Ты просто выйди

Дмитрий Сиротин

Ты просто выйди

© Д. Сиротин, текст, 2023

© А. Теняева, оформление обложки, 2023

© ООО «Издательство Альбус корвус», 2024

* * *

1

Бабочки летают вокруг лампы. За окном темно, а наша лампа горит. Вот они и летят прямо на ее свет. Кружатся туда-сюда, как будто танцуют. Мы с мамой смотрим на бабочек.

Мама тихо говорит:

– Теплая ночь…

Да, ночь теплая, и мне тепло, и маме тоже.

Мы с мамой смотрим на бабочек вокруг лампы. Каждый вечер смотрим.

А еще мы смотрим на поезда.

Наш дом рядом со станцией. Когда засыпаешь, слышно, как грохочут поезда и как голос в громкоговоритель все время предупреждает: «Будьте осторожны, по первому пути…» или, например: «Внимание! По второму пути…» и совсем редко: «Будьте осторожны: на первый путь прибывает поезд номер…» И так всю ночь. Днем, конечно, тоже голос, но днем я в школе, а мама на работе. Зато всю ночь потом слышны и грохот поездов, и таинственный голос.

Я иногда думаю: как выглядит эта женщина? Которая объявляет о поездах. Молодая или не очень? И какой у нее характер? И есть ли дети? И как она с ними общается? Представляю: приходит домой, и – с порога, по привычке «Будьте внимательны и осторожны! В квартиру прибыла мама номер один!»

Мы с мамой смотрим на поезда по выходным.

Стоим и обсуждаем:

– Ого, какой длинный! Ну да, товарный, товаров много, вот и длиннющий…

– Ух ты, пассажирский! Какой там дядька в окне смешной, видишь, да вон, вон!

Поезда почти никогда не останавливаются на нашей станции, проезжают мимо. Редко-редко бывает, что остановятся, да и то на одну-две минуты. Это называется «техническая остановка». И люди тут редко выходят из поезда: боятся, что он без них уедет.

Иногда выскочит какой-нибудь дяденька, постоит, подрожит, если зима, или понежится на солнце, если лето, сплюнет зачем-то – и опять в вагон.

Или мама с детьми. Тоже выйдут, поглазеют с полминуты и скорей обратно.

А однажды я увидел девочку. Она вышла из вагона и стояла смотрела на нас с мамой. А мы смотрели на нее. Особенно я. И мне вдруг стало так грустно-грустно, что через полминуты она вернется в вагон, и поезд уедет, и я никогда больше ее не увижу. И мне вдруг страшно – прямо стянуло все внутри! – захотелось подбежать к ней.

Но что бы я ей сказал? Зачем подбежал бы? Глупо.

И девочка все смотрела на нас, а мы на нее.

У нее были короткие черные волосы, и глаза тоже черные. И вся она была такая красивая, и как будто с другой планеты. Не знаю, как объяснить… Вот как будто живешь-живешь, и всех вокруг знаешь, и тебя все знают, а тут что-то совсем незнакомое, притягивающее и пугающее одновременно. Но больше все-таки притягивающее. И щемит в груди, потому что сейчас уедет, вот сейчас…

И конечно, пока я думал, голос прогудел в микрофон: «Будьте осторожны: от первого пути отходит поезд номер…» И девочка засунула руки в карманы синей куртки (была осень) и стала медленно подниматься в вагон. И даже со спины она была вся такая красивая и изящная.

Поезд тронулся, а я все стоял и смотрел ему вслед, и мама сказала:

– Ты чего застыл? Пойдем, а то я замерзла уже… Пойдем чай пить.

Мы пили чай с шоколадным сыром, и я все думал про девочку в синей куртке. С черными волосами и глазами. И было так грустно, что никогда ее больше не увижу и не найду, даже если бы захотел. Вот говорят: «Сейчас, в век интернета, всех можно найти!» А вот не всех. Как найти мою девочку? Я ни имени ее не знаю, ни фамилии, ни из какого она города ехала, ни в какой… Так что не всех можно найти. Да. Не всех. И это печально.

