Антивирус

– Добрый день, спасибо, что пришли. Мне поддержка будет очень кстати, – Кривошеева не без усилий, но также мягко отобрала руку у Карасева и перевела взгляд на Крестовского.

– Альберт, надеюсь, ты подготовился как следует, – при этих словах шеф пожал плечо Крестовского, и тут же значительно понизил голос. – А вот и наши оппоненты…

Как будто забыв про тех, с кем только что разговаривал, Карасев проскользнул между ними, через секунду очутившись перед Олегом Викторовичем Кривошеевым, его адвокатом и шедшим позади охранником. Он слегка поклонился Кривошееву и обозначил начало движения к рукопожатию. Не встретив ответной реакции, тут же, не прерывая начатого жеста, протянул руку его адвокату, с которым явно был хорошо знаком. Между тем Олег Кривошеев остановился, глядя в ту часть коридора, где стояли Альберт и его жена.

Елена Николаевна, находившаяся спиной к мужу, выпрямилась, не поворачиваясь, подняла голову, и изо всех сил смотрела на Крестовского, пытаясь не выдать своего страха и волнения. Альберту же, который развернулся вслед за Карасевым, ничего оставалось, как встретить внимательный взгляд Кривошеева. Будучи внутренне готовым к встрече с колючей проволокой жестоких глаз, защитник вдруг растерялся: Кривошеев был не похож на себя. Во всяком случае, в нем не было ничего вчерашнего. В сегодняшнем взгляде мелькнул обычный человек, с присущей многим накопленной усталостью, раздражением и сожалением, способный чувствовать и даже, как показалось, сопереживать. Впрочем, удостовериться в правильности выводов не получилось – через мгновение Кривошеев отвернулся и прошел в дверь зала судебных заседаний. За ним в дверном проеме исчезли охранник и адвокат с шефом, что-то негромко обсуждавшие между собой.

– Мне страшно, – Елена Кривошеева, так и не оглянувшаяся в сторону своего бывшего мужа, но буквально спиной почувствовавшая, что он прошел, схватила Крестовского за запястье.

– Мне кажется, что сегодня бояться уже нечего, – Альберт, еще находившийся под впечатлением неожиданного образа Кривошеева, вдруг стал чувствовать, что именно эти, на секунду новые глаза, – знак возможности успеха. – Соберитесь, осталось совсем немного. Пойдемте в зал, иначе можем опоздать.

– Только идите, пожалуйста, впереди.

Пока все занимали свои места, пока проходили необходимые церемонии вхождения судьи, вставания, объявления начала заседания, молодой адвокат максимально незаметно старался еще раз заглянуть в глаза бизнесмену – хотелось удостовериться, что он не ошибся в оценках. Наконец, Кривошеев повернулся, осмотрел жену, перевел взгляд на Крестовского… У Альберта, казалось, похолодел затылок: перед ним были обычные, порождающие страх глаза человека, не знающего непреодолимых препятствий. Что-то сломалось внутри, возникло сильнейшее волнение, горло стало пересыхать, в руках появилась дрожь. Нет, он не испугался вдруг Кривошеева, он ясно понял, что совершенно не готов к процессу.

На что надеялся? Откуда тупая уверенность в том, что надо идти, когда вообще не готов? Поверил в электрические вибрации! Дурак! Что говорить? Где-то недописанное выступление… Оно, конечно, плохое, но хоть что-то. Хоть что-то…

Крестовский нервозно рылся в портфеле, пытаясь достать листы неоконченного выступления, и не слышал, как судья предоставила ему слово. Все смотрели на чрезмерно разволновавшегося защитника. Карасев, сидевший на местах для зрителей, закрыл глаза рукой, судья, секретарь и представитель ответчика снисходительно улыбались, охранник искривил рот в гримасе ухмылки. Только Кривошеев смотрел на Альберта с ожиданием, не проявляя никаких других эмоций. Раскрасневшаяся от стыда Елена Николаевна, наконец, тихонько ткнула Альберта в бок, отчего он поднял голову и понял сразу все.

