Как угомонить Фуфлю при помощи собачьей расчёски

Купорос подбегает ко мне и жмётся к ноге. Он не нападает, а скорее прячется. Похоже, его баба Вита пугает сильнее воды.

– Ты, паршивка, чего раскудахталась?! – орёт тем временем Вита. – Вопли – мыслей своих не слышу!

Соседка наседает на меня, заставляя пятиться. И чем она больше кричит, тем с большим экстазом от происходящего трясётся словно налившийся кровью дикобраз у неё на плече. С торчащих во все стороны «иголок» щедро сыплется алая пудра, облаком окутывая голову соседки, и та дышит ею. Раззявленный рот с нагромождением серебристых и золотистых зубов втягивает её между словами, но не выдыхает. Пыль остаётся внутри Виталины Степановы.

– Это хорошо, что тебя, тварь такую, спровадили отседова! – рычит соседка. – А не то б милицию на тебя натравила или вообще зашибла бы на месте!

Монстр у моей ноги сжимается и дрожит. Синяя пыльца с него сыплется мне на ногу и исчезает – впитывается сквозь поры. Чем сильнее орёт старуха, тем интенсивнее колотит Купороса. В меня проникает всё больше его пудры и настроение становится ещё более ужасным. Хочется зареветь, забиться в угол и заплакать, совсем как маленькая обиженная девочка.

Слёзы сами собой выступают у меня на глаза. Хочется дать беспардонной старухе отпор. Как-то оттеснить её, показать, что со мной так нельзя, но я не умею. Не знаю, что говорить. Крикнуть ей: «Ты чё, бабка?!», а дальше что? Ну оскорблю её так, и чем потом орудовать? Как морально подавить?

– Перестаньте, – слетает с моих губ.

Лицо старухи искажает победоносная гримаса. Она делает ещё шаг вперёд, прижимая меня к стене у прохода в кухню.

– Погромче, я плохо слышу! – сквозь зубы требует она.

Поворачивает ко мне ухо. Заставляет меня присесть у стены, нависает.

– Перестаньте, пожалуйста, – повторяю я.

– Разжалобить меня, дрянь, решила? – усмехается Вита. – А меня, старую, кто-то пожалел? У меня давление!

Она так близко, что я слышу шипение твари на её плече. Горстка алой пыльцы падает мне на щёку. Чувствую невыносимое жжение, заставляющее всю передёрнуться.

– С давлением дома сидят! – срывается с моих губ.

Вита отшаркивает в сторону от такой неожиданности. Распрямляюсь и указываю ей на дверь.

– До свидания!

В провалах между шерстяными иглами красного существа проскальзывает серо-голубая тень. На лице старухи читается удивление.

– Тишины хочу, – бросает она и плетётся к двери.

Запираю замок за ней и вижу в отражении её зеркальной поверхности ощетинившегося Купороса. Когда поворачиваюсь к нему, его шерсть разглаживается, а редкие бледно-кирпичные песчинки пудры вокруг него стремительно синеют и приобретают прежний синий вид. Такой перепуганный растрёпыш мне кажется симпатичнее сопровождавшего Виталину. И, судя по всему, во время скандала со старухой это существо было на моей стороне.

В руке всё ещё зажат телефон. Гляжу на экран и вижу две набранные единицы. Остаётся добавить двойку, чтобы вызвать спасателей.

– Ты меня понимаешь? – спрашиваю у существа.

Оно отрывисто кивает, роняя новую пригоршню пыльцы. Та падает на пол, а старая потихоньку становится прозрачной и исчезает.

– Что тебе нужно?

Купорос молчит, пялит сквозь густой мех свои безобидные глазки. Ну естественно, он же неспособен говорить – только воющие звуки издает, чуть более отчётливые, чем французский бульдожик. Вряд ли с таким речевым аппаратом он может отвечать на сложные вопросы.

– Ты мне враг?

