Ты вернешься!

– Эрин, дочь, ты – будущая прима стаи Курта. Тебе известно, что своего положения наша стая добилась очень непросто и немалой кровью. Своей, но куда как больше чужой. Кровью тех, кто нам противостоял. Это самое главное, что все остальные хранимые Луной поняли о Курта – мы не боимся драться, мы готовы сражаться в любой момент, и мы всегда добиваемся желаемого, то есть того, что противник должен быть уничтожен под корень. Нельзя посягнуть на одного из нас или на принадлежащее Курта и не расплатиться жестоко. Нельзя нанести нам оскорбление, подобное вчерашнему, попытаться откусить руку, протянутую для союза, и остаться безнаказанными. И ты, как будущая прима, должна понимать это, как никто другой, и следовать этим правилам, чтобы Курта процветали и дальше.

– Отец, я это понимаю. Но уверена, что Рахам в курсе о правилах Курта, мы ведь десятилетиями соседствуем и враждуем. Да все хранимые Луной в курсе, что связываться с нами – безумие. Вот поэтому и не могу понять, как они могли бы решиться на такое. Возможно нам стоит разобраться, выяснить в чем…

– Нет! – грохнул голос отца, и его ментальная мощь врезалась в меня, ударив в грудь и голову как огромные камни. – Мы не будем ни в чем разбираться и медлить, позволяя разойтись слухам, что Курта слабаки, не пустившие кровь в ответ на плевок в лицо! Мы никогда не делали этого раньше и не станем впредь! Разбираться и вести пустые выяснения – удел слабых, не обладающих силой и властью карать. Я сказал, что к следующему утру Рахам должны исчезнуть, и менять своего решения не намерен. Я и так достаточно их терпел, лишь только потому, что тебе нужна была пара, Эрин. Юный Рахам тебе не ровня, и, взяв его в пару, ты без труда подчинила его себе, а через него и всю их стаю без лишних сражений. Это был их шанс уцелеть, однако его не оценили, так что пусть пеняют только на себя. Мы избавимся от них, и все на этом. А ты еще очень молода, и мы найдем подходящего носителя крови в другой стае, просто нужно будет подождать.

– Я не смею возражать, прим Эдгар, но как своего отца могу ли попросить?

– Всегда, – кивнул отец, смягчаясь и подходя наконец ко мне. Всмотрелся в лицо, давая увидеть краткий проблеск пережитого за меня страха.

– Я хотела бы пойти в бой с сарга…

– Это исключено, Эрин. Думаешь я не чую насколько ты сейчас слаба? Твои раны должны были быть чудовищными, практически смертельными, чтобы столько твоих сил ушло на восстановление. В бою ты сейчас будешь слабее человеческого ребенка. Это опасно для тебя, и совершенно недопустимо, чтобы сарги это заметили и запомнили. Примы никому не показывают своей слабости, дочь.

– Я знаю. Но тогда хотя бы позволь просить тебя не устраивать для Рахам тотальную бойню. Позвольте их детям и женщинам, что не рискнут встать против нас, уйти.

– Эрин, женщины нашего племени злопамятны, а уж те, кто теряет пару – тем более, а детям свойственно вырастать и тоже превращаться в бойцов, ведомых ненавистью и жаждой мести, – раздраженно нахмурился родитель.

– И все же, отец, – решилась-таки я настаивать, хоть сил сопротивляться льющейся бесконтрольно из-за раздражения доминирующей мощи отца становилось все меньше. Он прав – мне нужны отдых и пища, а еще и секс со здоровым, готовым отдать энергию и достойным доверия в состоянии уязвимости партнером, чтобы исцелиться после ран изнутри. Обращение ради выживания в таких вот случаях это как брать у своей же сущности силы взаймы, чтобы спастись прямо сейчас, в момент крайней опасности, и никак не обойтись без тяжелейшего отката, и мой уже совсем близок. – Ведь есть шанс, что нас стравили. Меня смущают эти наемники люди. И то, что в нападении на меня нет логики и выгоды для Рахам. Оставь жизнь их женщинам и детям, ведь есть вероятность, что их стая невиновна.

– Эрин! Мы оборотни, драться и убивать всех конкурентов, отбирая все – в нашей природе. И повод в виде какой-то там установленной виновности нам без надобности, мы не люди. А что касается людей-бойцов – ты абсолютно уверена, что это не были свежеобращенные ублюдки?

