Усадьба заложников

– Да, но сегодня ночью должен дежурить Костя, а он человек не очень надежный… – заметил Вершинин.

– Ну, это мне кажется, что не очень надежный, – отвечал Гуров. – Но я могу и ошибаться.

Его мнение оказалось решающим, и картины было решено оставить там, где они находились. Все спустились вниз и отправились по своим делам. Гуров заглянул в дежурку, убедился, что место за пультом снова занял Костя Потапов, а затем, не сказав тому ни слова, вышел и отправился разыскивать Марата Ордынцева.

Марата он нашел на спортивной площадке – тот отжимался, делал растяжку и вообще улучшал свою спортивную подготовку.

– Я думал, ты после смены сначала в столовую пойдешь, – заметил Гуров. – А потом на боковую, спать. А ты вот штангу ворочаешь.

– Самый большой дефицит после дежурства – это дефицит движений, – ответил на это охранник. – Мускулы размять обязательно надо. Вот разомну и уже тогда пойду в столовую и спать.

– Полностью одобряю такую программу, – сказал сыщик. – Но я тебя по другой причине разыскивал. Мне сегодня ночью потребуется твоя помощь.

– Что ж, я готов помочь, – откликнулся Ордынцев. – А что нужно делать?

– У меня возникло предчувствие, что наш противник попробует сегодня ночью испортить картины, отобранные для выставки, – объяснил Гуров. – И я сегодня, кажется, догадался, кто этот наш противник. Он себя выдал, когда все осматривали выставленные работы. Так что я мог бы назвать его имя, но сейчас не хочу этого делать. В общем, тебе надо будет засесть на третьем этаже и ждать злоумышленника. А я встречу нового охранника, которого должен привезти капитан Бескровный, и его самого, и вместе с ними выдвинемся в гостиную. Если мое предположение было правильным, «наш хитрец» ночью попробует повторить трюк с закрытием камеры наблюдения. А закрыв камеру, он проникнет на третий этаж. Скорее всего, он будет действовать обычным ножом. Я заранее подменю пару картин Никитина чистыми холстами – поставлю их обратной стороной. Как только он возьмется за эти холсты, ты его возьмешь. А если он вдруг вывернется и побежит вниз – там его будем ждать мы. Вот такой план. Ты готов его выполнить?

– Хороший план, – отвечал Ордынцев. – Думаю, я смогу все сделать. Но почему вы не хотите назвать человека, которого мне нужно будет схватить?

– Потому что я не до конца уверен в своих выводах, – отвечал Гуров. – И вообще могу ошибаться, а «хитрец» не появлялся на третьем этаже, а занимался сегодня другими делами. Вот мы сегодня ночью и проверим, прав я или неправ.

Глава 13

Самой трудной задачей для Гурова оказалось пройти вечером на третий этаж и переставить полотна. Это надо было сделать для того, чтобы настоящим работам Никитина – а сыщик был убежден, что покушаться намерены именно на его картины, – ничего не угрожало. Причем это предстояло сделать незаметно, чтобы никто не видел, что Гуров зачем-то поднимался в картинную галерею. А еще Гуров хотел изменить расположение одной из камер второго этажа, чтобы она засняла момент, когда злоумышленник будет поворачивать к стене другую камеру – ту, что возле лестницы. При этом надо было не пропустить звонок от капитана Бескровного и быстро выдвинуться к нему, чтобы встретить его и нового охранника, познакомиться с ним и объяснить свой замысел на эту ночь.

Вот почему Гуров весь вечер слонялся по первому этажу: то входил в дом, то выходил. Надо было улучить момент, когда в гостиной и на лестнице никого не будет и можно будет «похимичить» с камерой. Нужная ситуация сложилась только ближе к одиннадцати – почти все обитатели дома ушли гулять, а горничная Аня спустилась в подвал. Гуров быстро поднялся на второй этаж, не скрываясь, ослабил крепления нужной камеры и повернул ее в ту сторону, куда намечал. Он не опасался, что Костя в дежурке заметит его действия. Во-первых, скорее всего, не заметит. А если и заметит, мешать ему не будет. После этого он поднялся на третий этаж и установил картины по-новому. В центре он поставил самую неказистую из работ Никитина – Гуров рассудил, что, если даже нападающий нанесет ей вред, ущерб будет не слишком велик. А наиболее знаковые работы художника он убрал назад, к стене, чтобы они не пострадали. А на их место поставил просто чистые холсты. И снова спустился в гостиную.