2

А еще у нас с мамой живет собака. Ее зовут Лайк.

Я гуляю с Лайком, он носится, лает на поезда… Глупый. Большой, белый и глупый. Я его обожаю. Вот правда – настоящий друг человека! Как ластится, когда после школы прихожу! Прямо – шлеп лапами на грудь! И стоит, язык высунул, и дышит. Радуется, значит.

Мне вообще редко кто радуется. Ну, мама, конечно. Но она ведь и должна мне радоваться. Она же мама. Хотя мамы разные бывают, это да… Вот у Вити Свешникова мама все время на него кричит. И все время им недовольна. То что поздно из школы пришел, то – что рано. То двойку получит, то еще чего… Прямо не угодишь ей. Витя однажды мне сказал по секрету:

– Я из дома решил уйти.

– Куда? – спрашиваю.

– К отцу.

– Так ты говорил, он далеко живет…

– Ну и что? Я уеду, не могу я с ней больше. Чего она орет и орет? Тем более живем прямо у станции. Сел в поезд да поехал…

– Да у нас же и поезда почти никогда не останавливаются!

– Ну и что? А я приду на станцию, вещи соберу и приду, сяду и буду сидеть. И ждать, когда хоть какой-нибудь поезд остановится. И сразу в него запрыгну тогда и уеду к отцу.

– А билет на какие деньги купишь? – спрашиваю.

Витя хмурится недовольно:

– Найду где-нибудь. Буду вон картошку пассажирам продавать. Бабки продают, а я чем хуже?

– У бабок, говорят, своя мафия тут. Они чужака не пустят продавать.

– Ладно! – снова хмурится Витя. – Тогда буду на гитаре песни петь, пассажиры мне накидают денег, и уеду.

– Песни петь тоже так просто не пустят, – говорю. – Там тоже своя мафия.

– Да что ж такое! – злится Витя. – Везде мафия! Ты-то откуда знаешь?

– Мама говорила.

– Мама… – вздыхает Витя. – Твоя хоть разговаривает с тобой, а моя только и знает, что орать. Особенно вот это: «Родила на свою голову!» Как будто я просил меня рожать. Да если б я знал, что она такая, я бы в жизни у нее не родился. Родился бы только у отца. Он добрый.

– А откуда ты знаешь, что добрый? Ты ж его никогда не видел.

– Ну, мама про него всегда плохо говорит, я и думаю: значит, хороший человек. Если она на кого ругается – значит, точно хороший. Я это опытным путем уже выяснил… Да и на фотках он очень добрый. Такое лицо прямо… как это сказать… светлое.

– Ну смотри сам, – говорю. – Но школу-то надо окончить!

– У отца окончу.

– А как ты его найдешь вообще? Ты же адреса не знаешь.

– Я в интернете давно уже отца нашел. Вчера решился написать наконец. Как ответит, адрес скажет – сразу и поеду! А мать пусть одна тут, раз я ее только раздражаю…

Жалко Витю Свешникова. У меня вот папа умер, я еще маленький совсем был, и не помню его, но мама всегда про него только хорошее рассказывает. И даже плачет иногда о нем, по праздникам особенно. Особенно когда день рожденья у меня.

– Эх, папа бы тобой сейчас так гордился…

А чего мной гордиться? Не понимаю, если честно. Я так себе человек. И учусь неважно, и необщительный: один друг у меня, Витя Свешников, и то он скоро к отцу уедет…

В школе почти ни с кем не разговариваю… Только дома – с мамой и с Лайком.

Вот сейчас гуляю с ним, смотрю на пролетающие туда-сюда поезда, слушаю голос из громкоговорителя и думаю… Думаю, что все-таки повезло мне. Хоть папа и умер, зато мама добрая, не то что у Вити. И живем мы хоть и небогато, но все-таки неплохо. Дружно.

