Сфера Маальфаса ~ Маги и мошенники ~ Волчий остров. Боевое фэнтези

– Выполнить подобное желание не составит труда. Как только император будет мертв. Конечно, если ваш человек сыграет свою роль и останется в живых.

«А может и не остаться».

Гость небрежно плеснул себе вина на дно кубка.

– Можете считать, что мы договорились.

– Когда и как?

– В тот день и час, когда на шпиле башенки, что так кстати украшает ваш дворец, будет поднят желтый вымпел. Как – вам знать ни к чему.

– Ну что ж, желаю вам силы, свободы и познания, Мастер. – Дитмар опять не удержался от ответной иронии.

– А вам я желаю той Империи, которая равна вашей силе, Рогендорф.

Мастер надвинул капюшон на лицо и двинулся к выходу. Оставшемуся в одиночестве Дитмару вдруг показалось, что достигнутый успех таит в себе зерно неведомой опасности. Он никак не мог отделаться от ощущения, что над ним утонченно посмеялись…

Глава 9. Пришедшие

Империя, Пещеры, 15 декабря 6999 года от Сотворения Мира

— Ты остаешься здесь. Почему? Потому что там тебе не место.

Дайгал сегодня злился. Впрочем, Нора уже убедилась, что главный враг ненавидит споры и, если быть настойчивой и осторожной, его можно без особого труда обойти.

– Я хочу посмотреть на этот праздник! Мне скучно!

– Это скука от безделья. Праздник… Ладно. Если праздника хочешь – пошли. Собирайся, девица Нора, возьми факел, будешь мне дорогу освещать.

Длинная процессия растянулась по запутанным улицам пещерного города. Со всех сторон, теснясь в узких проходах, держа в руках факелы, сосредоточенно, молча, двигались вереницы темных, диковатого вида фигур. Обитатели нижних ярусов поднимались в клети, руки стражей подъемника с трудом вращали тяжелый скрипучий ворот. Нора старалась не споткнуться на скользком камне, клеть доставила ее наверх вместе со всеми. Потолок коридора обвисал острой бахромой известковых сосулек. По законам натуры каждая сосулька на потолке имеет пару, сосулька-близнец растет в противоположном направлении: вверх от пола – этакий неровный каменный кол. Однако нижний частокол сталагмитов жители пещер давным-давно стесали, пытаясь расширить проход. Получилось не слишком хорошо: неровные стесы заставляли беречь пальцы ног, а сосульки грозили задеть голову. Оранжевые отсветы факелов тревожно метались по стенам, превращали сталактиты то ли в оскаленные зубы зверя, то ли в напряженно ищущие в полумраке щупальца спрута.

Страшноватая каменная кишка, однако, вскоре закончилась – оборвалась выходом в пещеру, стены которой носили явные следы некой художественной обработки: неизвестный автор выдолбил там и сям подобие грубых горельефов – люди, звери и рыбы, казалось, переплелись в нечестивой противоестественной пляске. Лица людей, морды животных и даже плоские головы рыб носили отпечаток странной мечтательной экспрессии. Рассмотреть изображения как следует не удалось – человеческий поток не позволял Норе задержаться.

Тем временем огромная гулкая пещера, освещенная пламенем факелов, заполнялась зрителями. Под невидимым в темноте куполом, меж неровных изломов коричневых, местами закопченных стен люди стояли плечом к плечу, никто не решался повысить голос, раздавалось лишь осторожное дыхание и шорох мелкого щебня под ногами. Слившись с толпою, одной из многих стояла Нора, бывшая Алиенора, бывшая церенская баронесса.

Потрескивали факелы, теснились люди, участники действа, едва шушукаясь, замерли в ожидании. В дальнем углу пещеры, на естественном возвышении, появился старик, по-видимому, жрец или священник – иссохшее тело терялось в свободно болтающемся балахоне. Голова, покрытая редким седым пушком, тряслась на тонкой жилистой шее. Жрец затеплил ароматические палочки в трех вычурных поставцах и встал возле странного вида саркофага.