Я напрягла память, пытаясь воспроизвести всю картину нападения до мелочей. От одежды и даже крови нападавших несло какими-то специями, пряностями, как если бы они не только обработали ими свои тряпки, но и питались пищей в последнее время щедро или приправленной. Явно чтобы отбить начисто нюх любому хранимому Луной, не позволяя выделить и запомнить, а после узнать личный запах каждого. Опять же подтверждение, что им знакома наша природа. Двигались они очень быстро, явно отлично тренированны, но с полной достоверностью утверждать была ли их скорость за гранью человеческих возможностей я бы не стала. Хотя бы потому, что прежде мне никогда не случалось драться с людьми в принципе. Это просто невозможно для будущей примы Курта, у людей ни шанса приблизиться, не то что вступить в конфликт.

– Нет, полной уверенности у меня нет, – признала я. – Но целая команда свежеобращенных… мне кажется такого не утаишь, мы бы прознали, что Рахам затевают нечто такое.

Мало того, что далеко не все люди его переживают, так еще довольно большой их процент становиться потом одержим кровожадностью, впадая в голодное неистовство в полнолуние, начиная видеть охотничий трофей в других людях. Лишь немногие после полного процесса способны сохранять адекватность и стать хорошими рабами для хранимых Луной. Прежде к такому относились проще, но сейчас обращение людей было практически под запретом, ведь проблем от этого куда как больше, чем выгоды. У Курта вообще не было обращенных, отец их на дух не переносил.

– Эрин, все это ничего не меняющая ерунда. Что мешало Рахам набрать человеческих детей и растить вот такую ударную группу и даже возможно не одну, для нападения на нас и другие стаи? Слабые всегда пытаются взять верх хитростью. А логика… Ты мой единственный потомок, Эрин. Убей тебя, и Курта лишаются будущего.

Ясно уже, что никакие мои доводы отцом не будут приняты, судьбу Рахам он решил, и мне даже почудилась, что он рад тому, что все обернулось именно так. Эдгар Курта – Эдгар Жестокий, всегда предпочитал силовое разрешение любых вопросов. Он не вел ни с кем споров, он их пресекал сразу путем нападения и уничтожения оппонента. И уже очень много десятилетий таковых у него не наблюдалось.

– Не преувеличивай, отец, – я больше не стала возражать, признавая полную бесполезность попыток повлиять на однозначно принятое решение. Смысл жалеть врагов? Будь те же Рахам на нашем месте и никого щадить бы точно не стали. – Ты очень силен и ничто не помешало бы тебе найти новую приму в пару и произвести на свет еще потомков.

– Эрин… – жесткость из отцовского голоса пропала, и мое имя он произнес как-то… с трепетом что ли. – Ты не понимаешь. Никакая другая прима на всем свете не сможет повторить или заменить твою мать. Ни один другой потомок не будет тобой, моя Эрин. Убивший тебя отобрал бы у меня последний еще живой кусок души и сердца, дочь.

– Отец… – мое горло стиснуло, и я взглянула в отцовские глаза, смаргивая влагу в своих. Но краткий момент его открытости закончился, и родитель оборвал наш визуальный контакт.

– Ты – будущее Курта, запомни это, Эрин, и живи каждый день с осознанием этого, – сухо произнес прим стаи Курта. – Ступай в свое бунгало и не выходи на глаза членам стаи, пока не восстановишь свои силы полностью. А я обещаю подумать над твоей просьбой насчет Рахам, но очень надеюсь, что впредь не услышу такого от моей дочери и наследницы. Щадить – это оставлять врагов за спиной, давая им шанс напасть исподтишка.

Спорить я не имела права, да и смысла не было. Решения, принятые примом, не обсуждаются и тем более не оспариваются. Особенно те, что действительно основываются на древнейших наших законах выживания. Так что покинула отцовский кабинет и дом, отправившись к себе.

Глава 5

Наши дни

– Как давно вернулась Эрин? – процедил я сквозь зубы, глядя на троицу чистокровных уродов, брошенных на пол к моим ногам, словно куски жалкого дерьма, коими они и являлись по моему мнению.

Изрядно потрепанные, обнаженные, в широких серебряных ошейниках, препятствующих их обращению для исцеления, они, скрючившись, валялись на каменном полу моего подвала, пачкая его своей кровью. Тридцать саргов Курта попытались совершить победоносную вылазку возмездия на нашу территорию и наверняка надеясь освободить кого-то из уже пленненных нами своих, но мы-то были готовы к такому. Правда, захватить живьем удалось только этих троих, остальные предпочли погибнуть в драке. Но я не тот, кто станет сожалеть о них.