Монстрик мотает верхней частью себя, обозначающей голову. Вновь летит пыльца. Весь Купорос представляет собой один большой комок меха, и совершенно непонятно, к чему он крепится и как под ним выглядит его обладатель. У него определённо есть и глаза, и нос, и, судя по всему, рот. Откуда-то же ведь должны идти эти вопли, что он производит?

– Я сошла сума?

Снова отрицание. Ну конечно, будет глюк признаваться, что он лишь видение.

– Кто же ты такой? – спрашиваю я, подходя чуть ближе. – Или такая?

Существо урчит что-то похожее на «у-у-я».

– У-уя? – переспрашиваю.

– У-у-я, – повторяет зверёк.

Неуверенно протягиваю к нему руку. Он дёргается, сжимается. И сам меня боится, бедняжка. Чего хоть я его так испугалась? Совсем и не выглядит он жутким. Пытаюсь дотронуться до создания, понять, каков на ощупь его выглядящий одновременно жёстким и в то же время податливым мех. Однако погладить незваного гостя не удаётся – ладонь точно проваливается сквозь него и касается пола. При этом совершенно не чувствуется ничего вокруг руки. Будто и нет тут никакого синего Купороса.

– Ты же фантом, У-у-я.

Внезапно с кухни доносится склизкий клокот, словно кто-то решил рот прополоскать после чистки зубов. Только горло это какое-то неправильное, точно оно не одно, а куча маленьких вместо него.

– Нет, – бурлят утробным эхом тысячи басистых голосов. – Фуфля.

Слившиеся в один могучий голоса звенят, точно исходят из какого-то замкнутого пространства.

Прячусь от испуга за угол. Синий зверёк пищит и укрывается за меня. Вместе выглядываем на кухню, пытаясь понять, кто ещё неведомый решил меня неожиданно навестить в один из самых неподходящих жизненных периодов. Неужели привычка Вити прятать по углам грязную посуду наконец аукнулась, и в ней завелась разумная жизнь?

Кошусь на Купороса. Может и он сородич говорящего? Да вроде бы нет. Во-первых, подобное лохмышу существо вертится вокруг Виталины. А во-вторых, синий не разговаривает, да и издаёт совсем другие звуки.

– Кто здесь? – спрашиваю. – Выходи!

– Не умею, – бурлит незримый собеседник. – Подойди ты.

– Ага, нашёл дуру! – возражаю я. – Колобка все читали!

– Я – нет, – отвечает неизвестный. – Даже не умею.

Укуси меня кошачья блоха, да где же он? Под столом? За холодильником? Прикрылся шторой? Будто говорит разом вся кухня.

– Я подойду, а ты меня – цоп, хвать, хрумк! – поясняю невидимке.

– И так не умею… – хрипит он в воду, точно тонет.

– Да что ты вообще умеешь, кроме разговоров?! – возмущаюсь я. – Чего хочешь?!

Звонко лопаются пузыри, точно кто-то через трубочку дует в напиток. Звук со стороны окна. Но никого рядом и за ним не вижу. Купорос дёргается от неожиданности.

– Видишь ли, в чём штука, я ничего полезного тебе не умею, – хлюпает нечто. – Но хочу помочь в обмен на твою помощь. Можешь считать это выгодным предложением.

– Деловой какой! – хмыкаю я. – А может мне не нужна никакая помощь.

– Что ж, тогда просто помоги мне выбраться отсюда.

Лохмаш трогает меня за ногу. Он уже не синий – местами сквозь шерстинки просвечивает серо-зелёный. Существо напугано и, касаясь меня, тоже заставляет бояться.

– Откуда? И как ты вообще сюда попал?

– Ты меня принесла, – пузырится ответ.

Что? Рыская взглядом по окну, упираюсь в трёхлитровую банку с комбучей, которую мне принесла на работу мама. Простите, ещё раз, что? Это со мной сейчас вот эта бурда в склянке разговаривает, захлёбываясь сама в себе? Быть не может. Обман. Как бы проверить?

