Терра неизведанная

– Всё нормально, мэм. Кстати, мы уже слышали пару офигительных историй о вашем городе.

– Вы не поверите, Тимми обожает эту книгу. Хотя она совершенно не детская! Но он просит меня читать ему вслух, а сам в это время рисует. Такой милый мальчик! Если бы сегодня библиотека оказалась закрыта, он бы наверняка расстроился, – женщина обернулась к ребёнку и сказала чуть строже. – Тимми, скажи спасибо молодым людям.

Мальчик поднял голову и встретился взглядом с Белиндой.

– Спасибо, – безразлично произнёс он и протянул девушке листок. – Теперь только мы знаем правду.

На картинке была изображена улица, заполненная людьми, в центре которой находилось круглое приземистое сооружение с отверстием. Из него в самое небо поднимался узкий бесцветный столб, увенчанный «шляпкой» и напоминающий то ли огромный гриб, то ли морскую медузу. Сходства с медузой добавляли многочисленные длинные «щупальца», росшие из-под «шляпки». Каждое из них тянулось к земле, постепенно сужаясь, и в итоге острым клином вонзалось в голову одного из людей.

– Что это? – Белинда обескураженно рассматривала рисунок.

– Его никто не видит. Но оно есть, – всё тем же бесцветным голосом сказал мальчик.

– Ой, у Тимми снова разыгралась фантазия! – добродушно ответила женщина. – Сегодня мы читали историю, как в 1921-м году на город упал метеорит – прямиком в колодец на площади Отца Элайджи. В ту ночь с небес гремел гром и горело огненное зарево – будто архангелы трубили, а до земли долетел лишь камешек размером с луковицу. Представляете?!

Едва женщина с ребёнком скрылись за дверью, Белинда отбросила листок с рисунком и испуганно обхватила обеими руками голову.

– Шон, умоляю тебя, бежим отсюда! – её широко распахнутые глаза говорили, что девушка едва сдерживается, чтобы не завопить от ужаса.

– Белинда, успокойся! – парень грубо одёрнул её за плечи. – У тебя на голове ничего нет. И никаких пришельцев из метеорита не существует!

– Тогда откуда все эти непонятные смерти? А твой обморок? А неработающие телефоны? Вдруг этот мальчик в самом деле что-то видит?

Теперь за голову схватился Шон.

– Дай мне подумать!.. Сделаем вот что: подождём, пока народ рассосётся, поставим табличку «Перерыв» и пойдём к колодцу. Выясним все до конца. Надеюсь, ты вычистила бардачок, когда меня увозили в больницу?

Белинда кивнула и приоткрыла сумочку: между упаковкой салфеток и футляром для темных очков виднелась чёрная рукоятка Глока 17.

* * *

Ближе к вечеру на город с запада начали надвигаться тучи, и, когда Шон и Белинда добрались до центральной площади, с неба уже падали первые крупные капли.

Колодец, выложенный из обтёсанных каменных блоков, был окружён высокой кованой оградой. Рядом на скамейке сидел доктор Гилберт. Услышав торопливо приближающиеся шаги, он встал и обернулся.

– Горожане хорошего мнения о вас, молодые люди, – приветливо сказал он, раскрывая зонт-трость. – Вы не задумывались о том, чтобы остаться жить в Элайджавилле?

– Расскажите нам правду, док! – резко ответил ему Шон.

Белинда тем временем попыталась заглянуть внутрь колодца сквозь чугунные прутья решётки.

– О! Вижу, вы пообщались с моим маленьким пациентом, – усмехнулся доктор. – Его случай очень похож на ваш. В свои восемь лет Тимми был очень непоседливым и своенравным мальчиком. Однажды во время игры в футбол он поссорился с приятелем и так разозлился, что едва не разбил ему голову камнем. В тот день Господь остановил его, и после этого Тимми стал более вдумчивым.

