Полная версия
Шакалы поют в полдень
– Шериф Дэниел! – тонкий елейный голосок мадам Кошек застал Ульяну врасплох.
Так увлеклась улыбкой Ди, его небрежно уложенными русыми волосами и широкими мускулистыми плечами, обтянутыми черной выгоревшей футболкой, что пропустила приближение отвратительной старухи.
– Ах, а мы с девочками шли и гадали, встретим вас сегодня до завтрака или после!
Ди оттолкнулся от перил, выпрямился и галантно склонил голову в легком приветственном поклоне.
– Леди.
Уля из чистой вредности откинулась на спинку стула, по-мужски положила щиколотку правой ноги на левое колено и небрежно отсалютовала чашкой всем троим «леди». Мадам Кошек даже не взглянула на презренную шакалку. Для благопристойной жены и матери все женщины, что позволяли себе вольность околачиваться в барах, наравне с мужчинами менять половых партнеров и осознанно не стремиться к браку и непрерывному деторождению, автоматически приравнивались к пустому месту.
«Честь девушка должна беречь смолоду», – любила повторять мадам при любом удобном и неудобном случае.
Генрика Кошек, старшая дочь почтенного семейства, бросила на шакалку недовольный завистливый взгляд. Ее сестра Вацлава тоже покосилась на Ульяну Павловну, но лукаво, с едва сдерживаемой улыбкой. Уголки губ у девчонки так и подрагивали – бедолаге стоило знатных усилий не засмеяться. Уля подмигнула хохотушке. Вот кого бы стоило нанять в качестве помощницы, но разве ж у мамаши из когтей выдерешь.
– Шериф Дэниел, – продолжила наступление почтенная матрона, – быть может, вы хотите проводить нас немного? Поможете разрешить небольшой спор. Генрика настаивает на здоровом завтраке, а моя младшенькая так и требует булочек! И я признаться, в замешательстве. Моя Генрика, несомненно, права, ведь она так красива, так благородна и статна, и все эти вредные привычки… – Мадам Кошек театрально вздохнула. – Но матери все хочется побаловать ребенка!
Вацлава, которая удивилась еще при первом упоминании себя и булочек, отступила за спину сестры, закатила глаза и скорчила гримасу. Уля фыркнула и засмеялась, чем привела семнадцатилетнюю девчонку в восторг, а остальных женщин в раздражение.
– Боюсь, мадам, не сегодня, – Ди вежливо улыбнулся. – Через двадцать минут мне нужно вернуться в офис. Но я обязательно провожу вас как-нибудь до кафе.
Мадам Кошек ответ шерифа не устроил, но она, как это принято у матрон, пренепременно жаждущих уже начать выдавать дочерей замуж, сей факт постаралась утаить. Шакалка снова не по-женски хохотнула, приведя нервы мадам в состояние натянутой струны. Стараясь не показывать, насколько уязвлена, Кошек подхватила Генрику под локоть, вежливо распрощалась с шерифом и направилась завтракать в кафе мисс Питти. Вацлава грустным хвостиком поплелась за матерью и сестрой.
А шакалка, сделавшая пакость нарочно и по такому поводу, естественно, весьма довольная собой, перевела счастливый взгляд на Ди Старшего. В голубых глазах блюстителя закона светился укор. Уля поджала губы и по-детски задрала нос – ее всегда раздражал и немного обижа… Хорошо, не немного, а очень сильно обижал и задевал альтруизм Ди. Он сам никогда никого не осуждал и не осаживал, и почему-то именно от нее, Ули, ждал того же поведения. Возможно, Дэниел Кроу и подставлял вторую щеку, но она, Ульяна Вебер, всегда на оскорбление отвечала оскорблением, на силу – силой, на злобу – злобой! Иное все равно не срабатывает. Глаз за глаз, зуб за зуб – ведь так написано в любимой книжице пастора?
