Параллели. Часть первая

– Спасибо, мама! – затем она метнулась к Спиридону и, склонив голову, уткнулась ему в плечо. – Спасибо, папа!

Лукерья подошла к ним и, промокнув уголки платка у своих глаз, произнесла:

– Ну, вот и славно, вот и решили, скажи Ивану завтра «да», и не плачь, все образуется, вот увидишь. Они еще какое-то время просидели на кухне, ведя уже незначительные разговоры. Затем отправились спать, назавтра их ждал ответственный день.

Зайдя вечером следующего дня к родителям Настасьи, Иван после жгучих тревог и томительного ожидания, наконец-то услышал такое долгожданное Настасьино «Да». Они проговорили до позднего вечера, обсуждая планы их совместного будущего. В Омск Иван возвращался полным надежд и будущих планов. Теперь он думал, как бы поскорее забрать и перевести в Омск Настасью и дочку Варю, которую он уже принял и, пожалуй, полюбил, но которую все же побаивался, ведь сердце ребёнка ему нужно было еще только завоевывать, а как это получится, он пока не знал. Зато он знал точно, что Настасья никогда не предпочтет его своему ребенку, и он за это ее только еще сильнее уважал. Наверное, такой и должна быть настоящая мать, думал Иван.

Работа встретила очередными задачами и преодолениями, но теперь он понимал, что-то радостное вошло в его холостяцкую жизнь. И это что-то он намерен лелеять и растить, оберегать его от всех бед и стараться приумножить. Вскоре Ивану удалось перевести семью в Омск, Варя пошла в школу, а Настасья устроилась в центральную городскую больницу, и жизнь потекла размеренно и счастливо, как и у многих окружающих и друзей вокруг. Ровно до того момента, когда его боевой товарищ не зашел к нему поздно ночью с этой ужасной новостью и свинцовыми словами: «Иван, тебя утром арестуют, приехали люди с округа, у них на тебя приказ об аресте, как бывшего белогвардейца. Даже твое прошлое в Красной армии не поможет, поверь, я знаю, о чем говорю. У меня есть уже опыт. На моих глазах уже расстреливали бывших белогвардейцев. Ничего не помогает, ни работа, ни бывшие заслуги, ни ранения, ничего. Уходи, Иван, увози семью.» Тогда ему не верилось, что такое возможно, ведь он несколько лет воевал на стороне красных, имеет боевые награды, ранения, теперь на заводе не последний человек. Трудится честно, растит двух дочерей, Варю и Фросю, какой он враг, при чем тут его прошлое. Он живет настоящим и думает о будущем. Но Михай был непреклонен, он прошел путь от рядового сотрудника ЧК до начальника одного из отделов, он знал, о чем говорил, и очень рисковал. Но их общее боевое прошлое, когда не раз приходилось спасать друг друга в бою, не позволяло ему сподличать, отсидеться. Они давно и без слов понимали друг друга, и, хотя все реже и реже виделись, но остались верны своему прошлому. «Уходи на подводе, так меньше внимания привлечешь, под Акмолой где-нибудь сядешь на поезд, да старшую Варю оставь родителям, не тащи с собой двоих, тяжело, еще заболеют.» Эти слова друга были последними, которыми они обменялись перед прощанием в Омске.