– Почему же Господь просто не убил его? Как сына миссис Бойл и всех остальных!

Доктор перехватил зонт плечом, чтобы протереть очки.

– Для Господа имеет значение не столько что именно совершает человек, сколько почему он так поступает. Тимми двигала незамутнённая детская ярость – в ту минуту он буквально не ведал, что творил. Сын же миссис Бойл… Мы с ним учились в одном классе: Джаспер был эгоистом. Он не терпел отказов и считал, что сможет добиться внимания Элеоноры силой. Он сознательно решился на злодеяние, и поплатился за это.

– А что насчёт меня? Ведь я сознательно хотел украсть тот бензин. Так почему я выжил?

– Вы? – доктор на мгновение задумался. – Полагаю, вы выжили потому, что вас терзали сомнения. Вы не хотели совершать преступление, но из-за сложившихся обстоятельств невольно оказались перед «дилеммой узника»: вы считали, что выбираете меньшее из двух зол и вынуждены либо пойти на воровство, либо рискуете потерять последнюю надежду вернуться домой. И Господь послал вам знак, что ваш выбор был неверен.

Шон отступил от доктора Гилберта на два шага и запустил руку под надетую навыпуск рубашку, ухватившись за нечто, торчавшее из-за пояса.

– Как вы всё гладко плетёте, док! Но если позволите, у меня есть альтернативная версия событий. Вы и ещё сколько-то человек, первых лиц города, тайно убиваете людей, которые ведут себя не так, как хотелось бы вам. Вы травите их каким-то ядом, чтобы не оставлять следов насилия – профессия врача позволяет вам это делать. В вашем городе нет полиции, потому что вы опасаетесь, что у копа может взыграть чувство долга, а окружной коронер тоже состоит с вами в сговоре. Остальным горожанам вы преподносите эти убийства как божественное провидение. Для этого вы контролируете их контакты с внешним миром: ведёте свою пропаганду через печатную прессу и глушите радиосигналы над городом. Наконец, когда меня случайно ударило током от неисправного аккумулятора, вы и нас попытались обратить в свою веру. Но вы не учли одного: нам нужна не вера, а правда!

– А ещё вам помогает гигантская невидимая космическая медуза из колодца! – добавила Белинда.

Доктор Гилберт улыбнулся.

– Вижу, вы изо всех сил пытаетесь быть рациональным человеком, Шон. Оттого довольно интересно наблюдать, как ваш разум хватается за любую призрачную соломинку фактов и выдаёт одну абсурдную теорию за другой, потому что упорно отказывается принять лежащее на поверхности объяснение: Элайджавилль в самом деле находится под защитой Бога. Не столь важно, как Он выглядит: как небесный старец в тоге, как огромная медуза или, быть может, как один из жителей города. Он не требует поклонений, не ниспускает откровений и равнодушен к молитвам. В этом Он подобен сверхъястребу, кружащему над стаей голубей: всесильный и в то же время отчуждённый, Он лишь неусыпно борется со злом, и тем самым хранит покой этого места. Быть может, меры Его весьма суровы, но они всегда предсказуемы.

– Значит, предсказуемы?..

Голос Шона дрогнул. Он резко вскинул руку из-под рубашки: его ладонь сжимала рукоять пистолета, целясь доктору прямо в грудь.

– Смотрите, док, я готов совершить преступление: могу в любой момент нажать на спуск и всадить в вас пулю. Где же ваш Бог, когда он так нужен?!

Но доктор невозмутимо продолжил стоять на месте.

– Во вмешательстве высших сил нет необходимости, Шон. Нам обоим известно, что вы не станете стрелять.

Из глаз юноши потекли слезы, смешиваясь с потоками воды. Дрожа всем телом, он закричал и с размаху бросил оружие на землю.

В это время Белинда вытащила из сумочки небольшую стопку пятидолларовых купюр. Воздев руки над головой, она разорвала банкноты мелкие куски и выбросила их в колодец.

