочтения великому полководцу Гнею Помпею Магну. Птолемей Неос Дионис заверял римского государственника в своей преданности, восхищался им как политиком и снова поздравлял Помпея и его соратников: великих Марка Люциния Красса и Гая Юлия Цезаря, с союзом, который, как он писал, принесет Риму процветание, а его верному другу Египту – также великие блага. Птолемей в очередной раз приглашал Помпея посетить столицу страны Александрию и обещал невиданный прием, хотя прекрасно знал, что это приглашение им снова будет проигнорировано.

После жертвоприношения в одном из храмов бога Ра царь долгое время не выходил из молитвенной комнаты, где его и застало известие о прибытии к нему с важным посланием римлян.

Птолемей с осторожностью принял это известие, однако в скором времени, облачившись при помощи своих слуг во всё драгоценное великолепие, уже восседал в своем дворце на роскошном, отделанном золотом и финифтью, царском троне. Трон находился на нескольких мраморных плитах, образующих своего рода ступени, идущие вверх; это подчеркивало, что фараон является наместником бога Хора на земле, его недосягаемость и отличие от простых смертных. У подножия трона были нанесены резные иероглифические надписи, подчеркивающие божественное происхождение царя. Над ним возвышался небесной синевы купол, который поддерживали четыре колоны, капители которых были выполнены в виде священного цветка лотоса.

Голову властителя венчала двойная корона пшент, символизируя вечное единство египетского государства, его обеих земель и вселенскую гармонию Маат. Поверх короны был одет золотой обруч Урей – изображение богини-кобры Уаджит – покровительницы Нижнего Египта и изображение богини-коршуна Нехбет – покровительницы Верхнего Египта. Это были неотъемлемые символы единства египетского государства. В руках Птолемей держал трёххвостую плеть и скипетр власти. Царя окружала придворная знать: министры, жрецы, несколько слуг и тайных советников, а также неизменная вооруженная охрана, состоящая из рельефных нубийцев.

Римлян было трое. Через огромный колонный зал с массивными чащами благовоний и огня они входили в тронный, держась вместе.

Двое из них являлись эквитами.14 Они шли уверенно чеканя шаг. На них были воинские доспехи, короткие красные плащи, в руках они держали шлемы с красными гребнями. Их владыка Египта хорошо знал; первый был человек Помпея Луций Септимий. Заносчивый и грубый воин, снискавший себе славу в многочисленных битвах, он жил одно время в Египте и выполнял личные поручения римского государственного деятеля. Лицо его рассекал глубокий косой шрам, тянущийся от переносицы и до подбородка. Этот шрам придавал ему суровость, которую дополняли безжизненные злые глаза. Второй римлянин был новым послом республики, имя ему было Публий Тулий Туск, хитрый, двуличный человек, а вот их спутника он прежде никогда не видел. Он озирался по сторонам и был излишне суетлив, что выдавало в нём человека не столь благородного происхождения.

Не доходя до трона, который охраняли безмолвные, словно статуи, воины из личной охраны царя, римляне остановились и низко опустили головы. Затем к царю обратился худощавый Публий Тулий Туск.

– Divinum rex! Божественный царь, владыка верхнего и нижнего Египта Птолемей Теос Филопатор Филадельф, приносящий дождь, свет и радость своим поданным. Желаю здравствовать тебе и твоему роду! Я спешу вручить тебе послание от человека, оказывающего решающее влияние на римскую политику, великого Гнея Помпея Магна. Послание особой важности. Римлянин вручил свиток одному из подошедших к нему приближённых советников Птолемея, который тут же передал его царю.

– Хочу также представить нашего друга Квинтуса Марция Аттиана, он выражает интересы Гая Рабирия Постума, приближенного человека Помпея и Цезаря. У Квинтуса есть отдельный разговор к царю, – легат еще раз поклонился.

Птолемей Неос Дионис снова внимательно посмотрел на Квинтуса Марция Аттиана. Внешне в этом человеке не было ничего примечательного. Он был маленького роста, черные курчавые волосы, темные глаза, толстый сплюснутый нос, дурацкая улыбка. Абсолютно не запоминающаяся внешность. Наверняка, торговец решил про себя государь. Как этот ничтожный человечишка может представлять интересы сильных мира сего?