Под утро Иван с Анастасией были уже в Исилькуле. Спиридон без слов все понял. Велел Лукерье собрать на дорогу, отдал все деньги, что на тот момент были в доме, принял спящую Вареньку и пожелал им доброго пути. К восходу солнца они уже двинулись в сторону степи. Там Иван рассчитывал продать лошадь с подводой, и уже оттуда двинуться в далекий путь на Украину. А теперь, теперь все круто изменилось, он работает на маленькой станции бригадиром плотников, носит фамилию жены, построил землянку и собирается здесь пустить корни. Отсюда и до родных мест не так далеко, а там видно будет – думал Иван. Вскоре вслед за Фросей у них с Настасьей появилось два сына, жизнь помаленьку налаживалась, к суровым краям они помаленьку привыкали, и все ничего, да вот старое ранение в ногу все больше и больше беспокоило Ивана. Нога к вечеру начинала ныть, нытье превращалось в нестерпимую боль, и как-то Иван обнаружил на месте осколочного шрама темное растущее пятно. Иван не придал должного значения болячке и не сказал об этом Анастасии. Как следствие, в один из вечеров он занемог и был не в силах более сдерживать зловещую боль. Сообщил о происходящем Настасье. Увидев рану мужа, Настасья ужаснулась и, не слушая его убеждений о ничтожности беспокойства, побежала к доктору-хирургу, что жил неподалёку. Осмотрев ногу, доктор констатировал начало гангрены и требовал немедленной госпитализации. Предстояла ампутация ноги, это было единственным на тот момент решением, способным спасти жизнь Ивана. Тот ни в какую не соглашался. «Что за казак без ноги,» твердил Иван, он не хотел и слышать об этом.

– Настасья, – говорил он жене, – давай примочки, мази какие-то, вылечим, не впервой, что сразу резать, придумал твой доктор, не дам. Бог даст – выздоровеем, а нет, так с ногой хочу быть.

Ни слезы, ни уговоры жены на него не действовали. Иван стал жутким упрямцем. Через несколько дней ему стало совсем худо, и он умер, оставив жену и четверых детей решать жизненные вопросы без своего участия. Думал ли он о смерти, возможно, да, и всё-таки не верил в то, что в этот раз не справится. Но и жить без ноги не хотел, судьба сделала выбор по его желанию, только окружающим – членам его семьи – было от этого выбора не сладко. Кто может определить верность этого решения, пожалуй, никто, кроме Ивана, ведь именно ему предстояло примерить эту новую судьбу, но, видно, он сам этой примерки не захотел.

Иван Васильевич – Василий Иванович

Иван был из Екатеринославской губернии Малороссии, из крестьянской семьи, семья была большая, жила в деревне и состояла в сельской общине, после отмены крепостного права она имела в сельской общине свои полосы земли, исходя из расчета трех десятин на работника. Потому в семье всегда ценились бережливость и сметливость. Население деревни росло довольно быстрыми темпами. Оно увеличилось за промежуток времени с конца 1900 по 1906 годы резко, почти в 2,2 раза, потому-то выделенной земли стало не хватать. В среде крестьянства рождалось недовольство властью, то там то здесь вспыхивали волнения, которые подавлялись полицией.

Его жена Ксения родила ему шесть сыновей и пять дочерей. В живых к тому времени остались три сына и две дочери. К сожалению, урожайность полос земли была низкой, часто приходили и вовсе неурожайные годы, при этом хромала и производительность труда из-за низкой оснащенности и отсталой технологии. Так как приходилось вести земледелие в условиях чересполосицы, то есть выделении сельской общиной земли для общих нужд: прогона скота, проездных путей для выдвижения на сенокосы, к лесам, водоемам, то и севооборот на выделенных конкретной семье полосах не мог быть интенсивнее общинного. Он подчинялся законам сельской общины: севообороту и выплате податей государству. Неудобство также составляла практика выделения полос на разных полях, которые также, в свою очередь, иногда находились, как говорится, в разных концах общинной земли и нередко граничили с «неудобствами». Общинные земли частенько перераспределялись из-за изменений в составе семьи, то есть ее увеличения или, напротив, уменьшения. Появились тенденции ухода семей, либо части семьи – взрослых детей в город на заработки, а то и постоянное жительство. При этом сам город развивался все интенсивнее, там появлялись различные блага цивилизации, а деревня все больше и больше отставала в своем развитии от города. Старшие дети Ивана выросли, посматривали на город. Образовав свои семьи, все больше хотели жить своим умом.

