Сфера Маальфаса ~ Маги и мошенники ~ Волчий остров. Боевое фэнтези

– Уши, доблестный Югинген! – крикнул кто-то с последнего ряда скамей. – Уши гораздо удобнее перевозить, считать и хранить! Клянусь святым Регинвальдом – у вас наверняка имеется заначка!

– Спокойствие, благородные бароны, сохраняйте спокойствие. Иначе будет вызвана стража, и нам придется закрыть высокое Собрание…

– Я согласен с фон Хиссельхофером, хотя всегда предпочитал богословским рассуждениям меч. Не знаю и знать не хочу, кто там кем проклят, но не намерен терпеть бесчинство: кражи, разбои, убийства в собственных землях! Если врага не добить сегодня, он вылезет из щелей завтра – и поднимет руку на наши владения, наши семьи и наших вассалов.

– А убытки от вреда, наносимого торговле и земледелию!

– А вам не кажется, Фрауэнбрайс, что честь вас должна бы волновать больше, чем убыль серебра?!

– Я никому не позволю задевать мою честь!

– Спокойствие, благородные бароны, иначе…

– Я хотел бы высказаться. Стоит ли марать мечи, вытаскивая из щелей остатки пещерных крыс? Они не опасны. Те, что еще живы, по-видимому, не поднимали оружия на Империю. Почему бы не предоставить их собственной судьбе?

– Разумно. Это сбережет серебро, предназначенное для выплаты наград. Пленных можно использовать в каменоломнях и на рудниках…

– А вы, сударь выскочка, генеральный казначей, не понимаете ни духа, ни буквы рыцарства! Есть милосердие без справедливости или справедливость без милосердия. При чем здесь экономия?!

– Позор! Позор! Трусы! Тварей ада следует истреблять, а не миловать, считая сбереженные монеты! Это измена!

– Вы сомневаетесь в моей смелости?

– Да, сомневаюсь! Выбирайте оружие! Судный поединок. Конным или пешим, на мечах или топорах!

– Я не позволю клеветать…

Шум нарастал. В боковые двери поспешно вбегала стража.

Кто-то пытался схватиться за меч, забыв, что по традиции оставил его у входа герольдам-хранителям. Возбуждение неведомым образом передалось за пределы Халле, на площадь. Из толпы простолюдинов доносились беспорядочные выкрики.

Граф Дитмар фон Рогендорф, явившийся наконец в сопровождении молчаливого слуги, не вмешивался в перепалку. Он избегал речей, не занял и места в окружении императора, на которое имел право. Как лучше поступить? Немедленно дать знак? Сумеет ли убийца сейчас приблизиться к Гизельгеру? А может быть, оставить опасный план, пока еще не поздно? Поздно, подумал он отрешенно, то, что начато, не остановить. Доверившись предводителю Отрицающих, теперь, как бы ни обернулись дела в Собрании, придется идти до конца.

Шум немного утих. Стража, разняв спорщиков, удалилась.

Дитмар рассеянно вслушивался в возобновившиеся речи.

– …о природе и свойствах Alvis почти ничего не известно…

Пожилой ученый, по-видимому, призванный Собранием из Эбертальского университета, держался сухо и высокомерно.

– …мы не можем утверждать, что природа Alvis человеческая, но равно не можем утверждать обратное… Однако, имея разрешение вскрыть тела, могли бы…

Дитмар с презрением пожал плечами. Впрочем, все к лучшему, подумал он. Император слабеет. Нет смысла откладывать неизбежное – пусть оно свершится.

Тем временем Собрание гудело озорными выкриками. Судя по насмешливым замечаниям, никто не воспринимал всерьез ученого мэтра.

– Тела врагов следует вскрывать мечом в бою!

– Насчет этих тел отменно расскажет городской палач!