Тяжелую каменную крышку ящика украшал смутно знакомый символ: треугольник, вписанный в круг. Вокруг основания саркофага обвился сонный, каменный дракон – голова ящера покоилась на вытянутых лапах. Из черноты узкого бокового лаза выбрались, пересмеиваясь, три девочки лет двенадцати и по знаку старика протяжно затянули песню. Нора, не понимая половины слов, уловила лишь варварски рваный ритм, непохожий на мелодичные песни Империи:

Буря, вызванная страшнымБожеством во власти гнева,Город скрыла покрывалом,Опустила саван серый.А цветущие деревья,От дворца и до окраин,Обернулись в одночасьеЧерным пеплом меж развалин…

Толпа подхватила мелодию, низким, глубоким голосам мужчин вторили пронзительно-резкие женские. Струйки дыма над поставцами причудливо извивались, сплетая лениво плывущие кольца и спирали, запах курений немного напоминал аромат грушевого дерева.

Время сочилось по капле – сначала не происходило ничего. Постепенно, прибывая по маленькой толике, всех охватывало общее чувство, беспричинное горе переливалось в звенящий натянутой струной восторг, оставляя где-то на самом донышке мутный страх, листом на ветру трепетало ожидание, переходящее в нетерпение.

Толпа словно охмелела. Нора удивилась – она не ощущала ничего подобного. Тем временем на возвышение поднялись две женщины в лиловых одеждах. Одна из них, невысокая, гибкая, черноволосая, встала вполоборота, другая – рослая, с каштановой гривой – показалась смутно знакомой, но из задних рядов, куда бесцеремонно оттеснили Нору, лицо альвисианки маячило смутным белесым пятном.

Впрочем, женщины, такие разные, оказались схожи в одном – высокомерие скользило в каждом жесте, в газельем повороте стройных шей, смелом контуре точеных плеч. Толпа низко и монотонно («Так яркие, крупные шмели гудят в душистый полдень») тянула протяжный мотив. Нора с трудом стряхнула с себя магию ритма – ее тошнило от грушевого запаха – и огляделась.

Дайгал стоял в задних рядах, прислонившись к стене и скрестив руки, в позе явно угадывался некоторый скепсис по поводу развернувшегося действа. Петь, по-видимому, он не собирался, а вместо этого в задумчивости, но с явным интересом разглядывал разряженных красавиц на помосте, весь погруженный в свое занятие. Почему-то Алиеноре это не понравилось.

Жрец повелительно махнул рукой – и песня оборвалась. Толпа неподалеку от Норы беспокойно задвигалась, расступилась, вперед выбрались крепкие мужчины, вооруженные длинными ножами, они, окружив, вели около десятка перепуганных людей – контраст между теми и другими был разительным.

Нежные лица женщин, несмотря на страх, даже под слоем ритуального грима и в свете факелов, казались слишком свежими для обитателей подземелья. Участники ритуала взвыли – Нора поняла лишь часть слов. «Отступницы»? Норе стало плохо – это были подданные Гизельгера.

На веки и скулы пленниц заранее наложили зеленую краску – отблеск недоступного цветения, нежной, трепещущей на ветерке зелени, свежей листвы и сочной травы под ярким, утраченным солнцем. Женщина лет сорока на миг встретилась взглядом с Норой: гордое, худощавое, обреченное лицо чем-то походило на профиль умного, печального лебедя. Три дамы в дорогих, но запачканных платьях испуганно жались к мужчинам-имперцам. Маленький добродушного вида толстяк совсем лишился самообладания и чуть не плакал. Другому, высокому, крепкому, с жестким лицом, отмеченным рассекающим лоб багровым шрамом, связали руки за спиной. Связанный озирался по сторонам в отчаянии и бессильной ярости. Хор грянул заунывно:

Звездный купол серебристыйУ тебя в священной власти.Мы к тебе взываем, Ина,Удали от нас несчастье.Ты сияющей звездоюОт зари и до рассветаНебо вечное, святоеНаполняешь странным светом.

Медленно, мелкими шагами, пленники приближались к возвышению – на ум почему-то пришли завороженные гадюкой цыплята. Теперь мелодию тянули только помощники жреца, пение в толпе приутихло. Имперцы подошли к самому возвышению, и жрец, протянув руку, втащил наверх первую из женщин, служители помогли взойти остальным. Пленницы беспомощно сбились в кучку, обратив к толпе подурневшие от страха лица.

Сладостный хмельной напиток.Твои губы…

Никто уже и не вникал в смысл песнопений, взгляды были прикованы к возвышению.

