Травница для белого лиса

Дарья Ву

Травница для белого лиса

Глава 1

Я хорошо помнила тот день, в который устроилась работать в булочную. Хотела порадовать любимую бабушку.

Всего за день до него мы с ней вместе поехали в город Ханиград, что расположился за лесом от родной деревни. Там она, травница, закупала необходимые ей масла, склянки и прочие приспособления, в которых нуждалась для своей работы. Я же подыскивала ткани для нового платья в честь своей помолвки. Хотелось что-то воздушное, нежное и в то же время яркое. Там же мы с бабушкой вместе разглядывали новейший агрегат, который быстрее и проще, чем вручную, создавал эфирные масла из трав и цветов. Это была необыкновенная металлическая махина, блестящего медного цвета со стеклянными колбочками и трубочками. Она свистела и тарахтела, и издавала тоненький «Дзинь» в конце своей работы. Конструктор подробно рассказал и показал, как работать с его изделием. Бабушка очень заинтересовалась, но денег, после обязательных покупок, на чудесную махину не хватило. В последнее время она, вообще, мало тратила и частенько повторяла, что надо экономить.

Мне хотелось порадовать бабушку. Подарить ей этот необычайный агрегат и, что зря таить, самой попробовать превратить травы в масла с его помощью.

Для этого и устроилась на работу в булочную в родной деревне, не подозревая, как сильно вскоре изменится моя жизнь.

Пугливо отворила входную дверь. Старенькие деревянные половицы встретили меня протяжным скрипом. В нос ударили яркие ароматы сдобы, яблок, груш, шоколада… С кухни доносился стук металла, шорох фартуков, отзвуки голосов.

– Здравствуйте! – пугливо проблеяла я. – У вас на витрине висит объявление. Я раньше не работала, но уверяю, что быстро учусь.

С тех пор каждое моё утро начиналось до первых петухов. До рассветного солнца я открывала скрипучую дверь в булочную и наблюдала, как белые, бледные пылинки танцевали в воздухе, поднятые ветром, вступившим в помещение вместе со мной. Надевала грубый льняной фартук нежного бежевого цвета, туго затягивая бант на пояснице. Закалывала волосы и прятала их под накрахмаленную шапочку. Мне всегда нравилась булочная в час до открытия, когда ещё не пришли ни покупатели, ни другие работники.

Ступая по старым деревянным полам, я слышала лишь стук собственных каблуков. Мягкой, пушистой тряпочкой протирала полки и раскладывала на них бумажные подложки, затем шла в кухню. Поднимала тяжёлые металлические крышки и, хитро оглядываясь, отщипывала кончиками пальцев вязкое, солоноватое тесто, чтобы тайком съесть кусочек. Я любила слушать, как звенит маленький стеклянный колокольчик каждый раз, когда открывалась входная дверь, впуская и выпуская работников и посетителей.

Мне действительно всё это нравилось. Зарплата достойная. Всего за два месяца я купила бабушке тот самый агрегат!

Увы, ещё через месяц она скончалась.

Потрясённая до глубины души, я слишком боялась наведаться в домик, который бабушка завещала мне.

Вплоть до того дня, когда, протирая витрины влажной, пушистой тряпочкой, я познала новую боль. Боль предательства. Случайно увидела то, что видеть мне не полагалось, и услышала то, что никогда бы слышать не желала.

По улице, не стесняясь и не прячась, держась за руки и переплетая пальцы, будто влюблённые, шли двое. Высокий юноша с рыжей шевелюрой и небольшой бородкой, одетый в длинный плащ и держащий деревянную трость в руках, а рядом с ним девушка с такими же иссиня-чёрными волосами как у меня, только стройная, а не полноватая, и несколько повыше меня. Она куталась в яркую шаль и влюблённо уставилась на своего спутника, а он отвечал ей благодушной улыбкой. То прогуливались мой жених вместе с моей же старшей сестрицей. Снег игриво кружил вокруг них, будто хоровод водил.

Отдельные снежинки падали на стеклянные окна булочной и стекали по ним хрупкими каплями, такими же, которые текли по моему лицу. Ощущая, как в душе поднимались обида и страх, я не выдержала и выбежала на улицу. Преградила двум голубкам дорогу, широко расставив руки в стороны и грозно сведя брови, но в ответ получила лишь сестринский смех и недоумевающий взгляд от моего Кая.

Тогда они убедили, что я всё надумала. Что это моя голова, забитая подготовкой к свадьбе, готова в каждом жесте искать подвох из-за страха перед такими яркими изменениями в жизни.