Осматриваюсь в поиске возможности потревожить банку, не заходя на кухню. Вижу лежащие на прихожей ключи с лазерной указкой. На работе она помогает мне ловить сбежавших котов и отвлекать их, если они беспокоятся. А теперь это устройство может послужить во взаимодействии с монстром в банке. Ну или с моей фантазией. До сих пор не понимаю, насколько реально всё то, что происходит вокруг.

Хватаю ключи. Давлю на кнопку и направляю красную точку на комбучу. Гриб внутри в ту же секунду дёргается и ныряет ко дну. Бурлит от боли оттуда сквозь сироп, заставляя его пузыриться. Наружу вырывается вопль боли утопающего.

– Хватит! – молит Гриб.

Купорос кошкой шипит в ответ – это свидетельствует о том, что я не сошла с ума и мне не мерещится говорящий чайный гриб. Ну или хотя бы о том, что одна моя галлюцинация тоже видит другую. Может ли это означать, что в таком случае оба видения – реальны? Знать бы ответ.

– Так это ты такой страшный, Сосиска? – удивляюсь.

Внешность обладателя такого инфернального голоса совсем не совпадает с той, какую можно было ожидать.

– Учти, это только начало, если задумал что-то злое-плохое! – пугаю я. – Попытаешься навредить – сразу спущу в унитаз, как и планировала!

– Немного не то, чего бы мне хотелось, – всплывая, признаётся Комбуча.

Страх исчезает. Уже без опасений захожу на кухню. Заглядываю в банку.

– Чего же ты хочешь? – спрашиваю у Гриба.

– Выпусти меня, – отвечает.

Звук действительно идёт из банки, резонируя о её стеклянные стенки. Его издают миллиарды крохотных пор-отверстий на поверхности гриба.

– Куда же я могу тебя выпустить, Сосиска? – не понимаю я.

И действительно. Ладно бы выпустить рыбку там, ручную крысу или канарейку – каждого есть куда – в пруд, на улицу или в небо. А куда можно выпустить гриб? Это ведь даже не шампиньон с ножкой, чтобы его можно было где-нибудь в подходящем месте прикопать, а просто розоватая медузоподобная слизь, живущая в чайно-сахарном сиропе.

– Слышал, в этом городе имеется водохранилище, верно? – спрашивает Комбуча.

– Ну, вот есть небольшое в центре города, – отвечаю, не понимая, к чему клонит собеседник.

Водохранилище имеет форму почти идеального круга, а городские районы обжимают его со всех сторон. Именно это водохранилище и питает весь город. Воду в него поставляют по какой-то сложной системе подземных коммуникаций.

– Вот в него меня и выпусти, – просит Сосиска.

– Тебя? – удивляюсь. – В водохранилище, из которого пьём? С какой это стати вдруг?

Гриб пускает пузыри со звуком, точно языком передразнивает.

– Знала бы ты, как тесно в банке, – говорит.

– Мне знакома теснота в банке, – шучу в ответ. – Такая же, как и на почте.

– Что оно такое? – интересуется Комбуча.

– Лучше скажи, что ты такое, – настаиваю на своём. – И зачем тебе в водохранилище?

Гриб ныряет, переворачивается и всплывает другим, более бледным боком.

– Видишь ли, в чём штука, я долго в этой склянке не протяну, – жалуется Гриб. – А в большом водоёме простор и разнообразие, там мне будет лучше.

– Никогда не слышала, чтобы чайные грибы по водоёмам косяками ходили, – сомневаюсь я.

– Как будто ты вообще когда-то слышала чайный гриб, – усмехается Комбуча.

Фуфля прыгает мне на штанину и ползёт по одежде вверх. Не сбрасываю её. Видно, ей тоже интересно, с кем это я тут разговариваю. Добравшись до плеча, существо выглядывает из-за него и произносит нечто, прохожее на возглас удивления.

– Вот тебе и ого, Купорос, – улыбаюсь я. – Говорящая Сосиска.

– Я не Сосиска, – не соглашается Комбуча.

– Сосиска-сосиска, это ты себя просто со стороны не видел – как сосисочное колёсико выглядишь. И почему же, говоришь, я тебя сейчас слышу? Не от того ли, что башкой треснулась?