И Лайк у меня есть. Такая добрая собака, просто ужас. Как начнет лицо лизать, так потом час от слюней отмываешься… И на папу я тоже смотрю на фото, он такой добрый и улыбается, и мама такая счастливая. А теперь она часто грустная. Что зарплату все урезают, а начальство все лютует. Мама в магазине работает, у станции, товароведом. Сейчас с товарами проблемы, и очень тяжело ими ведать стало… А начальству все равно. Орет и требует ведать, и сразу грозится уволить в случае чего… Если недостача там и прочее…

Мама нервничает, болеет, сердце у нее… И еще расстраивается, что я неважно учусь, и поэтому непонятно, куда меня после школы девать. С моими, мягко говоря, небольшими способностями к точным наукам. Да и к неточным, если честно, тоже… Эх.

Но сейчас вечер, и красиво, и на станции горят фонари на столбах, и белая луна в черном небе такая большая и круглая, Лайк на нее лает, думает, наверное, что это булка… Вот же глупый пес!

Я гуляю с Лайком, смотрю на поезда и как светятся в них окна. Промелькивают с грохотом мимо – и горят. А в окнах – люди, разные, молодые и не очень, добрые и злые, умные и нет, столько людей, и все куда-то едут… И девочка, та, что вышла тогда в синей куртке на перрон постоять и посмотреть на нас с мамой… Посмотреть без всякого интереса, наверное… Просто, наверное, смотрела и думала: вот и тут живут какие-то люди. Надо же. Как они тут вообще живут, в такой глуши? Никаких развлечений, наверное, никаких вообще радостей жизни. Так, утро-вечер-день-ночь… Грохот поездов под окнами, и всё.

Но почему? У нас тоже жить можно! Когда мама есть, и Лайк, и когда вот такая девочка на полминуты появляется – можно потом долго-долго про нее думать…

В общем, я решил ее нарисовать. Просто для себя. Я понял, что должен как-то ее увековечить. Иначе меня просто разорвет. Стихи писать – как-то глупо, да и не умею… Я, правда, и рисовать совершенно не умею. Вот просто абсолютно! И удивляюсь, как это у других получается. Витя Свешников, кстати, неплохо рисует. Но он все больше монстров… Да и вообще, как-то неловко к нему обращаться с просьбой, чтобы он мне незнакомую девочку помог нарисовать. Да и до девочек ли ему? Человек не сегодня завтра из дома сбежит к черту на кулички…

Решил нарисовать сам.

Привел Лайка домой, он лег на коврик, белую голову на лапы положил… Отдыхает. Типа устал. Было бы от чего! Весь день то спит, то носится…

Я взял альбом, ручку и стал аккуратно рисовать голову той девочки, ну, точнее – лицо. Оно все стояло у меня перед глазами, и мне даже казалось, что выходит чуть-чуть похоже…

Но тут пришла с работы мама, посмотрела на мой рисунок и спрашивает:

– Сыночек, ты арбуз рисуешь? Проголодался, бедный? Ничего, будут в августе арбузы…

Тьфу ты! Ну какой арбуз?! Меня аж скривило от возмущения. Где арбуз, а где моя прекрасная незнакомка? Совсем два разных предмета!

Мама ушла на кухню, а я стал смотреть на свой рисунок. Смотрел-смотрел – и понял: действительно арбуз какой-то. Только с глазами. Ну почему я такой ни к чему не способный?

3

А потом начались каникулы. И к маме приехала в гости тетя Женя. Они с ней вместе в школе учились. Только тетя Женя замуж удачно вышла и в Москву уехала. Мама, конечно, тоже удачно вышла замуж, просто папа умер рано… А так, может, мы тоже сейчас в Москве были бы. Мама говорит, папу собирались повышать и в Москву переводить… Но к сожалению, не успели…

А у тети Жени муж какой-то большой начальник. Мы с мамой все время забываем какой. Но всегда перед приездом тети Жени мы, пока с мамой убираемся, пылесосим там и пыль вытираем – она говорит:

– Сейчас приедет Женька, опять своим мужем хвастаться будет.