Тогда я им поверила.

Однако, спустя совсем немного времени, застала Кая с Камиллой целующимися на кухне нашего дома. Всё, что сказал жених в тот день:

– Почему ты так рано, Ая?

До боли сжав в руках корзинку с пирожками, которые подарили на работе в честь дня моего рождения, я наорала и на сестру, и на возлюбленного. Орала, пока они не обозвали меня повредившейся умом ревнивицей. Орала до тех пор, пока не оставили меня одну. Лишь после позволила себе перевести дыхание. Опустила корзинку на стол, а сама отправилась умываться и складывать вещи в узел.

Я собирала самое необходимое: запасную тёплую одежду и две щётки, одну для волос, а вторую для зубов. Слёзы застилали вид, превращали мою комнату в скопление пятен. Я хлюпала носом и по очереди выдвигала ящички комода в поисках завещания бабушки. Нечего мне больше делать в родной деревушке!

Отправлюсь в оставленный мне в наследство домик на краю леса и стану травницей, как бабушка хотела.

***

На помощь, разобраться в и без того понятной ситуации, Камилла позвала нашу матушку, а сама пугливо сбежала. Нет, сначала она пыталась подглядывать, высунув голову в дверной проём, но мы так часто на неё за это кричали, что Камилла затолкала поглубже любопытство и вышла на улицу. Причём прошла мимо меня с таким видом, будто это её оскорбили, а не наоборот.

Я перекинула через плечо собранные в небольшой узел вещи, а в руки взяла корзинку с пирожками, накрытую белой тряпичной салфеткой. Матушка преградила мне выход из дома и во весь голос запричитала. И на прощение я неспособна, и шуток не понимаю, и столько ещё чуши наговорила, что слушать мне расхотелось.

– Я ухожу! – в который раз сказала я, прижимая к груди корзинку с пирожками, и натянула на макушку красный меховой капюшон.

– Куда? – вновь спрашивала матушка, потрясая собственным передником. – На улице зима! В том доме никто не жил уже год, Ая! Там ничего нет. Что ты будешь есть?

– Вот! – я повыше подняла плетёную корзинку, из которой тянулся приятный аромат сдобы с запечёнными овощами и мясом. – На сегодня хватит. Не волнуйся. У меня и деньги есть. Всё необходимое докуплю в Ханиграде. До него от домика бабушки всего-то час пешего пути. Я справлюсь, мам.

– Справится она, как же! – всплеснула матушка руками. – Ты никуда не пойдёшь! Травничество, это тебе не игрушки! Знаешь, как долго твоя бабушка ему училась? Думаешь, придёшь, и сразу всё устроится?

– Нет, не думаю, – я попыталась улыбнуться, чтобы задобрить матушку. – Я понимаю, что это сложно. И долго. Да только бабушка основам меня научила. Книжки мне по травам оставила, разберусь. Верь в меня, пожалуйста.

– Если сейчас переступишь этот порог, то ты мне больше не дочь!

Шумно втянув воздух, я до боли сжала пальцы на плетёной ручке корзинки. Матушкина причёска растрепалась. Глаза её горели праведным огнём, а голос прозвучал непреклонно, но и я не желала отступать. Во мне разгоралась обида, по силе ничем не уступавшая матушкиным эмоциям.

– А что ты скажешь про Камиллу? – чуть не плача спросила я. – Про Кая?

– Они взрослые люди, – отвела матушка взгляд. – Сами разберутся.

Впившись ногтями в твёрдую ручку, я ощутила, как ладонь кольнуло занозой. Сами, значит? Взрослые?

– Кай – мой жених.

– Так что ж ты его бросаешь перед свадьбой? – матушка всё ещё смотрела мимо меня.

– А Камилла – моя сестра.

– Кому ты это говоришь? Думаешь, не я рожала вас обеих?

– Они целовались! – мой голос сорвался на визг.

– И они извинились, что говорит о них, как о взрослых. Зато ты ведёшь себя как дитя! Все оступаются, глупая ты девчонка. Мудрая женщина отличается прощеньем.

– А-а! – вскрикнула я, вложив в голос и обиду, и злость.

– Невоспитанное дитя!

Матушка пыхтела. Я шумно дышала, лишь толстый сестрин кот, не осознавший ситуации, шмыгнул к нам и попытался потереться о матушкины ноги.

– Ая, ты никуда не пойдёшь, – топнула матушка ногой и попала по кошачьему хвосту.