Комбуча снова тонет и переворачивается.

– А может ты треснулась не от того, а для того, – предполагает Гриб. – Чтобы увидеть свою Фуфлю и сделать мир лучше для других, включая меня.

Я кладу ладонь на подоконник рядом с банкой, и Купорос мягко скатывается по ней, как по детской горке. Котом обжимает склянку в кольцо и смотрит вглубь напитка. Преломившееся сквозь жидкость и стекло изображение глаза пушистика выглядит огромным.

– Ты его тоже видишь? – спрашиваю у Комбучи.

– Так и есть. Мы все друг друга видим. А вот вы, люди, недостаточно внимательны для этого. Всё у вас голова не тем занята.

– Кто это все? – интересуюсь. – Есть ещё ч-кто-то?

Смеюсь своей оговорке. Ч-кто-то. Так и буду называть всех этих неведомых.

Медленно погружаясь, Чайный гриб поворачивается на бок и прилипает к стеклу, закрывая отражение Фуфли, отпугивая её.

– Мир вообще не такой, как вам всем кажется, – бурлит сироп. – Видишь листву?

Я гляжу в окно, напротив которого растёт средних размеров дерево, что-то типа вишни, только не плодоносящее. Ветви кренятся под порывом ветра, а листочки трепыхаются, мерцая своими более бледными нижними частями-брюшками.

– Ну? – спрашиваю.

– Радуйся, что не видишь Ветер, – отвечает Комбуча.

– Неужели он настолько страшен?

– Этот? Этот ещё маленький, он совсем не страшный, скорее жалкий, – отвечает Сосиска. – И ты бы никогда не пользовалась этими духами, если бы знала Запахов, которые переносят их аромат.

От слов Чайного гриба мне становится не по себе. По его словам, всё вокруг наполненно незримыми для человека существами, о роли, функциях, или точнее будет сказать, свойствах которых мы даже не задумываемся, считаем, что всё само собой разумеется. А разве не так? Солнце просто светит, а трава растёт…

– Да что там трава с Солнцем, – хлюпает Гриб, – и мысли твои не сами себя думают.

– Так, перестань! – требую у Комбучи. – Слышать не могу!

– А вот насчёт Звуков, – продолжает Напиток. – Хочешь увидеть Звуков?

– Нарываешься, Сосиска! – грожу ему, приподнимая банку за горлышко.

Наступает тишина. Замерев, Гриб покачивается внутри.

– Я пошутил, – наконец говорит он. – Поставь меня на место.

Пошутил он, как же. Мерзкое сосисочное колёсико. Из-за него теперь не могу отделаться от мысли, что кто-то ползает у меня по голове и формирует эту самую мысль вместе со всеми остальными. Раздражённо отряхиваю голову, словно избавляясь от бегающих по волосам невидимых пауков. Откуда мне знать, что из сказанного Грибом – правда, а что – его шуточки.

Так, стоп. Я же ничего не произносила про траву с Солнцем, неужели…

– Ты читаешь мои мысли? – спрашиваю у Гриба.

– Так и есть, как и ты мои, – отвечает он. – У меня же нет рта, откуда мне говорить?

– Дырочки вон…

– Так я ими думаю, а не говорю.

– То есть у нас сейчас телепатия? – уточняю. – После удара головой я могу понимать мысли грибов?

С этими словами открываю холодильник и достаю из него банку консервированных шампиньонов. Трясу.

– Только не этих, – бурлит Комбуча.

– Почему?

– Они же порезаны и засолены, или что вы там с ними сделали?

Ставлю банку на место и возвращаюсь к Комбуче.

– А если бы они были свежие?

– Не думаю, что вы бы поладили, – отвечает Чайный гриб. – Шампиньоны весьма невоспитанные ребята, с ними и правда лучше еду делать, чем разговаривать. Но ты бы всё равно не смогла с ними пообщаться.

– Потому что они говорят на другом языке?

– Они не говорят, а думают, если, конечно, их воинственный сумбур можно назвать мыслями… – Чайный гриб о чём-то задумывается.