– У вас ангельское терпение, шериф, – не стала скрывать Уля своих мыслей.
Ди усмехнулся.
– Наверное, поэтому меня так восхищает ваш дьявольский нрав. – Ему пришлось приложить усилие, чтоб не перемахнуть через перила и не прижать к себе эту несносную вдову вместе с ее сногсшибательным запахом, широко распахнутыми возмущенными глазами и полными, нежными губами. У ее острого язычка теперь должен был быть вкус кофе.
Прежде чем шакалка нашлась с ответом, Ди широко улыбнулся ей и отсалютовал шляпой.
– Мэм…
– Сэ-э-эр, – язвительно протянула дьяволица в ответ.
Впрочем, иной реакции Ди и не ждал, и даже не пытался задержаться, чтобы услышать эту колкость в свой адрес. Только рассмеялся, взлетая по ступеням на веранду.
– Женя, я хочу в точности то же, что пьет Вебер! Ну, и этот твой фирменный завтрак, – пребывая в прекрасном расположении духа, Ди проигнорировал насмешливые взгляды завсегдатаев «Святого Моисея».
Его абсолютно не смущало, что городок давно в курсе его нежного отношения к шакалке. Серьезно. Народ колкости не отпускал лишь потому, что уважал Ди похлеще пастора и Святого Духа вместе взятых!
– Шериф! – окликнул Кроу Весельчак Гарри. – Когда вы уже проводите Генрику к мисс Питти?
Собравшиеся на завтрак шахтеры дружно засмеялись и загалдели.
Ди развернулся на стуле спиной к стойке:
– Когда ты, Гарри, в одиночку срежешь гору Уйкка, ну, или бригадиром станешь.
Смех зазвучал громче. Ребята из второй дневной смены заулюлюкали. Кто-то закричал: «Да это после второго пришествия!» Старая Марта, механик и куратор юного Гарри, ласково, по-матерински, взлохматила ему волосы на макушке.
– Шериф, – заговорила бригадирша Ли, когда общее веселье улеглось, – Тут звезды поют, что у нас проблемы намечаются. Что-то в компании нечисто.
– Какие у вас певучие звезды, Ли, – мягко улыбнулся шериф. – Слухи слухами, а я привык доверять фактам.
– Значит, столичных гостей в пиджаках на станции не намечается?
Кроу пожал плечами:
– Ли, ты знаешь, я здесь, чтобы защищать интересы жителей и шахтеров, а не заигрывать с политикой. Если что-то появится, я сообщу.
– Ди, ты отличный мужик! – выкрикнул Стан Подлески. – Я влюблен в тебя давно и надолго! За первого стоящего шерифа нашей благословенной дыры, господа!
Он поднял кружку с кофе. Народ вновь засмеялся и дружно поддержал тост.
– Может, мне тогда проводить Генрику? – Не унялся Гарри. – Был бы в курсе всех тайн старикана Кошки. Я ж отличный шпион! Кто владеет информацией, тот владеет миром…
Договорить ему не дали, загудели, загалдели, склоняя на разные лады новую нелепую шутку Весельчака. В итоге сошлись на том, что ежели юный Гарри все-таки отважится высказать свое предложение почтенному семейству Кошек вслух, то Генрика в обморок шлепнется, а ее благочестивая маман лопнет от возмущения и злобы.
Ди, посмеявшись со всеми, развернулся к стойке и приступил к своему завтраку. Начал, понятное дело, с кофе. Закрыл глаза, опер локти о столешницу и сделал первый глоток. Что ж… Губы дьяволицы имели терпкий горьковатый вкус жареных зерен, оттененных нежностью молочных сливок.
– Потрясный кофе, – протянул он, не открывая глаз.
– Или потрясная женщина? – усмехнулась тихо я и ушла в подсобку, оставив улыбающегося Ди поглощать его яичницу с беконом и упиваться фантазиями о шакалке.