Развернувшись на каблуках, я покинула родительский дом. За мной раздавалось кошачье завывание и матушкина ругань. Кажется, она попыталась пнуть непонятливое животное, чтоб не приставал.

Быстрей, быстрей! По тропинке к лесу. Пока не передумала. Пока не испугалась. Пока солнце, застрявшее в зените, не успело скатиться за горизонт.

Утирая слёзы тёплой рукавицей, я шагала всё дальше и глубже в лес. Временами оглядывалась на оставленную позади деревню. Если поначалу домики с дымящимися трубами виднелись хорошо, то вскоре они попрятались за пушистыми ёлками. Туда дороги больше нет. Я шмыгнула носом.

– Дура ты, Ая, какая же дура, – бубнила самой себе, пока снег похрустывал под сапогами.

Руку оттягивала плетёная корзинка, набитая пирожками. Волосы закрывал красный капюшончик мехового плаща, в который я куталась. На плечо давил шерстяной узел с вещами.

Стоило пройти лес до захода, пока солнце ещё высоко, что зимою бывало нечасто. Там за лесом меня ждал деревянный домик, оставленный в наследство почившей бабушкой. Позади осталась неплохая работа в деревенской булочной, где меня поздравили ароматными, воздушными пирожками, а ещё там остался несостоявшийся жених, изменивший с моей же сестрицей.

Матушка убеждала, что я совершаю глупость. Настаивала на том, чтоб я осталась. Да только я не хотела. И, отойдя на приличное расстояние от деревни, возвратиться не захотела. «Нет, – думала я, – лучше построю новую жизнь в новом месте». Для начала планировала вычистить заброшенный бабушкин домик, подлатать, где необходимо, а потом и работу поближе к новому месту жительства подыскать.

Только бы лес скорее пройти. Густой лес, смешанный, но больше хвойный. Бабушка часто рассказывала про него сказки. Дескать жил у нас в лесу древний дух, который его охранял, охотников и лесорубов путал, а никудышным путникам, вроде меня, помогал дорогу сыскать.

– Что же ты, дух, – выдохнула я клубы пара, – меня до бабушкиного дома не проводишь? Мне бы твоя помощь, ох, как, кстати, пришлась! Хочешь, пирожками взамен угощу?

Слёзы обиды больше не катились по румяным щекам. Я увереннее хрустела подошвами по снегу, всё глубже уходя в лес, пока не заметила вдалеке, за раскидистой елью, белый пушистый хвост с чёрным кончиком.

Кутаясь в красный меховой плащ и прижимая к себе корзинку с ароматными пирожками, я вглядывалась в ель. Пушистая, припорошённая снегом, она покачивала ветвями, хотя ветром и не пахло. Сглотнув, я похрустела снегом, переступая с ноги на ногу. Я одновременно испытывала любопытство и страх. И подойти хотелось, и жизнь сохранить.

Что это там за зверь был? Волк или лис? Показалось? А если нет?

– Ой, мамочки, – шепнула я и крепче ухватилась за корзинку, понимая, что в случае чего придётся распрощаться с пирожками и использовать её вместо оружия.

Сглотнув, я подождала немного. Ветки остановились, а белого хвоста больше не видать. Шагнув вперёд, я вновь остановилась. Прошла ещё немного. Можно было бы сойти с привычной дорожки и пойти к бабушкиному дому другим путём, но кто знает, какой высоты там сугробы навалило! Как бы не провалиться.

Закусив изнутри щеку, я ждала, но неведомый зверь себя не проявил. Зато любопытство не отступало, подначивая заглянуть за еловую лапу. И потому, подумав хорошенько, подошла к раскидистой ели. Обошла пушистую красавицу и остановилась.

Зверь был. Почти такой же белый, как снег, за ёлкой припал к земле крупный, пушистый лис с длинными чёрными лапами. Он старательно вылизывал переднюю, угодившую в металлический капкан. Услыхав меня, лис прижал острые уши к голове и вскинул острую морду. Его яркие золотистые глаза посмотрели на меня с удивительной разумностью. Будто понимая, что я не причиню вреда, лис не издал ни единого протестующего звука, лишь перестал вылизывать свою лапу и с интересом наблюдал за моим приближением. Я шла медленно, стянув зубами рукавицу с правой руки и шурша в тёплой корзинке. Пальцы подрагивали. Я смотрела то в глаза зверю, то на его нос, блестящий чёрной точкой.