– Ви а зе шампиньонс? – спрашиваю я.

Снова хохочу своей остроте.

– Шутка, которую нужно объяснять – не лучше шампиньонов, – подмечает Сосиска.

– Не слишком-то ты их жалуешь. И что же, только чайные грибы нормальные?

– Почему, Лисички – мировые грибочки, да и Белые тоже ничего, занудливы правда немного… Но ты бы не смогла ни с кем из них общаться, потому что твои мысли откалиброваны под частоту моих.

– Хороша калибровка, – хмыкаю я, почёсывая уже начавшую зудеть шишку на голове. – Всем здравствуйте, я – калиброванный кретин, умею говорить с грибами, но только с чайными. Если за деньги – вообще отлично, но могу показать и так… Слушай, а давай подзаработаем? Мне как раз деньги нужны на аренду квартиры. Ты будешь читать мысли прохожих и говорить мне, а я типа угадывать, как Акинатор.

– Только если потом выпустишь меня в водохранилище, – говорит Комбуча. – И сама будешь их калибровать.

Калибровать людей ударами по голове я не готова. Пропащая идея. Хоть шерсти клок с разумного чайного гриба взять. И как же мне его использовать? Чем он сможет мне помочь?

– Наладить общение с Фуфлей, – отвечает на мой непроизнесённый вопрос Гриб.

– То есть ты все мысли мои понимаешь?

– Многие из них очень обидны, – подтверждает Сосиска.

– Сама ты Сосиска!

– Имя наречённое – не яблоко мочёное, Сосиска, выбрать не получится, да и лень мне выдумывать для тебя новое, смирись. Лучше скажи, как ты мне поможешь с Фуфлей.

– С Фуфлями.

Ага, то есть Фуфля – это не имя, а вид существ. Значит, и та красная колючка бабы Виты – тоже Фуфля.

– Так и есть, они имеются у всех людей, – говорит Комбуча. – И у каждой Фуфли своя особенность. Твоя вон синяя. Оттого ты и тоскливая такая вся, забитая трусиха.

– Я не трусиха!

– А кто же, яблоко мочёное что ли? – передразнивает Гриб. – Все тебя шпыняют, на шею лезут. Ты терпишь, проглатываешь – вот до посинения Фуфли и наглоталась, натерпелась.

– У Виталины она почему рделая? – спрашиваю.

– Потому что злобная она безвозвратно, и генеральная эмоция её – гнев. Оттого и Фуфля её стала красной, превратилась в Жбеньгу.

– Кого?

– Жбеньга – Фуфля красных оттенков досады, гнева или злости, – определяет Сосиска. – А твоя в синих тонах горя, грусти и печали – Скруппсь.

– Выдумываешь ведь названия, – отмахиваюсь я. – Скруппсь, Жбеньга, ещё скажи Абобус.

– Нет, такой не бывает, – обиженно отвечает Комбуча. – А я тебе верные названия говорю. Даже стихотворение есть такое.

– Какое?

– Скука вот который день?

Ырга навивает лень.

По ушедшему тоска?

Скруппсь волочит вас туда.

Если жалко с кем делиться –

Жбеньга с Ыргой будут виться…

– Так, стоп, – прерываю Комбучу. – Ели человек жадный, то при чём тут Жбеньга, если она злая? И почему опять Ырга?

– Видишь ли, в чём штука, между красными гневом, злостью и досадой с одной стороны и фиолетовыми отвращением, брезгливостью и скукой с другой находится презрение. А оно как раз и питает жадность.

– Помедленнее, погоди, – снова останавливаю собеседника. – Я сейчас прям как в школе.

– Фуфли цвета меняют в зависимости от эмоций, или эмоции у вас зависят от цвета Фуфлей – это уже как посмотреть. Красный с фиолетовым дадут презрение и всякие промежуточные реакции типа жадности или неприязни. Да, не задавай этот вопрос, Фуфля станет тигровой при таких эмоциях, только будут фиолетовые тона вместо чёрного.