Квинтус Марций Аттиан, словно почувствовав, что царь думает о нем, еще больше задергался и несмело молвил:

– Divinam Gratiam Tuam! Мне много рассказывали об Александрии, о её красоте. Но эти слова ничто по сравнению с явью, что узрели мои глаза. Не скрою своего восхищения, это сказочный город обласкан богами. У меня ещё не было времени его хорошо изучить, но то, что я уже увидел, превосходит всякое ожидание. Такого изящества я не встречал ни в одной из стран мира.

– О чем ты хотел поговорить со мной, Квинтус Марций Аттиан? – оборвал его царь, продолжая изучать этого человека словно папирусный свиток.

– Dominus de terra Aegypti! Владыка земли Египетской! Мне бы хотелось, чтобы наш разговор состоялся немного позже, и, если ты позволишь, в другом месте, – торговец несколько смущенно огляделся по сторонам, давая понять, что беседа не для лишних ушей.

Солнцеликий Птолемей Неос Дионис нехотя качнул головой в знак согласия:

– Да будет так. Мы рады друзьям из Рима. Сейчас вам покажут ваши покои, отдохните, а вечером мы найдем место, чтобы продолжить этот разговор.

Гости, раскланявшись, ушли вместе с сопровождающими их слугами.

Царь, приняв все любезности от своей свиты, также удалился вместе со своим джати, по имени Мардиан, в одну из опочивален. Там он познакомился с текстом послания, после прочтения которого у него резко улучшилось настроение, и божественный лик Птолемея засиял подобно драгоценному камню.

– Сиятельного правителя, так порадовали новости, привезённые римлянами? – поинтересовался Мардиан, высокий евнух с морщинистым лбом и длинными, словно мотыги, руками. Боги не оставили нас?

– Это самое приятное, что могло произойти за последнее время! Гней Помпей, через нашего посла Диоскарида шлёт мне добрые вести и человека, который, возможно, спасёт наше царствование. Передай исполнителю празднеств, чтобы устроили пышный прием в честь наших гостей, – повелел царь.

****

Царский квартал Брухейон представлял собой уникальное место, занимавшее около трети всей городской территории. Он состоял из различных больших и малых дворцов, других зданий, которые выполняли различные административные функции: царского суда, царского флота, домов вечности. К ним примыкали усадьбы чиновников, дома для прислуги, театры, бани, зверинцы.

Но выделялся среди них один исполин, так называемый большой дворец фараона. Это была официальная резиденция царя. Со всех сторон его окружал большой и пышный сад, с белыми изящными ротондами и безмолвными статуями египетских и греческих богов, олицетворяющими картину мироздания.

В небольших водоемах сада, с кристально прозрачной водой плескались золотые рыбки. В оранжереях росли экзотические растения, деревья карликовых пород, собранные со всего мира, а воздух переливался неповторимым пением разноцветных маленьких певчих птиц. Несколько десятков больших и малых фонтанчиков брызгами воды аккомпанировали этим изумительно приятным для слуха трелям. Картина была настоящим воплощением земного блаженства. По саду свободно разгуливали, нисколько не пугаясь людей, почти ручные животные и шуршали, распушив свои хвосты, как веера, символы красоты, любви и богатства, павлины.

Пройдя сад, можно было войти в холлы дворца фараона. В западной её части располагались жилые, а в восточной стороне приемные залы, используемые для официальных церемоний.

В сопровождении нескольких слуг римляне, не спеша, шли по дворцу фараона к месту, где доносились прекрасные звуки музыки. Они негромко перебрасывались между собой впечатлениями.

– Hic vivunt sicut dii! Они живут здесь, как боги, на Капитолийском холме, – с нескрываемой завистью говорил Квинтус Марций Аттиан. – Честно говоря, я был бы не против задержаться в Александрии. Египтянки весьма недурны, надеюсь, царский гарем раскроет сегодня нам свои двери.