Их сейчас зарежут… Это уже не вызывало сомнений. Нора почувствовала нестерпимый, острый страх, она развернулась – упругая масса одурманенных, слитно стоящих людей не выпускала ее, девушка толкнула ближнюю соседку, та нехотя отступила, мазнула по досадной помехе отсутствующим взглядом. Кто-то ущипнул Нору, острые ногти наотмашь царапнули по руке – это оказалась незнакомая косоглазая девчонка-подросток, из уголка ее розового ротика тянулась прозрачная ниточка слюны, волосы растрепались острыми прядями. Нора физически, как горячий, сухой ветер, ощутила закипающую ярость толпы. Впрочем, ей повезло – действо на возвышении достигло кульминации и отвлекло всеобщее внимание от некстати приключившейся давки. Своды дрогнули от восторженного вздоха, лица светились счастьем, сборище захлестнуло безумие экстаза. Нора не выдержала – оглянулась – ее тут же скрутил приступ тошноты: тела, наверное, уже оттащили в сторону, жрец и девушки медленно сдвигали крышку того самого каменного саркофага с треугольником, камень сплошь покрывали темно-красные потеки и брызги. Нора уже не видела, что делается за ее спиной – лишь обращенные в ту сторону ликующие глаза: женские, детские, мужские, старые и молодые, карие и светлые, озаренные грубыми сполохами факельного огня и чудесной, трепетной, почти ласковой радостью.

Нежная, светлая радость – глаза в глаза… И смерть – за спиной.

Этот контраст оказался последней соломинкой – из тех, которые в поговорках ломают спину мула, Нора ослабела от страха: не хватало еще потерять сознание и мешком упасть под ноги сумасшедшим дикарям. Вокруг образовался незримый шатер звенящей, пульсирующей пустоты. Она тихонько повернула в сторону стены, оперлась о барельеф с огромной, печальной пучеглазой рыбиной и перевела дыхание, не оглядываясь назад. Рыбина, казалось, взирала с умным сочувствием. Нора осторожно, стараясь не привлекать лишнее внимание, выскользнула из зала.

У самого выхода девушку кто-то грубо толкнул, за спиною повторился восторженно-исступленный вопль. Наверняка ритуал предусматривал еще кое-какие специфические действа. Дочь Виттенштайнов юркнула в коридор со сталактитами. Факелы дотлевали, лишь в конце прохода беспокойно билось оранжевое пламя. Темнота мешала рассмотреть дорогу, зато страх гнал вперед. Тьма и страх немного поспорили между собою – и страх победил – как всегда. Девушка пустилась бегом.

Толпа опять восторженно завопила, но раскаты мягко приглушило расстояние.

Вот оно что! Там, в зале, обезумевшие от ненависти и мести, вечно голодные жители пещер рвут на части тела только что зарезанных пленных. Воины, побывавшие в стычках с альвисами, на истории, и даже песенки, не скупились – теперь память охотно развернула подробности. Дочь Виттенштайнов затошнило, она размазала по лицу пыль, смешанную со слезами, оставляя на щеках мокрые грязные дорожки.

Понятно, зачем Дайгал не убил ее, зачем принес сюда – она будет следующей – так худую, недокормленную курицу оставляют на потом. Раз съели ее собаку, съедят и ее саму! Свяжут, измажут зеленой краской, приведут в отвратительный зал, и острый нож вонзится в тело… Тиви, который показывал ей пещеры, и пепельно-светлая, тоненькая Даура, с которой она играла, будут смотреть на это и петь, а потом…

Позади гулко отозвались торопливые шаги.

Это Дайгал. Пришла смерть. Жертв для ритуала не хватило. Сейчас он ее схватит и потащит обратно.

– И-и-и!

– Погоди. Ты куда?!

Девушка с визгом рванулась в узкий и почти совершенно темный боковой проход, больно ударилась на бегу о выступ камня.

Бегство началось успешно – растерявшийся враг отстал. Слышно было, как он чертыхается на имперском языке, по-видимому, тоже основательно, влет приложившись о сталагмит. Нору осенило – воспользоваться преимуществом стоило. Она выбрала узкое место и свернула в сторону, проскочив между косо сходящимися пластами серого камня. Широкому в плечах преследователю пришлось сбавить прыть и осторожно протискиваться в узкую щель. Временная победа обернулась для Норы поражением – открывшееся за щелью пространство заполняла девственная, густая как смола, вроде бы даже какая-то вязкая чернота. Стены пещеры резко расходились в стороны и терялись в невидимом пространстве. Свет скупо падал в проход, тут же умирая робкими, желтыми отблесками. Темнота дышала – затаенно, недобро, в отдалении что-то негромко, но настойчиво шелестело. Крысы?

