Странные истории

– Джек! – внезапно закричал я и уселся в постели.

Он прибежал по коридору в полурасстегнутом халате.

– Я же просил тебя не есть так быстро, – сонно произнес он. – Расстройство желудка?

– Только психическое расстройство, – сказал я. С меня градом катился пот. -Послушай, если ты не дашь мне пару ответов, я собираюсь уехать отсюда утром в санаторий на лечение.

– Я знаю однин очень хороший санаторий, – ответил он. – Он как раз специализируется на конных игроманах.

Он зевнул и присел на мою кровать.

– Вот возьми, вытри пот со лба. – Он протянул мне платок. – Твоя проблема в том, что ты самозванец, не так ли?

О-о-о, – простонал я, – этот самозванец. Сто двадцать шесть фунтов. Черт бы побрал этих стюардов.

– Давай еще раз проясним. Они надели этот пост , а это значит, что твоя лошадь должна нести 126 фунтов, плюс вес жокея, либо с каким-то другим дополнительным весом?

Я тупо кивнул.

– А ты не подумал, что дядя Герман мог бы сделать с требованиями к весу? – лениво спросил Джек. Это было так, словно кто-то ткнул меня оголенным проводом.

– Что?! – Закричал я. – Ты хочешь сказать…

– Успокойся, – сказал Джек, усаживаясь на меня верхом. – Нет, дядя Герман не умеет ездить верхом. Я сказал, успокойся. Дай мне закончить. Я сказал, что у меня есть выход, помнишь? Способ: В-Е-С, – произнес он по буквам, смеясь. – Я придумал самую сенсационную шутку, которую ты когда-либо слышал. Посмотрим, как тебе это понравится.

Все еще наседая на меня, и, признаюсь, он изложил мне свою идею. Когда он закончил, у меня поднялась температура.

– Это не может сработать, – сказала я, чуть не плача. – Это фантастика. Это не может быть…

– Ты все еще не знаешь дядю Германа, – серьезно сказал Джек, и в его глазах снова появился этот мерзкий огонек. – Утром мы спросим дядю Германа, не хочет ли он поиграть с нами. Он славный парень.

Славный? Он был великолепен. В ту ночь я больше не спал, А утром мы все немного поговорили и составили план.

– Ты знаешь о Золотых ставках. Это вторая по богатству трасса в Соединенных Штатах. 75 000 долларов добавлено. Только для чистокровных лошадей, отобранных Комитетом по Ставкам, названных «лучшими гонщиками года».

Моя лошадь, Чернильница, была одной из приглашенных благодаря победам в «Роуз Челлендж», а также в Наррагансетте и Черчилл-Даунс. Другими опасными участниками были Фреда, галантная кобылка, выигравшая специальный заезд в Пимлико, Джолли Тар, победитель в Саратоге и Фламинго.

Проблема заключалась в том, что стюарды мешали. Кобылка Фреда весила всего 112 фунтов, Джолли Тара – 120, а моя Чернильница попала на самое прекрасном поле верховой езды в мире с максимальным весом – 126 фунтов!

Этого само по себе было достаточно, чтобы увеличить шансы против нее. Когда мы вышли на трассу во второй половине дня перед большой гонкой, паритетные табло рассказали всем об этом. Публика считала Джолли Тара фаворитом со счетом 3:2. Фреда была со счетом 5:2. А Чернильница едва ли опережала с коэффициентом 4 к 1.

Дядя Герман, сидевший на заднем сиденье нашей машины, кутался в пальто, карманы которого мы зарядили дробью для устойчивости, посмотрели на доски и закудахтали.

– Боже мой, Харкнесс! Не похоже, чтобы ваша лошадь пользовалась большим успехом.

– Ну еще бы! – сказал я. – У нее большой вес. Но мы это исправим! Пойдем в комнату взвешивания.

Там мы обнаружили, что Комитет, который заседал по поводу решений о жокеях, которые собирались принимать участие в больших скачках. Мой мальчик, маленький Тедди Саймс, увидев меня, безутешно подошел.

– Я взвесился, мистер Харкнесс. Я склонил чашу весов на сто, так что мне придется прибавить двадцать шесть фунтов. – Он был далеко не в восторге от этого. – Им не стоило так поступать с нами. Боже мой…

– Все в порядке, Тедди, – сказал я ему. – Мы выигрываем.

Я подошел к столу как раз в тот момент, когда снаружи раздались радостные крики, возвещавшие о том, что четвертый заезд закончился, и Ставки должны были начаться через несколько минут.