И я, когда совсем мелкий был и первый раз она к нам приехала, так и встретил ее:

– Здрасте, тетя Женя! Вы приехали мужем хвастаться?

Мама меня потом чуть не убила.

Но тетя Женя все поняла и не обиделась. Все-таки они с мамой подруги. Так и сказала:

– Да ладно, Верочка, все хорошо. Мне действительно есть чем хвастаться так-то…

И мама вроде улыбнулась на это, но я видел, что ей грустно. Ну да, ей-то нечем хвастаться. Муж умер… Какая-то, в общем, тетя Женя немножко или бестактная, или неумная. Но подруга есть подруга. Не выгонишь (как мне потом мама сказала, когда тетя Женя ушла).

Но ко мне тетя Женя относится хорошо. Всякие вкусности дарит. И по голове гладит. Я, конечно, не сильно люблю, когда гладят, что я, кот, что ли… Но тетя Женя как-то по-особенному это делает. Как-то так очень приятно. Немного ногти так запускает в голову, чуть-чуть, и ногтями царапает… Прямо так приятно, ужас! Я ее, когда в первый раз еще приехала, спросил:

– Тетя Женя, ты что, массажница?

Она удивилась:

– Кто?

– Ну, массажница… Или как это… массажерка…

Тетя Женя как давай хохотать!

А потом говорит:

– Правильно надо говорить: массажистка.

– Ну да, – говорю. – Ты массажистка?

– Нет. – Тетя Женя улыбается. – Я – училка, представляешь?

В общем, да, она оказалась учительницей. Потому и приезжала в гости обычно во время каникул. Весной, например. Ну и на Новый год почему-то. Хотя Новый год вроде семейный праздник… Но тетя Женя говорит: муж сам ее к нам отправляет. Мол, раз мама ее лучшая подруга и раз такая традиция, что с детства они вместе Новый год встречали, – пусть так и будет. Тем более муж и в Новый год работает без продыха, и не до отмечаний ему… Так и повелось: отпразднует тетя Женя у нас, поживет недельку, а потом – обратно в Москву, и там уж с мужем да с сыном старый Новый год встречают вместе.

На Новый год они с мамой сидели до полуночи, потом слушали бой курантов по телику, а потом дальше сидели, чуть не до утра. Меня отправляли спать, а сами болтали громко, так, что не уснуть при всем желании. Да еще и салюты за окном бабахали…

А болтали они про то, как учились в школе. Воспоминания там всякие…

Тетя Женя, например, говорила:

– Эх, Верочка, ты же первой красавицей у нас была!

– Вот именно: была… – вздыхала мама.

– Ну, я – образно! – уточняла тетя Женя. – Ты и сейчас красавица. Просто за тобой все бегали же. Даже Чесноков.

– Да за Чесноковым сами все бегали, зачем бы я ему… – неуверенно возражала мама, но по голосу чувствовалось, что ей лестно, что – даже Чесноков.

– Я тебе в последнем классе уже даже завидовала, если честно, – признавалась тетя Женя. – Думала: поссорюсь с тобой специально из-за чего-нибудь, лишь бы больше не дружить!

– Ну, в итоге – видишь, как тебе повезло. А мне… – снова вздыхала мама.

– Это да! – радостно соглашалась тетя Женя, и тут же испуганно уточняла: – Ну, я – образно! А так-то, конечно, ты заслуживаешь счастья, и оно обязательно еще будет, вот поверь!

Мама в ответ молчала.

Потом всхлипывала.