Аграрная реформа Столыпина, целью которой была ликвидация нехватки пахотных земель и придание так необходимого промышленного развития российской империи, позволяла крестьянам центральных губерний и Малороссии получить свой надел земли, и в тоже время вела к освоению огромных окраинных земель Сибири и Алтая. Как-то, вернувшись из Екатеринославля, Иван заговорил с женой Ксенией.

– Я был в городе, там все судачат о земельной реформе. В Сибири будут землю давать переселенцам, ссуды опять же, да и другие послабления обещают. – Ксюша слушала мужа внимательно, из года в год терпя нужду, ей, конечно же, было интересно услышать о каком-то просветлении их будущего, но женская осторожность настраивала на вдумчивое, взвешенное решение. – Так вот я здесь подумал, не махнуть ли нам куда-нибудь в Сибирь, может, из нужды выбьемся?

– Так-то оно, так, – отвечала Ксюша и, поразмыслив, продолжила: – Так хозяйство у нас вроде бы крепкое, не хуже, чем у людей. Сыновья поднялись, теперь полегче станет.

– Чем легче? – не унимался Иван. – Им свои семьи строить нужно, своих детей растить, а землицы-то у нас маловато, где ее взять-то?

– И что ты предлагаешь?

– Да честно я, конечно, и сам побаиваюсь, но, думаю, надо бы нам рискнуть, пока силы еще есть, давай поговорим с сыновьями вечером, там и решим.

– Хорошо, давай, – ответила Ксюша.

Вечером, когда вся семья собралась вечерять, помолилась и, усевшись за общим большим столом, смотрела на отца, ожидая от него какие-то новости из города, Иван обратился к своим старшим сыновьям.

– Я в городе услышал о реформе Столыпина, Правительство землю дает в Сибири, ссуды обещает, и еще многое чего. Вот хотел бы с вами посоветоваться. Думаю, дело стоящее. Надо бы попробовать.

Старшие сыновья внимательно выслушали отца. Первым заговорил старший, Микола.

– Сибирь, – протяжно произнес он, – там, бать, же холодно, как мы там жить-то будем?

– Везде люди живут, – ответил отец и продолжил: – Холодно, это да. Зато земли дают вдоволь, здесь-то у нас ее нет, где ее взять-то?

– У помещиков забрать! – заговорил средний сын.

– Я тебе заберу, лихой казак! У меня и думать не смей, на чужое рот не разевай!

– Все равно пустырем стоит много, а у нас не хватает, что это, батя, справедливо? У кого густо, а у кого пусто!

– Ты такие разговоры, Федор, говорить не смей. Сколько уже людей пострадало за такие мысли. До братоубийства доходит. Не нашего ума это дело, вот Правительство думает, как это затруднение разрешить. Коль здесь земли свободной нет, так в Сибири ее полно, там населения не хватает. Нечего у других отбирать. Вот ты бы помещиком был, а я бы у тебя пришёл и забирать стал, как бы ты тогда думал, правильно это или просто грабеж?

– Так я бы, бать, пустые земли не держал.

– И он, сын, не держит. Хочешь, бери у него в аренду, обрабатывай, только плати за использование. А ты как хотел. Она же по закону ему принадлежит, не тебе!

– Конечно ему, бать, он же помещик, а я крестьянин.

– Да дело не в том, что он помещик, а ты крестьянин. Так сложилась жизнь. Она могла сложиться иначе, и на его месте мог бы быть ты. Только негоже это чужое отбирать. Надобно свое наживать, трудом своим, смекалкой. А присваивать чужое дело-то нехитрое, да только все под Богом ходим, а там все равно, кем ты здесь был, главное, что в душе своей приобрел, каким человеком жил, как к людям относился, это главное! Ну, так что, интересно вам новое дело или нет?

Старший сын расправил плечи, взглянул на свою жену и ответил:

– Бать, ты же знаешь, мы ребенка ждем, я думаю, нам рисковать не нужно, пусть родит, там посмотрим.