– Это была наша зарплата, док! – воскликнула она. – Теперь нам снова нечем платить за грёбаный бензин! И знаете, что? Нам похрен! Мы просто сядем в машину и уедем. Если ваш Бог захочет остановить нас – пусть рискнёт!

Она торопливо подобрала с брусчатки пистолет и схватила друга за руку.

– Пойдём домой, Шон.

Парень и девушка, опасливо озираясь по сторонам, побрели прочь сквозь струи дождя.

* * *

Когда гости Элайджавилля скрылись за поворотом, молодая заправщица поравнялась с доктором Гилбертом.

– Всегда грустно наблюдать подобное. Истина всегда открыта, но человека может ослепить жажда поиска тайных причин и связей либо подсознательный страх перед справедливым миром. Как ты считаешь, Микаэла, что теперь ждёт этих молодых людей?

В ответ женщина в комбинезоне усмехнулась:

– Узнаете из утренних газет, док.

Алёна Калинина

Человек с быстро-бьющимся больным сердцем

Однажды человек с быстро-бьющимся сердцем закрылся в чулане и заплакал.

– Да, – говорит плачущий человек с быстро-бьющимся больным сердцем, – я закрылся в чулане и плачу, потому что время моё так быстро идёт. Часы превращают дни в минуты, а минуты в считанные секунды. Тук-тук! Тук-тук!

Раньше, когда я был ещё крохой, сердце моё билось медленнее. Я был как маленький Будда, не знающий горести и печали. Но с каждым годом, с каждым новым шагом, стук моего сердца учащался, и я не в силах был его удержать. Тук-тук! Тук-тук!

Я стал проживать один год за два, два года за четыре и так далее, и сердце до сих пор никак не унимается. Я прожил не так много времени, но уже ощущаю себя стариком. Время злобно шутит надо мной. Усмехается над бедным маленьким человеком. В 10 лет у меня уже росла пушистая борода и первые морщины начинали шрамировать моё лицо, в 20, мои суставы стали хрустеть, а кости ныть от малейшего дуновения ветра. Сейчас мне 29, и мне кажется, что сердце моё от бешеной скорости может разорваться. Будто кто-то берет его большими безжалостными руками и выжимает все его жизненные соки до последней капли. Тук-тук! Тук-тук!

Я знаю, это руки Времени. Это Оно засыпает меня своими колючими песками, и я старею, я умираю, не прожив ещё и половины жизни, которой живут обычные люди. Кажется, при рождении мне попалось бракованное сердце, потому что оно решило отсчитать сразу 100, положенных мне судьбой, лет за 30. Я умираю молодым стариком, не в силах удержать его стук.

Как больно, как одиноко, моему быстро-бьющемуся сердцу!

Оно болит от скорби! Тук-тук. От жалости к себе! Тук-тук. От отчаяния и неизбежности! Тук-тук. Болит из-за лжи! Тук-тук. От предательства! Тук-тук. От страха перед неизвестностью! Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук…

И я буду сидеть в этом чулане и плакать, надеясь, что моё больное сердце, которое скоро, кажется, будет биться со скоростью света, хоть кто-нибудь услышит.

Так, закрывшись в чулане, целую вечность плакал человек с быстро-бьющимся больным сердцем, в надежде, что до кого-то долетит его сердечная боль.

Но не знал этот человек, что ни одно сердце на Земле не может болеть. Оно либо стучит, либо останавливается…

Тук-тук. Тук…

Александр Камаев-Левицкий

Картинки лета

Четыре чернильно-чёрных силуэта сидящих на венчике крыши, были ясно видны на фоне догорающего заката. Это дворовые коргоруши[3] собрались встречать восход праздничной луны. Постепенно бесцветная черепица стала темно-вишнёвой, потом красной, и вот уже на фоне тёмного неба блистает красным золотом крыша старого дома. Четыре кота обрели родной чёрный цвет, но поднимающаяся луна подарила им окантовку жёлтого золота.