Потом тетя Женя скороговоркой ее утешала:

– Верка, да ладно тебе, да что ты, да ладно, ну, ей-богу, Новый год, а мы тут реветь, что ли, будем… Да гори оно все! Давай – нашу…

Дальше, под грохот салютов за окном, мама с тетей Женей нестройным дуэтом начинали петь:

Наша славная шко-о-ола,Наша тридцать втора-а-я!Мы сего-одня ухо-о-дим,Навсегда покида-аяЭти классы и партыИ родных педагогов…Наша тридцать втора-ая,Как дала ты нам мно-ого!Мы одна-ажды верне-емся…

Тут мама начинала плакать прямо навзрыд. И тетя Женя тоже. И так они плакали довольно долго, а я не спал у себя в комнате, слушал салюты и их плач, и мне было очень жалко маму. Ну и тетю Женю тоже немного жалко, ладно уж. Тем более, отплакав, тетя Женя однажды сказала:

– Вот вы на меня злитесь, что хвастаюсь мужем. А я, может, и хвастаюсь, только чтобы не заплакать. Потому что на самом деле… на самом деле… Эх!

И из этого «эх!» стало понятно, что не все так хорошо у тети Жени с мужем. Да и вообще, раз он начальник, тем более крупный, разве он может быть хорошим? Мне вот кажется, все начальники плохие. Потому что хороший человек не будет стремиться другими командовать…

В общем, ладно, пусть и дальше приезжает тетя Женя, думал я тогда, в тот Новый год. Когда они там с мамой все пели и плакали… Пусть приезжает. Лишь бы гладила.

И вот в эти каникулы тетя Женя опять приехала. Приехала – легла сразу на диван у нас в комнате и говорит:

– Верочка… Наконец-то я могу полежать… Без шума, без школы… Как же меня все достало… И Леха совсем от рук отбился… Ох.

Леха – это ее сын. Она нам всегда и его фотки показывает, когда хвастается. А теперь, получается, от рук он отбился. Это печально.

Тетя Женя лежала, закрыв глаза, а я все думал, как так подползти к тете Жене, чтобы она меня погладила ногтями. Но было неловко. Во-первых, она вон какая уставшая приехала, а во-вторых – что-то я как-то вырос за этот год. Как-то уже неудобно ластиться… Что я, Лайк, что ли? Вот ему все равно, что он – здоровенная немолодая псина. Всегда готов лицо тебе обслюнявить. Но я-то не собака. Но очень хочется. Как быть?

И, пока я раздумывал над этой проблемой, тетя Женя открыла глаза и крикнула маме на кухню:

– Вер, а Вер!

– Да-да? – откликнулась мама.

– Ох, нет сил орать. В школе наоралась… Давай, придешь в комнату, скажу… – слабо ответила тетя Женя и снова закрыла глаза.

И, когда мама вернулась в комнату, тетя Женя ей сказала. Что предлагает забрать меня на каникулы. К себе пожить. А что? Квартира большая, плюс «пусть мальчик Москву посмотрит, а заодно ты отдохнешь от него».

– Да я от него не устала… – неуверенно сказала мама.

– Ну, я – образно… – отозвалась тетя Женя.

Эх. Мама у меня добрая, но я-то знаю, что устала. Не то чтобы прямо только от меня, а вообще от жизни. И сердце слабое же… Ей все время отдыхать необходимо. А какой тут отдых? Дом, работа, я…

Но мне совсем не хотелось никуда ехать. Да еще к тете Жене. К какому-то Леше… Тем более я с людьми очень плохо общий язык нахожу… И к мужу ее опять же… Зачем мне это все? А тете Жене-то это зачем?

Мама так ее и спросила:

– Да зачем он тебе там, Жень?

– Так я ж говорю: Москву посмотрит. Он же не был ни разу?

– Нет…

– Тем более! Заодно с Лешкой моим подружится – может, как-то положительно на него повлияет. Вот он у тебя какой положительный.

Чего это я положительный? Нет, ну не отрицательный, конечно… Но и не прям положительный! Положительный – это когда учишься хорошо, когда весь такой из себя культурный… Я разве что тихий. Потому что стеснительный и необщительный. Если быть стеснительным – это значит быть положительным, тогда еще ладно…

Но Леха этот ее… Ну что я с ним буду делать? Мне нужен друг такой же тихий, как я. Вот Витя Свешников, например. А Леха этот, раз от рук отбился, – небось, шумный. Тем более – москвич! Будет на меня свысока еще глядеть… Оно мне надо?