Глава вторая
Здесь я продолжу знакомить вас с действующими лицами и добавлю пару событий.
Тем же ранним утром, пока младший Ван-Ю проявлял чудеса настойчивости и изобретательности в отношении предмета своих романтических страстей, папаша Ван-Ю – хотя я, пожалуй, назову его Старым Пердуном Ван-Ю, дабы в полной мере отразить впечатляющий нрав этого беззубого козла – инспектировал свои угодья. И инспекция удовлетворения ему, увы, не принесла. Сначала он потерял часть денег на бирже из-за полетевшей камеры на дроне – перекупщиков ж хлебом не корми, дай только воспользоваться любой ерундой и сбить цену на товар. Потом выяснилось, что младший сын не явился на работу, в доме Юджина мать тоже не обнаружила, а когда все же удалось с ним связаться, оказалось, что пацан время тратит на шакалку и намерен делать это впредь. Никогда Ван-Ю еще не пребывал в таком бешенстве: Кровавая Тварь старшему сыну жизнь чуть не запорола, за младшего взялась, а шериф, как обычно, от вразумительного ответа уходит!
Ван-Ю на правах крупного землевладельца каждый год против Дэниела Кроу голосовал на городском собрании, но чертов шериф так засел в душу пастору, шахтерам и местным клушам, мечтающим женить слащавого вдовца, что все попытки избавиться от Кроу заканчивались полным провалом. Конечно, Ван-Ю на этом не останавливался, он писал и в управление горнодобывающей компании, и отправлял заявки в Совет Федерации, даже в Парламент Союза прошения оформлял, но кто-то сверху очевидно прикрывал Кроу. Во всяком случае, старикан в это верил так же страстно, как в свою прибыль.
Около десяти утра Ван-Ю, припадая на левую ногу, поднялся по ступеням родового поместья и направился прямиком в кабинет. Дела так не делаются! Деньги идут к деньгам, а не к благочестивым святошам, готовым последнюю шляпу заложить ради никчемного нищего. Ван-Ю верил в Иисуса, но только воскресным утром до обеда, в остальные часы старый козел поклонялся своему банковскому счету. С шерифом нужно было заканчивать, и с Вебер тоже. Да и мэру пора бы уже честь знать, засиделся книжный червь не на своем месте.
Примерно такие мысли крутились в голове Ван-Ю, пока он разыскивал в памяти компьютера нужный контакт. Старик все еще был раздражен, а потому обломанный ноготь указательного пальца то и дело глухо постукивал по экрану, прокручивая список имен вниз. Наконец папаша победно хрюкнул… Ну, знаете, этот низкий вибрирующий звук, когда дед с дивана встает. Так вот, нашел он контакт, установил параметры защищенного звонка и развернул поле видеосвязи.
На том конце ему ответили не сразу, с полминуты Ван-Ю точно ждал.
– Питер, дорого-ой, – протянул низкий женский голос. – Давно тебя не слышно было.
– Здравствуй, Глория, – вполне искренне и как-то неожиданно тепло поприветствовал собеседницу Ван-Ю. Морщинистое его лицо преобразилось, помолодело, стало добрее. – Не хотел напоминать о себе лишний раз.
– Да, это было бы некстати…
Пожилая женщина расположилась на фоне незашторенного окна, и оттого черты лица ее казались затемненными, смазанными. Однако ж, и так можно было различить отпечаток увядшей красоты: густые прямые волосы, уложенные в замысловатую прическу, черные миндалевидные глаза, крошечный нос, высокие скулы и кукольный рот.
– Так что же ты хочешь? – Она мягко улыбнулась.
– Услугу.
Глория изобразила удивление:
– Даже так? И чем я могу тебе помочь?
– Ульяна Вебер, Дэниел Кроу, Арун Кулкарни.
Мелодичный женский смех с нотками стали наполнил кабинет Ван-Ю.
– Это целых три услуги, дорогой!
– Я не останусь в долгу.