– Ясно, – протянул отец. – Ну, а ты чего скажешь? – обратился он к среднему сыну.

– Если честно, бать, мне не хочется в неизвестность, да я подумываю в город податься.

– Понятно, – с сожалением выдохнул отец и продолжил: – Ладно, остальных и спрашивать нечего, вижу общую картину и так. И всё же, повернувшись к младшему сыну, Васильку, он спросил его: – Василек, а ты-то как, поедешь со мной в Сибирь?

Василек был самым младшим сыном в семье, он привык смалчивать, не лезть в разговор старших. Услышав вопрос отца, Василек с гордостью ответил:

– Поеду, батя, отчего же не поехать.

– Ну, вот и славненько, сынку. На том и порешим.

Помолчав какое-то время, он обратился к жене.

– Ксения, давай-ка сами вначале попробуем, как там, будет хорошо, сладится все, тогда и семейством тронемся, а пока что пусть сыновья здесь похозяйничают, а мы там попробуем. Что скажешь-то, мать?

Ксения растерянно ответила мужу:

– Да как же так, они здесь, мы там, далеко-то как, что ж мы от детей-то поедем в тьмутаракань, зачем? Ну, не хотят дети ехать и нам не нужно, здесь как-нибудь проживем, совсем уж не бедствуем.

– Совсем нет, да и совсем уж хорошо тоже не живем, – не унимался Иван. – Будет плохо, вернемся, чего ты переживаешь. А так, не попробовав, как можно судить, хорошо или плохо будет. Ксенья, чего ты боишься, год-другой проживешь без сынов, не выдержишь, что ли? Куда они от тебя денутся? В общем, дорогие мои, я думаю, надо пробовать. Ксения, да не печалься ты, будет плохо сразу же вернемся домой.

– Ой, – вздыхая, отвечала Ксения, – боюсь я, да и от детей опять же не хочется никуда ехать.

– Да ладно, мама, – вступил в разговор средний сын. – Я тоже хочу в город податься, надоело здесь сидеть, может, там чего себе найду. А будет у вас хорошо получаться, может, к вам присоединюсь. Сразу в Сибирь не хочется, а потом не знаю.

– Я, – заговорил старший, – ни в город, ни в Сибирь, батя, не хочу. Да и здесь кому тогда оставаться? Так что я здесь остаюсь, буду работать. Посмотрю, как у вас получится.

– Ну, лады, – ответил отец, – так и решим, мы с матерью и Васильком будем пробовать, вы оставайтесь.

Иван повернулся к Ксении, только своей волей он не хотел заставлять ее подчиниться. Нет, он больше рассчитывал на ее стремление понять и поддержать его. Он обращался к соратнику своей жизни, к единственному человеку, который эту жизнь строил с ним совместно с самой молодости. Ксения, не выдержав вопросительного взгляда мужа, стала отвечать.

– Хорошо, Ваня, мы поедем, но обещай мне, что если там будет плохо, если Васильку не будет приживаться, мы вернемся, хорошо?!

– Я обещаю тебе, если вам с Васильком будет там плохо, мы сразу же вернемся, только я уверен в том, что все у нас будет однозначно хорошо.

Семья продолжила ужинать. Иван решил вскорости ехать в Екатеринославль с целью обратиться в переселенческую команду за полным разъяснением процедуры переезда и сопутствующих этому механизмов. Утром он так и сделал, уехал в город и, вернувшись поздним вечером, сообщил своим домочадцам о том, что заключил с переселенческой командой соответствующее соглашение, на следующей неделе нужно приехать к ним опять, они подготовят необходимые документы и определятся, куда именно направят семью, каким образом будет необходимо добираться, какая ссуда на месте им полагается и сколько средств на переезд им выделят.