Никто не будет нынешней ночью вскрывать холодильники в поисках сметаны, сбивать когтистой лапой, подвешенный на ночь, ком будущего творога, из-под марлевой оболочки которого брызжет сыворотка. И уж точно, никто не слямзит спрятанную под спальное ложе тушёнку.

Сегодня объявлен мораторий на ночное похищение еды. Главные сельские ворюги: хорьки, ласки и коты пойдут на праздник. Всё, что им надо, они стырили вчера. Спите спокойно утки, куры и хозяйки – никто вас не тронет.

Я дремлю на вынесенном во двор под окно нового дома старом диванчике. Полусонным взглядом наблюдаю метаморфозу перехода дневных цветов и запахов в ночные. Жду, когда над прудами грянет лягушачий хор. Вот-вот проснётся дедушка, и мы начнём трудиться. Пусть он поспит подольше, сегодня предстоит работа – тяжкая, но короткая. Всё равно сны вещие кажут на утренней зорьке.

– Лови татя! Бей рыжего! – Раздался из заросшего хмелем старого дома хриплый скрипучий крик.

Я невольно отметил, что Махно снова простыл. Всякий раз одно и то же. Как новый дом построишь, так старого Махно не дозовёшься. Этому новому дому, под которым я сижу, сто лет уже в обед, а всё равно числится «новым». Фундамент, на котором он стоит, ещё при древних греках ставили. Правда, в старом доме фундамент ещё альбенский. Были тут такие, эльфам родня. Так и живём. Обветшает один дом, ставим рядом другой, но на старом фундаменте.

Сквозь решётку подвала выскочило существо похожее на большую рыжую крысу и метнулось со двора… Но не успело! С крыши навеса, под которым я лежу, слетела бело-чёрная молния прямо на загривок крысуну. Это моя любимица Изя. Когда она помещалась на ладошке, то сильно любила выковыривать из творожка изюм. Потому и назвалась Изюминкой – сокращённо Изя. Теперь-то она – Мама-кися. Обладательница особенно бархатного тембра урчания и убийца крыс. Вот только не понял, кто раньше поспел, то ли кошка, то ли коты, то ли домовой? Потому, что глазом я моргнуть не успел, как все они окружили беглеца.

Махно притащил каминные щипцы и старательно тыкал в чёрно-жёлтый клубок дерущихся тел. Его жена-кикимора тоже изредка совала туда спицей. Ну что ж, надо идти вершить суд и расправу.

При моём приближении Махно просипел:

– Я его все-таки поймал! Этот чубайс[4] монеты из фундаментов выковыривает, чтобы, значить, дом не стоял, а люди не помнили родства, – и, повернувшись к крысе, закричал: – Отдай деньгу, гад!

Такого крупного чубайса я давно не видел. Брюхо толстое белое, хвост метровый лысый, когти вострые серповидные, морда круглая наглая. Нос, как две дырочки в пуговице, пасть зубастая до ушей. За щекой чуется деньга.

– Ну и что ты мне сделаешь, убогий! – прошепелявил злыдень, – ты такой же дух, как я. Только ты людям продался за кусок хлеба… А я гордый.

Я подумал, что он отчасти прав. Домовые, обнаружив в кошках близких родственников, смирились с людским племенем, с энтузиазмом налаживая быт, а эти все ещё гадят.

Про чубайсов вспомнилась старая приговорка: «Не ест он ни жита, ни мяса, не пьёт ни пива, ни кваса, а питается людской бедою». Сначала он поселяется в одной избе, потом захватывает село. Бывали случаи, когда и государство разорял.

Ничего мы ему сделать не можем. Но я попробовал.

– А слабо тебе в напёрсток залезть?

– Ты чо, совсем ку-ку? – вопросом на вопрос ответила протокрыса. И заржала.