– Для тебя она прима, и никак иначе, ублюдок, – извернувшись, один из пленников зыркнул презрительно мне в лицо одним глазом на опухшем и окровавленном лице, второй-то у него заплыл полностью. – И не твое ублюдочное дело когда и куда она передвигается.

Я всмотрелся в него внимательней, не стесняясь придавить ментально, но сученыш и не подумал отвести прямой взгляд, хоть его и затрясло слегка от усилий, тогда как двое других скрутились и тихо заскулили. Лет по тридцать, юнцы еще совсем, учитывая скорость развития и срок жизни хранимых Луной, и бойцы, учитывая это, еще не очень, вот и попались. Странно даже, что Георг отправил их против нас, обычно Курта предпочитают хорошенько натаскать своих щенков, прежде чем позволить встать в строй действующих саргов.

– Малыш, ты даже не представляешь насколько это моё дело. Когда-то ваша драгоценная прима ой как любила подвигаться, объезжая меня.

– Ты лжешь! Как смеешь ты… – не смотря на свое состояние, мальчишка взвился с пола и бросился на меня, попытавшись вцепиться в глотку даже в человеческом обличии. Надо же, а он быстрый. Очень.

Никаких кандалов, кроме ошейников против оборота на пленниках не было, какой в этом смысл, если я легко справлюсь с каждым и тремя разом, даже будь они в хорошей форме. И еще это способ унизить чистокровных заносчивых засранцев, продемонстрировав, что тут никто их всерьез не воспринимает.

Я легко перехватил атаковавшего мальчишку, запустил частичную трансформацию, меняя только руку в когтистую конечность, и сжал его горло, поднимая над полом. Он забился, пытаясь достать меня ногами и разодрать толстую шкуру на удерживающей его руке ногтями, вытаращившись не только от удушья, но и от изумления.

– Да, щенок, ваши разведданные не лгут – я и мои лучшие бойцы способны к частичной мгновенной трансформации по собственному желанию, в отличии от большинства вас, чистокровных кусков дерьма, – ухмыльнувшись, отшвырнул парня к стене, он гулко врезался в нее, упал, но тут же снова встал, хоть и шатаясь, упрямо попер на меня снова.

Хм, надо же какой упертый. И зыркает так… бешено, отчаянно, дерзко до безумия, а у меня при этом чем дальше, тем мощнее внутри не агрессия вызревает, а торжество неясное растет. Как будто это его упрямство – повод для моей гордости. Может получиться его к нам переманить? Хотя… нет, это же чистокровный выкормыш Курта, для него такие, как я и мои бойцы и соратники, не ровня, и это мягко выражаясь.

Позволил мальчишке практически врезаться мне в солнечное сплетение упрямой башкой, пытаясь сбить с ног, в последний миг сместился и, схватив его за длинные светлые патлы, рванул, открывая для себя его горло. Поддаваясь абсолютно необъяснимому импульсу наклонился и прижался носом к участку чистой, не окровавленной кожи, вдохнул запах. И уловил в нем те самые, присущие только ей, Эрин отзвуки, отчего опять внутри все всколыхнулось и разбушевалось штормовым океаном, а снаружи всего как заморозило. И этого мгновения было достаточно для того, чтобы юнец опомнился и врезал мне в лицо кулаком, заставив отпустить. Боли я не ощутил – ее смыло потоком лютой ярости от осознание – от этого чистокровного пахнет Эрин. Запах въелся буквально в его кожу, что говорит о близости, причем не краткой и однократной, нет. Метнувшись вперед, я ударил его в грудь, наверняка сломав парочку ребер, сбил с ног, уронив лицом в пол, прыгнул на спину наваливаясь и заставляя заорать от боли, снова сгреб и натянул светлые патлы, едва сдерживаясь от потребности вырвать из шеи зубами кусок вместе с бешено пульсирующей там артерией и залив тут все его кровью.

– Ну надо же, а красотка Эрин теперь предпочитает мясцо помоложе, да, малыш? – зарычал я ему в ухо. – Приму свою потрахиваешь, оттого и борзый такой, а?

– Заткнись, тварь ублюдочная! – захрипел и забился, невзирая на боль, подо мной мальчишка. – Не смей ее даже касаться языком свои поганым!

– О, ну надо же, ты у нас смелый такой потому что по жизни отважный или в нее настолько влюблен, а, малыш? Разве не в курсе, что вы, фаворитики для примов ваших не больше, чем временная секс-игрушка? Вас пользуют по мере необходимости, а как надоест – меняют.