Оставив на столе портфель с наполовину вынутым текстом, машинально встал, как вскакивал в школе, когда учитель ловил за каким-нибудь сторонним занятием, и стал оглядывать зал поверх голов присутствовавших, чтобы хоть за что-нибудь зацепиться взглядом. Посмотрел в окно за спиной судьи и остановился. Там было солнце. То самое, которое недавно играло в сквере. Теперь оно уперлось своими лучами прямо в Крестовского и в его солнечном сплетении вновь появилось ощущение собственного света. Дрожь и волнение прошли, будто их не было вовсе. Ровно выдохнул, спокойно оглядел судью и секретаря, не обращая никакого внимания на их улыбки, все еще растягивавшие накрашенные губы, посмотрел на Кривошеева, не взглянув на его адвоката, и без всякой внутренней подготовки, пропустив необходимые профессиональные фразы о подтверждении требований, стал говорить так, будто слова формировались не в голове, а там же, в центре собственного солнца.

– Уважаемый суд! Предметом нынешнего разбирательства служит нежелание состоятельного мужа передать бывшей жене часть имущества, нажитого за время брака. И исходит оно не из угрозы потерять или даже сколько-нибудь значительно уменьшить свое состояние. Ведь объекты, предъявленные в качестве предмета иска – лишь малая часть того, чем реально владеет ответчик. Пусть все записано на маму, бабушку и других родственников – все прекрасно знают, что это его собственность. Прежде всего, знает это он сам.

Хотя Крестовский и обратился к суду, говорил он исключительно Кривошееву. И смотрел только на него. Ответчик сначала удивленно взглянул на адвоката жены, затем, как бы отстранившись, перевел равнодушный взгляд на стенку за спиной Елены Николаевны и смотрел в пустоту. Но Альберт чувствовал, что слова его попадают в эту груду крепких костей, воловьих жил и железных нервов.

– Главная задача Олега Викторовича Кривошеева – наказать жену. Он решил наказать ее за желание уйти от него, за то, что она посмела проявить свою волю, в наличии которой ей было отказано. Но за что в фактическом выражении он так хочет покарать Елену Николаевну? За годы безукоризненной верности? За рождение дочери? За беспримерное терпение, с которым она переносила его агрессию и побои? За то, что, отдав мужу молодость и красоту, создав ему надежный семейный тыл, позволила большего достичь в бизнесе и личном продвижении, а теперь уже не имеет сил выносить издевательства? За то, что впервые решила поступить так, как лучше для нее, а не для него? За то, что он сам разлюбил, за то, что она стала внешне уступать окружающим его молодым красоткам?

Солнце внутри Альберта разгоралось, его потоки устремились прямо к груди сидевшего напротив Кривошеева. Нет, никакого луча в этот раз он не видел, но чувствовал, что свет его пробивается под дорогой галстук, прохладно свежую рубаху. Было видно, что чувствовал это и сам Олег Викторович. Он уже смотрел прямо в глаза Крестовскому, и взгляд его выдавал тяжелую внутреннюю борьбу.

– Елена Кривошеева просит суд передать ей часть совместно нажитого имущества и не обращается с иском об установлении алиментов, потому, что не хочет и дальше быть зависимой от мужа-тирана. И если бы что-то человеческое, что намного шире рамок государственного законодательства, было еще живо в самом Олеге Викторовиче, он бы не стал раздувать этот скандал, не стал бы добивать свою жену и калечить жизнь дочери. Но бизнес-принцип и здесь взял верх над нравственным долгом.

После этих слов Крестовский увидел, как из-под рубахи Кривошеева, сквозь галстук начал пробиваться небольшой кружок света, который становился то чуть больше, то слегка затухал, но не пропадал. При этом взгляд сначала стал таким же, как в коридоре перед входом в зал суда, а затем передал муку, которую он испытывал.

– Ответчиком в данном деле движет желание сделать так, чтобы его боялись еще больше, чтобы все было по его воле, вне зависимости от того, насколько эта воля соответствует человеческой нравственности и христианским основам. Ведь Олег Викторович известен своей благотворительностью в отношении церкви и даже сейчас на груди у него – освященный крестик, который пытается, но не может пробиться к свету в душе надевшего его.

Только после этих слов Крестовский догадался: свет шел от золотого креста, это он пульсировал и, судя по всему, жег душу хозяину.

– Возражаю, ваша честь! – представитель ответчика взволнованно вскочил, но судья еще не успел ничего ответить, как прозвучал резкий окрик Кривошеева.

– Сядь!

Адвокат хлопнулся на стул, исполнив команду, как тренированная собака, а Кривошеев повернулся к судье, от изумления не знавшей, что сказать, и продолжил, металлической волей чеканя слова.