– Ну что, джентльмены, вы вполне удовлетворены моим жокеем?

Председатель кивнул.

– Вполне, мистер Харкнесс. Мне жаль, что мы одобрили жокея с таким весом для Чернильницы…

– Ах, это! – Я ухмыльнулся и махнул рукой беззаботно. – Не берите в голову. Этого веса мало, чтобы удержать Чернильницу от победы. Вы недооцениваете мою лошадь, джентльмены. Она – настоящий чемпион!

Это их ошеломило. Стюарды привыкли к тому, что владельцы ругают их, а не хвалят и они воспряли духом. Я продолжил:

– Кстати, в правилах нет ничего, что запрещало бы лошади перевозить больше положенного веса, не так ли?

Они уставились на меня. Наконец председатель сказал:

– Я… э-э… боюсь, я не понимаю, мистер Харкнесс.

– Я имею в виду, что это моя привилегия – позволить моей лошади нести двойной груз, если я захочу, не так ли?

Они все выглядели взволнованными, и один из них вздрогнул, торопливо перелистывая кодовую книжку. Он говорил от имени всего Комитета.

– Я ничего не имею против этого, нет. Но почему вы должны…

– Назовите это просто прихотью, – сказал я. – В сочетании с желанием доказать публике, какая у меня на самом деле замечательная лошадь. Очень хорошо. Возможно, тогда вы объявите о том, что у Чернильницы, помимо ее постоянного жокея, будет еще один наездник. Дядя Герман, вот он.

Они посмотрели на дядю. Герман, круглолицый, розовощекий, улыбающийся, мужчина явно средних лет и явно грузный. Затем они посмотрели на меня. Лицо председателя потемнело.

– Мой дорогой Харкнесс, – сухо произнес он, – если вы считаете это забавным, и пытаетесь превратить ставки в комедию…

– Отнюдь нет! – сказал я. – Я полагаю, что действую в рамках своих прав, джентльмены. Давай, Джек, веди дядю Германа.

Дядя Герман не имел права находиться в этом помещении и мы встретили лошадей, когда они шли по желобу к беговой дорожке. Там мы остановили Тедди Саймса, и, к его великому изумлению, я велел ему подвинуться и освободить место для дяди Германа. У парня чуть глаза не вылезли из орбит.

– Но, мистер Харкнесс! – завопил он.

– Делайте, как я говорю, – сказал я ему, – и все будет хорошо. Ладно, дядя Герман, снимайте пальто и садитесь!

Он сбросил отяжелевшее пальто и молниеносно взобрался на Чернильницу. Пара работников, стоявших поблизости, ахнули. Дядя Герман пошатнулся, и в тот момент я подумал, что он вот-вот ослабит хватку и взлетит прямо на флагшток. Джек быстро схватил его за ногу.

– Держись крепче, дядя Герман. Не отпускай жокея ни на секунду.

– Ладно, ребята, – ухмыльнулся дядя Герман. Честно сказать, ему было весело, как никогда в жизни. Медвежонок Саймс все еще выглядел растерянным, как косоглазый пьяница в зеркальном лабиринте, но он был хорошим жокеем. Он почувствовал, хотя и не мог этого объяснить, внезапное снятие тяжести со спины Чернильницы, когда дядя Герман приподнялся. Затем горн протрубил «Сапоги и седла», и по громкой связи прозвучало объявление о самой богатой скачке на Востоке, и лошади двинулись к барьеру. Я схватил Джека и побежал.

– Давай же! – Крикнул я. – Шансы будут стремительно расти, и я хочу, чтобы их было больше!

Я был прав на 200 процентов. Публике хватило одного взгляда на Чернильницу, чтобы оценить ситуацию и все, как один, ринулись к окошкам для приема ставок. Те, кто ставил на Чернильницу, лихорадочно покрывали свои ставки равными суммами на Фреду или Джолли Тара. Те, кто ставил на двух других фаворитов, увеличивали размер своих ставок.

За шестьдесят секунд соотношение цены и качества Чернильницы возросло до 7:1. Еще через минуту автоматы показывали 11:1, а желающих не было! Кроме нас! Джек получил свои пятнадцать центов и еще пять – от дяди Германа. Я потратил все, что у меня было, до последнего цента, две с половиной тысячи симолеонов. Детка! И в среднем 10 к 1!