Едва он это сделал, как раздался звонок от капитана Бескровного. Капитан сообщал, что они с новым охранником только что подъехали и остановились в двухстах метрах от усадьбы. Гуров ответил, что он сейчас подойдет. Он огляделся вокруг – не следит ли кто за его действиями, – потом подошел к воротам, сказал в микрофон: «Костя, открывай» – и вышел за пределы усадьбы.

Но он не сразу направился вниз по улице, к тому месту, где стояла машина капитана. Он сначала свернул вверх, к лесу, словно собрался прогуляться. И только потом по боковой дорожке направился в нужную сторону.

«Веста» капитана Бескровного стояла в том месте, где сыщик и ожидал ее увидеть. Когда Гуров подошел, навстречу ему из машины вышли двое: сам капитан, а кроме того, высокий светловолосый парень спортивного вида.

– Вот, Лев Иванович, это Олег Шанцев, – представил новичка капитан. – Он недавно поступил на службу и пока носит звание рядового.

– Я и не ожидал, что ты мне на должность охранника сержанта привезешь, – отвечал Гуров. – Я, помнится, даже говорил, что мне и простого охранника из какого-нибудь ЧОПа хватит. Но рядовой полиции – это, конечно, лучше. Что ж, Олег Шанцев, пойдем, я введу вас с капитаном в курс дела.

Они направились к усадьбе, и по дороге сыщик изложил план операции, которую он запланировал проделать этой ночью.

– Я уверен, что сегодня ночью преступник, который организовал несколько нападений на Петра Вершинина и его близких, снова проявит себя, – говорил Гуров. – А именно – он захочет изрезать или еще как-то испортить картины художников, которые гостят у Вершинина. Это лучшие картины, их специально отобрали для того, чтобы завтра везти в Сочинскую картинную галерею на выставку. Сейчас полотна находятся на третьем этаже дома. Там, на третьем этаже, ночью сядет в засаду тот охранник, на которого можно положиться, – Марат Ордынцев, в прошлом сержант полиции. Так что в прошлом он мой и ваш коллега. Марат будет ждать момента, когда злоумышленник поднимется по лестнице и направится к картинам, чтобы их уничтожить. Правда, испортить лучшие работы ему все равно не удастся: я там немного поработал и заменил лучшие полотна на чистые холсты. Но когда злодей начнет резать эти чистые холсты, у нас будет юридический повод его схватить, чтобы затем судить. Хватать будет Ордынцев. А мы в это время засядем внизу, в гостиной. Если преступник сумеет вырваться от Марата, мы вступим в дело и задержим его внизу. Задача понятна?

– Да, понятна, – отвечал капитан. – Ничего сложного тут нет. Но, может быть, нам с Олегом тоже засесть в засаду? Тогда нас будет больше, и преступник точно от нас не уйдет…

– Преступник, может, и не уйдет, но только мы не сможем доказать, что он преступник, – отвечал Гуров. – Ведь там, в картинной галерее, пусто, спрятаться троим людям негде. Достаточно злоумышленнику подняться на третий этаж, как он сразу обнаружит, что его ждут. И что, на ваших глазах кинется картины резать? Нет, он скажет: «Извините, я ошибся» – и пойдет назад. И что ему тогда можно предъявить? Ничего.

– Это, может, и верно, но мне казалось, что вы хотели прежде всего разоблачить этого хитреца, избавить от него семью Вершининых? – спросил капитан. – А эта цель будет достигнута.

– Да, разоблачить негодяя удастся, – согласился Гуров. – Но я все еще надеюсь отправить его на скамью подсудимых. А для этого нужно доказанное противоправное деяние с его стороны. Вот почему нам лучше разделиться, и троим засесть внизу.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – сказал Бескровный. – Идемте в дом.

– Погодите, тут не все так просто, – сказал Гуров. – Ведь я не хочу, чтобы вас кто-то видел, чтобы в доме вообще знали о вашем присутствии. А это значит, что нам нельзя идти через ворота, обычным порядком. Мы пойдем через дыру в заборе.

– Вы ведь вроде говорили, что все дыры заделали и вообще забор под постоянным наблюдением? – удивился капитан.

– Ну да, дыру, которую проделал наш противник, мы заделали, – подтвердил сыщик. – И камеры везде установили, чтобы никто больше пролезть не мог. Но я решил, что в интересах расследования мне неплохо бы иметь свой лаз, независимый от дежурного и других жителей поместья. И я соорудил такой… ну, вроде перелаза, увидите. А чтобы дежурный охранник этого не заметил, я ближайшую камеру отвернул в сторону.