…Что ж, подумал Дитмар, поворачиваясь к слуге, умереть в кровавой сумятице мятежа лучше, чем склонить голову под меч палача, украшенный поучительной надписью о вечном. Или получить в спину лезвие «рубинового» кинжала. Хотя, если император будет уничтожен – кто посмеет назвать происшедшее мятежом?

– Возвращайся домой, Андреас. Передашь управителю мой приказ – поднять на шпиле желтый вымпел…

Когда через четверть часа на шпиле ажурной башни дворца Рогендорфов взвился лоскут ткани, на него обратил внимание лишь один человек. Человек был не стар, но и не юн, не богат и не беден на вид, ничем не выделялся, серый и неприметный субъект со скользящей походкой и бесцветными глазами. Никто не следил, куда он идет, впрочем, шел человек к площади Халле. Возле дворца путь ему преградила горланящая толпа, но человек продолжал идти к своей цели, казалось, люди расступаются перед ним, сами не замечая того – мелькнула смутная тень, и нет ее.

– Стоять! – острие алебарды уперлось в грудь прохожему.

– У меня дело к капитану Кунцу Лохнеру.

– Капитан внутри, в охране Халле. Тебе здесь делать нечего, убирайся.

– У меня письменный приказ для него.

– Покажи.

– Смотри.

Бесцветные глаза встретились с мгновенно расширившимися зрачками сержанта. Позже начальник охраны на площади искренне уверял, что видел приказ. Но он так и не смог вспомнить ни слова из свитка, ни лица незнакомца, стоявшего перед ним на истоптанном снегу.

Уходил короткий зимний день, красновато-золотые отблески ложились на лица собравшихся в зале.

– …возразить. Карающая длань Империи поставила врага на колени. Я не вижу, с кем и зачем мы, бароны империи, можем воевать дальше. Но следует ли остановиться на этом? Нет! Раз было применено опасное колдовство, этим должен заняться тот, кто в нем разбирается. Пусть святые отцы возьмут в свои руки пленных и устроят трибунал. Мы же свое дело сделали.

В зале стало тихо. А этот оратор смел – до него мало у кого находилось желание давать советы миссиям инквизиции. Взгляды сидящих в зале были прикованы к Гизельгеру, который, склонившись к подошедшему по его знаку куратору столичной миссии святых отцов, что-то негромко говорил. Инквизитор отдал короткий приказ, и двое монахов внесли маленький, грубо сколоченный деревянный стол и ящик. Ящик водрузили на стол, инквизитор долго возился с ключом, пытаясь трепещущими руками попасть в скважину. Такое не часто увидишь – чтобы у святого отца дрожали пальцы. Наконец ящик распахнулся, откинулась крышка, упали скрепленные хитро устроенными скобами стенки. Перед собравшимися лежал шар размером с детскую голову. Сфера. Черная, тусклая, на ней не отсвечивали, теряясь в глубине, ни пламя свечи в руках монаха, ни пробивавшийся в окна огонь заката, охватившего уже полнеба.

Гизельгер встал. Встали бароны, вынужденные к этому поступком императора.

– Доблестные бароны, то, что вы видите перед собой, – это остатки предмета, погубившего десять тысяч моих подданных. Это – Сфера Маальфаса.

Молчание. Потом чей-то вздох.

– Сфера захвачена в бою благодаря личной доблести нашего наследника.

Зал взорвался восторженными криками. Переждав шум, Гизельгер добавил:

– Безопасности наших подданных она более не угрожает. Что касается альвисов, то я благодарю участников собрания за рвение во благо Империи. Мы получили весть, которая говорит в пользу того, что оные альвисы имеют человеческую природу и являются потомками подданных Империи, много лет назад ставших жертвой дьявольского наваждения, приведшего их в пустоты холмов. Мы поручим святой инквизиции внимательным образом расследовать это дело, виновные преступники будут отделены от невинных жертв… А пока – да разойдется Собрание до утра нового дня.

Медленно расходились бароны, одновременно и пораженные, и успокоенные нежданной вестью. Встал и в сопровождении охраны покинул зал великий император. Усталый повелитель Церена уходил победителем.