– Не надо больше. Я согласен с предъявленными требованиями, и удовлетворю их в полном объеме. Если нужно оформить формальности – мой юрист все решит, – и быстро вышел из зала заседаний.

Оторопевший охранник даже не успел открыть ему дверь и выскочил в коридор вслед за хозяином.

Зал пронзила тишина… Первой пришла в себя судья, предложившая сесть Крестовскому и объявившая об окончании слушаний в связи с достигнутым в судебном порядке согласием ответчика с предъявленными требованиями и вынесенным на этом основании решении в пользу истца.

После ухода судьи, адвокат Кривошеева подошел к Крестовскому, поднявшемуся навстречу, и протянул руку.

– Поздравляю, молодой человек. Даже я не знал, что здесь у него слабое место. Если чутье не оставит вас, можете далеко пойти. Вы ведь не могли это вычислить, правда? Вычислить это почти нереально, даже если тесно общаться с Еленой Николаевной, – адвокат перевел взгляд на Кривошееву, которая рассеянно-глуповато наблюдала за происходящим, до конца еще не поверив в благоприятный для себя исход дела. – Ну, желаю удачи.

– Спасибо.

– Любая удача – это результат грамотно спланированных действий, – подхватил появившийся из-за спины молодого защитника улыбающийся Карасев. – И вы, Борис Давидович, это знаете лучше других.

– Посмотрим, Николай Андреевич, посмотрим, – адвокат Кривошеева развернулся и пошел к выходу.

– Ну, поздравляю нас всех! Елена Николаевна, давайте я вас отвезу, заодно обсудим наши дела.

Кривошеева уже пришла в себя и после этих слов вопросительно посмотрела на Крестовского.

– А тебя Альберт жду в офисе – уроки победы надо учить основательно, – добавил шеф.

Кривошеева встала:

– Спасибо, Альберт Сергеевич. Вы просто чудо какое-то сотворили. Надеюсь, что у меня еще будет возможность вас дополнительно отблагодарить. Я позвоню, хорошо?

– Конечно, звоните, буду рад.

Все ушли, и Крестовский стал собирать в портфель рассыпанные по столу листы доклада. Внутри было пусто, а тело свободно.

На выходе из здания суда мир встретил его задернутым плотными облаками небом, отчего дополнительно посеревшим показался асфальт, поблекли краски весенней зелени. Альберт прошел несколько шагов, заглянул за угол, посмотрел на ничем не примечательную небольшую аллейку с грязными неприглядными урнами и некрашеными скамейками, остановился.

Что это было? Солнце, лучи, свечение крестика Кривошеева, его неожиданное согласие с иском… Неужели так действует антивирус? А может, показалось опять? Может, нет никакой мистики, и это я сам выиграл процесс, интуитивно почувствовав слабое место противника? Должно же было и мне когда-то повезти… Но зрение-то я сам не мог восстановить. И вообще после встречи с этими компьютерщиками чувствую себя как-то по-другому. Без страха, спокойно. Опять же свечение это вчера и особенно сегодня не похоже на галлюцинацию. Хотя, говорят, стресс и не на такое способен. Странно все. Может, надо позвонить Алексею Ивановичу, объясниться?.. Начнет копаться, расспрашивать, а я сам ничего еще не понял… Наверно, не надо. По крайней мере, пока. Все ведь хорошо. Просто отлично! Я выиграл абсолютно проигрышное дело! Победил в первый раз в жизни! И кого! Лучше маму порадовать, она очень волнуется.

– Алле, мама, здравствуй.

– Ну, как сынок? Все закончилось?

– Мам, я, между прочим, с тобой поздоровался.

– Неужели все хорошо? Да!?

– Да, мама! Да! Я выиграл!

– Я знала, я знала! Я молилась и в церкви свечку ставила.

– Ма-ам, ну прекращай ты эти глупости.

– Все, все, молчу. Позвони отцу, порадуй его. А то он весь серый ходит в последние дни и не разговаривает почти.

– Не-е, мам, сама ему скажи. А я на днях заеду к вам в гости. Праздновать будем.

– Когда сынок, когда заедешь? Мне же надо приготовить что-нибудь вкусненькое.

– Да не надо ничего специально готовить. Соберусь, позвоню и заеду. Папе привет.

– Подожди, Альберт. Хоть примерно скажи…

– Все, мама, привет папе, я больше не могу разговаривать, мне к шефу надо на разбор полетов. Целую, пока.