– Выходит, когда я займу пост охранника, мне нельзя будет в эту камеру смотреть? – спросил Олег Шанцев. – И про ваш лаз мне лучше забыть…

– Ничего подобного! – заявил Гуров. – Если мы сегодня поймаем «хитреца», секретный лаз мне больше не понадобится. И камеру можно будет повернуть в правильную сторону. Даже не можно, а нужно. Ладно, хватит разговоров, пошли.

Они свернули с улицы и вдоль ограды соседнего дома пошли вверх, в лес. Вот уже и соседская ограда кончилась, кругом была лесная чаща. Ночь, как нарочно, выдалась темная, безлунная, в двух шагах ничего не было видно. Но вот справа показалась знакомая Гурову ограда – граница поместья Вершининых. Они двинулись вдоль нее. Ограда повернула, стала взбираться на холм… Когда они достигли вершины холма, сыщик остановился.

– Это должно быть где-то здесь… – пробормотал он, шаря по кустам. – Нет. Я ошибся, чуть дальше…

Он шагнул вперед, наклонился – и вытащил из кустов узкую лесенку, а за ней вторую такую же. Одну лесенку он прислонил к ограде, так что она касалась верхушки, а затем затащил наверх вторую лесенку и перекинул ее на ту сторону. Теперь стало ясно, о каком перелазе он говорил.

– Вон и камера висит, о которой я говорил, – негромко сказал Гуров своим спутникам. – Вон, видите? Давайте, лезьте за мной.

Трое оперативников один за другим преодолели ограду и оказались в парке. Здесь они двинулись вслед за Гуровым по дорожкам, которые хуже было видно на камерах наблюдения, и подошли к дому. Но и тут они не направились к входной двери. Вместо этого сыщик повел своих коллег к окну комнаты охранника Марата Ордынцева. По достигнутой заранее договоренности одна створка окна была приоткрыта. Гуров толкнул ее, и окно открылось полностью. Оперативники залезли в комнату, миновали ее, и полковник приоткрыл дверь в коридор и прислушался. В доме было тихо и темно, все давно легли спать. Сыщик взглянул на часы: было без десяти минут час.

Он повернулся к своим спутникам и прошептал:

– Мы вовремя. Марат уже должен занять свой пост на втором этаже. А нам нужно пересечь гостиную и спрятаться под лестницей. Я иду первый. Если ничего не случится, капитан спустя минуту следует за мной, а еще через минуту идет Олег. Все, вперед!

Он выскользнул в коридор, огляделся и крадучись двинулся к лестнице. Никто ему не помешал, ничто вокруг не двигалось. Сыщик спрятался под лестницей и замер. Прошла минута, и капитан Бескровный присоединился к нему. А еще через минуту подошел и Олег Шанцев.

Теперь им оставалось только ждать. А это оперативники умели. Способность часами сидеть в засаде, поджидая преступников, была одним из важнейших навыков, присущих оперативникам. Тут, в гостиной, где было тепло и никакие комары не кусали, сидеть в засаде было, в общем, нетрудно. Гурову приходилось сидеть в засаде в гораздо более трудных условиях – зимой, под ледяным ветром, или осенью, под дождем…

Они сидели и ждали, и ничего не происходило. Нигде никакая дверь не стукнула, ничьи шаги не звучали. Так прошло полтора часа. Гуров как раз подумал о том, что у преступника остается в запасе не так уж много времени: летние ночи короткие и уже через полтора часа начнет светать. И если за это время ничего не произойдет, ему придется признать свою ошибку, согласиться с тем, что его враг оказался догадливее и осторожнее, чем сыщик о нем думал.

Но в тот самый момент, когда сыщик подумал о возможном провале операции, со второго этажа донесся какой-то звук. Гуров прислушался и понял, что это звук шагов. Кто-то очень осторожно крался к лестнице на третий этаж. Вот неизвестный добрался до лестницы и стал подниматься вверх. Гуров еще днем заметил, что одна ступенька на этой лестнице нещадно скрипит. Вот и сейчас она скрипнула, показывая, что неизвестный достиг середины подъема. Затем его стало слышно хуже – все-таки третий этаж находился достаточно далеко. Было тихо… все еще тихо…

«Что он там делает? – мелькнуло в голове сыщика. – А может быть, он уже режет картины, а Марат спит себе в засаде? Ведь, в конце концов, я плохо знаю Марата, никогда не был с ним ни на одной операции… А что, если…»

И в этот миг на весь дом раздался крик Ордынцева:

– Стой! Стой, я сказал! Ты арестован при попытке…

Вслед за тем послышались звуки борьбы, что-то упало с грохотом, затем стали слышны шаги – быстрые, дробные шаги убегающего человека. А затем стали слышны шаги и того, кто бежал вслед за беглецом.