– Что ж… – Она кивнула. – Только для тебя, сладкий, и только по старой памяти.
Мадам Ван-Ю, что все время короткого диалога стояла за дверью кабинета мужа, поморщилась. Вот так алчность и ярость лишают людей осмотрительности: идешь раздраженный, дверь плотно за собой не закрываешь, и все, добро пожаловать, в новую реальность.
Питер помолчал, окунувшись в давно утерянные ощущения, а после тихо, все так же опрометчиво, на эмоциях выдохнул:
– Нет женщины прекраснее тебя, и никогда не было!
А вот так люди забивают последний гвоздь в крышку своего гроба. Мы это легко сможем понять, заглянув в ледяные глаза мадам Ван-Ю, которая отлично расслышала мужа, и в тот же самый момент приняла судьбоносное решение.
– Ах, дорогой, – насмешливо проговорила Глория. – Ты всегда был моей слабостью. Спи спокойно.
– Спи спокойно, – беззвучно повторила мадам Ван-Ю и растворилась в недрах огромного дома так же бесшумно, как появилась у двери.
Очаровательная блондинка, я вам скажу! И взбешенная теперь. Впрочем, старый пердун никогда по достоинству не ценил жену. Она ему досталась в нагрузку к здешним обширным плантациям. В дальних уголках вселенной с женщинами до сих пор порой обращаются как с товаром собственные отцы и мужья – печальная участь. Знающие люди меня, конечно, сейчас поправят, мол, у дикарей судьба дочерей много печальнее, но все же… Мы ведь не дикари.
Итак, какой бы злой ныне не была мадам Ван-Ю, одинокий дикий махалай, что брел по долине в восемнадцати милях от поместья, рычал яростнее. Зверь разевал клыкастую пасть, скалился и то и дело принюхивался, припадая передними лапами к земле. След человека петлял, капли крови, сопровождающие отпечатки мужских сапог, раздражали острый нюх. Жертва должна была вот-вот упасть и растянуться в пыли под палящими лучами солнца, но махалай все брел и брел, а еда удалялась.
Глубокой ночью, накануне, ветер донес до лежбища сладкий бодрящий аромат свежей добычи, и вот уже в знойной дымке на горизонте поднималась серая тень материнской планеты, а охотнику так и не удалось полакомиться теплым мясом. Махалай нервно дернул острыми ушами, встал на задние лапы и взялся оглядывать окрестности с высоты своего немалого роста. Быть может, так удастся определить, в какой стороне укрылся хитрый человек? Нет. Зверь разочарованно заревел и грузно упал обратно на передние лапы. Жирные бока затряслись под плотным слоем бурой короткой шерсти. Он не ел больше четырех дней – это много для осени! Плохой охотник зиму не переживет.
Внезапно за холмом всего в ста метрах от сладкого следа призывно заблеяла овца. Звать повторно махалая было не обязательно. Он тряхнул головой так, что уши звонко захлопали о твердый, почти непробиваемый, череп, и понесся в направлении глупого травоядного. Возможно, его ждал небольшой перекус, но может быть и настоящий пир, если за холмом паслось целое стадо. Всяко лучше, чем плестись по следу изворотливого человека. А если еще и псов сторожевых нет или железок этих острых, так вообще раздолье!
В тридцати шагах от того места, где только что недовольно ревел махалай, из-за объемного камня высунулась мужская голова. Щурясь, словно древний старик, человек проследил, как мощные лапы, снабженные каждая восемью черными длинными когтями, поднимают облака пыли с выжженной земли. Ветер подхватывал желтую взвесь и относил ее в сторону такого удачливого человека. Мужчина чуть привстал, дрожащей рукой нахлобучил на макушку видавшую виды шляпу с широкими полями и, спотыкаясь, семенящей походкой, которая должно быть по его задумке являлась бегом, направился к следующему намеченному укрытию – старому каменному забору. Забор сложили еще первые поселенцы во времена великого освоения Космоса. Тогда поверх ограждения тянули электрический провод, который отлично отпугивал животных. Ныне же сохранилась лишь кладка, но и она в этот час могла спасти одну человеческую жизнь. Лишь бы добраться!