– Ты голодный? – спросила, вынимая из корзинки остывший пирожок и протягивая его зверю. – Кушай, красавец, не бойся, а я помогу тебе выбраться. Ты же меня не укусишь? Да? Хороший мальчик!

Принюхавшись к мясному пирожку, лис распахнул пасть и вцепился в него острыми зубами. И, пока он старательно приканчивал выпечку, я разглядывала застрявшую лапу. Она оказалась не повреждена, зато капкан выглядел крепким. Вцепившись в холодный, твёрдый металл, я изо всех сил потянула его в стороны. Лис фыркнул. Я постучала по капкану кулаком. Клянусь, лис взглянул на меня так, словно перед ним оказалось самое глупое существо во всём мире.

– Если ты такой умный, подскажи, как спасти! – сказала я, без надежды на понимание.

Морда лиса повернулась в сторону сухого куста. Он так пристально всматривался в крепкие, длинные ветви, что я тоже принялась рассматривать их.

Тёмный куст покрылся не только снегом, но и тонкой корочкой льда. Из-за этого он поблёскивал красным. Красный! Я взглянула в небо и с досадой поняла, что если провожусь слишком долго, то к домику дойду после заката, но и оставить бедняжку я не могла.

Выудив из корзинки ещё один пирожок для мохнатого, я решительно двинулась к кусту. Тянула ветки и так и сяк, пока не додумалась жахнуть по основанию сапогом. Тут-то ветка и отломилась, разнося по лесу громкий треск. Лёд осыпался блестящими осколками, но у меня не было времени любоваться. Схватив крепкую ветку, я со всей дури всадила её в капкан. Надавила. Попыхтела, покряхтела, да и сумела чуточку раскрыть металлическую пасть.

Удивлённый, но довольный, лис медленно, осторожно вытянул лапу из ловушки. Осмотрел её и выдохнул, будто ожидал худшего. Клянусь, поклонился мне, и только после сунул любопытную морду в корзинку.

– Эй, это моё!

Но без толку. Пушистый негодяй, схапав ещё два пирожка, убежал в лес. А я не знала, злиться мне или смеяться? С одной стороны, хотелось кинуть в него увесистой веткой или крепким снежком, с другой же, ну их, эти пирожки! Мне для ужина хватит и тех, которые остались.

Живот недовольно заурчал при этой мысли, так что я выудила ещё один пирожок, с яйцом и капустой, и зажевала его по пути.

Когда же я, наконец, добралась до бабушкиного домика, то первым делом обошла его по кругу, дабы осмотреть снаружи. Наружность у дома на краю леса, скажем прямо, не особо радовала. От невысокого заборчика вокруг не осталось и следа. Крыша на первый взгляд прохудилась аж в двух местах. Входная дверь спряталась за сугробом. У одного окна оказалось выбито стекло и не хватало створок, из-за чего снег попал и внутрь.

– Дела, – протянула я, почёсывая затылок и влезая в дом через окно.

Снега внутри, на счастье, лежало мало, лишь под самим оконцем вырос холмик мне по колено. К счастью, окно вело не в спальню, а на кухню. Увы, очаг находился здесь же.

Поставив корзинку на деревянный столик, я закрыла окно крышкой от очага и проскрипела старенькими, деревянными половицами вглубь домика. Всё в нём покрылось пылью, а под потолком ещё и заросло паутиной. Зато в небольшой, но уютной прихожей я нашла старые инструменты. Среди них и огромная, тяжёлая лопата. Самое оно, для очистки двери и дорожки вокруг домика от снега!

Довольная, я закидала в очаг горстку хвороста, оставшегося с тех времён, когда хозяйничала бабушка. Разожгла огонь, а пока дом нагревался, пошла освобождать вход от снега и осматривать, что ещё предстоит подлатать, или обновить. Ещё я надеялась найти немного крупы, чтоб сварить кашу на завтрак.

От домика до Ханиграда добираться было сильно ближе, чем до моей деревеньки.

Родители всегда звали бабушку нелюдимой. Они не понимали, отчего гордая женщина одиноко жила в подобной глуши, если могла переехать к ним в деревню. Я же бабушку всегда понимала. На границе леса ощущалась некая свобода, к тому же бабушка моя являлась местной травницей-знахаркой. К ней за снадобьями приходили как из нашей деревни, так и из города. Она и меня понемногу учила, ещё когда я малышкой была, да и после. Всё приговаривала, что я одна смогу продолжить её дело. Важное дело. Потому и дом в наследство оставила мне, а не Камилле.