Гуров выскочил из своего укрытия, то же самое сделали и остальные оперативники. Человек, бежавший по галерее второго этажа, достиг лестницы, кинулся на нее – и тут заметил трех человек, поджидавших его внизу. Деваться беглецу было, в общем, некуда. Но он не остановился. Он кинулся бежать дальше по галерее, вбежал в приоткрытую дверь какой-то комнаты и захлопнул ее за собой.

Гуров кинулся вверх, капитан и Олег Шанцев – за ним. И все же первым у закрытой двери оказался Марат Ордынцев. В темноте Гурову показалось, что лицо у охранника закрашено какой-то краской, и он мельком подумал, что тот, наверно, специально наносил на лицо маскировочную раскраску.

Ордынцев подбежал к двери и всем своим весом ударил в нее. Дверь затрещала, но не подалась. Тут подбежал Гуров, и они ударили в дверь уже вдвоем. Дверь с треском распахнулась, и оперативники увидели пустую комнату и напротив двери – распахнутое окно. Они оба подскочили к нему и выглянули наружу. Они как раз увидели человека, который спускался вниз по росшему на стене плющу. Спустился, спрыгнул на землю – и бросился бежать вглубь парка.

Ордынцев перебросил тело через подоконник и быстро стал спускаться следом за беглецом. Лучи горевших в парке фонарей упали на его лицо, и Гуров понял, что на лице охранника никакая не краска – это была кровь. Она текла из глубокого разреза, который шел от виска вниз, до самой шеи.

Охранник спустился вниз за какую-то секунду, спрыгнул на землю и помчался вслед за беглецом. Гуров последовал за ним, хотя спустился чуть медленнее. Он слышал, как позади него спрыгнули на землю Бескровный и Шанцев. Они все бежали за Ордынцевым, а тот спешил вслед за беглецом. Они миновали теннисный корт, бассейн – и тут беглец резко свернул влево, к ограде. Видимо, он надеялся перелезть через нее и скрыться в лесу.

Однако Марат Ордынцев не дал ему добежать до ограды. Он еще ускорил бег, словно у него открылось второе дыхание, догнал бегущего и свалил его с ног. Тот еще пробовал освободиться, но тут подоспели Гуров и его коллеги. Беглеца перевернули, подняли, поставили его на ноги и надели на него наручники. Теперь Гуров мог хорошенько его разглядеть. Он взглянул в лицо человека, которого он так хотел поймать, и с удовлетворением кивнул головой.

– Так я и думал, – сказал он. – Что ж, Лев Борисович, кажется, сегодняшняя выставка картин обойдется без ваших работ.

– Плевал я на вашу выставку! – с вызовом заявил художник Лев Султанов. – И на вашего друга-мецената, и на его идиотку-супругу, и на всю эту поганую семейку! Слышите?! Плевать я хотел на вас всех!

– Вот достойная речь, которую так и ждешь от представителя искусства, – заметил Гуров.

Глава 14

– Идемте все в дом, – сказал он своим коллегам. – Там составим протокол задержания, и вы увезете этого героя к себе в отдел.

И вся группа людей направилась назад, к дому. По дороге Гуров обратился к Ордынцеву:

– Что у тебя за рана? Это он, что ли, постарался?

– Ну да, – отвечал охранник. – Когда он замахнулся на картину, чтобы ее резать, я схватил его за руку. Но он перехватил нож в другую руку и ударил меня в шею, а потом еще в руку. Ну, я его и выпустил. Отсюда и возникла все эта погоня.

– Какой он у нас, однако, ловкий оказался! – заметил капитан Бескровный. – Не ожидал такой прыти от художника. Что ж, теперь у нас прибавится к обвинению против него еще один пункт – «нанесение увечий представителям правоохранительных органов».

– Это с каких же пор у вас охранник становится представителем правоохранительных органов? – возмутился задержанный. – И никаких увечий я ему не наносил. Просто, когда он меня схватил, так вышло. А я вовсе не стремился его ударить.