Пока они ждали обозначенного времени, Иван подготавливал свое хозяйство к передаче сыновьям, решал вопросы с сельской общиной, проверял, все ли так, как ему хотелось, много разговаривал с сыновьями, наказывая им различные свои установки. Он был чрезвычайно занят, ведь времени было крайне немного, и уже совершенно не думал о состоянии Ксении. Та же напротив, с каждым днем все больше сомневалась в правильности мужнего решения, с тревогой смотрела на Василька и боялась последствий длинной дороги. Как бы там ни было, время неизбежно приближало их к расставанию с родными местами. Они очень любили родные места, эти поля с черным слоям чернозема, эту мягкую часто зимнюю погоду, эти распевные украинские песни, чистые реки, возвышенности и впадины, разнотравье и перелески. То есть все то, чем славилась Малороссия. Лишь уверенность о планируемом в итоге возвращении и придавало, по крайней мере, Ксении силы к сборам. Василёк, как и было свойственно всем детям, не имеющим собственно никакого опыта, попросту ожидал этого переезда, как некой очередной детской забавы.

Наконец, после всех необходимых процедур, в компании таких же малоземельных крестьян своей губернии они семьей тронулись, как оказалось, в долгий и мучительный путь. Как и все крестьяне их губернии, Иван не только работал в общине, но успевал работать и в поместье Митрофана Климчука. Иван был крепкого телосложения и чуть ниже среднего роста. Красивый и статный, с умелыми руками и недюжинной силой, он легко нашел себе красивую жену – Ксению. Однако с каждым годом жизнь становилась все трудней, не хватало средств на покупку семян, орудий, не все нравилось в общинном хозяйстве. Поэтому, когда Иван узнал об аграрной реформе правительства, он схватился за эту призрачную возможность изменить жизнь к лучшему. Реформа, которую проводил премьер-министр П. А. Столыпин, предполагала выделение 15 га земли из государственных фондов, а также 400 руб. подъёмных, 200 руб. из которых выделялись безвозмездно и 200 руб. в виде беспроцентной ссуды, при этом крестьянское хозяйство на 5 лет освобождалось от всех податей в доход государства. Как человек сметливый и смелый, Иван решился на переезд и освоение новых земель. Переселение предполагало переезд из губерний южной и западной России далеко за Урал в восточные и северные, с низкой плотностью населения. Земельный банк России определил семье Ивана надел земли на окраине Омской губернии, где Западная Сибирь плавно переходила в степи Приишимья. Дорога заняла долгие недели, благо переселенцев опекали различные государственные люди, перед которыми и стояла задача по переселению крестьянских семей – дорога к месту переселения, выделение земли, подъёмных денег и беспроцентной ссуды, а также начальный этап обустройства. Теперь переселенческая семья Ивана состояла из трех человек: сына шести лет, жены Ксении, да и, собственно, его самого. И хотя старшие дети и родители самого Ивана и родители Ксении были против их переезда, но упрямство и крутой нрав Ивана сделали свое дело, а так как программа по переселению была объявлена самим правительством, родители не стали проявлять отчаянное сопротивление «государеву делу».

Самого Ивана влекло что-то неизведанное, далекое, крестьянское чутье подсказывало манящую выгоду от предприятия и попросту хотелось что-то кардинально изменить в своей жизни, сотворить для детей какую-то лучшую долю. Для этого, именно для этого необходимо решиться и шагнуть в полную неизвестность. Со своей деревни Иван и его теперешняя переселенческая семья уезжали первыми, потому было особенно тяжело сохранять спокойствие. Любитель кулачных боев «стенка на стенку» Иван привычно не показывал своих волнений. Однако красавица жена явно не хотела ехать в необозримую даль от своих старших детей, родных и близких, и при каждом удобном случае старалась, как могла, переубедить мужа, изменить свое решение.

– Иван, – ласково говорила она мужу, когда они оставались одни и их не могли слышать дети. – Ну, зачем нам куда-то ехать?! Мы живем здесь совсем неплохо.