Нора отступила в сторону, прижавшись к обнаруженной на ощупь стене – сама мысль о юрких, жирных грызунах была отвратительной.

Дайгал уже не возился в проходе. Похоже, он отказался от ловли вслепую и по своему обыкновению отправился за факелом. Нора помедлила – пусть обманутый противник скроется за поворотом – и покинула убежище во тьме. После шуршащей крысами темени узкий, полутемный коридор показался роскошным сияющим чертогом. Она мягко ускорила шаг, стараясь не будить предательское эхо. Коридор изогнулся натянутым луком и внезапно оборвался. Дочь Виттенштайнов остановилась. Все.

Торопиться некуда – впереди гостеприимно зияла шахта подъемника. Бездонную черную дыру ограждал грубый, в рост человека барьер из кое-как отесанных камней.

Проход сквозь барьер, увы, запирали – всего лишь веревка держала неуклюжие ворота, но у Норы не было ни времени, чтобы развязать узлы, ни ножа, чтобы их перерезать. Погоня настигала ее – отдаленный голос обозленного Дайгала не предвещал ничего доброго.

– Стой! Куда побежала?!

Нору била крупная дрожь. Не отвечая и не заботясь о приличиях, она подоткнула край юбки и полезла прямо через барьер. Клети на месте не оказалось – и не нужно. Сейчас она бросится вниз, и лучше уж разобьется о камни далеко внизу, на самом дне…

Дайгал выскочил из-за поворота неожиданно, когда ее руки уже цеплялись за верхний край каменной ограды.

– Стой!

Мигом сдернутая с барьера Нора свалилась прямо на преследователя, вскочила и разъяренной куницей бросилась на врага.

В этот раз она и не думала дотягиваться ногтями до глаз альвиса – вместо этого сжала кулак и изо всех сил ткнула его костяшками пальцев, попав прямо в солнечное сплетение. Результат оказался удивительным. Противник сложился почти пополам и умолк.

– Ах ты, мерзавка! – реакция последовала через приличествующее силе удара и остроте ситуации время.

Девушка как раз оседлала ограду.

Второй рывок за щиколотку лишил ее равновесия, и Нора вниз головой повисла над черной бездной шахты, удерживаемая только руками врага.

Дайгал безо всякой осторожности втянул ее обратно, неподъемные, не скрепленные ничем камни барьера пошатнулись, грузно обваливаясь.

– Куда полезла?! Назад!

Нора попыталась повторить удачный прием, но враг был начеку и легко увернулся.

Тогда она принялась молотить его руками, по голове, плечам, куда придется, выкрикивая все, что только могла припомнить оскорбительного: «приличные» ритуальные проклятия с мистическим оттенком, кинжальной выразительности слова, которыми пользовались хмельные солдаты в бурге отца, обрывки не вполне ясных фраз на языке альвисов.

Лингвистический эксперимент возымел бурный, хоть и несколько парадоксальный успех – после очередного выкрика она получила ответный удар – раскрытой ладонью, но такой сильный, что голова резко, до боли в позвонках, запрокинулась назад.

Нора испугалась и затихла, сообразив, что стоит лишь чуть-чуть подтолкнуть Дайгала – и она будет избита по-настоящему.

– Ты зачем туда полезла?! Жить надоело?

– И-и-и…

Не обращая внимания на визг Норы, противник принялся грубо трясти ее, снова и снова повторяя вопрос.

– И-и-и-и… Не трогай меня… Я не хочу…

– Чего ты не хочешь?

– Я не хочу умирать… Тебе на самом деле заплатят за меня, сколько захочешь… Золотом! Только не отводи меня туда…

На этот раз замолчал Дайгал. Он как-то странно молчит, подумала Нора.

– Общаясь с тобой, я и сам поглупел. Так… Ты испугалась, что тебя зарежут?

– Да!..

– Надо было догадаться. А я-то думал, куда же девица Нора так резво бежит?

– Так ты меня не убьешь?

– У меня не было такого намерения.

– Значит, меня не съедят, как тех людей?

Нора, увидев, как изменилось лицо Дайгала, испугалась, что он снова ударит ее.

— Кто тебе это сказал?!

– Никто! Все! Так все говорят там, наверху… А ты меня обманул! Ты не вернешь меня домой, значит, меня убьют!

– Значит, там, наверху, ты слышала нечто и, припомнив, решила, что тебя зарежут во время ритуала и съедят?