У выхода на площадь к нему, едва пробился секретарь – обнажила клинки охрана.

– Государь, вас срочно хочет видеть наследник.

– Как, Михель? Разве Гаген не остался в Лангерташе? Где он?

– Ваше величество, наследник Гаген ждет вас в верхних покоях дворца.

Порой, когда весы истории колеблются, достаточно песчинки, брошенной в незримую чашу, замершую на нитях судьбы. Дальнозоркий властитель Церена, стоя на границе сумрака Халле и рваного света уходящего дня, так и не заметил, что зрачки секретаря расширены, а глаза странно неподвижны. Правитель заколебался – и повернул назад.

– Капитан Кунц, я возвращаюсь.

Лохнер заметил странное состояние секретаря, но лишь пожал плечами с истинно солдатским равнодушием к тонким материям – Михель уже уходил и не мог причинить вреда.

Гизельгер свернул в полугалерею, за ним последовал десяток гвардейцев. Сапоги солдат стучали, приглушенное эхо отскакивало от плит пола, низкого сводчатого потолка, угрюмо косились каменные фигуры.

– Проверить здесь все.

Трое телохранителей прошли вперед, за поворот, до самого тупика галереи, бесцеремонно разглядывая статуи святых и ныне покойных императоров Церена.

– Все чисто, капитан.

– Что прикажете, государь?

Властитель с досадой махнул рукой Купцу, приказывая остаться. Винтовая лестница наверх начиналась в потайной нише. Даже преданным из преданных не следует видеть, как открывается ход.

– Оставайтесь здесь, капитан. Охраняйте коридор. Любопытных разите на месте.

– Слушаюсь, мой император.

Гизельгер прошел вперед, в пустой, безопасный коридор. Уныло смотрели скованные грешники с барельефа. Скульптор дал волю сумрачному воображению – за свободный конец цепи ухватился сонм разнокалиберных демонов: голых, рогатых, с петушиными лапами и раздвоенными пенисами.

Император провел рукой по шершавому камню. Есть. Выкаченный глаз беса подался, утопая в уродливой глазнице. Унылые грешники съехали вместе с каменной плитой вперед и в сторону, открывая узкий лаз. Винтовая лестница уходила наверх, в сумрак секретных комнат. Гизельгер шагнул в нишу, дернул рычаг. Плита за его спиной заскрежетала, становясь на место…

Император поднимался быстро, с привычной ловкостью, без свечи или фонаря. На миг ему показалось, что выше, в сгустившейся темноте кто-то дышит. Пустое. Он устал. Сегодня был хороший день – сделано трудное дело. Истощившие свой пыл в бесконечных бессмысленных спорах бароны приняли весть спокойно. Сфера оказалась очень кстати, сын не обманул надежд. Сын хорош – он стал наконец мужчиной. А свою дочь Гизельгер найдет. Теперь буйная знать легко согласится на все, что предложит им он, правитель и победитель. Остатками альвисов займутся отцы инквизиторы, а уж они сумеют даже среди тысяч уцелевших отыскать дочь императора. Прочих же альвисов… Пожалуй, их можно пощадить. Пусть хотя бы частично восстановится справедливость по отношению к людям, ставшим отверженными из-за роковой ошибки. Главари пойдут на костер – в назидание. Остальные пусть живут, они будут полезны – слуги, крестьяне, рабочие на рудниках… Еще будет время подумать об этом. Победитель может позволить себе милосердие.

Гизельгеру снова послышался шорох одежды. Он остановился, наверху кто-то едва слышно дышал. Сын? Но сын должен ждать его не на узкой лестнице, а выше, в комнате…

– Гаген?

Молчание. Император сделал еще один шаг.