Подошвы стоптанных сапог шаркали по камням, острые, обитые железом носы цепляли мелкий булыжник, и тот с шорохом скатывался с пригорка. Мужчине важна была скорость, а не тишина. Капли крови с раненой руки больше не падали в пыль с той частотой, что прежде, но и руку человек давно перестал чувствовать. Она окончательно онемела и плетью повисла вдоль туловища. Повязка на бедре из разорванного горняцкого продмешка чуть сползла и сменила цвет с серого на багровый. Из-под нее проглядывали, поблескивая на солнце, ветеринарные скобы, что надежно скрепляли кожу и мясо.
За холмом раздался предсмертный вопль овцы. Злой, голодный махалай хуже стаи демонов! Лучше медленная смерть от пули в пустыне, чем пасть с двумя рядами острых, как лезвия, клыков. Казалось, наш раненый был уже просто неспособен двигаться быстрее, но крик животного подстегнул замутненный разум. Подошвы в отчаянии зашаркали чаще, производя еще больше шума.
Узкие черные зрачки мужчины, едва различимые на фоне его кроваво-алых белков, пристально всматривались в древнюю кладку. Не осталось усталости, мыслей, боли и даже страха. Было лишь упорство. Порой, не сыскать нам большего чуда во Вселенной, чем человеческий мозг: поставил себе цель выжить и все ресурсы организма бросил на реализацию.
Когда до иссушенной ветром и жарой кладки осталась пара метров, мужчина – к слову, на лицо он был довольно молод, под слоем крови и грязи такие детали сложно разглядеть – вытянул уцелевшую руку и рухнул на колени. Будто слепец, он принялся ощупывать большие камни у основания стены, пока наконец не нашел нужный. Пальцы погрузились в пыль, стараясь подцепить булыжник размером с Рождественский венок, которым мисс Питти в самый главный праздник года украшала двери своего кафетерия. Однако упрямый камень поддаваться не желал. И неудивительно, ведь предыдущие посетители его поднимали двумя ломами. А тут один раненый, выдохшийся до полусмерти человечек. О чем он только думал? На что надеялся?
Ободранная в кровь из-за непосильной работы рука принялась разрывать пыль вокруг булыжника. Иного выбора судьба парню все равно не предложила, а сдаваться наш несчастный никогда не умел. Внезапно он замер, прислушался и порывисто припал ухом к земле. После чего вновь поднялся и заработал с удвоенной силой. Теперь, цепляя булыжник, он подсовывал в образующиеся щели тонкие плоские камешки, и, используя уже их, да помогая себе здоровой ногой, пытался сдвинуть чертову крышку тайника с места. Позади парня тихо зашуршал гравий, в ноздри ударил сладковатый запах теплой свежей крови. Ветер сменил направление, и голодный махалай без труда нашел свою предыдущую жертву, а заодно притащил труп новой. Осень – время запасов. Поворачиваться и смотреть в глаза смерти наш таинственный герой не стал. Во-первых, он и без того отлично себе представлял, как овца с разодранным хребтом падает на землю, а махалай начинает медленно водить носом по ветру. Во-вторых, наш раненый прекрасно знал повадки зверя. Если добыча себя ведет непредсказуемо, то есть не кричит, не убегает, не поворачивается лицом, махалай замирает ярдах в трех от нее, приглядывается, подходит медленно, шаг за шагом – шкуру свою подвергать лишней опасности не любит.
Камень не поддавался.
Зверь шумно выдохнул. Хрустнул гравий под тяжелыми лапами. Волосы на затылке человека встали дыбом. Подошва сапога соскользнула с твердой поверхности и сбила несколько импровизированных распорок.