– Неплохо, но и не хорошо! – возражал ей Иван, – сколько бы мы здесь ни работали, а где еще землицы взять? На что ее прикупить?!

Карие глаза Ивана зажигались зелеными огоньками.

– Да если я даже буду работать здесь с утра до ночи, без передыху, земли-то не прибавится, где ее взять-то?

– И этого нам хватит, чай, не бедствуем, – кротко отвечала Ксения, боясь рассердить мужа.

Ксения хорошо знала твердолобость своего Вани и все же не оставляла попыток переубедить его.

– А дитя как? Мало оно еще для переезда, а вдруг очень далеко придётся ехать? Ты подумал о нем?!

При этих словах Иван нахмурился, скулы стиснулись до боли. Он вскинул голову, посмотрел на Ксению со льдом в глазах и жестко проговорил:

– Даже Василёк согласен со мной, а ты сомневаешься. Ничего, с божьей помощью доберемся, не хуже других, поди!

Ксения беспомощно опустила белые красивые руки на свои бедра, руки скользнули по юбке, закружили волчком по резинке и заломились за поясницей. Черная густая коса туго коснулась левой руки и колыхнулась к правому бедру. Ксения стала переминаться с ноги на ногу, затем вобрала в легкие воздуха и выпалила:

– Съездил бы, сначала порасспрашивал у других, как оно-то там, так ли хорошо, как говорят служивые люди. Да и люди есть те, что вернулись обратно, куда ехать-то, не знающе?

Иван опять нахмурил брови, поднял взгляд на Ксению и в сердцах сказал:

– Будет плохо, вернешься с сыном, здесь, со старшими, с родителями побудешь, пока построюсь там!

– Так может, ты пока сам поедешь, посмотришь, обустроишься, потом и нас заберешь? – ответила Ксения.

– Ты чего, как мне без тебя? Да и подумай, как мужчине без женщины, зачем семье рисковать ее целостностью! Переезжать надобно семьей, даже если она у нас не вся едет. Да опять же и деньги выделяются на каждого, ты об этом подумала?

Ксения подумала об этом, но что-то тревожное таилось в ее душе, обычно кроткая и послушная, она не хотела никуда ехать, отрываться от всего привычного и рисковать здоровьем младшего сына. Малый возраст дитяти не давал ей уверенности в благополучности переезда. Ну почему именно сейчас это нужно делать, почему не подождать, пока Василек подрастет, наберется сил и сможет быть помощником отцу. Ею руководила женская осторожность, но Иван уже все решил, его раздражали лишние препятствия, частью которых и была Ксения. Конечно, он любил жену и ценил ее, но нужно идти вперед, считал он, а не топтаться на месте.

– Ксения, не переживай, все будет хорошо, – как завороженный, твердил он в этих бесконечных, скрытых от детей диалогах. Однако продолжая видеть на ее лице сомнения, твердо продолжал: – Мы едем, Ксения, и едем вместе, собираемся и больше я об этом говорить не хочу!

С этими словами он выходил из хаты. Для него самого вопрос был решен окончательно.

Когда они прибыли на место после изнурительной многодневной дороги, то с удивлением увидели, что и здесь, оказывается, живут люди. Местное население состояло из казахов-кочевников, занимающихся скотоводством и перегоняющих большие стада скота с пастбища на пастбище, казаков, служивших в этих местах на заставах и охраняющих торговые пути, ссыльных, русских и украинцев, реже других народов, по разным причинам сосланных на окраины империи, татар, ведущих промысловую и обрабатывающую деятельность. Реже встречались осевшие здесь по разным причинам немцы, поляки и китайцы, но количество их было настолько мало, что совершенно растворялось в палитре основных народов. Атбасарский уезд, куда, собственно, и прибыла семья Ивана Васильевича, находился в северо-западной оконечности Омской губернии и начинался со сторожевого поста, превратившегося постепенно в казачью станицу, а затем и в уездный городок Атбасар. Здесь весной проходила большая конная ярмарка, на которой продавался также всяческий скот и даже сопутствующие товары из средней Азии и Китая. Сам уездный городок стоял на правом – высоком – берегу реки Жабай, впадавшей в Ишим, который, в свою очередь, нес свои неторопливые воды в могучий Иртыш. Место было удобным для выпаса скота, так как левобережье открывало простор бескрайней степи с могучим разнотравьем.