И я все ждал, когда они наконец спросят мое мнение, но меня как будто бы не было в комнате. Прямо не замечали – и всё! Я тогда стал делать вид, что мне тоже до их разговора никакого дела нет, и вообще я занят, а они ко мне с ерундой лезут.

И стал перебирать свои тетради с очень деловым видом, перекладывать разные листки туда-сюда… И вдруг увидел свой рисунок той девочки, которая тогда на перроне стояла. Увидел – и застыл. Вообще обо всем забыл. Так резко прямо толкнулось в сердце воспоминание…

Держал рисунок, смотрел и молчал как дурак.

А тетя Женя увидела рисунок и говорит:

– Видишь, Вера, он у тебя еще и художник. Какого симпатичного Колобка нарисовал!

Час от часу не легче! То арбуз, то Колобок! Да совсем ведь не похоже! Вроде умные женщины, а совсем не разбираются в живописи! В общем, я обиделся на тетю Женю и решил, что точно никуда не поеду.

А потом, поздно вечером, когда тетя Женя спала, мы с мамой поговорили.

– Надо бы тебе съездить все-таки.

– Да зачем? Я с тобой хочу!

– Понимаешь, это – Москва… Впечатления… Я работаю, отпуск еще бог знает когда, что ты будешь все каникулы один торчать.

– Я не один, я с Лайком буду!

– А Лайк – уж такая компания! – усмехнулась мама. – Тебе люди нужны. Человеческие отношения. А то так и будешь всю жизнь один. Надо как-то учиться коммуницировать, правильно Женя говорит. Все-таки она хороший учитель.

– Я коцу… комцу… коцму… коммуницирую! – говорю. – Вот, с Витей Свешниковым, например.

– Не нравится мне твой Витя, – призналась мама. – Вечно мрачный какой-то. Молчит. Не знаешь, что у него на уме.

– Я знаю! – выпалил я, и осекся: это же тайна! Никому нельзя рассказывать, что Витя скоро сбежит из дома!

– Ну что ты знаешь… – грустно улыбнулась мама.

Уф. Слава богу, не приняла мои слова всерьез. Обычно обидно, когда твои слова всерьез не воспринимают, а тут прямо повезло!

– Надо учиться общаться. Тем более – Москва… Надо использовать любую возможность там зацепиться. Надо дружить с Женей. Кто знает, как повернется, – говорила мама тихо. – Раз пригласила – поезжай!

– Правильно, Верочка! Хватит ему в глуши киснуть! – неожиданно раздался с дивана голос тети Жени.

Мы с мамой вздрогнули от неожиданности. Я покосился на диван.

Но тетя Женя продолжала лежать с закрытыми глазами. И довольно мирно посапывать. Во сне, что ли, разговаривает? Вот ведь школа ее довела…

Но мама на всякий случай спросила тихонько:

– Жень, ты не спишь? Мы разбудили тебя? Извини.

– Да сплю я, – не открывая глаз, успокоила нас тетя Женя. – Это учительская привычка. Мозг до конца не отключается никогда. Даже во сне.

Мы с мамой с недоумением продолжали смотреть на тетю Женю.

– Ну, я – образно… – уточнила она, не открывая глаз.

В общем, на следующий день я попрощался с Лайком (он, конечно, при этом деловито обслюнявил мне все лицо до ушей)… Попрощался с мамой, она мне помогла сумку собрать – ничего особенного там, все-таки не на год еду, а только на каникулы… Зубная щетка, паста, одежды немного…

И сам я потихоньку положил в боковой карман сумки, свернув, свой рисунок. Портрет прекрасной незнакомки на перроне. Пусть для кого-то это – арбуз с глазами, для кого-то – Колобок… Главное, я точно знаю: это – она. И мне важно, чтобы она была со мной постоянно и везде. Пусть даже человек совсем не умеет рисовать, зато он умеет чувствовать, думал я. И чувство его – сильнее его неумения! Вот так.