Черное, невидимое в темноте тело упало сверху. Острая боль проколола левое плечо. Гизельгер инстинктом угадал направление удара и успел уклониться – иначе лезвие ножа вошло бы прямо в сердце. Тяжело дыша, двое сцепились на узкой винтовой лестнице. Один из них попытался вывернуть чужую вооруженную руку, другой – нанести удар. Противник уступал правителю Церена в силе, но оказался ловким и вертким, как кошка. Мокрые от крови пальцы императора скользили по коже врага. Тот вывернулся и нанес молниеносный удар, метя в живот. Гизельгер уклонился, нож невольно ткнул в бедро.

– Стража!

Громовой голос императора бесполезно гас в замкнутом плитой, тесном пространстве. Убийца бросился под ноги жертве, пытаясь сбить Гизельгера с ног. Это удалось, они покатились вместе, обдирая руки и лица о металл ступеней. Гизельгер обнял врага, чувствуя, как хрустят под могучими руками чужие ребра. Противник, изловчившись, высвободил руку и кольнул императора в шею – на полноценный удар не хватило времени. Церенский правитель наотмашь отшвырнул незнакомца к стене – и тут же ударил его сам – прямо в висок. Убийца мгновенно обмяк и осел на ступени.

Гизельгер подобрал брошенный нож, выпрямился и осмотрел рану на плече – лезвие прошло под кожей, сорвав лоскут плоти – пустяки. Царапина на шее оказалась болезненной, но неглубокой. Он постоял, привалившись к холодной стене, понимая, что по чистой случайности избежал гибели в тонко расставленной ловушке. Пора возвращаться.

Убийца лежал неподвижно, свернувшись клубком и прижавшись, как верный пес, к ногам императора. Гизельгер пнул тело, потом осторожно отступил – противник не двигался. Этим человеком займутся палачи. Нужно только снова позвать гвардейцев… Почему-то голос, обычно громовой, не слушался, Гизельгер мог лишь беззвучно шептать.

Он не чувствовал чрезмерной боли – только удивился, почему мгновенно намокла одежда на бедре. Кровь из незамеченной поначалу раны липко, горячо струилась по ноге, стекала в сапог. Он попытался спуститься по лестнице, но потерял равновесие, упал и грузно покатился вниз. Толстые стены вновь заглушили шум падения.

«Я могу умереть», – подумал император.

Кровь из бедра била фонтаном.

– Сын! Приди ко мне, сын…

Молчание.

Нельзя позволить себе умереть сейчас… Только не сейчас. Нужно еще многое сделать… Толстая каменная плита мертво-равнодушно перегораживала выход. Император Церена в отчаянии царапал камень. Пусто. Холодно. Боже мой, какой мучительный холод… Гизельгер попытался приподняться, рычаг, открывающий проход, был совсем рядом. Он с трудом встал на дрожащие колени, поднял руки – кончики пальцев дотронулись до металла рукояти. Слишком высоко. Он рванулся, разумом и волей превозмогая вернувшуюся боль – невидимая раскаленная игла насквозь пронзила шею и раненое плечо. Ржавое железо подавалось с трудом. Правитель мешком повис на рычаге – немалый вес сделал свое дело, плита, сухо скрипнув, отъехала в сторону.

Это усилие исчерпало силы. Ни подняться, ни закричать он уже не смог. Агонизируя, император все еще боролся. Прежде могучие руки Гизельгера дрожали, скользили в его собственной крови, но он перевалился через порог и медленно пополз по коридору, оставляя за собою широкую алую полосу.

– Сын…

В закутке у потайной лестницы, под немыми взглядами каменных статуй, вместе с Гизельгером умирала прежняя Империя – та, которую он так любил. «Я победил, и я ухожу», – успел подумать император.

Когда удивленный длительным отсутствием императора капитан гвардии решился нарушить приказ и вошел в тупичок с потайной дверью, он увидел лежащего ничком мертвого Гизельгера. Капитан не сразу поверил, что на одежде лежащего и на полу пятна крови, а не вечерний свет, пробившийся сквозь мелкие красноватые стекла окна.