– Да…

– А в подъемник зачем полезла?

– Чтобы сразу… умереть…

Дайгал отвернулся и с минуту молчал. Когда же заговорил, голос его был уже спокоен, зато лицо чуть менее непроницаемо, чем всегда.

– Послушай, девица Нора. У меня была причина для того, чтобы принести тебя в пещеры. Важная причина, не та, о которой ты подумала в первый день, и не та, которую ты измыслила сегодня. Я не собираюсь выслуживаться перед кем бы то ни было, доставляя жертвы. Ты мне нужна совсем для другого и узнаешь все, когда придет время. Я не причиню тебе вреда. Но ты можешь сама себе навредить, как уже пыталась это сделать. Ты не знаешь наших обычаев. В следующий раз, когда тебя что-нибудь испугает, потрудись рассказать об этом мне, прежде чем ломать свои кости о камни.

– Этих людей не съедят?

– Нет. Тела сожгут, пепел похоронят. Считается, что души тех, кто помог явиться Пришедшему, переселяются в рай.

– Но их убили!

– Убили. Их кровь нужна, чтобы открыть Врата Пришедшим. Это жертва. Пришедший появляется внутри саркофага, потом выходит оттуда – и все. Толпа кричит в восторге. Н-да. Почему ты так испугалась – разве в Империи не казнят преступников?

– Они не преступники!

– Для тебя. Для меня те альвисы, которые сгорают живьем на кострах ваших «Божьих псов», тоже не преступники. Подумай об этом.

– Ты меня обманул!

– Я не хотел тебя пугать. Не надо было тебе ходить туда, я предупреждал…

– Я хотела знать правду.

– Ну, вот и узнала, ни к чему теперь жаловаться. Ты получила желаемое.

Ограждение почти совсем рухнуло. Всего в двух шагах зияло сквозное отверстие шахты. Из гостеприимной преисподней поддувал слабый сквозной ветерок.

Нора представила собственное – бесконечно медленное – падение в разинутый пастью черный провал и заплакала, прижимаясь лицом к куртке недавнего врага.

Глава 10. Враги, союзники и дипломаты

Уэсток, декабрь 6999 года от Сотворения Мира

Уэсток – небольшое королевство. Расположено оно необычайно удачно, на полуострове, с трех сторон окруженном Западным океаном. Узкий перешеек соединяет кусок суши с материком. Триста лет назад сюда пришли завоеватели – вожди отколовшейся от империи провинции привели с материка мятежную армию.

Терять мятежникам было нечего, и их солдаты, закованные в железо, легко смели храбрые, но разрозненные племена низкорослых варваров и установили единую власть – ту самую, против которой бунтовали в Империи.

В иных местах полуострова до сих пор мокнут под моросящим пологом туманов стоячие дольмены и менгиры, слывущие местами черного, безусловно запретного колдовства и белой, отчасти разрешенной магии. Камни – наследие побежденных, порабощенных и в конце концов слившихся с пришельцами варваров. Говорят, иногда глубокой ночью меж крошащихся от собственной древности и загадочности менгиров призывно пляшут юркие синие огоньки или беззвучно плывут странные, зыбкие тени – но редки желающие приходить туда по ночам и на собственном опыте проверять, насколько лгут эти рассказы.

Давно залита кровью мятежная провинция, пожар неповиновения на материке выдохся до следующего раза, а на полуострове примостилось крепкое государство – полусоюзник-полувраг Церена.

Язык уэстеров похож на имперский, но кажется смешным и искаженным подданным Гизельгера. Храмы же и дома на полуострове возводят по-своему – у храмов вытянутые нефы, замки, напротив, ставят в виде округлых башен. Простые, высокие и объемные постройки украшены по фасаду каменной резьбой. В остальном Империя и Уэсток схожи – как раз до такой степени, при которой вид преуспевающего соседа начинает вызывать некоторое подспудное раздражение…

В год семитысячный от Сотворения Мира в Уэстоке царствовал король Эдвард III Безумный. Царствовал, но не правил, прозвище более чем соответствовало действительному положению вещей – полоумие короля было самой высокой пробы и не подлежало ни малейшему сомнению. Сумасшедший государь оставался бездетен, и вся власть в Уэстоке фактически принадлежала официальному наследнику трона – принцу Хьюго, брату короля.

Билвиц вздохнул и отложил перо, передвинул бумаги на столе орехового дерева. Не позвать ли Макса с докладом? Нет, пожалуй, не стоит его чрезмерно торопить.

