По судьбе и по дороге. Повесть

Однако, и последний сон в руку! Бывает же!

Одновременно с воспоминанием сидит во мне любопытство, что за фортели выделывала Ульянина судьба и как это совмещается с её сном и заодно с «дурью»?

– Где же это вы столкнулись с наркоманией-то, с дурью этой, говорите? – направляю её в нужное русло.

– Не торопи – ись. Доберусь и до дури, – начинает сварливо, – Ох, скорая я была житьё-бытьё менять. Да всё по камням, да всё со крестами! Нам ведь, чем хуже, тем лучше! На Бога да время спираем, а вольно дорогу себе выбираем. А теперь и вовсе – дремократия ж или дерморкратия – фу, запутался язык совсем! Короче: всякой всячине – просто-ору! Объявлено: куда хошь, туда повернёшь – по дороге ненаезженной (Вот как съязвила!) И это трёп тоже! Ты рулишь туда, где лучше, а всё не там оказывашься.

Наш слух настигает лёгкий шепоток. Айя грузит Влада, что, мол, она-то куда и зачем едет, а вдруг Россия с Казахстаном рассорятся.

– Не выдумывай, глупенькая! Главное – у нас нерушимый союз, Айча! Ты что? – отзывается он.

Пусть такие связи не рвутся!

глава 7 Бог спас

– Я-то на белый свет каково предъявилась! Через пень коло-оду! Против воли родственников! До рождения мурцовки нахлебалась!

– Не рожа-ай, Дуся, не рожа-ай! – говорили матери.

Только-только она жить замужем начала. Недостатки, нехватки! А муж возьми и заболе-эй. Вроде и надежи не было. А тут – дитя. Нашлись греху научители. Прости, Господи! Изобрели адску смесь, чтобы вытравить-то. Спирт или водка и хозяйственное мыло смешивались. Струмент – резинова груша. Как этот способ до Ситников дошёл? Как спирт доставали, если кругом брагу пили? Не угадашь!.. И гибли бабёнки. А всё потому что церквы разорили, попов выгнали, перво безбожно поколение выросло. Приготовила она смесь-то, пошла завершить дело в банёшку на огороде. Подняла грушу, нажала, и пахнуло ей таким поганым запахом, что отвратило от последнего шага. Вышла из банёшки, закинула струмент в цветущу картошку. Вот я и родилась. «Бог спас, отвёл от греха», – говорила маманя. Не от того ли так часто целовала жалеючи?

И Витьку, братишку, Бог спас… В чистом поле родился. Вернее – по дороге на сенокос. Мамка шла к отцу с туеском еды, будучи на сносях. Тут её и прихватило. А мимо ехали на телеге старик со старухой. Старуха увидела, что женщина у ручья под берёзкой мается, велела деду остановиться и помогла. Пуповину перегрызла – нечем было резать, и пылью дорожной присыпала. Алтайской пылью. В исподней материной рубахе и приехал Витька домой. И ничего… Душой вот только к земле прирощенным и прожил! Расскажи кому щас-то такое, не пове-ерят…

Конечно, где их взять теперь стерильные условия для существования? Экология – ругательное же слово!

глава 8 Об отце и матушке

Шагаю по чужой жизни, будто по дороге – раз пригласили.

Отец Ульяны был казак, участник Первой Мировой войны. В последнем бою, то ли в Австрии, то ли в Пруссии, попал с полком своим под артобстрел – чудом жив остался. Уверял, что спас его Николы Угодника образок да щепоть земли в тряпице из-под стены того храма, где молился.

Ну, ладно – Николай Угодник. А щепоть земли-то причём? Мысль мелькнула и пропала, как побочная просёлочная дорога за поворотом.

У него не было левой лопатки, осколками нашпигованные лёгкие и снарядом оторванная пятка. Он прихрамывал, сутулился и поэтому казался ниже своего роста при ходьбе и в работе. Зато когда сидел за столом рядом с молодой женой, приободрялся, держался – на большой палец! Тут Ульяна с гордецой показала закрепившийся с детства жест. Отец тоже одобрял и словами: «То любо мне!»

Четырнадцать лет матушка за ним замужем была. Часто повторяла детям, что любит их, а вот про мужа – сначала редко, а «после времени» всё чаще. Будто он всё рядом с ней был – «главное из памяти не уходит».

«У Дуси мужик – лодырь лодырем», – осуждали некоторые родственники. А позже покаялись в неправоте. Нет обиднее для крестьян на Алтае обвинения, чем в лени. По- разному жили тогда, а работу ценили. Говаривали: «пока руки гнутся, я живу», а ещё и так: «работу работать не из чашки лопать». В поле, на сенокосе, чуть притомится её отец и идёт отдохнуть. Конечно, лодыри и тогда водились, хоть и презирали их.