– Nec solum harem. И не только гарем. Клянусь Юпитером, Рим скоро заберет эти земли себе. Помяните мое слово. Этот царь просто старая изношенная сандалия, напыщенный индюк, которого здесь все презирают, от простого крестьянина до вельможи, – с пренебрежением процедил Луций Септимий. – Он ведь из черни, незаконнорожденный. Говорят, мать его была простой шлюхой. Болван, который только пьет и жрёт, ни о чем не думая своей бараньей головой. Даже удивляюсь, зачем с ним столько возится Помпей? – злобно добавил он.

– Мой друг должен знать, что бараны здесь особо почитаемы. Сказать так вслух, значит наслать на себя гнев богов. У Помпея далеко идущие планы, – ответил ему Публий Тулий Туск.

– Обратите внимание на эти нелепые фрески, изображающие людей с головами зверей, – кивнул на стены дворца пораженный Квинтус Марций Аттиан.

– Это их боги. Страна фанатиков. Они даже после смерти не оставляют в покое тела не только людей, но и зверей, издеваясь над трупами, бальзамируя их, – ответил ему Луций Септимий.

– Друзья, не забывайте про нашу миссию, – обратился к ним Публий Тулий Туск.

Римляне замолчали. Они прошли центральный зал, блистающий великолепием, минули – тронный, и очутились в украшенном колоннами и пилястрами зале празднеств.

При фараоне Птолемее Неос Дионисе в нем регулярно ставились театральные представления и выступали хоры. И сегодня хору аккомпанировал на флейте сам божественный царь, возлюбленный Птахом и Исидой.

Римляне замешкались и переглянулись. В их взглядах читалось недоумение, граничащее с презрением.

– Царь играет на флейте вместе со своими рабами, как это мерзко, – прошептал пораженный Квинтус Марций Аттиан.

– Презренный Авлет, так его любовно называют в народе, – оскалил дёсна Луций Септимий.

– Тише, господа, – одернул своих спутников Публий Тулий Туск. Тише. Помните, мы лишь выполняем работу, которую нам поручили.

Гостей встретили необыкновенно красивые, одетые в легкие, полупрозрачные одежды, которые подчеркивали их прелести, слуги. Они вручили посланникам по цветку лотоса, и одели каждому на шею гирлянду – из изумительных полевых цветов.

Музыка в зале замолкла. Царь, увидев прибывших гостей, отложил флейту и поднялся им навстречу.

— Божественный владыка, пусть славится имя твоё, – приветствовал его Публий Тулий Туск. – Да будешь жить ты вечно! Римляне низко поклонились фараону.

– Хлеб, мясо, пиво и вино – моим друзьям из Рима, – приветствовал их Птолемей. – Пусть возрадуется бог Дионис! – настроение у государя было прекрасным.

Красивые шемсу, порхая, как бабочки, усадили римлян за праздничные столы, на отдельные, предназначенные для важных гостей, места.

А серебряные подносы на пиру ломились от угощений! Всё, что в этом мире представляло пищевую ценность и считалось необыкновенно вкусным, было на столах. Там же стояли кувшины с различными напитками и вином, на которых был указан возраст хмельного. Молодые рабы и рабыни услужливо подавали гостям закуски, которые те ели руками, пользуясь ножами, только разрезая огромные куски мяса.

Между тем в зале празднеств были притушены основные лампы и зажжены те, которые источали возбуждающий цвет огня. В одинаковых белых одеяниях, с украшениями на груди, в центр зала проследовали музыканты. В руках они держали арфы, лиры, флейты и небольшие барабаны. Снова зазвучали приятные звуки музыки, и в воздухе стали витать ноты соблазнительного аромата.

Откуда ни возьмись, появились невероятной красоты полуобнаженные молодые девушки и юноши, которые стали ласкать друг друга под эти чарующие звуки. Это были страстные танцы любви. Откровенные и несколько шокирующие, но, тем не менее, не переходящие ту самую грань дозволенного. Это зрелище соблазняло уже изрядно охмелевших гостей, некоторые из которых и сами решили принять участие в этой пьянящей телесной кутерьме. У многих выходило это неуклюже и настолько комично, что сильно веселило публику.

Рядом с фараоном, который восседал во главе стола, на красивейшем золотом кресле, украшенным камнями бирюзы, находилась черноволосая девочка, которая внимательно смотрела за пиром и иногда что-то спрашивала у царя. Тот, улыбаясь, отвечал ей.