4

Мы сели в машину тети Жени и поехали в Москву. Ее муж-начальник такой богатый, что у него своя машина, а у тети Жени – своя. Круто. Я спросил:

– А сколько ехать?

– А, недолго, – улыбнулась тетя Женя.

Но ехали мы очень долго. И так неблизко было, так еще и пробки постоянные…

И тетя Женя болтала без умолку. Спрашивала меня, хорошо ли учусь («Если помощь нужна, обращайся, не стесняйся, я же учитель все-таки!») и есть ли у меня девочка (я сразу вспомнил девочку на перроне, впрочем, я про нее и не забываю никогда)… И я на все отвечал или «Угу», или «Не-а».

Чаще, конечно, «не-а». Потому что учусь не хорошо, и девочки у меня нет (то есть она есть, но я ее никогда больше не увижу, она – просто мечта, не буду же я о ней тете Жене рассказывать!). И тогда тетя Женя рассказывала про своего сына Леху:

– Целыми днями в своем телефоне! Подружился с соседкой, есть у нас такая девочка, Юлька, и болтает с ней, и болтает… И гулять ходят до ночи. А учебу совсем забросил! Может, ты на него как-то повлияешь?

– Так я тоже плохо учусь, – говорю.

– Но ты хоть серьезный! Ответственный!

Я удивился: почему тетя Женя так решила? Может, потому что я молчаливый? Когда человек молчит – кажется, что он серьезный. А если ему просто нечего сказать? Нет, ну мне-то есть что сказать, просто я стеснительный. Но все равно не сказать, что сильно ответственный… Мне просто пока ни за что особо отвечать не приходилось. Разве что за Лайка. Точнее, за прогулки с ним по утрам, до школы, и по вечерам после школы. Да, я с ним гуляю сам почти всегда. Он такой потешный! И добрый. Мне нравится с ним гулять. Вроде как и делом занят, и думаешь… думаешь… о разном… Смотришь на поезда, летящие туда-сюда, на фонари на станции… Опять же, девочку ту вспоминаешь…

А Лайк бегает, бегает по грязи, и потом грязными лапами – шлеп тебе на грудь! И ты стоишь грязный тоже и злишься на Лайка, хотя недолго: как можно злиться на такого славного пса?

– О чем задумался, детина? – тетя Женя спрашивает.

Вот же приставучая! Нет, гораздо лучше, когда она гладит по голове ногтями. И молчит.

– Ни о чем, – вру я. – А сколько еще ехать?

– Устал, бедненький? – беспокоится тетя Женя.

– Просто вы говорили – недолго, а это было уже давно…

– Ну, я образно, – улыбнулась тетя Женя. – Давно бы уже доехали, если бы не пробки. Вон, опять сейчас встанем.

И мы встали в пробку.

И тетя Женя стала рассказывать мне про Чеснокова. Это, когда она училась с мамой в школе, был у них в классе местный красавец. И все девчонки за ним бегали. А Чесноков бегал только за мамой. Да, мама твоя (рассказывала тетя Женя) такая красивая была, что однажды на Восьмое марта все мальчишки принесли подарки только ей. Ну, это еще в младших классах было. Когда мальчишки не знали, что подарки надо дарить не только тому, кто нравится, а всем. А то скандал будет.

Так и получилось. Был скандал, и девчонки объявили моей маме бойкот. Хотя она была не виновата, что мальчишки только ей подарили цветы и куклу. И вообще она была тихая как мышка. Вот и я в нее, наверное. Тоже тихий и молчаливый.

Да, девчонки объявили моей маме бойкот, и тогда тетя Женя ее пожалела. И потихоньку стала с моей мамой общаться. Так и подружились.

– Я пошла против коллектива! – гордо сказала тетя Женя. – Это было нелегко… Ну, потом бойкот забылся, до старших классов… А в старших Чесноков вырос в такого красавца… И мама твоя ему понравилась.