– Ладно, допустим, но мне-то от этого что? Научусь я понимать, что означают цвета Фуфель…

– Фуфлей, – поправляет Сосиска.

– Да-да, и что мне с того? Не очень-то и нужно мне такое знание.

– Если его не применять, то может оно и так, – рассуждает Комбуча. – Но я могу научить тебя взаимодействовать с Фуфлями.

– Зачем это?

– Приводя в порядок их, ты можешь исправлять людей, – урчит Напиток.

То есть Чайный гриб предлагает мне научиться менять характеры людей при помощи их Фуфель?

– Фуфлей, – опять поправляет Сосиска.

– Да задрал ты, хватить подслушивать мои мысли!

– Не стесняйся, тут кроме нас никого нет, – бюлькающе смеётся Гриб. – Разве что Скруппсь, но ей многое невдомёк – она больше про эмоции, чем про смыслы. Ну так что? В чём твои сомнения? Я помогу тебе исправить твою жизнь, а ты мне – мою, просто вытряхнув меня в водоём.

Всё слишком ладно у Комбучи складывается. Где-то внутри гуляет отзвук мысли, будто есть тут какая-то хитрость. Да нет, это не отзвук, это самый настоящий гул горна, аж тошнит от его силы.

– Это от удара головой, – говорит Гриб.

Опять он лезет ко мне в мозги.

– Ну уж извини, – дразнится. – Иначе мы не пообщаемся.

А вдруг он не лезет в голову, а вылазит из неё? Посмотри на меня кто-то со стороны и всё, скажет, поломалась, бедная, несите новую, а эту в утиль. Как доказать, что я не тронулась рассудком?

– Либо никак, и всё останется как идёт, а я засохну в банке, – отвечает Гриб, – либо же поверить мне на слово, провести идиотский для наблюдателя эксперимент и получить доказательство.

– Почём мне знать, что это доказательство будет иного качества, а не такое же идиотское?

– Ты начинаешь заходить на второй круг со своими вопросами, – вздыхает Гриб. – Решай сама, а я, если что, тут, в банке, пока никуда не собираюсь.

Глупая слизь, как будто может куда-то отсюда деться.

– Чисто физически местами ты – тоже слизь, – бубнит обиженная Комбуча. – Мозг твой, например, внешне от меня мало чем отличается.

Не имея ни малейшего представления, на каком расстоянии Комбуча улавливает мысли, иду в комнату.

– Постой! – просит Гриб. – Закрой меня сверху марлей, терпеть не могу мух, а у тебя их тут полно.

– Где же я её тебе возьму?

– Лежит в сумке, мама позаботилась.

Мама. Чья мама – его или моя? Пока думаю об этом проверяю шопер. В нём действительно лежит аккуратно сложенная в прямоугольник марля и пара канцелярских резинок голубого и салатового цветов. Разворачиваю марлю до двух слоёв и фиксирую на горлышке резинками.

– Видишь ли, в чём штука, в какой-то степени и моя тоже, – отвечает на мои размышления Сосиска.

Не обращая больше внимания на его слова, выключаю свет и спешу вон с кухни. На полу коридора вижу каким-то чудом не растоптанные ни мной, ни соседкой бумажные пакеты с тортами. Заглядываю внутрь одного. Почти целый. Лишь немного смазалась кремовая верхушка. Отделяю пальцем его комочек и пробую. Безумно сладкий. Настоящее блаженство, которым как следует насладиться из-за всей этой круговерти с вымышленными существами уже вряд ли смогу. Второй тортик вообще не пострадал. Плетусь с парой «Панчо» в руках обратно на кухню, кладу в холодильник и наконец добираюсь до комнаты. Подбираю с пола скомканный плед, расправляю на диване и плюхаюсь на него, поджимаю ноги. Слишком безумный день, чтобы вот так сразу принимать серьёзные решения и совершать сделки с говорящими грибами. Точнее, с думающими.

Слышно, как трепыхается штора и натужно щелкают её крючки. Купорос. Так и оставила его на окне, и теперь он решил слезть вниз по тюлю.