– Eius filia? Насколько я понимаю, это дочь фараона? – изумленно спросил Луция Септимия Квинтус Марций Аттиан, вернувшийся за стол после объятий с египетскими красавицами, заморгав при этом своими сухими глазами.

– Да у этого жирного борова и такая недурная кроха дочь, – ответил тот. – Настоящий подарок богов. Она, несмотря на свой юный возраст, всегда с ним и знает все его секреты. Говорят, эта девочка заткнет за пояс любого знатного вельможу. Она хорошо образована, знает несколько языков. Он души в ней не чает. А вот другая его дочь, старшая Береника, не жалует папашу. Поговаривают, что она не против сбросить его с трона, но пока это невозможно. У Птолемея есть и другие дети, но они при дворе не играют никакой роли.

– Я слышал об этом в Риме. Мой господин всегда просчитывает риски, – ответил ему Квинтус Марций Аттиан. – Он не будет ввязываться в дела, которые не сулят ему выгоды.

– Roma non fallet! Рим свое не упустит, – согласился Луций Септимий.

– У Береники, говорят, появился новый фаворит, один из местных евнухов, – заметил Публий Тулий Туск. – Он нашептывает в одно ухо ей, а в другое – Птолемею.

– Я не слышал об этом, но удивлен твоей осведомленностью, – Луций Септимий от удивления вскинул вверх брови. – Впрочем, неудивительно, должность посла обязывает знать все секреты этого болота. Скажи, уважаемый Публий, правая рука царя – Мардиан, он ведь тоже неполноценный?

– О, да! Евнухи правят этой страной. Такие нравы!

– Интересно, где сейчас его супруга – Клеопатра Трифена? Сколько я здесь нахожусь, видел её только мельком, казалось, царицу достали из какого-то ящика со старым тряпьём и тут же спрятали, как ненужную вещь, – продолжал допытываться Луций Септимий.

– Она вне игры. Царь её ни во что не ставит, каждую ночь, засыпая в объятиях новой женщины. Эти Птолемеи гулящие, как коты, они и в жены не брезгуют брать своих родственников: дочерей, сестер, – насмешливо ответил ему Публий Тулий Туск. – Не удивлюсь если он скоро начнет обхаживать и свою любимую дочь.

– Дорогие наши гости! – по-домашнему обратился к римлянам царь, поднимая кубок с вином. – Я хочу, чтобы вы передали великому Помпею мое приглашение посетить, наконец, Александрию. Откровенно говоря, мы заждались этого великого человека. Расскажите ему о том, как вас встретил Египет. Он должен знать, что его здесь любят и ждут.

Римляне и все гости также подняли свои чаши.

Тем временем обстановка за столом становилась всё более непринужденной. Советники царя, его родственники громко разговаривали, смеялись, кого-то из них, изрядно перебравших с хмельными напитками, уже выводили слуги, отдыхать.

Следующими, кто по объявлению распорядителя торжеств развлекали их, были два воина из дворцовой охраны правителя. Они показывали своё мастерство в обращении с оружием и провели между собой показательный бой, вначале на копьях, а затем на тренировочных деревянных мечах. Одним из них, был настоящий великан, нубиец могучего телосложения с темными, завитыми в тонкие косы волосами. Он явно подавлял своего противника, коротконогого бойца, который был не так мощно сложен, но заведомо слабый воин, проявлял невиданное упорство и снискал поддержку среди гостей, которые его всячески подбадривали. Его воткнутая в туловище лысая голова, с широко выпученными глазами, возле которых были татуировочные знаки, словно глиняный горшок на гончарном круге, крутилась в разные стороны. Воин смешно пыхтел, но держался, хоть с каждым ударом великана делать ему это было всё трудней.

И если многие гости смотрели за этим боем с нескрываемым удовольствием, то лицо Луция Септимия разорвала ухмылка.

– Я вижу тебя не забавляют подобные зрелища, – обратился к нему Квинтус Марций Аттиан.

– Детские забавы, – процедил Луций, отвернувшись от бойцов.

– По мне так этот бык с широким носом настоящий зверь. Он действительно хорош, – восторженно молвил Квинтус.

– Стоит на ногах он неплохо, сила в его руках есть, но двигается очень медленно. Меч не его оружие.