– Пошел ты! Ничего не знаешь, дворняга паскудная!

– Чего же это я не знаю, а? Думаешь значение имеешь для вашей сучки Эрин? – желание пустить ему кровь становилось все невыносимее, а беспощадно вгрызающиеся нотки аромата вероломной гадины, исходящие от кожи мелкого гаденыша усиливали его настолько, что клыки поперли сами собой. Никогда и никто, кроме меня не имел право носить на себе ее аромат, никто и никогда! – Уверен, что ты так хорошо ее трахаешь, что она хоть всплакнет по тебе? Ошибаешься, жалкий ты сученок, она просто приблизит к себе другого трахаря, а твоего лица и не вспомнит через считанные дни. Но не переживай, я о тебе ей напомню, принесу на порог твой труп и посмотрю, проронит она хоть одну слезинку.

Любовник женщины, сожравшей мое сердце, отчаянно и молча бился подо мной, но силы не равны, и клыки уже прорвали его кожу.

– Нет, Дикий! Не тронь его! – закричал один из пленников, в то время как второй зашипел на него змеей. – Он не фаворит примы. Ее сын!

Его вопль прорвался сквозь почти сплошную багровую пелену перед моими глазами, и от мальчишки меня будто пинком великана отбросило. Очутившись на ногах, я тряхнул башкой и тут же на полу между двумя пленниками закипела ожесточенная схватка. Прежде чем я решил вмешаться, тот, что оглушил меня своей информацией, оказался под вторым юным саргом и схлопатал просто чудовищный удар лбом в переносицу. И еще, и еще, захрустели кости, хрип, бульканье. Я отшвырнул нападавшего к стене и кинулся снять с раненного ошейник, пусть еще поживет и расскажет мне кое-что. Мои пальцы скользили по крови, юнец бился в конвульсиях, мешая мне нажать нужные руны на замке, и когда ошейник наконец разомкнулся, сил на спасительный оборот у него уже не осталось.

– Чистокровные мрази, вы ведь даже своих не щадите, только бы угодить своим проклятым примам, да? – презрительно сплюнул я, столкнувшись с самодовольным взглядом убийцы. – Что, предпочел бы, чтобы я убил это отродье Эрин, нежели бы смог использовать против нее?

– Любой из Курта предпочел бы это, – огрызнулся он.

– Ну так почему же сам мальчишке глотку вовремя не вскрыл, а? Все равно ведь тебе теперь не жить. Что, принципиально чтобы я это сделал? Или просто кишка тонка, и сыночка примы не подюжишь даже раненого? – но теперь боец прикусил язык и только жег меня презрительным взглядом.

– Дрон! – крикнул, и дверь в подвал сразу распахнулась. – Телефон мой дай.

Старшой команды, изловившей этих трех птах чистокровных, вышел и сразу же вернулся, подал мне гаджет, пока я стоял и смотрел на сына Эрин. Он откатился к стене и попытался встать, но с глухим стоном рухнул обратно. Я его видимо серьезно помял, как бы тоже не сдох.

– Эй, золотой ребенок глянь-ка на меня! – позвал я насмешливо, и только он вскинул голову, чтобы отгавкнуться, сфотографировал и отдал распоряжения Дрону. – Блондинчика этого отсюда забирайте, в отдельную камеру сажайте. Ошейник снимите, пусть оклемается и не мните сильно больше, только если борзеть станет. Дайте воды помыться и пожрать, чтобы быстрее восстанавливался. Он у нас вероятно крайне ценный пленник, если, конечно, его бессердечная мамаша не срать хотела и на собственное отродье так же, как на любовников.

Кто его отец? Кто тот удачливый скот, которому досталось то, о чем я когда-то грезил? Он все еще рядом с ней? Стал той самой тысячу раз клятой ее парой, которой она была обязана обзавестить по их законам? Той самой, что никогда было не стать мне. Или просто стал эпизодом, всего лишь достойным по крови производителем, от которого она решила родить ради продолжения проклятого примовского рода Курта? Есть ли у них еще дети? Как же Эрин согласилась-то сынка своего отпустить в эту дурацкую вылазку-то?

– Сколько тебе лет, щенок?

Это ради того, чтобы зачать его она бросила меня? Очень похоже, исходя из определенного навскидку возраста мальчишки.

– Пошел ты! – прохрипел он и оскалился на Дрона и Влада, что подошли поднять его с пола.