Через две недели они втроем уже были на территории Западной Сибири, в казачьей станице Акмола, откуда и отправились получать свой земельный удел вблизи казачьей станицы Атбасар Омской губернии. Здесь же, в переселенческом пункте, были еще несколько семей из Малороссии, пожелавших переселиться в эти явно не приветливые и не приспособленные для земледелия окраины Российской империи. Местное население, называемое киргиз-кайсаками, занималось исключительно скотоводством и находилось на стадии родоплеменного развития, некогда теснимые джунгарами, они почти были выдавлены в самые непригодные для скотоводства земли. Однако, обратившись к российскому императору за помощью и защитой, были приняты в российское подданство, отчего приобрели мощную защиту и покровительство, а отдаленность от центральной власти позволяла ему жить, не теряя своих привычек и верований, сохраняя всю свою историческую сущность. Само же приобщение к русской культуре вносило множество элементов передового и двигало коренной народ к большему развитию. Следует отметить и то, что и российские переселенцы достаточно многое заимствовали у коренного населения, прежде всего, это навыки выживания в этом суровом, резко континентальном климате, когда летом вы сталкиваетесь с невыносимой жарой и недостатком влаги, а зимой со всепронизывающими морозами и недостатком кормов для скота, равно как и убежищ для его содержания. А ведь надо было еще примериться к земле, которая хоть и являлась черноземом, но при отсутствии достаточной влаги становилась либо сыпучей бурей, либо каменным плато, не уступающим по прочности слоя любой каменной мостовой. Степной ветер легко и непринуждённо переносил любое количество сорняков на огромные расстояния, делая почти невозможным всходы и прорастания зерновых культур. И всё-таки крестьяне-переселенцы, засучив рукава, принялись за освоение этих крайне неблагоприятных земель.

Ивана с семьей определили в Атбасарский уезд, наделив земельным наделом из массива земель, ранее выкупленных у местного населения и определенных в фонд земельного банка, используемых под государственную аграрную реформу. Переселенцы прибыли на место в марте, а в это время в этих краях еще стояли крепкие морозы, однако солнышко светило уже ласково, по-весеннему. В воздухе уже чувствовался приятный аромат приближающейся весны. Несмотря на огромные сугробы, землемеры выезжали на выделенные переселенцам участки, масштабировали их на местности, определяли границы и устанавливали ориентиры. После проведенных процедур можно было смело приступать к началу освоения земли. Ивану с семьей достался надел земли на возвышенности, в пяти километрах от уездного города, при этом возвышенность плавно переходила в низину и совсем спадала к примыкающей к ней реке Жабай. Ивану очень понравился выпавший ему участок, он нутром чувствовал его выгодное месторасположение, а крестьянская смекалка давала уверенность в том, что он справится с его освоением. Ксению же, напротив, пугала далекая и пока еще неизвестная перспектива. Чужой для ее представления коренной народ, живущий непонятной кочевой жизнью скотоводов. Их громкая обрывистая речь сильно отличалась от украинского мягкого наречия. Они исповедовали мусульманство, мужчины носили длиннополые халаты – чапаны, женщины – длинные юбки и верхние куртки-душегрейки. Близость скота и постоянный контакт с ним пропитывал их жилище специфическими ароматами, непривычными для переселенцев, как, впрочем, и сами переселенцы пахли для местного населения по-иному – необычно.