– Да я его… – взревел домовой, и в круге кошек снова завертелся визжащий клубок. Ситуация – патовая. Когда-то давно хитрые хозяйки заманивали крысиных духов в напёрстки, а подвернувшиеся тут же солдаты стреляли ими в небо. Но крысадлы нынче умные пошли. Убить мы его не можем. Теоретически есть возможность вечной драки. Но… домового – жалко.

– Вы что там, с ума посходили? – раздался голос из окна нового дома. Хорошо поставленный голос, не громкий, но пронзающий каждую жилку любого существа. – Вот, даже гостя из нирваны вывели! Заразы! – добавил голос в сердцах.

Драка прекратилась и все, даже крысадл, замерли, как нашкодившие малыши.

– Э-э… – прокашлялся я, – дедушка Сон, домовой тут чубайса с поличным поймал, а что делать с ним, не ведает?

– Потому что он такой же мальчишка, как и ты. Ничему не учитесь! – Мы с домовым переглянулись и съёжились. – Чубайса нейтрализовать просто, – завёл голос поучительную лекцию, – берёшь блюдечко любое и колечко золотое. … Ан, погодь! Давай у Хуайбиня спросим. В порядке обмена опытом.

Из окна донёсся шёпот скоротечного разговора. А потом другой голос на несколько тонов выше первого, наставительно произнёс:

– Ессь два асанавных видя медитясии. Пеллвый, котоллый любиця здеся, У-умная малитива називаеся. Концентррация лисиного Я в поисиках лисиного Госопада. Мне нрравися. И вторая вида, осень любилю, растворение лисиного Я в ноосфере. Конфуций усила. Так вота. Беллёс сюбайса и погллузаесь в любую медитясию. Потом кидяесь его в лллакитовый куста. Она медитирует и ллазвоплосяеся.

– Во как, – послышался первый голос, – тоже, что и у нас, только с философским подтекстом. Лови кольцо! – Из окна вылетело колечко, а за ним алюминиевая тарелка. – Пусти колечко по блюдечку, да чубайса за лапы держи, чтоб не стырил, он и заснёт. Я ему сон вечный пошлю. Там у калитки куст бузины, туда и кинь.

Произошла безобразная сцена с шипением и визгом. Протопасюк пытался вырваться, но против боевых котов домового ничего сделать не смог. Да и как уйти толстой крысе от поджарых натасканных именно на его поимку коргорушей, умеющих не только воровать, но и телепортироваться. Мама-кися оценивающе наблюдала за работой собственных детишек, что-то довольно муркая. Злыдень впал в транс.

Все вместе торжественно понесли чубайса в куст. Как раз прибежал Вертихвост с Любом на шее. Волчина здоровенный звался также Вертиком или Вертером, смотря по настроению. Сейчас он тяжко дышал, свесив длинный язык. Шерсть мокрая, жарко ему. Да и работа нелёгкая: оббежать каждый дом с котом на плечах. Хранитель брачного ложа огненного цвета Люб с достоинством от выполненного долга сполз с мощной зверины. Тоже устал. Он должен был определить и пометить те человеческие парочки, что этой ночью не должны спать. Махно тут же заволновался, просто кинул крысу в куст и побежал во двор, что-то выкрикивая про кашу с мясом и сметану. Видно, загодя приготовил угощение.

– А Света выйдет? – с бруса над калиткой на меня с любопытством смотрела котячья мордочка.

– Заходите, – распахнул я калитку, и мимо меня разноцветным ковром проследовало штук сто кошек.