В Карлионе, столице Уэстока, посольство Церена обитало уже более двух месяцев. Гостей встретили радушно; официальный повод – отправка в Церен уэстокских наемников – вызвал вежливое понимание (о, да, конечно!) и сдержанный скепсис. Непроницаемый, сам как менгир, Билвиц лишь слегка опускал воспаленные ночной работой веки.

Миссия увязла – сидение в Карлионе безнадежно затягивалось, превращаясь в томительное ожидание случая, который бы одним махом изменил все.

Прошла торжественная встреча, миновали пиры и турниры, устроенные знатью уэстеров в честь гостей. У церенцев из посольства нашлись родственники – знать Империи давно породнилась с домами полуострова. Гостей принимали дружелюбно, церемонии проводили пышно. Уэсток, существенно уступая Империи в землях, был тем не менее с точки зрения Билвица великолепной страной. Великолепной и очень опасной. Компактная территория, сильные замки, отличные, хоть и меньшие по численности, чем у Империи, войска, недавно обновленный военный флот.

Советник всем сердцем ненавидел охоту, предпочитая утонченные интриги дипломатической игры азарту бесполезного гона, однако принял участие в нескольких увеселениях, заодно рассматривая окрестности столицы. Стены Карлиона, очень высокие, имели внушительную толщину со всех сторон и содержались в образцовом порядке.

Сонно-равнодушный на вид дипломат, трясясь в седле, про себя прикидывал возможность штурма. Результат получался неутешительным. Таковой штурм обернулся бы немалыми трудностями и потерями, и это на чужой территории, вдали от запасов Империи, отделенной от полуострова узким, как жердочка, хорошо укрепленным перешейком… Сидел на этой «жердочке» и свой «скворушка» – перешеек запирали две новенькие крепости.

Билвиц не стремился к войне с Уэстоком.

Милость императора, невероятное упорство и редкие, скупые улыбки целомудренной фортуны вознесли младшего сына мелкого барона до второго (после императора) человека в иерархии канцелярии короны. Безграничная преданность Гизельгеру и интересы Империи сделались для Билвица смыслом жизни. Сейчас Церен нуждался в помощи – но не на любых условиях.

Фробург ждал своего часа – Билвиц придерживал в уме тайное поручение императора. Ступор официальной миссии начинал тревожить. Дни шли за днями, увеселения сменялись праздниками, неизменно любезный принц Хьюго не отвечал ничем, кроме устных заверений. Билвицу не нравился этот худощавый маленький человек с близко посаженными горящими глазами, однако выбирать не приходилось. Рассмотрению предложения имперцев был дан ход, объявлено об очередном созыве штатов, а пока приходилось ждать.

Билвиц вытянул руки, грея широкие, плоские ладони у камина. Зимы Уэстока суровее имперских. С моря, от холодного течения, омывающего северную оконечность полуострова, дул пронизывающий ветер, сердито гудел во всех многочисленных щелях посольского дворца. В неплотные стыки окон задувало мелкий снежок. У дверей деликатно постучали, секретарь – долговязый молодой человек в черном – почтительно протянул Билвицу записку.

– Личное послание императора.

Билвиц придвинул листок почти вплотную к близоруким глазам, быстро, цепко просмотрел…

Итак, рассказ бургомистра Файля подтвердился – замечательно, это первое. Военная операция Церена против Hortus Alvis – решенное дело. Это второе. Ситуация упростилась, более нет необходимости «добиваться помощи» уэстеров, лучше некуда. Осталось только последнее – тайное поручение императора.

– Что сообщают наши «глаза и уши», Макс?

– Одно пронырливое «око» дожидается в приемной, господин. Возжаждал лично переговорить с вами.

Билвиц опустил тяжелые веки, скрывая острую досаду. Беспокойному «оку» следовало выждать несколько дней и словно бы случайно в толпе, в суете людной улицы столицы, отдать письменный донос кому-то из людей Макса. То, что сотворил шпион, было по меньшей мере неосторожностью, плавно переходящей в непростительную глупость.

Видимо, произошло нечто, заставившее доносчика отчаянно спешить.

– Пусть войдет.

Билвиц почему-то ожидал, что вошедший будет маленьким, юрким, серым типом, как нельзя более пригодным к шпионскому ремеслу, но тот оказался жизнелюбивым, розовощеким крепышом. Толстячок, впрочем, совершенно растерялся.