– Дьявол! – пролепетал парень. Потрескавшиеся опухшие губы шевельнулись с трудом.
Он вновь упер каблук в крышку и что было мочи надавил.
За спиной еще раз скрипнул гравий.
– Ф, – тяжелое дыхание коснулось кожи на шее. – Ф.
Дыхание смерти.
В остервенелом, необъяснимом никаким здравым смыслом порыве человек уперся всеми четырьмя конечностями в злополучный булыжник и с грудным вибрирующим звуком, больше похожим на рычание бешеной собаки, надавил. Камень съехал в сторону. Молниеносным движением наш герой опустил здоровую руку в открывшееся отверстие, схватил первое попавшееся ружье и откатился в сторону. Махалай же, напуганный животным рыком, отпрыгнул назад, но, стоило добыче показать намерение отступить, кинулся в атаку. Раздалось тихое шипение, и ребра зверя обожгло. Острая боль пронзила все его тело, затмила разум. С яростным ревом почти девятьсот фунтов живого веса обрушились на нашего отчаянного героя. Твердые, как сталь, когти проткнули кожу, разодрали мышцы, сухожилия и вены. Удар махалая отбросил жертву не меньше, чем на ярд. Вот только, к несчастью охотника, дичь успела выстрелить второй раз. Непревзойденный хищник, господин здешних гор, грузно рухнул на землю и затих. В его непробиваемом черепе дымилась дыра, размером с блюдце.
Мягкая тишина легла на холмы. Ветерок играл в волосах неподвижного человека, путался в окровавленной шерсти овцы, ласкал черный, пока еще блестящий нос махалая. Большой земляной жук вылез из тайника, потер лапками подвижную мордочку и пополз прочь в поисках новой укромной норы. За ним тонким ручейком потянулся многочисленный выводок. Так бы и закончилась эта история про отважного парня и опрометчивого зверя, но жестокому умиротворению смерти не суждено было воцариться у подножия Великих гор. Не в этот час. Назойливое жужжание скоростного беспилотника нарушило идиллию. Яркой стрелой он пронесся над нашей троицей, сделал круг и завис в воздухе. Через минуту к стене подлетел грузовик. Распахнулись двери и на землю спрыгнули две пары мужских ног.
Каковы шутки у старухи Судьбы, а? Кого из нас спасала от верной гибели беглая овца?
Но вернемся обратно к мадам Ван-Ю. У иных мужчин, к счастью ныне редкой породы, в ходу заблуждение будто бы женщины с волосами цвета спелой пшеницы покладисты, в меру глупы, легки в управлении и непритязательны к любовным утехам. Старик Ван-Ю, как нетрудно догадаться, состоял в этом великолепном полку тупиц, всю жизнь мнил себя единоличным хозяином своего капитала, дома и земли. И жены естественно. Какое клише…
Пока человек бился с махалаем на границе поместья, мадам Ван-Ю, оседлав ховербайк управляющего, неслась напрямик через поля в Сан-Исидро. Она успела сменить юбку на рабочий комбинезон и предупредить господина Кошек о незапланированном визите. Волосы, что были предметом бестолковых заблуждений ее муженька, выбились из тугого пучка и несколько минут озорными прядками развевались на ветру, пока окончательно не рассыпались по плечам. Шпильки остались где-то позади, как и прежняя жизнь. Мадам стоило выбрать режим полного экрана, но она предпочла чувствовать ветер. Было в ней теперь что-то дикое, необузданное. Глаза живо блестели, щеки залил румянец, а меж выгоревших белых бровей пролегла тонкая морщинка. Она выглядела молодо для своих лет, но кто это замечал за стенами огромного старого дома? Кто станет заглядывать под уродливую вуаль в церкви? Кто придет на обед к грубому скупердяю, даже если его супруга гостеприимна и мила?