Никто не мог сказать, почему тайна лестницы в стене стала известна покушавшемуся. Допрашивать убийцу было слишком поздно – удар императора проломил ему висок.

Глава 19. Мятеж

Империя, 26 февраля 7000 года от Сотворения Мира

Весть об убийстве императора ошеломила жителей столицы. Немедленно потянулись прочь от стен города вереницы повозок. В смутное время бароны берегли от превратностей семьи, разъезжались и торговцы, для которых дни Собраний были подобием ярмарки. Империи сиротеют без повелителя. На следующий день после гибели Гизельгера Собрание владетелей открыл граф Рогендорф – смутно было в баронских душах. Слишком неожиданно и странно покинул этот мир покойный правитель. Правда, остались наследники, обычай – за старшего сына, но ведь есть и двое других. Завсегдатаи в харчевнях Эберталя шепотом, опасаясь доносчиков, передавали друг другу новости одна другой удивительнее. По некоторым слухам, наследник короны, показавшись один раз баронам, укрылся на севере, в замке Лангерташ, и больше не является на Собрание. Шептались, что на самом деле императора отравил граф Рогендорфский, чтобы захватить трон и самому править Империей. Поговаривали и о тайном заговоре альвисов, сгубивших повелителя колдовством. Передавали самую верную весть – жив Гизельгер и в скором времени прибудет в столицу с войском наемных уэстеров, чтобы жестоко расправиться с непокорными баронами. Так или иначе – неотвратимы смута и мятеж. Те, кто владел домом, магазином или складом, приценивались в скобяной лавке к замкам, а в оружейной – к топорам и арбалетам. Тому, кто не владел ничем, терять было нечего.

Зато приобрести он мог немало. По трущобам Эберталя ходили незнакомцы, имена свои называть не торопились, но обещали верные деньги, храброго вождя и полное прощение мелких грешков тем, кто выступит в нужное время на нужной стороне.

Неизвестно, сколько нужных могло бы дать предместье, но собраться успел мало кто – бедствие, ожидаемое всеми, как всегда, пришло внезапно.

Граф Рогендорфский смотрел из окна своего дворца на крыши внутреннего города – вид наполовину скрывал густой дым. Горело сразу несколько зданий. Около них суетились люди, казавшиеся на расстоянии ненастоящими – суетились подобно муравьям солдаты, мелькали иглы стрел, время от времени из окон, еще на охваченных пламенем, падала, хватаясь за грудь или горло, пронзенная иглой игрушечная фигурка. Дитмар вспомнил дьяволопоклонников и свой договор с ними и постарался отодвинуть на время неприятную мысль.

Вчера к нему явились десять баронов, все из древних родов, прославленных верной службой государям и отвагой в походах, давших святой церкви не одного мудрого епископа, а то и святого средней руки. Впрочем, мудрость предков не помешала потомкам оказаться отъявленными простаками. Они объявили, что он, Дитмар, отстранен от своих полномочий, временное управление Империей переходит в руки совета регентов. До тех пор, пока не станут ясны подлинные обстоятельства гибели покойного Гизельгера. Тогда на трон Империи взойдет и примерно покарает убийц отца один из сыновей императора, кто именно – решит Собрание. Дитмар равнодушно пожал плечами. Глупцы. Ни один из новоявленных регентов не должен живым покинуть этот дом – и в ход пошли клинки засевших там солдат, которые легко смели вооруженный эскорт баронов. Граф вспомнил свистящий в воздухе двуручный меч и залитое кровью лицо великана фон Хиссельхофера, когда тот пробивался сквозь ряды убийц и, единственный из десяти, сумел это сделать. Дитмар поморщился от неприятного воспоминания – отбивая удары растерявшихся солдат, Хиссельхофер выкрикивал: «Вызываю тебя на суд божий, Рогендорф, предатель и убийца!» Ну что ж, зато остальные не ушли. Хотя – жаль, Дитмар предпочел бы обойтись без пролития голубой крови.