Стыдно рассказывать о следующей части. После всего, что было написано, это должен быть один из тех триллеров, о которых вы читали «На четверти поля были Фреда и Джолли, нос к носу. В конце концов, Фреда и Чернильница…»

Но это было совсем не так. Чернильница была хорошей лошадью. Более того, она была великолепна. Даже при весе в 126 фунтов у нее было бы больше шансов на победу, но с Дядей Германом, сидящим верхом и цепляющимся за Тедди Саймса изо всех сил, убирая при этом 12 килограмм веса…

Что ж, на четверти поля Чернильница, управляемая двумя седакми, разрывалась на части. На половине было четыре, на трех четвертях – шесть. Выйдя на финишную прямую, Джолли Тар сделал ставку. Это была хорошая ставка. Это было так здорово, что, когда они пересекли финишную черту, Чернильница отстали всего на пять отрезков. Джолли Тар был вторым, и на сцену вышла аутсайдер, Фреда была далеко позади, вероятно, с разбитым сердцем.

Затем все погрузилось в хаос. Толпа с безумными взглядами оцепенела. Пока радиодиктор бормотал в микрофон бессвязные хвалебные фразы, люди прорвалась через ограждения на ипподром, чтобы окружить великолепную лошадь, которая с двумя всадниками показала безупречную форму лучшим чистокровным скакунам страны.

Во главе этой толпы стояли Джек и я. У Джека на руке было перекинуто самое главное пальто. Мы первыми добрались до Чернильницы и бросили пальто дяде Герману. Как только он надел его, лошадь слегка покосило, но в суматохе никто этого не заметил. Репортеры окружили нас, требуя назвать имя дяди Германа, спрашивая, почему мы решили провернуть этот захватывающий трюк, задавая миллион других вопросов. Операторы щелкали затворами, взрывая вспышки, как хлопушки. Проводник тщетно пытался подвести Чернильницу к кругу победителей.

Я быстро прошептала Джеку на ухо:

– Забери дядю Германа отсюда, пока кто-нибудь не догадался. Вот, возьми это. -Я протянула ему пачку билетов, которые выиграл от Чернильницы. – И поменяй их на мазму. Как только все уляжется, я присоединюсь к вам.

Затем Типпи Мэлоун, фотокорреспондент Международной прессы, которую я знал много лет, протолкнулся через толпу и умоляюще схватил меня за руку.

– Билл, ради бога, дай мне перерыв! Какой-то дурак разбил все мои лампочки, и я не сделал ни одного снимка. Мне пришлось достать из аптечки эту старую вспышку. Пожалуйста…

– Мне жаль, Типпи, – начал я, – но…

– Ты должен, Билл! Это самая большая сенсация со времен разгрома «Мэна». Если меня не сфотографируют, меня уволят!

– Ну, тогда ладно. Но давай побыстрее. Дядя Герман..

Он принял прежнюю позу, не верхом на лошади, а стоя рядом с Чернильницей, пухлый и улыбающийся в своем тяжелом пальто. Он погладил лошадь по носу. Типпи насыпал порошок в свою старомодную вспышку и поставил коробку на место.

– Все в порядке. Улыбка. Сейчас!

Вспыхнула полоска белого пламени. Все моргнули и внезапно раздалось жалобное блеяние.

– Подождите минутку…

Затем этот крик замер вдали, и послышался глухой, пыхтящий звук – громовой раскат величиной с пинту, раздавшийся прямо у нас под носом! Чернильница заржала и вырвалась наружу. Толпа взвыла. Типпи, нахмурившись, оторвался от своего ящика и закричал:

– Эй, куда, черт возьми, она подевалась? Это отличный способ угостить старого приятеля, Билл! Скажи ей, чтобы возвращалась!

Но дядя Герман не вернулся. Его комната, эта тщательно продуманная коморка в доме Джека, перевернутая вверх дном, все еще ждет его. Там его трубка, домашние тапочки и халат. И пачка банкнот, которые он выиграл, используя типографскую краску для победы.

Но дядя Герман так и не вернулся. Мы знаем точно, почему, или как он исчез. Типпи Мэлоун показал нам снимок, который он сделал как раз в тот момент, когда дядя Герман исчез с жалобным блеянием. Это все не имеет смысла. На нем изображен дядя Герман, в пальто и во всем остальном, окруженный прозрачным ореолом, стремящийся ввысь, одержимый желанием участвовать в выборах, и изо рта, ушей и ноздрей у него вырывается что-то похожее на серпантин.