Свобода сияла впереди, такая близкая, такая доступная, опьяняющая. Дорога к свободе существовала всегда, да не хватало решимости, спускового крючка. Иным сталь характера и широта мысли дарит уникальную способность не жить под гнетом обстоятельств. Другим нужен шанс, внешний фактор, что пустит в кровь достаточное количество адреналина, дабы заглушить страхи. Такой он, человеческий разум.
Мадам Ван-Ю так увлеклась своими чувствами и скоростью, что при въезде в город едва не сбила пешехода. Несчастный горняк в последнее мгновение успел кинуться плашмя на землю. Ховербайк пронесся над его головой. Поток воздуха взметнул черные сальные волосы и выпачкал их в пыли. Раздался скрежет аварийного тормоза. Тонкие женские сапожки, резко контрастирующие по виду с рабочим комбинезоном, спрыгнули на землю. Каблучки застучали по твердому дорожному покрытию:
– Простите! Простите!
Мадам Ван-Ю упала на колени и обхватила пострадавшего за плечи.
– Да ну что вы! – Горняк нарочито беспечно хмыкнул и сел. – Я цел. Глядите.
Он продемонстрировал перепуганной женщине руки, указал на ноги в поношенных ботинках и вновь хмыкнул.
– Видите? Все цело. В пыли только замазался. Но нам это дело привычное.
Мужчина ободряюще улыбнулся, заправил сальные волосы за уши и встал. А после протянул руку собеседнице.
– Мадам Ван-Ю, уверяю вас, со мной все отлично. Но вот о вас того же не скажешь. Обычно вы очень ответственны и внимательны. У вас что-то произошло? Я могу чем-то помочь?
– Нет-нет, – она тряхнула головой, будто сгоняя наваждение, и приняла руку. – Благодарю вас. Простите за этот инцидент.
– Все хорошо! – Горняк улыбнулся. – Если что, обращайтесь. Я сегодня выходной.
– Да-да. – Мадам Ван-Ю рассеянно закивала и, еще дважды принеся глубочайшие извинения, бросилась обратно к ховербайку.
На ее счастье горняк, чье имя она вспомнить так и не сумела, не высказал ни возражений, ни претензий. Напротив, он некоторое время стоял и смотрел ей вслед – об этом поведали камеры ховербайка.
Господин Кошек встретил клиентку дежурной теплой улыбкой и чашкой горячего чая. В отличие от супруги, характер он имел мягкий, умел очаровать человека с первого знакомства. Да и на профессионализм его и честность за двадцать лет никто не пожаловался. В общем, с нотариусом городу повезло, с женой нотариуса – не очень.
Мадам Ван-Ю пристроилась на краешке кресла и взволнованно взглянула на господина Кошек.
– Климек, – без предисловий начала она, – пора.
И вновь господин Кошек остался невозмутим. Пакет документов, который, несомненно, имелся в виду, хранился у него почти десять лет – немалый срок.
– Конечно, Китти.
Кэтрин как будто немного расслабилась, услышав это обращение. В городке никто не звал ее Китти, равно как и не состоял с ней в дружеских отношениях. Питер Ван-Ю не располагал к себе людей. Впрочем, я это уже говорила.
– Отправь адресатам копии, а оригинал я отнесу шерифу лично. И он, и новый мэр внушают доверие.
Кошек кивнул, словно ничего другого от Кэтрин не ожидал.
– Да, я бы поступил точно так же. Чем могу еще помочь, дорогая?
Она чуть помедлила, потом решительно расправила плечи и улыбнулась.
– Проводи меня к офису Кроу, Климек, а после отправишь почту. Я немного взволнована, не хочу произвести впечатление растерянной или невменяемой. Люди здесь меня не слишком хорошо знают.
– В этом их упущение, – Кошек улыбнулся в ответ, потянулся через стол и легонько похлопал Кэтрин по руке. – Все будет хорошо, милая. Ты наконец-то станешь свободной. А за сыновей не переживай. Они поймут.