Только теперь, разделив удачу с человеком искренне ей обрадовавшимся, он осознал себя победителем. Пришло ощущение, что нет ничего невозможного. Мир, с людьми, машинами и деревьями, признавая его превосходство, стал ниже. Все виделось сверху, настроение заставляло слегка подпрыгивать при ходьбе, которая казалась предвзлетным разгоном.

– Добрый день! – Крестовский шагнул в приемную, совершенно забыв о вчерашнем разговоре с Ниночкой.

– Здравствуйте, – секретарша даже не посмотрела в его сторону.

– Шеф уже у себя? – не обращая внимания на реакцию женщины, не видя и не слыша никаких деталей, спросил адвокат.

– У себя. Можете зайти. Поздравляю.

– Спасибо.

Шеф сидел за столом и просматривал какие-то бумаги.

– Можно?

– А… Триумфатор. Заходи, заходи. Садись вот здесь, на диванчике.

Крестовский сел на небольшой кожаный диван, перед которым стояло такое же кресло и журнальный столик.

– Ну что, может по кофейку, чтобы взбодриться?, – Карасев сел в кресло, которое было выше дивана, и лукаво-весело разглядывал подчиненного сверху.

– Не откажусь.

Это был первый случай, когда шеф предложил Альберту выпить кофе в его кабинете и осознавший это Крестовский согласился с предложением, хотя ничего не хотел. Глядя на Карасева снизу вверх, он ощущал легкий внутренний дискомфорт, но это не мешало чувствовать себя свободно, почти на равных с начальником.

– Ниночка, сделай нам два кофе, – ласково проговорил шеф в трубку телефона и положил ее на столик, – Ну, как ощущаешь себя после такой громкой победы?

– Нормально.

– В начале волновался, да?

– Да, в первые минуты я как-то растерялся.

– А дальше все было впечатляюще, – шеф сверлил небольшими глазками. – Как же тебе пришло в голову давить ему на совесть? Откуда ты вообще заподозрил, что она у него есть? – Карасев хихикнул собственной остроте, затем снова сконцентрировал внимание на собеседнике. – С Леной ты на эту тему не разговаривал… Или говорил?

– Нет, мы с ней мало общались. Если честно я сам точно не знаю, почему выбрал такую тактику. Просто еще вчера, когда встретились возле суда…

Дверь отворилась, и Крестовский замолчал. Молчал и Карасев. Ниночка почувствовала, что пауза возникла из-за нежелания предоставить ей возможность услышать хотя бы часть беседы, не стала скрывать вида обиды, быстро прошла с небольшим подносом, поставила на столик кофе, сахар и небольшую вазочку с конфетами.

– Вот ваш кофе, Николай Андреевич.

– Спасибо, Нина.

– Спасибо, – сказал и Крестовский.

– Пожалуйста, – Глядя на Альберта, проговорила секретарша с такой интонацией, как будто сказала: не тебе принесла. Развернулась и на сей раз демонстративно медленно, плавно двигая своими выпуклыми крупными ягодицами, пошла к выходу из кабинета.

– Что ты говоришь вчера?

– Вчера у суда, когда встретились с Олегом Викторовичем, я почему-то подумал, что в нем есть что-то человеческое, и что если нельзя давить на юридическую сторону дела, то можно попробовать использовать другую. Вот, сегодня, кажется, получилось.

Альберт придумывал историю прямо на ходу, но ему самому этот рассказ казался столь убедительным, что он стал верить, будто так и было. Или почти так. Во всяком случае, подумать-то он мог, просто мог не запомнить своих мыслей.

– Значит, не зря я тебя вчера спрашивал. А ты почему все сразу не сказал?

– Я еще не знал, что так поверну дело. Это потом уже, дома, когда готовился.

– Ну, молодец. Сегодня всех удивил. Лена тобой просто очарована. Просила еще раз передавать благодарности.

– Спасибо, – Крестовский смутился, будто Карасев открыто говорил о чем-то интимном.

– Ладно, теперь к делу, – шеф положил и стал размешивать сахар. – Ты знаешь, что у нас адвокаты получают проценты от суммы гонорара компании в случае выигрыша дела?

– Да.

– Кривошеева уже сегодня поедет за кредитом, чтобы с нами рассчитаться, – Карасев глотнул кофе. – Завтра-послезавтра деньги поступят на счет, и ты сможешь получить свой гонорар. Точно не помню, но это около 600 тысяч рублей, – снова с удовольствием приложился к чашке. – Надеюсь, это твой первый и далеко не последний крупный выигрыш.