Он позвал оруженосца и приказал готовить доспехи. Придется самому возглавить бой на улицах. Его друг, Гаген, трус – заперся в замке Лангерташ. Хотя принц не знает о причинах гибели Гизельгера, возможно, кое о чем догадывается. Может быть, стоило посвятить его в план полностью, но мальчишка искренне любил отца, несмотря на их разногласия. Ему будет проще, если Дитмар возьмет все на себя, не отягощая совести друга, это сыграет свою роль потом, принц – благодарная натура настолько, насколько благодарность вообще свойственна рожденным от венценосцев.

Слуга помог графу облачиться в доспех, принесенный двумя помощниками на шесте – хауберт ниже колен, сделанный из роговых пластин, более легкий, чем стальной, и непроницаемый для оружия, кольчужные поножи, простой боевой шлем без геральдического символа на гребне. Перчатки из оленьей кожи с нашитыми на них пластинками надежно закрыли руки. Поверх доспеха – холщовый гамбизон и рыцарский пояс с мечом.

Во дворе собрались вооруженные люди – вассалы и наемники, улицы города встретили их дымом пожаров, звоном мечей и криками людей. Бой во внутренней части Эберталя подходил к концу. После убийства регентов мало кто решился противостоять всесильному графу. Перевес сторонников Рогендорфа, с учетом наемников, завербованных в нижнем городе, был слишком велик. Тот, кто обнажил оружие, побуждаемый дружбой с погибшими, горечью поражения, отчаянием и жаждой мести – уже был убит или отступил в бессильной надежде на милосердие или хотя бы забывчивость победителя.

Отряд графа быстро миновал внутренний город, обычно тщательно охраняемые ворота в стене оказались распахнуты настежь. Караульный домик выглядел безжизненным, городская стража не вмешивалась в междуусобицу баронов. Гвардейцы императора тоже покинули город и собрались в замке Лангерташ, охраняя жизнь наследника. Дитмар беспрепятственно миновал ворота. Дерзкие и независимые жители Эберталя в прошлом не раз с луками и мечами в руках противились императорским эдиктам, их не пугала кровь на булыжниках мостовой, но сейчас бунтовала не чернь – костер мятежа разожгли знатнейшие. Внешний город затаился – окна и двери домов плотно закрыты, на улице ни души, куда-то исчезли даже кошки и собаки. Схватывалась изморозью на холодном февральском ветру броня, дыхание людей стыло в воздухе белым облачком, звенело оружие, гулко отдавался в узких улочках топот ног. Отряд быстро продвигался к площади дворца Халле. Там предстояло свершить главное – без чего нет окончательной победы, а Дитмар хорошо знал, с какой легкостью незавершенные победы оборачиваются поражениями. Во дворце Собраний во главе с бароном Хиссельхофером засели самые непокорные – фанатики, решившие сложить головы во имя преданности императору, набальзамированное тело которого уже пять дней как ожидает похорон в соборе Святого Иоанна. «Каждый сам выбирает свою судьбу, – подумал Дитмар, – безумцы последуют в рай за Гизельгером, а мы им в том поможем…»

Сейчас площадь Халле усеивали бочки, опрокинутые телеги, из которых раздраженные сопротивлением солдаты старались создать защиту против стрел, летящих из окон здания. В ответ тоже летели стрелы, в том числе, по перенятому у южных варваров обычаю, снабженные горящей паклей. Стены дворца, сложенные из камня, не могли загореться, но, видимо, несколько стрел попало в распахнутые окна второго этажа, оттуда обильно валил дым – горели столетиями накапливаемые архивы Империи. Тексты договоров с иноземцами и хартии о вольностях городов, императорские эдикты и описания иноземных обычаев, сделанные послами, – все развеивалось легким, кудрявым дымом. Несмотря на непереносимый жар от горящих свитков и едкую копоть, на втором этаже до сих пор оставались защитники. Казалось, их скорая капитуляция неминуема – отсутствие источников воды внутри дворца не оставляло ни малейшей надежды загасить занявшийся огнем архив.