Пыхтя, Фуфля прибегает за мной. Просится следом на диван. Спускаю ногу, позволяя существу забраться по ней. Прикосновения мягких лапок почти не ощущаются – Скруппсь легкая, как воздух. В очередной раз пытаюсь её погладить, однако рука проваливается. Взаимодействие с существом происходит в одностороннем порядке – я для него осязаема, а оно для меня – нет. Выходит тогда, что и на мои эмоции влияет оно, а не наоборот?

Сосиска рвётся на волю, но что, если она хочет навредить как-то людям? Чтобы лучше понять её возможные мотивы, ищу информацию о комбуче в интернете.

Скруппсь пристраивается рядом, с интересом заглядывая через мою руку. Она тянет сформировавшуюся из длинных волосков трёхпалую лапу и проводит вверх по дисплею. Лента с результатами поиска прокручивается.

– Да ты электропроводный, дружок! – подмечаю я. – А значит настоящий!

Фуфля отдёргивает лапку, сжимает крохотный кулачок, а когда разжимает его – на нём уже пять пальцев.

В одном Гриб меня уже не обманул. Но как с остальным?

Открываю первую подвернувшуюся ссылку про чайный гриб и выясняю, что гриб он лишь от части, а на самом деле – симбиоз дрожжевого гриба и уксуснокислых бактерий. Симбиоз. Почти симбиот, получается.

– Купорос, да наша Сосиска – своего рода Веном, – говорю пушистику.

Тот звучно удивляется, как ребёнок. Вряд ли, конечно, он меня понимает – просто реагирует на интонации.

Оказывается, тело чайного гриба – так называемая зооглея – перерабатывает сахар, из-за чего получается кисло-сладкий газированный напиток. Правильно вырабатывается он при условии, что гриб стоит в затемнённом месте подальше от отопительных приборов. Ну, мне-то его не пить, пусть стоит на окне. Зато становится понятно, что его так от лазерной указки покорёжило.

Ещё выясняю, что комбучей называют само питьё из-под гриба, а дающие его создания бывают разных видов с многочисленными бактериями и дрожжевыми грибами, коих имеется более десятка родов. Так что выяснить, как именно появился доставшийся мне экземпляр, практически невозможно – лишь в лабораторных условиях. Не думаю, что это настолько важно, чтобы тащить банку с Сосиской куда-нибудь на биофак, или где там нужные лаборатории бывают?

– А вот это интересно, – говорю Фуфле. – Смотри.

Она и впрямь заглядывает в дисплей, бегает глазами по строчкам, задумчиво мычит. Да чего ты пыжишься, не умеешь ведь читать.

– В естественной среде чайные грибы не живут, – читаю вслух. – В воде они погибают и могут жить лишь в настое чая с добавлением сахара. Слыхал, Сосиска?

Гриб не отвечает. Ещё бы. Даже если и может досюда достать своими мыслями, ничего не скажет. Неудобный вопрос получается. Зачем ему в водохранилище?

– А правда, Скруппсь, зачем? – спрашиваю у Купороса. – Ты не знаешь?

Мотает головой. Забавный он, только безобразно заросший. Его бы помыть с хорошим шампунем, подстричь, причесать и уложить. Выйдет настоящий красавчик. Да только как его прихорошишь? Он в прямом смысле слова валится из рук. Ну или проваливается сквозь них.

И как Чайный гриб хочет, чтобы я на них влияла? Не перекрашивать же я их буду вручную, чтобы поменять настроение их хозяев.

Смотрю на часы. Ого, уже почти девять. Ну ничего, прогулка перед сном не помешает. Заодно понаблюдаю со своими новыми способностями за обитателями родного города, присмотрюсь к ним. А там и видно будет, нужно ли на кого-то влиять, или всем и так хорошо без моего вмешательства. Да и вообще, имею ли я право во что-то вмешиваться? Меня кто-то просил, что ли? Может так как есть – лучше, и исправлять ничего не нужно.