– Мне такого муженька духом не на-адо-ть! Не разбежи-ится, не надсодится! – частенько трёкала его родная тётка.

«Трёкала» – значит источник сообщения – человек ненадёжный, может и неправду сказать.

– Как умер отец, поняли, что просто здоровьем-то слабый был. Кто болен, тот в трудах неволен. Умер, народив четверых детей. Я – старшая, Виктор на два с половиной года младше меня, потом – Мария, и… поскрёбушек – Ванюшка, которого мамка особенно жалела, – вздыхает рассказчица, – не усмотрела в детстве, упал он с печки, и образовался у него горб. Таким и остался.

Выдал Дусю «неудачно» замуж брат её матери, дядька Трофим Шевченко – не было другого выхода для неё и двух старших сестёр. Он на время взял на себя попечение над ними после смерти родителей. В семье он был, как бы сейчас сказали, самый крутой – с самим Лениным делами заворачивал в революцию. В музее, что на Красной площади в Москве стоит, теперь, может, и не стоит уже, о нём при Советах кое-что было. Неизвестно, будут ли хранить что о революции – другое отношение к ней… – произносит в раздумье Ульяна, – И чо только история с народом не выкамаривает! Вот так живёшь, живёшь и помрёшь не понявши. А как вы думаете?

От неожиданного обращения пожимаю плечами. Ей показалось, что могу ответить. Нет, не могу.

Раз муж Ульяниной мамки был инвалид, то и семья бедная.

– Такого жалеть, а не любить, – говорил сам дядька. – Но это не окончательная правда, – убеждённо спорит Ульяна с жизнью, – Мамка моя добрая была, и отец негрубый. Он звал её «Дусенька моя» и очень хорошо управлял ею. Здравомысленно с ней беседовал. Старше намного был – вот и поучал. Сама нам рассказывала. Посодит её, бывало, насупротив себя и гуторит:

– Ты, Дусенька моя, с ног-то не сбивайся, не расшибайся – всего не охватишь, всех делов не переделашь. У вас, баб, и так жизни нету – одной работой живёте. Дети, дом, а тут вот колхозное строительство. Мы, мужики, политику не шибко поняли в 17-м то году, у вас на всю семью один Трофимка дорос, а вы, бабы, в кути, около печки, мира не видавши, вовсе слепые.

– Как это слепые, Вань?

– Душой баба живёт, детями. Счастливая, что замуж выходит, а потом, как белка в колесе. Мужик – в крепости – вы и того хуже. Ваши-то самые главные во всём мировом устройстве. И никто вас из них не вызволит – ни Бог, ни революция, ни власть. Хорошо, коли муж человеком будет, а то пропадёт вот такая ягодка, как ты – жила не жила, была не была – потомство оставила – вот и всё.

– А зачем ты мне это говоришь? Кто работает, тот живёт, – отвечала она с алтайским гонором.

– А чтобы зрячая была, без толку не гоношилась. Про работу да жизнь ты правду сказала.

– А попадья, а учительница в школе тоже так живут?

– Тоже. Выше бери. И царица сама так-то живала. Мужик – тягловая сила, а баба – становая. Ты в глаза людям заглядывай – всё по глазам прочитаешь, голубушка моя доверчивая. А я тебя не обижу. Много в жизни повидал – есть в тебе доброе зёрнышко.

– Какое, Вань?

– То и любо мне – душа милосердная, из которой и доля твоя женская вырастет, дорогая моя Евдокеюшка!

– Чо ж она из души что ли растёт? Вон у нас тятя с матушкой померли… Это как?

– Это обстоятельства… Всё перемелет душа. А земля родная, что надо, подаст!

Не всё так оказалось потом, что предсказал Ульянин отец.

глава 9 Змеиногорск. Богатства Алтая

С начала тысячекилометрового пути кануло несколько часов. Позади – его пятая часть. За окнами лениво меняются окрестности Змеиногорска, старинного и громадного, по давним меркам, а сегодня районного уровня города. Пробираемся по пыльной просёлочной дороге – до хороших всё ещё не доехали. Но Ульяна неплохо переносит даже такую езду. Разговор и впрямь помогает!

– Здесь, в городе, есть музей истории горного дела Акинфия Демидова, – это раздаётся голос беспокойного пассажира, привлечённого последней фразой.

Он просовывает к нам голову между спинками сидений. Мы реагируем – поворачиваемся. Наш человек – молчать не может!