– А вы, я вижу, уже готовите свою речь в суде, который будет выбирать для вас меру пресечения, – заметил Гуров. – Что ж, правильно делаете. Только учтите, что вам нужно будет объяснить судье, почему у вас в руках оказался нож. Кстати, Марат, а где этот его нож?

– Он должен где-то там, в галерее, на полу валяться, – отвечал охранник. – Когда он меня ударил ножом, я в ответ ударил его по руке, и он свое оружие выронил.

– Что ж, найдем этот нож, посмотрим, что он собой представляет, – продолжал сыщик. – Возможно, суд определит его как холодное оружие. Тогда, господин Султанов, вас ждет более тяжелая статья, по которой вас будут обвинять.

– Никакое это не оружие! – ощетинился задержанный. – Обыкновенный перочинный нож.

– Ну да, и вы взяли его с собой на третий этаж, чтобы заточить карандаш, – усмехнулся Гуров. – Замечательное объяснение!

– Совершенно нормальное объяснение, – буркнул Султанов.

Однако Гуров заметил, что художник держится уже не так самоуверенно, как в первый момент, когда они его только задержали. Видимо, он осознал, в какую неприятную историю попал, и думал сейчас только о том, как из нее выпутаться с наименьшими потерями. Сыщика это порадовало. Ему хотелось допросить задержанного прямо сейчас, до того, как его отвезут в Сочи, в городской отдел. Хотелось получить объяснение того, как этот незаметный человек устраивал нападения на членов семьи Вершинина, почему он это делал и как ему так долго удавалось уходить от преследования. Значит, надо было добиться, чтобы Султанов стал еще более покладистым и захотел говорить с сыщиком.

– Не могу представить такого судью, который вообще будет слушать ваше объяснение, – сказал Гуров. – Особенно после того, как Петр Никитич расскажет о других ваших нападениях, которые вы произвели начиная с прошлого года.

– Какие еще нападения?! – воскликнул задержанный. – О каких нападениях вы говорите?

– Например, о нападении на картинную галерею в его московском доме, – объяснил Гуров. – Или вы скажете, что там действовали не вы? Но в это трудно поверить: почерк уж больно похожий…

– Нет, это не я, не я! – закричал Султанов. – Это все ложь!

– А уничтожение орхидей в московском доме Вершинина? – продолжал перечислять Гуров. – Кто разбил стекло в теплице, в результате чего погибли редкие экземпляры растений? Кто стрелял в окно кабинета Вершинина? А здесь кто испортил тормозной бачок «Мерседеса», скатил камень на горную дорогу, затоптал клумбу с цветами, которые только что посадила Ирина Васильевна? Я возьмусь доказать в суде, что за всеми этими деяниями стоите вы. Вряд ли вы найдете такого адвоката, который сумеет убедить суд в обратном.

Художник был готов отвечать, но к этому времени они уже дошли до дома и вошли в него. Здесь, в гостиной, они встретили целую группу людей. Как видно, звуки схватки на третьем этаже и последовавшей погони всех разбудили. В гостиной уже были сам Вершинин, его жена, управляющий Леонидов, его сын, а также тренер Женя Самойлов, бизнесмен Виктор Селиверстов и художник Никитин. Когда участники задержания вошли в дом, все обернулись к ним. Вид окровавленного Марата Ордынцева, а также Льва Султанова в наручниках изумил всех.

– Что случилось? – воскликнул Вершинин. – Мы слышали такой шум, словно кто-то вломился в дом… Что с Маратом? Почему у Льва скованы руки?

Обращался миллионер вроде ко всем сразу, но смотрел при этом на Гурова. И сыщик взялся отвечать.

– Случилось то, что я и предвидел, – сказал он. – Господин Султанов ночью проник в галерею на третьем этаже и пытался изрезать картины Никитина. Но Марат, которого я послал сторожить галерею, ему в этом помешал, за что и пострадал.

– Так вот кто нам пакостил все это время! – воскликнул Вершинин. – Никогда бы не подумал…

– Это не я! – воскликнул Султанов.

От его апломба, который был в момент задержания, от презрительного тона не осталось и следа. Теперь в поведении художника был заметен только испуг.

– Я не знаю, почему он такое говорит! – продолжал кричать Султанов. – Я ничего не сделал! Меня оговорили! Не верьте им, Петр Никитич!

– Значит, я сам себя порезал, что ли? – с насмешкой произнес Ордынцев.