Хотя бабушка всегда называла свою причину, чтобы жить в этом доме, матушка пояснила маленькой мне, что это сказка. Бабушка рассказывала, что как-то чуть не умерла, а спас её местный дух лесной. Буквально с того света вытащил, а она ему взамен помочь обещала. Уговорились они о взаимопомощи. Мол, это дух ей первых покупателей травяных настоев привёл, а она и для него снадобья какие-то готовила. А, чтоб оба помнили об уговоре, бабушка ему свой медальон отдала, а дух ей оставил драгоценную кисть с шерстью редкой белой лисы. Кисть эту она мне оставила. В наследство.

Ох, и любила же моя бабулька сказки выдумывать!

Очистив вход от снега и подметя полы, я с уже меньшим рвением и энергией принялась за снятие паутины с углов. Мне предстояло натопить воды и придумать, чем питаться, пока до города не доберусь, что я планировала сделать завтра же. Заодно заглянула бы в ратушу и сообщила, что вступила в права о наследстве.

Пусть знают, что домик больше не пустует.

Расписав, для верности, всё запланированное на листочке, я убедилась, что от ватных одеял больше не отдавало сыростью и укрылась по самую макушку.

Засыпала я быстро и спала хорошо, а вот проснувшись, не сразу поняла, что ночь провела не в родительском доме. Одним движением скинула с себя одеяло и свернулась рулетиком. Холод за долю секунды забрался под свитер и шерстяные штанишки, в которых я спала. Покалываниями расползся по телу и ледяным воздухом втиснулся в ноздри, вызвав жгучее желание чихнуть. Я тут же накрылась обратно, с головой заползая под тяжёлое одеяло. Тут-то до меня и дошло, что я поругалась со всеми, с кем только можно, и ушла. Вспомнилось, что окно в доме разбито, подумалось, что очаг давно остыл, ведь хвороста сохранилось немного.

Повалявшись немного в постели, я нехотя выбралась. Завернулась в шаль, доела последний пирожок и решила прежде Ханиграда посетить лес да набрать хвороста и толстых веток для обогрева. Умывшись ледяной водицей, набранной в медный тазик со вчера, я обулась в сапоги, накинула свой красный плащ и отправилась в лес.

С толстой бечёвкой в руках я углубилась в лес на поиски хвороста. Дело это небыстрое и скучное, так что я уже понимала, что до Ханиграда сегодня не доберусь. А вот то, что сумею с кем-то встретиться, даже не подозревала.

Снег становился глубже, а лес гуще. С высоких деревьев на меня поглядывали красногрудые птички. Я улыбалась им и потихоньку обламывала подходящие для растопки очага ветви. Медленно солнечный лик поднимался всё выше, подсказывая ход времени. Пальцы на руках и ногах покалывало от мороза. Я обвязала платок, пряча нос, но раскрасневшийся кончик побаливал. Холод пульсировал, подгоняя скорее перевязать набранный хворост, и возвратиться, вот только слишком отчётливо моего слуха коснулся снежный хруст. Замерев, согнувшись над вязанкой хвороста, я неторопливо подняла голову.

Глазам моим предстали шерстяные сапоги. В них прятались длинные, стройные ноги, облачённые в светлые штаны. Ещё выше показалась белоснежная шуба, пушистая, но не утяжелявшая утончённый, будто аристократический образ светловолосого, с рыжими прядками, кареглазого юноши. У него оказались высокие скулы, тонкий, острый нос и гладкий подбородок, словно у не вошедшего в возраст. Вот только взгляд миндалевидных глаз подсказывал, что юноша передо мной уже не мальчик.

– Здравствуйте? – первой тишину нарушила я, разгибаясь в полный рост.

Юноша молча оглядел меня и мою ношу. Фыркнул, дёрнулся, как это делают, когда тепло проходит через тело, и подошёл, предложив свою помощь. Он без труда закинул вязанку себе за спину и, не спрашивая пути, отправился в верном направлении.

У меня не было времени дивиться. Я с трудом поспевала за быстроногим красавцем, который, казалось, совсем не увязал в сугробах.

– А вы, простите, кем будете? – стягивая платок с носа и рта, поинтересовалась я.

– Юки, – коротко ответил мой новый знакомый.

«Юки, – повторила я про себя необычное имя. – Это с каких же далёких земель ты прибыл?», но и это я спросить не успела.

– Я из Ханиграда, – почти без перерыва продолжил он. – А вы?