– Побывал тут. Эх, и любят змеиногорцы рассказывать о богатствах Алтая! О демидовских «грехах» всю правду узнал. Например, о башне, где серебряные монеты выплавляли тайно, а при проверке пускали туда воду и затапливали вместе с работающими. Жуткая легенда! А ещё об игре Акинфия с царицей Анной Иоановной на деньги. Он тогда будто расплатился незаконно изготовленными монетами. На самом деле серебро отделять у нас ещё не умели, пока не выписали заграничных мастеров.

Есть что рассказать! А земля эта, и, впрямь, подаёт необходимое. Кладовая полезных ископаемых! Чего только нет! Подержал я в руках пирит, мрамор, кварцы, агаты… Демидовские рудознатцы разведали многое. Полиметаллы, например, – и в Змеиногорске, и в Бухтарминском крае. Оскудел рудник-то казахстанский, что Герасим Зырянов открыл, а давал… и свинец, и цинк, и серебро, и золото… двести лет.

И ещё полна алтайская коробушка! Я знаю! На казахстанской стороне, например, – есть ванадиевая гора! Слыхали? Инвесторов нет, а то бы озолотились! А под городом Бийском – богатейшая свинцовая жила! Разрабатывать невозможно – город же!

– Многие места на Алтае старообрядцы осваивали, продолжает он – Интересный народ, работящий! Среди них я долго жил, всю молодость в геологоразведке провёл. Горки-то исходил: Росомаха, Ревнюха, Щебнюха, Катонская гряда, Тарбагатай – многие места мне знакомы. Места заповедные, реки многочисленные. Одна сумасшедшая Бухтарма чего стоит! А Катунь! Эх, был я там беспечен и многажды влюблён! – опять залихватски сдвигая шляпу, заявляет он. – Полдуши там осталось!

– А другие полдуши где? – спрашиваю.

– С собой таскаю… по Алтаю! Вот чувствую, что во мне и Вася Шукшин, и Валера Золотухин, и Миша Евдокимов сидят.

– Хорошие люди! – отзывается Ульяна. Чем-то моего брата Витьку напоминают, когда вижу. А все – разные!

– Душой и напоминают. Я и узбека с такой душой встречал. На Шукшинских чтениях случайно в Сростках оказался. Смотрю – днём узбек шашлыки стоит жарит, плов готовит, а к вечеру всех к себе позвал, не разбирая, свой или чужой, напоил – накормил человек сто без денег! По – алтайски посидели!

– По-другому, говорит, здесь нельзя! – Шукшина же Родина!

Всё сказанное мне и близко, и понятно, и то, что полдуши там осталось, верю!

Ульяна интересуется, как зовут собеседника.

– Геннадий.

– А по батюшке?

– Семёнович. А зачем – не старый ещё?

– А чтобы чаще поминать отчее имя для благоденствия ему, твоему отцу, на том свете.

Убедила. А мне-то тоже не назвала отчество. Притворщица – чтобы к себе человека развернуть, сразу ему важную роль отводит, а себе – поскромнее. Ишь, какую нравственно-этическую связку протянула.

– Вы, Геннадий Семёнович, наверное, немало легенд знаете об Алтае? – хитрю, поддавшись Ульяниной тактике.

– Да их тысячи! – радуется он, – Вот одна, удивительная, о причинах его богатства.

Рассказывают: после сотворения стал Бог украшать землю лесами, озёрами, реками, горами, всякой травной растительностью, потом расселил животных, распределил каждого на своё место, в свои природные зоны. Но осталось у него ещё много неиспользованного материала. Взял он и всё это бросил себе под ноги. Так возник Алтай – место, где Бог во время сотворения стоял! И нетающие снега лежат на его Белках, и лысые каменные горы поднимаются, и тайга простирается, и степи, и прекрасные речные долины, в которых произрастают редчайшие на всём белом свете растения, и марсианского вида ландшафты – всё, всё есть в этой прекрасной стране. Совершив дело, наверное, подумал Господь, как после сотворения мира: «Это хорошо весьма!». А теперь и люди, поколение за поколением повторяют: «Алтай – Божий подарок, богатство и красота неописуемая!»

И наполнил Алтай любовью человеческое бытие. Вот и питают счастьем места, где мы живём, – заканчивает он торжественно.

Поклонюсь Алтаю в ножки низко

И скажу, дыханье затая:

– За моё рожденье и прописку

Очень-очень благодарна я… —

мои строчки…

Спасибо, дорога! С тобой постигаешь величие мира и своё место в нём.

глава 10 Объединяющий Алтай

Притяжение к родному краю растит нас настоящими.