– Нет, это так… так вышло… это нечаянно… – лепетал художник.

– Что мы все стоим, а Марат кровью обливается? – воскликнула Ирина Вершинина. – Идем на кухню, я тебе рану промою и забинтую, я умею бинтовать.

И она увела раненого охранника вглубь дома.

– Капитан, сходи на третий этаж, найди его нож, – попросил Гуров. – И мы все поедем в горотдел, а потом в суд – определять для этого молодчика меру пресечения.

Капитан вместе с Олегом Шанцевым направились на третий этаж. А Лев Султанов обратился к сыщику.

– Не надо в суд! – взмолился он. – Вы только выслушайте меня, я все объясню! Я расскажу, и вы все поймете!

Гуров, в общем, этого и хотел. Поэтому он обратился к задержанному:

– Значит, вы обещаете рассказать, как все было на самом деле, готовы дать признательные показания?

– Да, я признаюсь в том, что я делал, расскажу, почему делал, – отвечал Султанов. – Вы учтете мое признание?

– Конечно, учтем, – сказал Гуров. – Будем считать, что мы договорились.

В это время сверху спустились Бескровный и Шанцев. Капитан нес пластиковый пакет, в котором лежал большой нож.

– Вот и оружие, – сказал капитан. – Нож, между прочим, не перочинный, а охотничий. Такой нож суд вполне может счесть холодным оружием.

– Почему оружие? Где вы здесь видите оружие? – снова вскинулся Султанов. – Я протестую!

– Конечно, вы можете протестовать, сколько хотите, – сказал на это Гуров. – Но мы вроде бы только что договорились о чистосердечном признании? Может, мы пойдем по этому пути? Честно вам скажу: это для вас выгоднее, чем спорить о том, к какому виду отнести ваш ножик.

Лев Султанов на глазах словно сдулся, стал меньше ростом.

– Да, наверно, вы правы, – согласился он. – Где вы хотите беседовать?

– Думаю, лучше будет сделать это в городе, в отделе, – отвечал Гуров. – Так будет удобнее капитану… да и вам так будет удобнее.

Он повернулся к Бескровному.

– Отведи его в машину, а я сейчас приду, – сказал он. – Вот только представлю Петру Никитичу нового охранника.

Бескровный и Султанов ушли, а Гуров подвел Олега Шанцева к хозяину дома.

– Вот, Петр Никитич, охранник, который может заменить Потапова, – сказал он. – О том, какой охранник из Кости, можно судить хотя бы по событиям этой ночи. Он не заметил, как Султанов проник на третий этаж, не понял, что произошло после этого. А Олег, не успев приехать, принял участие в задержании злоумышленника. Примете нового работника?

– Да, конечно, с радостью приму, – отвечал миллионер. – Сейчас я объявлю Потапову о расторжении с ним контракта и покажу Олегу его рабочее место.

– То есть его дальнейшее устройство вы берете на себя? – спросил Гуров. – Я могу ехать?

– Зачем же Петру Никитичу самому этим заниматься? – возразил управляющий Леонидов. – А я на что? Вы не беспокойтесь, Петр Никитич. Не надо вам в дежурку ходить, с Потаповым разговаривать. Я сам все сделаю.

– В таком случае я еду в Сочи, – сказал Гуров. – Надеюсь, когда я вернусь оттуда, вы уже больше не увидите господина Султанова. И больше не будете знать беспокойства. Все нападения прекратятся навсегда!

– Это большое облегчение, – отозвался Вершинин.

Глава 15

Было уже совсем светло, когда Гуров дошел до машины полицейских. Капитан Бескровный сел за руль, Гуров уселся на заднем сиденье рядом с задержанным художником, и они поехали в город. Султанов уже по дороге порывался сказать о своей невиновности, о том, почему он пошел с ножом на третий этаж, но Гуров его остановил. Он не хотел комкать допрос, разрывать его на части. Кроме того, ему элементарно хотелось хотя бы немного подремать. Он предвидел, что допрос художника займет несколько часов и после этого надо будет производить какие-то действия, так что поспать сегодня ему уже вряд ли удастся. И хотел использовать этот час поездки, чтобы немного отдохнуть. Поэтому он довольно резко велел задержанному помолчать, откинулся на спинку сиденья и задремал.

Проснулся он, когда они уже приехали в Сочи и остановились возле горотдела полиции. Там они поднялись в кабинет Бескровного, сели вокруг стола, и Гуров сказал, обращаясь к художнику: