Повесть о чтении

Повесть о чтении

Инна Николаевна Калабухова

Редактор Ирина Александровна Родина

Благодарности:

Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры Российской Федерации и техническом содействии Союза российских писателей

© Инна Николаевна Калабухова, 2024

ISBN 978-5-0064-0399-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие автора

Книга «Повесть о чтении» не имеет определённого жанра. Что, кстати, нынче не возбраняется. Это какая-то смесь мемуаров и публицистики. Одновременно с претензией на беллетристику. Не всегда успешная. С внезапным авторским уходом в «размышлизмы»… По поводу… И без оного…

Такой «винегрет», только малого объёма, более точный по стилю, но более неопределённый по целям, именуется в литературоведении «эссе». Но эссеистика подразумевает краткость. Пять-десять страниц… И автор переходит к новой теме, новой мысли… А читатель – к новым впечатлениям, настроениям…

Тут же наворочено до тысячи страниц… И все сценки из жизни автора, все его назойливые рассуждения долбят в одну точку, в одну глухую стену. Пожалуй, аналогию можно провести с каким-нибудь пособием, подспорьем для конкретной группы читателей. Например, с «Книгой для родителей» Макаренко. У него ведь тоже цель – обратить читателя в свою педагогическую веру, убеждая примерами из жизни…

Однако автор «Повести о чтении», абсолютно не претендуя на талант и авторитет Макаренко, вдобавок проигрывает ему с определённостью адресата.

Если рассказ о внедрении книги в жизнь ребёнка, о несомненной пользе чтения может заинтересовать молодых родителей, даже послужить руководством для определённых поступков… А вот попытка анализа творчества Диккенса? Литературные портреты, биографии Катаева, Паустовского?.. История превращения крошечной деревушки Кривощёково в многомиллионную столицу Сибири?.. Криминальные происшествия в мире библиофилов?.. Это для какого читателя?

Исправить это недоумение автор решает таким способом: разделить рукопись на две книги. Первую – рекомендовать «для родителей детей любого возраста, с двух до двадцати». То есть с ясельного до юношеского. Когда они «уже» и «пока» приучаемы, вовлекаемы, завлекаемы и наставляемы… Но также и «для детей с 13—14 лет без дальнейшего ограничения возраста». Чтобы они тоже вкусили авторского восторга от книг, погрузились в его сладкие воспоминания, впечатления, приключения библиофила.

Второй том – для читателей любого возраста, а также любого семейного и профессионального статуса. Но брать его в руки стоит при определённом условии. Будущий читатель (родитель он или прародитель, или даже пятнадцатилетний правнук) должен быть в какой-то мере библиофилом… Интересоваться историей литературы… Иметь определённый литературный вкус… Свои если не политические, то моральные, вполне отчётливые принципы. И хотя бы формирующееся мировоззрение. Тогда ему будут интересны взгляды, вкусы, мировоззрение героев и авторов книг, о которых он прочтёт во второй части «Повести о чтении».

Может, у первой и второй части окажутся совершенно разные читатели (если сегодня они обнаружатся вообще). А вдруг кого-то привлекут обе части, невзирая на их разноадресность…

Но главное – читайте! Читайте настоящие, бумажные книги! И вы обретёте настоящее счастье! Проживёте необычайную жизнь!

Вступление

Я вернулась домой после двухмесячной отлучки. Как я мечтала попасть в собственную квартиру! Войти в эти до каждой царапины на полу, до каждой акварели на стене знакомые комнаты! Упасть в собственную постель, пусть даже несвежую, но свою! И лежать в ней без мыслей, без движения, без планов. Разве что с книжкой в руках. Или под щекой… С любой… С первой попавшейся, сдёрнутой с полки… Наконец-то свободная. Наконец-то без оглядки и регламента. Наконец-то без дела…

Но четырежды прокрутив ключ в замке и распялив во всю ивановскую дверь, чтобы протащить свой немалый багаж, я поняла, что мечты мои неосуществимы. Нет, осознание этого произошло не сразу. Сначала я шагнула во что-то вроде телевизионного парадиза, в мир светло-желтых стен, чудесным образом приподнявшихся потолков, убегающих прямо и направо, тоже светлых, дощечек ламината. И каких-то необыкновенно ярких светильников.

Это в моё отсутствие милостями моей дочери целая бригада строителей и сантехников преобразила мои так называемые «службы». Более подробно я рассмотрела все эти перемены позже, оценив все их громадные достоинства, и, конечно (известная гадюка), отметив, на мой капризный вкус, мелкие неудобства и просчёты…

А сейчас я повернула направо и двинулась в комнаты. Вот тут-то и поджидало меня разочарование?.. огорчение?.. Нет, это все мягко сказано… Настоящий шок!.. Я уже не говорю о том, что все мешавшее рабочим творить в службах свое благородное дело (типа холодильника, вешалки, полок для обуви, микроволновки, телефона и т. д.) они втащили в две ближайшие комнаты и кое-как распихали, поцарапав при этом двери, а, главное – чудесную синюю краску, которой незадолго до смерти муж покрыл пол в своем кабинете.

Безусловно, я понимала, что вытащить эти вещи из комнат, найти им подходящее место – дело нескольких часов. Помощники найдутся… Но грязь и пыль, которые налетели в комнаты, когда ломали стенку между туалетом и ванной и ликвидировали антресоль (вот благодаря чему образовались высокие, барские потолки, и вот почему тазы для варки варенья и чемоданы со старой одеждой громоздятся на письменном столе) … Нет, как раз – пристроить тазы и чемоданы – решаемая проблема… Тем более – мытье полов, обихаживание стен, потолков, мебели. Но книги…

Я расхаживаю по комнатам, озираю фронт будущих работ, и уже только от моих шагов, конечно, достаточно гиппопотамских, но все равно только шагов, пыль со всех девяноста открытых книжных полок взлетает облачками, струйками, хлопьями. Стянуть же какой-нибудь из томиков для грядущего намечтанного чтения лёжа я вообще не рискну. После такого действа понадобится немедленно принимать душ. А у меня для этого после дороги нет сил. Поэтому остаток дня провожу в собственной квартире с осторожностью десантника-разведчика: ступаю на цыпочках, стараюсь ни к чему не прикасаться. Пребываю, главным образом, в санузле и на кухне, где всё сияет чистотой и красотой.

Неожиданно обнаруживаю в холодильнике какими-то доброхотами припасённую для меня еду. Умывшись и подкрепившись, забираюсь в ту самую «собственную постель». Но без всяких книжек. Спать ещё не хочется. Остается лежать и планировать: каким образом и в какой последовательности буду я приводить в порядок свои книги и сколько это займёт времени. Безусловно, много. Потому что ни влажной тряпкой, ни пылесосом тут делать нечего. Вариант единственный. К нему я прибегаю раз в полгода, во время весенней и осенней генеральных уборок. За несколько дней до этого мероприятия кто-нибудь из домашних или помощница по хозяйству спускает книги с самых верхних, открытых полок. Этак штук пятьсот пыльных-препыльных набирается. А я их вытряхиваю в сумерки с балкона. Работа для старухи трудоёмкая. Укладываюсь в два-три дня. Потом чуть ли не неделю отлеживаюсь. Зато в книжках – ни пылинки.

Сегодня верхними полками не обойдёшься. Придётся трясти всю библиотеку. Открытые полки – точно. А может, и сорок закрытых. Это работа на месяц… Лежу, думаю, набираюсь сил… А главное – духу.

* * *

В реальности я приводила квартиру в порядок с помощью друзей и приходящей помощницы три месяца. Конечно, с промежутками, но небольшими. Трудов было гораздо больше, чем «перекуров». И главное время ушло на книги. Тем более что пользоваться открытым балконом оказалось невозможно: зарядили осенние дожди. И приходилось таскать пыльные кипы в лоджию не только из моей спальни, но из двух других комнат. Задевая за вдруг ставшие узкими и неудобными дверные проемы, спотыкаясь об мои любимые «паласы», в смысле – три куска дешевого ковролина, купленного мною двадцать пять лет назад по счастливой случайности… Так кстати к нашему единственному тотальному «от» и «до» ремонту. Каким он нам тогда казался роскошным! И как жалко теперь выглядят его остатки, особенно по контрасту с безупречным «модерном» коридора, служб и кухни.

Что-то уползаю я всё время то в ненужные подробности, то в давным-давно забытое прошлое. Это потому, что моё тело, мои руки, мои ноги до сих пор помнят, как я ползу по квартире к лоджии с книжками в охапке. Нет, охапками по шесть-семь я их носила недолго. Буквально через неделю так разболелась спина, руки, ноги, голова (эта-то от чего? от хлопанья пыльными томами друг о друга?), что пришлось сделать перерыв на несколько дней и подкрепить себя чтением лежа и болеутоляющими таблетками.

Отдохнув немного, я перешла к методике ношения по две книги: вынесла, похлопала, вернула в стопку чистых на столе. Однако, этот способ я отвергла через день. Стало ясно, что с ним я не завершу работу не то что за два месяца, но и за полгода.

Четыре средней толщины книги (если потоньше, можно шесть) – вот было одновременно посильно и продуктивно. На лоджии я укладывала стопку на карниз окна и вытряхивала в два приема. Потом – в обратный путь. Какие-то ещё у меня были в процессе уборки озарения рационализаторские. Что-то я подхватывала, передвигала. При этом работалось споро и – без особых трагических последствий (позвоночник, конечно, сел, но не сломался же).

А главное – ещё до наступления зимы на всех стеллажах стояли чистые книги, и в доме стало легко дышать. Да, вспомнила в чём заключалось мое «рационализаторство»: я несколько раз меняла периодичность ополаскивания под краном и способ развешивания на лоджии тряпки, которой я обтирала каждую «потрясённую» книгу.

И всё равно – несколько закрытых полок остались необработанными. Хотя, конечно, надо бы… Но уже исчерпался резерв сил и времени. Всё, сдохла!..

А ведь ещё предстояло навести элементарный порядок в комнатах. При этом, воспользовавшись ситуацией, выкинуть кучу ненужных вещей, которые десятки лет дожидались своей участи…

Но это всё опять не по делу. А дело в том, что перетаскав взад-вперед семь тысяч книг и попутно штук пятнадцать-двадцать из них прочитав¸ я сделала настоящее открытие, которое собираюсь записать в эту тетрадь, отчасти чтобы окончательно его сформулировать, но главное – чтобы насладиться им повторно. Кстати, а как реагирует человек на свалившееся на него открытие? Вот увидел Менделеев во сне периодическую таблицу. Проснулся, изобразил её на ватмане (существовал в те времена ватман?) – и что?.. Стал размышлять о том, как облегчится теперь жизнь химиков и вообще всего человечества? Какие конкретные проблемы решит в ближайшие недели он сам с помощью таблицы? И как войдет она в повседневные будни не только элитных лабораторий, а школяров всех видов, наряду с таблицей умножения?..

Правда, моё открытие касается не прогрессивного человечества, и даже не его избранного круга, а лично меня… Но тем ближе к сердцу я его приняла… Буквально ощущала и осязала…

А началось всё со случайного пустяка… В одном из давно не открываемых шкафов обнаружилось странное, бессистемное книжное скопище: абсолютно новенькие, перестроечных времён книги соседствовали с томами изданного в 1904 году Шеллера-Михайлова, выпавшими из лопнувшего коленкора. И тут же ютились невзрачные, напечатанные на газетной бумаге книги военных лет. А вот случайные, разрозненные тома из каких-то подписок времени застоя. И роскошный, упакованный в футляр двухтомник «Гариков».

Образовалась эта мешанина постепенно из тех книг, которым я почему-либо не нашла точного места. Туда толкала двойники, пока не решила, кого ими осчастливить. А также книги почему-либо меня не заинтересовавшие (то ли выше моего разума философия, проблемы науки и техники; то ли – наоборот – простоватые или насквозь знакомые), но! связанные с воспоминаниями о каком-то человеке или каком-то событии. И у меня не хватило духа с ними расстаться. А иные появились в неподходящий момент, в суматошный час. Например, вручены в юбилей с кучей бытовых предметов и были сунуты в шкаф, чтоб освободить руки для объятий. И застряли там по забывчивости…

Но вот сегодня я туда залезаю, в это неудобное, редко посещаемое место, и обнаруживаю там довоенный «Юго-Запад» Багрицкого, о существовании которого я сто лет не вспоминала (томик более поздний и более полный стоит в главном шкафу, на видном месте). Но ведь именно «Юго-Запад» в пятьдесят четвертом году перевернул моё представление о поэзии. О! А вот «Рабы ГБ» Юрия Щекочихина, которую мне никак нигде не удаётся ухватить. И ведь смутно представляла, что мне её, кажется, дарили. И вроде, кто-то тут же перехватил «на недельку». А она вот где! Дождался Щекочихин своего… нет, моего часа.

И в Шеллер-Михайлова я, наконец, загляну. А то так и полощется у меня в голове эта фамилия с чьим-то несмываемым клеймом – «писатель второго ряда». Пора бы составить и собственное мнение. Особенно сегодня, когда я уже знаю, как непросто достается насыпание (написание?) этих скромных холмов словесности, благодаря которым постепенно, шаг за шагом, меняется пейзаж литературы: нулевая равнина превращается в горные цепи – сначала Лескова и Панаева, потом в горные склоны Гончарова и Тургенева, чтобы увенчаться пиками Толстого, Достоевского, Чехова.

Впрочем, честно говоря, в тот момент никаким «мудрым размышлизмам» я не предавалась, а просто уткнулась в эти неожиданные находки. Которые вместе с десятком других, раньше не прочитанных книг (а я-то всегда хвасталась, что у меня в библиотеке их не больше двух-трех!) доставили мне целый месяц удовольствия. После трех месяцев тяжелой, неприятной работы (тоже неправильно сказано: тяжелой – да, а неприятной? Сколь было воспоминаний! открытий! радости! а даже если и огорчений, то всё равно по высокому поводу! всё равно – чувств, которых так не хватает! И с таким счастливым финалом).

Давно я так не читала: таким запоем, так разнообразно, совершенно без помех и отвлечений! Исключительно лёжа! Не лезьте с наставлениями, что это вредно! Восемьдесят пять лет читаю преимущественно лежа, а зрение не хуже, чем у людей. Не может быть вредно то, что делает человека счастливым! И постельное бельё наконец у меня было свежим. Даже из-под утюга, которым я последние годы стала пренебрегать по лени. И сама я блистала чистотой, посещая ежедневно новую душевую кабинку. Жаль, что не смываются морщины и болячки.

Но главное!.. Главное… Это моё открытие… Которое мелькнуло во время многонедельной уборки. Которое подкрепилось всеми её обстоятельствами. Утверждалось моим упоительным чтением. Привело к погружению в детали собственной биографии. И, в конце концов, властно потребовало поговорить о нём с другими людьми.

Можно бы ограничиться узким кругом, но я уверена: по важным вопросам наши мнения с друзьями совпадают. Впрочем, лет двадцать назад об этой проблеме одинаково думало (когда думало) чуть не всё человечество. И вдруг всё отменилось, заменилось на свою противоположность. А я хочу не только вернуть к жизни то, старое, мнение, но придать ему силу закона, непререкаемость аксиомы…

Я совсем запутала терпеливого читателя своими недоговорками, намёками, эвфемизмами. Про это открытие… Обратимся лучше к событиям тех недель с их видимыми и скрытыми подробностями. Мелкими и крупными фактами…

Например, разглядывая в томиках Шеллер-Михайлова тексты с «ять» и «твёрдым знаком», я вспомнила, что впервые встретила эти буквы шестилетней девочкой в сказках Оскара Уайльда «Счастливый принц», «Преданный друг», «Звёздный мальчик». Перетряхивая остатки детской библиотеки (всего четыре полки, прочее расползлось по внукам и правнукам), я в который раз засокрушалась: куда, в конце концов, пропали мои любимцы и одновременно уникумы: «Кто?» Введенского, «Нелло и Патраш» Уйды и «Марсельцы» Гра? И одновременно порадовалась, что «Сердце» Эдмондо де Амичиса наличествует в двух экземплярах (56-го и 93-го годов издания) – один для детей Сашки, второй для вероятных детей Ильи. Расставляя в абсолютно непонятном мне самой порядке на книжной полке книги авторов 30-х годов – Леонова, Федина, Кина, Виноградова, Крымова, Макаренко, – погоревала, что «Города и годы» у меня не в том издании, не с теми выразительными иллюстрациями, из которого я в сорок шестом году знакомилась с Андреем Старцевым и Мари Урбах…

Но главное, с какой бы полки, из какого бы шкафа я ни тащила книги на лоджию (или не тащила, как ускользнувшую от пыли поэзию), какие бы ни читала при свете настольной (вернее, прикроватной) лампы, моментально вспоминались мне связанные с ними, с ней истории: покупка, разговор, впечатление. Или возникали неожиданные мысли по поводу конкретного тома. Или его автора. А то просто рисовалась сценка из прошлого: ночная перекличка в очереди за подпиской на Бальзака; дискуссия (черт возьми, опять ночная!) между мной, Виталькой и Роговым по поводу «Брат мой, враг мой» Митчелла; а то вдруг разговоры мои о «Сирано де Бержераке», с Роговым – в своё время, с Генрихом – в своё. И какие разные они были – и люди, и, соответственно, разговоры. Хотя речь шла об одной и той же пьесе. Но этими оттенками в восприятии такого далекого от нас Ростана и ещё более далекого де Бержерака, видимо, определялся мой выбор, будущая судьба…

И вот под воздействием этих воспоминаний, этих, казалось бы, бытовых подробностей, этих внезапных находок, этих маленьких потерь (где же вы, «Марсельцы»? ) во мне зарождается, зреет и, наконец, окончательно формулируется то самое открытие.

Я осознаю, что все главные удовольствия в жизни я получила от книг, от чтения. Нет, сказать «главные удовольствия» – значит, ничего не сказать. От книг, из книг прямо и опосредованно, мне досталось абсолютно всё: знания (это уже расхожая истина, банальность – «Любите книгу, источник знаний»), самые разнообразные эмоции, в том числе такие, о существовании которых я даже не подозревала и вдруг их испытала. Книги приводили ко мне друзей (или меня к друзьям). Помогали мне их выбрать. Учили любить и дружить. Объяснили, в чем смысл жизни. Даже о самой себе я составила представление с помощью чтения. А уж долепливала себя точно по книжным образцам. Составляя в юности «План жизни» – по пунктам, по датам (в духе Госплана), приводила в качестве ориентиров конкретные названия авторов: Б. Горбатов «Обыкновенная Арктика», В. Кетлинская «Мужество». А потом уже в голове, не на бумаге, вносила коррективы, опираясь теперь не на биографии персонажей и авторов, а на их дух, их миросозерцание. И выбирала в друзья, в учителя, в примеры для подражания Искандера, Володина, Бёлля.

А в какие необыкновенные события ввергали меня книги! Иной из них сам мог послужить сюжетом если не романа, то рассказа! А разве хватит места в этой тетради, чтобы перечислить все жизненные ситуации, в которых чтение помогло мне жить (а может, и выжить?). Но некоторые назову. От голода отвлекало (конечно, не уровня Ленинградской блокады, но от несостоявшегося обеда и непредполагаемого ужина – да!). От «несчастной любви» – первое средство! От одиночества, неустроенности – безусловно! В случае профессиональной неудачи – тоже хорошее утешение. Но и был совершенно забавный случай – никак не получалась серьёзная статья за подписью главного инженера завода по вопросам технического планирования. Горел номер, задерживалось назначенное обсуждение проблемы, рушилась моя репутация. И внезапно, как с неба, свалилась в руки статья? книжка? о тенденциях современного западного кино. От полной безвыходности, от ненависти к себе я в нее погрузилась, тем более читалось легко и увлекательно… Дочитала ли текст? Не помню. И вдруг всё в голове сложилось, все проблемы заводские выстроились, зацепились одна за другую… Когда я потом этот феномен осмыслила, то поняла, что знаток западной кинематографии невольно для себя и меня подсказал мне, как выстроить сюжеты, что из чего вытекает, зависит, чем что управляет. Законам композиции одинаково подвластны проблемы организации производства и коммерческого кинематографа… Нет, не так в лоб… Просто талантливый, умный текст сначала отвлёк мои мозги, потом их прочистил – они заработали (заструились) в нужном направлении.

И это в абсолютно парадоксальной ситуации! В тривиальных же книги приходили на помощь постоянно. Чаще всего – получить высокую отметку на уроке, на экзамене, будучи к нему совершенно не подготовленным, но мобилизовав в памяти одну или несколько чуть ни в детстве прочитанных книг. Но и чувствовать себя уверенно в любом интеллектуальном обществе, понимать самые серьёзные разговоры и принимать в них, по мере необходимости, участие… Опять какие-то частности, какая-то пошлая практичность. А сколько ситуаций поистине приключенческих преподнесла мне любовь к чтению! Но всё же, всё же: главное – это постижение человеческой личности, неугасаемый интерес к ней. Разве не книги это во мне пробудили, поддерживали всю жизнь и продолжают поддерживать? И таким образом определили выбор занятия, деятельности. Получая столько удовольствия от чтения, я твёрдо решила никогда с книгами не расставаться – раз. Более того, подойти к этому источнику наслаждения с другого конца, другим способом – сочинять их, стать писателем.

Задумано было широко, смело, в довольно раннем возрасте. Осуществлялось медленно, методом проб и ошибок и маленьких удач. Но что выросло, то выросло. И я о своём выборе не жалею. Потому что главное в профессии литератора – не результат, а процесс.

Но удивительно другое. Сегодня, на старости лет, я поняла, что главная-то моя профессия не писатель, а читатель. Был во времена застоя известный анекдот, как на экзамене графомана из народа, задумав обеспечить его дипломом о высшем образовании, спрашивают: «Кто ваш любимый писатель?», ожидая получить в ответ «Пушкин» или «Толстой» – и заполнить, наконец, диплом, поставить печать. А экзаменующийся высокомерно отвечает: «Чукча вам – не читатель, чукча – писатель». Так вот я и любому экзаменатору, и вам, любезный читатель, и себе отвечаю: «Чукча – не писатель, чукча – читатель».

Но ведь так оно и есть. Читатель – это единственная профессия, которой я владею достаточно хорошо (хотела сказать «в совершенстве», но все таки усомнилась…). Но, во всяком случае, вот дело, которому я предаюсь с наибольшей охотой, которое мне никогда не надоедает, никогда не разочаровывает. Вы скажете, что это – не дело, не профессия, а развлечение, отдых, удовольствие. Но и в области развлечений тоже могут быть мастера, а у них – вершины достижений. В своих «Записках» (которые я как раз и перечитала с великой пользой для дела в эти месяцы) Екатерина II описывает насыщенную, увлекательную светскую жизнь, которую организовывали профессионалы при дворе Елизаветы Петровны. И скуку, пустоту, идиотизм ничегонеделанья, воцарившиеся после её смерти, когда сценарии придворной жизни взялся сочинять любитель-режиссёр, к тому же психопат, Петр III.

Да, профессия – конечно, труд, создание ценностей. Но не только осязаемых, очевидных, таких, как продукты питания, одежда, машины, железные дороги, атомные ледоколы, но и оратории, симфонии, и даже – философские системы.

Профессией, например, безусловно, является управление государством. Поэтому более-менее продвинутые государи и старались подобрать для своих наследников надёжных наставников. Например, (обратимся к отечественной истории) Александру Второму достался в домашние учителя не более и не менее, как Жуковский! Стоп! Вот новая ниточка! Василий Андреевич был ведь не просто гуманный, образованный и мыслящий человек, но ещё и поэт!

То есть, безусловно, в качестве воспитательных средств пользовался литературой, книгами. А если учесть, что личным другом Александра Освободителя с юности стал и всегда оставался Алексей Константинович Толстой, то не влияние ли двух больших поэтов, не чтение ли хороших книг подтолкнули Александра Второго ко всем его реформам?

Хотя профессиональным читателем я его не назову (недостаточно осведомлена). Но даже если литература была только его хобби, то способствующим профессиональным удачам.

А вот Екатерина Вторая, та, безусловно, была читателем-профессионалом. Я хочу подробно поговорить об этой личности, раз она мне так вовремя подвернулась под руку. Я бы сказала, мистически. Почему-то же именно ее «Записки» я вздумала перечитать во время уборки.

Она, конечно, была успешным государем (государыней?). И оставила заметный след в российской истории («Крым наш!», кстати, её заслуга). Вскользь отметим, что и по части придворных развлечений у неё было всё прекрасно, тем более что в написании их сценариев участвовала такая фигура, как Ломоносов. Да и сама императрица не лишена была литературно-режиссёрских способностей. Но я о другом!

Я уверена – своими успехами в управлении государством Российским – в экономике, в международных отношениях, в освоении Юга России и даже в осуждаемом сегодняшней историографией подавлении бунта Пугачёва – Екатерина была обязана тому, что с юных лет овладевала и овладела профессией «читатель».