Крестовский знал, что сумма должна быть неплохой, но, не будучи в курсе договоренностей конторы с клиенткой, не предполагал, что она окажется настолько хорошей. После этой информации его мозг поплыл, частично теряя связь с действительностью, как у боксера после нокдауна.

– Ты сейчас чем занимаешься?

– А? Да вот, Петр Романович просил для его дела составить запрос в регистрационную палату, получить у них информацию по квартире для своего клиента.

– Все. Теперь Петр Романович найдет себе другого помощника. Или сам все сделает. У меня есть для тебя на примете одно дело… Впрочем, я еще подумаю, – шеф снова отпил кофе и поставил чашку на стол. – Но помогать больше никому не надо. Сейчас можешь идти праздновать, а завтра обсудим – чем или кем ты займешься. О! А кофе-то ты так и не выпил.

Альберт замешкался. Пока говорили, было не до кофе, а теперь он бы уже и выпил, но разговор закончился, однако оставаться в кабинете шефа просто для того, чтобы пить кофе было невозможно.

– Ну ладно, иди уже. Потом выпьешь, – поняв положение подчиненного, разрешил ситуацию Карасев, и ободряюще улыбнулся.

В приемной Крестовского ждал Петр Романович Фролов – высокий, жилистый, ширококостный мужчина 56-ти лет, с крупными чертами лица, с залысиной на темени, которую он прикрывал остатками крашенных волос, доставляемыми наверх с левого боку головы. С Петром Романовичем Альберт делил небольшой кабинет, в котором еле помещались два стола.

– Алик, поздравляю. Это большая удача.

– Спасибо, – рука Крестовского утонула в лапе Фролова, до сих пор в рядах ветеранской команды вколачивавшего мячи на волейбольной площадке.

– Шеф что сказал?

– Сказал, что даст новое дело.

– А ты запрос сделал?

– Я не успел и Николай Андреевич сказал, что теперь найдет вам нового помощника. Вы, наверное, зайдите к нему, он все объяснит.

– Куда зайдите? Чего это вы здесь распоряжаетесь? – вдруг взвизгнула Ниночка. – Николай Андреевич ничего не говорил, я ему ничего не докладывала, а он: зайдите. Распоясалась молодежь, вообще дисциплины не признает. Один раз ему повезло, так он теперь командует тут!

– Извините, Нина Григорьевна, я не претендую на вашу роль и никак не посягаю на ваш незыблемый статус, я просто предположил…

– В самом деле, Ниночка права, зачем тревожить по пустякам Николая Андреевича? Пойдем лучше договорим в кабинете, – испуганно-извиняющимся тоном проговорил Фролов.

В кабинете Петр Романович неожиданно душевно попросил Альберта помочь ему в работе с регистрационной палатой. Он не успевает, а тут еще жена приболела, у дочки проблемы с работой… Крестовский, польщенный тем, что к нему обращаются как к полноценному коллеге, проникшись житейскими сложностями старшего товарища, согласился приготовить и отвезти запрос.

Приступив к составлению несложного документа, он то и дело отвлекался, постоянно возвращаясь к мыслям о скором гонораре, начиная думать, на что потратить неожиданное богатство, потом отбрасывал ненужные рассуждения, вновь возвращался к тексту запроса, на подготовку которого в итоге ушло не 15-20 минут, а более получаса. Составив бумагу, адвокат с удовольствием отправился в регистрационную палату, получив, таким образом, освобождение до конца дня.

Небо снова просинело. По-женски непостоянная весенняя погода опять поменяла городские декорации. Крестовский вырвался из офиса, как из клетки, и наслаждался свободой. Если по пути в палату его еще удерживало сознание необходимости дела, то, выйдя из нее, Альберт почувствовал себя серфером, легко скользящим по волнам уличной стихии. Ничто не мешало и не отвлекало его, мозг анализировал полученную информацию, будучи явно довольным и сырьем, и процессом его обработки.