Это свойственно Алтаю. Казахстанский автор А. Лухтанов так и назвал свою замечательную книгу «Алтайское притяжение». Восторженно и скрупулёзно презентует он его историю.

Все лучшие эпитеты отношу к нему и я. Его трепетно любят как в России, так и в Казахстане. Общая любовь и история родили трансграничный маршрут «Казачья подкова Алтая»! Он включает двенадцать районов той и другой стороны. Возрождается бывшее, прославляются заново вера, храбрость да преданность Родине. Глядишь, и окрепнет духовная составляющая жизни.

С 18 века от Бийска до Усть – Каменогорска строились крепости и служили в них солдаты да казаки, потомки которых и теперь рассеяны по всему Алтаю. Нет-нет, да и встретится отпрыск казачьего рода и обязательно стукнет себя в грудь: «Казаки продажными не были – ни вере, ни отечеству не изменяли! Мои деды – казаки, и я это помню». Вот и спутница – дочь казака, и группа молодёжная – на фестиваль аж в Новокузнецк направляющаяся – тоже… в теме.

Алтай любят душой и глазами – не насмотреться ведь!

За городом, в сторону Казахстана, тянутся красивейшие хребты Холзуна и высится легендарная, знаменитая Белуха – сердце Алтая. К ней устремляются тысячи любознательных людей. Если слушать их рассказы, проникнешься желанием побывать и прикоснуться.

Древний Алтай, будто отец, обнимает раскинутыми руками пять стран, как делают люди широкой души: Монголию, Китай, Россию, Казахстан, Киргизию. Буддисты уверены, что именно в этих местах расположена божественная страна Тарбагатай. Китайцы находят здесь священные своды Шань-хай-цзы. Русские крестьяне притягивались сюда последние триста лет с легендой-мечтой в сердцах о счастливом Беловодье, где люди независимы и свободны. Казахи мечтают о Жер-уюк – своей древней прародине. Из Тибета долетел на Алтай миф о Шамбале – месте силы. Стоит он века и века, заслуженно неся своё изысканное имя – «золотая гора» или «золотые горы», и, может быть, осознаёт своё важное место в нашей жизни.

Геннадий Семёнович, будто, подслушав, спрашивает:

– Знаете, как «Алтай» переводится?

Я киваю. А он уже напевает (И впрямь алтайская в нём душа!):

«Когда б имел златые горы и реки полные вина…»

Ульяна поддаётся чувству, тоненько подтягивает: « Всё отдал бы за ласки, взоры, лишь ты…»

– Люблю эту песню. Молодёжь-то и не знает таких.

– Знаем. Мы ещё не то знаем! – возражает крайний из пареньков-соседей, нечаянно выдернувший сам у себя наушники от неловкого движения и всё слышавший.

– Да, ну? – возражает беспокойный с показным недоверием.

– Подождите, остановимся в Алейске, споём!

– А мы послушаем!

глава 11 Детство в Ситниках

Автобус миновал по окраинам Змеиногорск и движется среди убранных и частично вспаханных полей. Пространство не ограничивается. Небо, украшено по невидимым меридианам вереницами облаков, а у горизонта пятнами размазанных тучек. «Душа молится, к земле клонится – так и небо». Эти слова я услышала от Ульяны. Ведёт, ведёт свой рассказ и вдруг скажется у неё и кратко, и ёмко, будто перед тобой философ-самородок. Незаурядный народ на Алтае.

– Небо молится? Пожалуй, земля молиться должна! – возражаю я.

Но Ульяну не собьёшь:

– Земля да небо друг для друга существуют. Она, матушка, и в рождении, и в смерти с нами. Ей поклоняться надо! Мы ещё детьми поняли, что от земли кормимся – когда в алтайской деревне Ситники жили – продолжает Ульяна. – Я ранёхонько, по годам-то, помощницей в огороде была. Как-то тятя опять долго лечился, лежал в больнице, сначала в Баево, потом в Барнауле. А мамку заслали осенью с колхозным обозом в Камень-на-Оби, то ли на базар, то ли сдавать государству что-то.

А было вот как:

Утром председатель в избу заходит:

– Здорово ночевали! – говорит. – Ехать надо, Евдокия. С обозом тебя посылаю. Молодая, управисся. Мужики тут нужны. Работы полон рот. Осень. Придётся и вас, бабёнок, потревожить.

– Ты глянь на моих. Трое.

– Да, слышу, гимзят на палатях. Матрёне поручим. Поможет.

Вот навалилось. Что делать? Выбора у мамки… никакого – вся опора на себя. Мне …всего ничего – шесть лет, Виктору – четыре, Маше – два, Ванюшка ещё не рождён был. Соседку Матрёну попросила мама посмотреть за нами и уехала. Та нам хлеб стряпала, молочка наливала, в свою баньку мыться звала. Осталась я хозяюшкой на подворье. Живности у нас, кроме курей, не было. Не мог тятя уже на сенокосе справиться.