– Из какой стаи твой отец? – спросил, переждав его болезненный вопль от не слишком любезного водружения на ноги.

– Иди на хрен! – упрямо выплюнул гаденыш, и вопреки вопросительному взгляду Дрона, готового отвесить наглецу вразумляющего тумака, я отрицательно качнул головой, снова испытав нечто вроде удовольствия от реакции парня.

– Ты рожден в паре?

– Отвали!

Ладно, сученок изволит гордо геройствовать, да и черт с ним. Разберусь во всем попозже, никуда теперь не денется, пока самому мозгами поворочать надо и предпринять некоторые шаги.

– Давай, сынуля, вали мойся, жри и выздоравливай. Я позже приду, и будут у нас еще разговоры о твоей матери и не только, – велел я мальчишке.

– Да с какой стати я стану говорить с каким-то ублюдочным обращенным! – огрызнулся он. – Прима Эрин мне не мать, обломайся! Делай, что хочешь, Дикий, но о ней я тебе ни слова не расскажу, лучше сдохну!

Первое однозначно вранье, чую это, а вот во втором звучит прямо-таки решимость.

– Посмотрим. Дрон, следите за ним внимательно, буквально глаз не сводите, чтобы сам с собой ничего не сотворил. Он мне нужен живым.

Глава 6

1987

Лора дожидалась меня на крыльце моего бунгало, но не одна.

– Я принесла еду и позвала Гайка, – сообщила она, чуть склонив голову, а крупный мужской силуэт проступил из темноты, обозначивая свое присутствие. – Набрать тебе ванну, Эрин?

– Не нужно. Я обойдусь просто душем. Можешь идти, – ответила ей, глядя на приближающегося мужчину.

Гайк был юсбаш-саргом одной из самых сильных сотен бойцов Курта и даже претендовал в свое время на право стать хилиарх-саргом, и мощи чисто физической в нем для этого могло бы хватить, но в его роду не было ни капли крови примов. Без ментального подчинения управлять сотней опытных бойцов еще можно, но всеми воинами Курта – нет. Так что хилиархом стал Георг (пусть кое-кто и ворчал, что это потому, что он мой друг с детства), а Гайка я уже пару лет как приблизила к себе, оценив его способности неутомимого, опытного и готового делиться при необходимости энергией любовника.

– Могу я войти, Эрин? – спросил Гайк, подходя ко мне вплотную, но не касаясь даже через ткань накидки.

Вот еще и за это я его ценила. Гайк, хоть и был жестким командиром и доминирующим самцом по жизни, никогда не позволял себе забыться со мной и не нарушал границ. Я нахмурилась, внезапно задавшись вопросом, как бы себя он повел, очутись на месте того незнакомца на пустыре. Да, конечно, он бы дрался там со мной и умер, если бы понадобилось для моей защиты, но ни за что не посмел бы ослушаться приказа и уж точно не таскал на руках, не получив на это позволения. Он повел бы себя правильно, как и я. Собрала бы все силы и продолжила удерживать себя в сознании, демонстрируя наличие мощи примы. Уж точно не отключилась запросто, проявив полнейшую уязвимость. Тогда почему с тем незнакомцем вышло так? Как?

Обернувшись, я посмотрела в красивое мужественное лицо Гайка в мягком свете, падающем на него из дверного проема за моей спиной, и вдохнула его запах. От него привычно пахло похотью, Гайк знал, зачем он здесь, а я знала, что могут дать мне его губы, руки и сильное тренированное тело. Удовольствие и энергию, ровно столько, сколько захочу взять. Но я сегодня не хотела. Смотрела на мужчину, своего постоянного любовника, и не ощущала ни малейшего желания ощутить его прикосновения, даже ради скорейшего избавления от боли и немощи. Точнее нечто во мне даже отторгало мысль об этом.

– Не нужно, Гайк, – покачала я головой, продолжая пристально всматриваться в его лицо. – Я лучше высплюсь.

– Хорошо, – кивнул он, и я не уловила от него ни тени сожаления или разочарования.

Если бы я не обладала чутьем моей расы, то могла бы задаться вопросом: а хотел ли меня Гайк на самом деле или же просто быть фаворитом будущей примы выгодно ему ради статуса в стае. Но нюх не обманешь. Он хотел. Вот только вопрос, хотел он больше приму во мне, как в женщине или же женщину в своей приме.