Джек говорит, что, возможно, волнение вызвало еще одно химическое изменение в дяде Германе, и что его вес уменьшился до такой степени, что даже свинцовые гири не смогли бы удержать его на месте.

У меня есть другая мысль, и, возможно, я ошибаюсь. У меня есть смутное предчувствие, что причина, по которой дядя Герман был легче воздуха, заключалась не в том, что он был наполнен гелием, а в том, что он был под завязку набит водородом! И – ну, вы знаете, что случилось с «Гинденбургом». Типпи, его старомодная вспышка высекла искру… и так или иначе, дядя Герман еще не вернулся. Мы все еще ждем и надеемся… Так что оставайтесь со мной на связи, и я дам вам знать, если мы получим от него весточку.

Плодовитость Далримпла Тодда

Далримпл Тодд был самым удивительным человеком, который когда-либо жил на свете! Все, что ему нужно было сделать, это подумать об овощах и фруктах, и они начинали расти у него в волосах!

В тот день я отлично провел время за своим мультфильмом. У меня была центральная фигура, что-то вроде юриста из Филадельфии, который мог засунуть в рот два бейсбольных мяча, но у меня не было ни единой странной вещи в отношении пограничных районов.

Было жарко, я устал и с каждой минутой приходил в себя, и, возможно, был довольно резок, когда кто-то постучал в дверь.

– Входите! – Крикнул я, и незнакомец проскользнул в комнату.

Черт возьми, что за мужчина! По-настоящему толстый, настолько толстый, что ребята из компании БифТраст были бы худышками в пижамах по сравнению с ним.

Какую-то минуту он задумчиво смотрел на меня, переминаясь с ноги на ногу, как нервный слон, и, наконец, пропищал:

– Вы… вы тот человек, который нарисовал карикатуру с названием «Разве это неправда?»

– Да, это я, – сказал я ему. – А что? И кто вас сюда прислал?

– Никто. Я просто пришел… Кажется, у меня для вас кое-что есть…

«Еще один из этих фальшивых чудаков. – Подумал я. – Они постоянно приходят. Наверное, его звали «Я лаю, как собака», или что-то в этом роде, и он обрисует это так, что оно станет похоже на собаку».

Я бросил ему блокнот с карандашом и вернулся к своей доске со словами:

– Нарисуй это здесь, приятель, и не забудь закрыть за собой дверь, когда будешь уходить.

Какое-то время он стоял с блокнотом для рисования в руках, уставившись на меня с отсутствующим выражением лица, как будто я бросил ему в лицо Гордиев узел. Затем его губы приоткрылись, а лицо покраснело.

– О, нет! – Он выглядел возмущенным. – Дело совсем не в этом. Вы не поняли. Я… я могу выращивать разные растения.

– Выращивать? – Спросил я. – Брат, ты что, пытаешься меня разыграть?

Он опустился на стул, прогибаясь в суставах, как плотницкая линейка. А потом он снял шляпу, обнажив копну спутанных волос, похожих на растерянная черную хризантему, наклонился вперед и уставился на меня большими влажными глазами.

– Да, в моих волосах. Не хотите взглянуть?

Я встал, выдавив из себя улыбку и искренне сказал:

– Ну конечно! – и направился к двери. – Снаружи есть еще пара парней, которые хотели бы…

– О, только не надо! – закричал он, а на его мертвенно-бледном лице было написано отчаяние. – Ты такой же, как все остальные. Ты даже не даешь мне возможности показать! Горошек! – сказал он.

Я сглотнул и вздрогнул, потому что прямо посреди этого непослушного клубка, который он называл своими волосами, вдруг выросло с полдюжины зеленых, похожих на мрамор предметов. Он покачал головой, и они отвалились. Один из них покатился по полу к моим ногам. Я остановился и поднял их, потом понюхал. Несомненно, это был горох! Он торжествующе улыбнулся.

– Видишь? – спросил он.

– Эй, ну-ка сделай это еще раз!

– Что бы ты хотел? Фрукт? Овощ?

– Помидор. – потребовал я осторожно.

– Хорошо, – сказал он. – Помидор!

И в его копне появился вдруг спелый, розовый помидор! Он протянул его мне.

– Попробуй! – сказал он. – Вкусно. Видишь? Я могу выращивать все, что угодно. Яблоки, репу, фасоль…

И на пол с хлюпаньем начали шлепаться ягоды. Это было похоже на вечерний банкет во фруктовом киоске. Но теперь я понял. Я пересек комнату, схватил его за шиворот и рывком поставил на ноги.