И тут до меня дошло, что он не знал, куда идти. Просто вышел на протоптанную дорогу, которую люди использовали, чтобы добираться из деревни в Ханиград. Широко улыбнувшись, я представилась и сообщила, что живу ближе. И, набравшись смелости, спросила, что за имя такое диковинное?

– Не диковинное, – дружелюбно улыбнулся Юки, – а старинное. Здесь, знаешь? Можно я на «ты»? Раньше народ жил, шаманизмом промышлял, так вот, у них и язык свой был…

Пока мы добирались до бабушкиного, нет, до моего дома, Юки рассказывал сказку про лесных людей, о которых я уже слышала от бабушки. И пусть эта история мне была хорошо знакома, я лишь улыбалась, вежливо слушая и не перебивая. Наконец, поведав о народе, жившем в мире с природой, Юки добавил, что имя его с их языка переводится: «Снег».

– Вот почему ты в снегу не тонешь! – рассмеялась я.

– Пришли, Ая, – улыбнулся Юки в ответ.

Мы остановились неподалёку от дома. Белокурый юноша передал мне вязанку хвороста и попрощался, возвращаясь в лес, а не направившись в сторону города. Решив, что он, должно быть, что-то там оставил, я лишь порадовалась, что успеваю сегодня в ратушу.

Как никак с моего места не было видно входной двери, а потому я не знала, что помимо встречи с Юки, встречусь и ещё кое с кем.

Глава 2

На пороге стояла матушка. Куталась в зимнее меховое пальто и держала в рукавицах узел. Она столь пристально вглядывалась в край леса, что мне удалось подойти незамеченной. Благодаря этому я рассмотрела, как вздувались её ноздри, как сошлись на переносице брови, как плотно сжались бледные губы, пока непроницаемые глаза наблюдали за чем-то вдали.

Я обернулась вслед её взгляду и заметила, как по лесу двигалась человеческая фигура в белой шубе. Это удалялся за ели и кряжистые деревья Юки. Неужто этот добрый юноша сумел вызвать столько матушкиного недовольства?

Откашлявшись и поправив платок на голове, я поприветствовала матушку. Она моргнула, удивлённо взглянула на меня, словно не ожидала встретить, и кривовато улыбнулась одними губами. Ненависть из глаз испарилась, а на смену ей пришла целая смесь чувств и эмоций. На мгновенье даже почудилось, что она меня обнимет.

– Так и будем на холоде стоять? Где твоё гостеприимство!

В этом вся матушка. Ни приветствия, ни извинений. Пригласив её в дом, я поспешила развести огонь и подвесить над ним старенький чайник с почерневшими от многократного использования стенками. Пусть матушка встретила меня грубостью, она также принесла съестного. Закинула узелок с крупами, свежеиспечённым хлебом и куском, завёрнутого в бумагу, сливочного масла на кухонный стол. Сама села рядом на низенькую скамью и с явным отвращением осмотрелась. Видать, не оценила матушка моих вчерашних стараний, из-за которых всё ещё болели руки. Она видела лишь разбитое окно, пустые полки, потрескавшуюся кухонную утварь и изъеденный молью, протёртый до дыр половичок.

От чая, оглядев протянутую ей старенькую чашку, матушка брезгливо отказалась, даже не прикоснулась, переплетя пальцы и уложив их на стол. Я с благодарностью приняла все её дары и тут же расставила по местам. Матушка хмыкнула. Я отмахнулась и заодно рассказала, что, пусть круп и муки вчера не нашлось, зато высушенных трав и ягод столько, что хоть через неделю можно первых клиентов брать! Надо только в ратуше оформиться.

– И мёд с вареньем! Три банки. Сейчас бутербродиков поедим. А ещё я уже познакомилась с одним добрым юношей, – поведала я без задней мысли и полезла за ножом. – У него такое странное имя, Юки. Он помог мне донести…

– Хватит! – взвизгнула мать, а лицо её покрылось багровыми пятнами. – Замолчи, Ая.

Закончила она сквозь зубы, что меня весьма поразило. Я даже села мимо скамейки. Взглянула на ножик в своих руках и отложила от беды подальше.

– Не думаешь же ты, – пришла матушка в себя и принялась старательно поправлять причёску, – что справишься в одиночку? Мне с вареньем. От мёда всё чешется.

– Я же говорю…

– Не перебивай старших. Играйся в травницу, сколько захочешь. Всем детям иногда нужно чуть больше свободы, чтобы понять, что дома лучше. Масла не жалей, бедовая девчонка. А этот… Юки, – ноздри матушки раздулись. – Чтоб о нём я больше не слышала. Поняла?