Пока мамка вернулась, чуть не через месяц, белы мухи полетели. Была ночь – ни огорода, ни усадьбы не видать. Ступила в избу и поняла, что, слава Богу, натоплено. Сама сколько раз рассказывала, что ехала с думой: огород не убран, дети завшивели, сидят в холоде, голодают. А когда в дверь вошла – успокоилась, мы под руки, как цыплята под крылышки, лезем. Она нас обнима-ат.

– Ну, как дела? Снедали сегодня, чи ни (или «нет»)? – спрашивает нас перво- наперво.

Я хлопотать давай, кормить её. Картошку, мама называла её картоплей, на стол ставлю, лепёшками угощаю.

– Откуда, дитятко?

– А я картоплю выкопала, капусту срубила. Всё в погреб спустила.

– Да как же ты одна процювала – робила?

– А я помаленьку. Бабушка Матрёна начала копать и мне подсказала. А жёлоб, картоплю сыпать, дед Егор зробил из старых досок – от заваленки оторвал. Он же и разобрал их потом, и из ямки вытягнул, и на место прибил. Витька совсем мало помогал, – в конце пожаловалась я.

А у неё в глазах слёзы стоят, мне непонятные. Ручки мои мозолистые детские целует и гуторит, как не раз повторяла, когда хвалила меня:

– Доню моя, доню, догада моя, Бог тебе помог.

По отцу мы русские, Пешковы, я уже говорила, казачьего роду, а по материнской веточке – Шевченко. Обрусел материнский род на Алтае. А говор, полурусский, полуукраинский в семье прижился.

И в самом деле алтайский русский язык вобрал в себя множество говоров, благодаря тому что народ притягивался сюда из разных отдалённых мест на свободные богатые земли.

глава 12 Переезд

– Моя-то судьба прямо с колхозного порожка началась. А наш сперва не укреплялся, а разоря-ался да хирел. Постепенно вообще стал разъезжа-аться. К этому невзначай подтолкнул сам председатель в неурожайном 1939 году:

– Не уедете, погибнете, – сообщил он народу, понявши, что победившая коллективизация, никак не улучшает жизни крестьян в его колхозе. Как бы не повторился голодный 33-й! Вот индустриализация – это да! Я и сам бы уехал, да партийная дисциплина не даёт.

С тех опрометчивых слов деревня начала расползаться и чуть не опустошилась.

И я давай мамку настырно склонять:

– Уедем. Давайте уедем. Слышала, что Николай Иванович сказал? Все едут, а мы что, рыжие?

Она сомневалась, советовалась с сёстрами, что жили в Черемшанке. Но у тех своих проблем по горло. У Аграфены мужа объявили врагом народа, у Авдотьи – брата мужа – в 38 году. Те самые годы! Государство защищало коллективизацию как выход из нищеты, не давало расшатывать ещё слабую, но способную к выживанию структуру – и было жестоко. Откуда Ульяне было знать о «золотом эмбарго», о «ценовых ножницах» на зерно», об организованном западом да Америкой разбойном ограблении молодой страны.

– Наша бедная семья оказалась в выгодном положении. Да и пережитая голодная зима того года подсобила. И мы… уеха-али! – рассказывает, как понимает, Ульяна.– Откочевали летом в 1940 году в Казахстан, далеко от всех родственников. Тогда мама уже вдовой сделалась, а мы – полусиротами. Направились вслед за другими односельчанами, «где фрукты растут, где жить можно». Многие так поступали. По простому людскому разумению – на месте жить легше – один переезд двум пожарам равен. Уже строились тогда заводы, железные дороги – там работа, зарплата. А в деревне – соха да коса, да шиш с маслом. Это трудно в моём возрасте – переезжать, а в молодости – интересно!

– А как же говорят, что паспортов у сельчан не было, вроде и переезжать запрещалось? – интересуюсь не от праздного любопытства – споры о том времени не утихают. Как не спросить живого свидетеля!

– Брехня – это! У мамки паспорт был, у нас – метрики. Ещё справки какие-то. Не помню. Переезжали многие! Не все счастливы, кто проторчал на одном месте. Сначала – пёхом. У каждого, кроме младшенького, в руках ноша. На мамке – два мешка через плечо, чемодан в руках. У меня сумки с едой. А у Витьки – заплечный мешок да машинка швейная. От Рубцовска – на поезде добирались. Первый раз железну дорогу увидали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.