Что можно купить на 600 тысяч? Черт, да много чего! У меня таких денег раньше никогда не было. Тем более что все они – мои. Можно же и машину купить. Правда, недорогую, какую-нибудь бэушную, – не хочется. Брать, так уже что-нибудь стоящее. Хотя первый автомобиль, говорят, должен быть таким, какой не жалко… Зато сам будешь жалким в развалюшке. Можно взять корейку или японку ближе к представительскому классу. Правда, тогда ничего не останется. Опять придется экономить на всем, а ограничивать себя так не хочется. Может, потом, со следующего гонорара машину взять? Уже захотел новый гонорар! Разогнался. А, с другой стороны, я теперь полноценный адвокат, шеф даст дело… Что он хочет предложить? Почему сказал, что еще подумает? Завтра все узнаю, сегодня лучше не грузиться. О, у мужика туфли классные. Надо себе что-нибудь подобное. Не серьезно ходить в дешевке. И костюм хочется как у Кривошеева. Но он, наверное, очень дорогой… А может теперь для меня и не очень. Надо зайти куда-нибудь посмотреть. У… маме надо будет купить подарок. И отцу. Точно! А одежду или в дом им что-нибудь? И себе можно взять телевизор нормальный. Да, и диван бы поменять, и кухню – все старье. Но тогда надо сначала ремонт сделать. Обои поменять, двери тоже, а на пол положить хороший ламинат… Нанять бригаду, они дня за два все закончат – квартирка-то небольшая. А потом поставить новую мебель и начать новую жизнь! Отличная идея. Надо будет посчитать, сколько все это стоит. А то, кажется, размахнулся уже на миллион… Где посмотреть одежду? Пока делать нечего, надо подобрать, а потом прийти и купить. Можно в ЦУМе, там мужской салон с элитными марками… Я в него всегда заходить боялся, чтобы не выглядеть оборванцем среди роскоши. А теперь надо пойти!

Ехать до центрального городского универмага было недалеко – четыре остановки, но толкаться среди массы простых пассажиров не хотелось. Идти тоже было тяжело – необходимо было как можно скорее реализовать созревшее решение. Альберт, прикинув остатки средств в кошельке, решил добраться на такси. Не стал мелочиться и ловить машину на дороге, чтобы вышло дешевле, подошел к стоянке возле остановки и, не торгуясь, скомандовал: в ЦУМ.

В магазин вошел с прямой спиной, уверенной походкой способного многое себе позволить мужчины. Правда, от услуг консультантов отказался – все-таки денег не было, и он не собирался ничего даже примерять, поэтому было еще совестно понапрасну эксплуатировать этих женщин. Но отметил, что отнеслись к нему без скрытой иронии, с которой раньше, казалось, спрашивали в дорогих магазинах: вам чем-нибудь помочь? Или: вы что-то ищете? Осмотр начал с обуви. В глаза бросились черные, с зауженным носом и отличной кожей туфли. Подошел поближе, незаметно глянул на ценник и слегка оторопел: 18 тысяч рублей. Месячная зарплата. Ему стало неловко стоять тут в ботинках за полторы тысячи. Как бы оглядываясь на другие вещи, бросил взгляд на продавщицу, которая как раз оценивающе смотрела на его изрядно растоптанные туфли. От неприятного чувства ноги слегка ослабели, тепло прошло по позвоночнику от копчика к затылку и, выходя из темени, пошевелило корни волос. Но он собрался и взял с полки понравившийся товар. Повертел в руках – обувь на ощупь была еще лучше, чем на осмотр. Прочел надпись на подошве: made in Itali. Заглянул внутрь: Hugo Boss. И решил, что потом непременно купит себе эту пару. Пусть дорого, но он должен доказать этой продавайке, что не просто забрел на экскурсию. В уме от 600 тысяч быстро отсчитались 18 и остаток успокоил окончательно: он может безболезненно купить даже не одну пару таких ботинок. Туфля вернулась на место небрежным жестом, рожденным, впрочем, избытком напряжения, а не франтоватой расслабленностью. Смотреть костюмы и другую одежду Альберт уже не стал, желая быстрее уйти, и в то же время намереваясь как можно скорее снова вернуться сюда с деньгами.

Выйдя из ЦУМа на отяжелевших ногах, Крестовский решил не ходить в магазины бытовой техники, мебели и стройматериалов, планы посещения которых возникли в такси. Отяжелевший внутри и уже не чувствовавший себя свободным физически, он хотел быстрее добраться домой, закрыться ото всего в стенах своей квартиры, ожидая, что там снова придет облегчение. Тратиться на такси больше не было смысла. Альберт двинулся к остановке автобусов и трамваев.