Приняв душ, забралась в постель, постанывая от того, как же все-таки болит и ноет все внутри сейчас, когда держать себя в форме для окружающих уже не нужно, и откат набрал полную силу. Уснула почти мгновенно, только на самой границе дремы вздрогнув от явившегося образа сидящего на корточках и напряженно вглядывающегося в меня незнакомца, ставшего только что свидетелем моего обращения. Может, оставлять его в живых все же было фатальной ошибкой? Да, он помог и спас, но…

Я должна еще раз увидеть его и уже трезво и спокойно оценить насколько он опасен. Насколько может быть болтлив. И решить тогда уж, жить ему или…

Звук тихих шагов пробрался в мой сон, заставив тут же собраться, сесть на постели и распахнуть глаза, одновременно оценивая собственное состояние и степень восстановления сил. Все в порядке, боль осталась лишь отзвуком, скорее уж памятью о себе. В дверях замерла Лора, что как раз внимательно смотрела на меня, но едва столкнувшись со мной взглядами тут же опустила свой.

– Прости, что побеспокоила, Эрин. Просто ты не ела и не покидала дом почти двое суток, и прим Эдгар волновался, как и я.

– Они уже вернулись? – спросила ее, вспомнив о карательном рейде и ощутив снова то самое, липко-тяжелое, что посетило меня от мыслей о полном и, возможно, незаслуженном истреблении соседней стаи.

Мой отец, конечно же, был настоящим хранимым Луной, к тому же, Курта, и для уничтожения врагов и конкурентов ему не нужно причины, вины. Это наша суть – сражаться и захватывать, охотиться и убивать. А со мной в этом плане что-то не так, похоже.

– Да, вернулись.

– У нас большие потери?

– Восемь саргов погибли, и почти тридцать ранены. Прим Эдгар приказал щадить их женщин и детей, поэтому так много, – пояснила без дополнительных вопросов Лора, и в ее голосе, само собой, упрека в отношении моего отца не прозвучало, только удивление и легкое недовольство.

– Кого-нибудь из семьи их примов взяли в плен для допроса?

– Нет, не удалось. Хилиарх Георг с лучшими своими саргами попытался, но эти подлые Рахам предпочли сдохнуть. Ну еще бы, я на их месте тоже предпочла бы смерть в бою, нежели понимание, что из-за моего тупого вероломства уничтожена вся моя стая.

– Не факт, – пробормотала я себе под нос и встала с постели.

– Что, Эрин? – удивленно спросила Лора.

– Ничего. Я в душ, ты принеси мне свежей пищи и доложи отцу, что все со мной в порядке.

– Мне сказать, что ты придешь к нему сегодня?

– Нет, – я взглянула в окно, приближались сумерки. – Утром. У меня пока есть дела, и я уйду из поместья.

– Мне приготовиться к сопровождению?

– Нет.

– Оповестить саргов, чтобы готовились к выходу?

– Не нужно. Я пойду одна, им всем стоит отдохнуть после рейда.

– Но среди них достаточно нераненых…

– Лора, я иду одна!

– Эрин, прости, но разве это разумно?

– Рахам больше нет, остались только Курта. Кого мне опасаться? Людей?

С явной неохотой моя наиба все же подчинилась и возражать больше не посмела, однако я по дороге несколько раз проверила нет ли за мной тайной слежки и хорошенько запутала следы, прежде чем выйти снова на тот самый достопамятный пустырь. И чем ближе я к нему подходила, тем чаще и громче стучал пульс в моих ушах, загрохотав под конец настолько, что пришлось остановиться и тряхнуть головой, возвращая себе способность нормально слышать. Неужели это нападение настолько отразилось на мне, что я и к месту его приблизиться боюсь? Тогда тем более правильно, что иду туда, ведь что это за будущая прима, что готова поджимать хвост лишь от воспоминания о пережитой боли.

Хотя по здравому размышлению страха я не ощущала. И вовсе не само место, где мой нос улавливал противный запах пролившейся пару дней назад крови, притянуло мое внимание. Едва выйдя на пустырь, я нашла взглядом окно, из которого выпрыгнула тем утром, уходя и оставляя неожиданного спасителя живым.

Он был там. Сидел в оконном проеме в ореоле тусклого света внутри помещения и смотрел прямо на меня. Нет, конечно же, человек ни за что не смог бы меня увидеть в сгустившихся сумерках, людское зрение на это не способно. Однако меня прямо тряхнуло, как если бы я наткнулась на его прямой взгляд, как на нечто осязаемое, нацеленное именно на меня.