– Может, предложим им сдаться, граф… – буркнул капитан наемников, – мне бы не хотелось класть моих ребят в штурме, если без этого можно обойтись. – И, расхохотавшись, добавил: – Чертовски не хочется платить вдовам отступное.

– Это излишне, Вильгельм. Как только архив разгорится как следует, эти сумасброды или задохнутся, или выйдут на площадь. Приготовьте луки.

– Как скажете, граф.

В распахнутом окне второго этажа показалась высокая, атлетического сложения фигура. Человек удерживал в поднятых руках пылающий ящик со свитками. Языки огня уже лизали его руки, навершие шлема, почти касались лица, но великан не обращал на них ни малейшего внимания – с силой размахнувшись, он метнул свою ношу в сторону осаждающих.

– Граф Рогендорфский, не прячься за шайку твоих наемных собак и сразись со мной, бесчестный предатель!

Рука Дитмара непроизвольно сжала рукоять меча – он узнал неистового Хиссельхофера.

– Капитан, видите того человека? Его нужно снять из лука.

– Слушаюсь, ваше сиятельство… Ну-ка, Отто, сбей верзилу в окне!

Пущенная солдатом стрела лишь царапнула плечевой щиток на доспехе.

– Да ему сам дьявол помогает, капитан!

– Или Бог.

Хиссельхофер не мог слышать слов, произнесенных на площади, но он в тот же миг выкрикнул:

– Бог на нашей стороне, подлец! Он видит правду!

Лицо гиганта под шлемом с откинутой личиной светилось пламенной верой. В других окнах стали появляться люди, раненные, обожженные, они выбрасывали на площадь ящики, метали тлеющие столы и скамьи. Взвилась туча стрел, несколько человек упало на площадь, пораженные в лицо или шею, но дело было сделано – перед фасадом здания постепенно гасла груда тлеющей бумаги и дерева, развеялся дым. По-видимому, не приходилось больше надеяться, что пожар прикончит защитников дворца.

– Готовьте людей к штурму, Вильгельм.

У защитников Халле кончились стрелы. Солдаты графа безбоязненно вышли на открытое место. Откуда-то появилась крепкая скамья – на таких сидят гости в кабаках предместья. Шестеро наемников, укрывшись под аркой входа, раскачивали этот импровизированный таран на руках, ударяя в запертую изнутри дверь, прочная дубовая дверь содрогалась, но упорно держалась. Солдаты, для которых не нашлось места под входными арками, отошли в сторону, опасаясь получить удар столом или ящиком, которые защитники продолжали сбрасывать из окон второго этажа. Дверь в очередной раз содрогнулась – и рухнула. Солдаты бросили скамью и устремились внутрь, на ходу обнажая мечи, к их счастью, у поспешно собравшихся в здании баронов не оказалось копий, иначе выставленные вперед стальные жала отняли бы жизнь у изрядного числа штурмующих. Во дворце Халле оставалось не более двух десятков человек – слишком мало для обороны просторного зала Собраний. Враги графа отступили, заняв лестницу, ведущую на второй этаж, к полусгоревшим архивам. Эта лестница, пробитая в толстой стене, была узкой, низко нависал полукруглый каменный потолок, в таком коридоре, устроенном наподобие проходов в стенах башен, один человек с легкостью мог задерживать целый отряд неприятеля – пока не устанет рука и воина-одиночку не найдет удар меча. За всю историю Империи враг так ни разу и не вошел в стены Эберталя, сегодня впервые лестница использовалась по назначению, оправдав затраченные на ее сооружение усилия: мебель для второго этажа пришлось в свое время изготовить прямо в архиве – массивные шкафы и столы не пропустил бы узкий коридор. Сейчас проход загораживал кто-то из оборонявшихся – железный визиер шлема закрывал его лицо почти полностью.