Это надо видеть! Я поторопился вслед и зашёл в зал «нового» дома. У окна сидела старушка, ветхими руками оглаживая забравшихся на неё котячьих. Она – хозяйка этого дома, бывшая сельская библиотекарша. Всю жизнь прожила одна, но на заднем дворе библиотеки подкармливала кошек. А они её и… ну вот сами посмотрите. Сморщенная кожа старушкиного лица разгладилась, порозовела, волосы обрели пшеничный оттенок, а потом женщина стала уменьшаться и вскоре среди клубка мохнатых тел хихикала девочка лет пяти. Клубок распался, сильнейшие коты подхватили дитя на свои спины и под кричалку: «Как книгу! Как конфеточку! Несут котята Светочку!», вся толпа вывалила со двора. Следует отметить, что кричалка очень нравится кошкам, и все мои попытки её литературной обработки натыкаются на насупленную насторожённость. Спорить с кошачьим племенем, всё равно, что окультуривать фанатов футбольного клуба «Шериф», но с болельщиками договориться можно. Зато, который год смотрю за восстановлением здоровья бабуси.

Во дворе меня встретил одетый в армяк мужик с окладистой бородой.

– Дрёма, – окликнул он меня, – нехорошо получилось. Крыса-то пятак екатерининский зажилила! Теперь дом развалится. Я, когда строил, денег не пожалел, под кажный угол цельный пятак поклал. Я бы и новый положил, да у меня в могиле денег нет!

– А пойдём-ка в огород, – придумал я. Прямо на выходе с заднего двора поднял из земли деньги. Рядки молоденькой картошки засеребрились искорками монет.

– Это честные деньги, – сказал я казаку, – утраченные твоей семьёй в трудах. Погляди, может быть, найдёшь замену. А пятак чубайсу нужен, чтоб разъедать его изнутри.

– Я тут где-то полушку потерял, – восхитился строитель первого дома в Терновке, – найду, само-то будет. Мы тут тоже много чего находили, Матушка-царица нам землю старую дала. Я пойду, поищу, – заторопился он, – нас на той стороне Тираса буджакские татары ждут, а ещё монахи обещали вина бочку выкатить.

И, правда, железа в этой земле лежит много. Трактористы то и дело, то киммерийский курган вскроют, то фашистская пушка вылезет.

Во дворе у моей лежанки стояли старики. Видно Хуайбинь сам вывел слепого дедушку Сна во двор.

– Все ли готово, Дрёмка? – сварливо осведомился дед.

Я ответил, что время подходящее, близко к полночи, люди помечены, газ повсеместно отключен, можно усыплять.

– А чего так светло? – привычно спросил дед.

Дед слеп в человеческом понимании. Он видит мир хитросплетением биологических и иных энергий. Я работаю исключительно с биологическими объектами, а дед зрит всё многообразие энергий и их источников, и может ими управлять. Вот только то, что люди стали пользоваться электричеством и газом, ему не то, чтобы не нравится, но не привычно.

– Дедушка, – затараторил я, – ты только эти голубенько-беленькие линии не отключай. Лето, холодильники потекут.

– А у наса электллисестьва мала, – влез Хуайбинь, – далагая осень. Сосиальный пакет мальюсенький, обязательно выскосись, а там талиф долозе. Пасимотлись теливизол «Сипакойной носи, малиси» – и спать.

– Хорошо у вас…

– Дадите газа, вота тогда холосо будет.

– Ладно, работаем! – скомандовал дед. – Ты накрываешь вот этот сектор, реку и луг перед ней не трогаешь. Я – остальное. Встречаемся на этой линии.

Старички повернулись спиной друг к другу и застыли в безмолвии. Китаец высвободил левую руку из широких рукавов шёлкового халата и начал тихонечко водить ею в направлении своего сектора. В этой позе он выглядел, будто срисованным с пачки китайских сигарет изображением старца. Дед стоял смирно.

– По этой линии, – дед показал рукой, по какой именно, – мы прошлись оба.

– Зато сны будут клласивые, – ответил китаец.

Если бы чубайс не был столь нетерпелив, он смог бы ограбить всю округу, потому что мы ушли на праздник, а люди спали.

Впереди, делая вид, что страшно озабочен нашей безопасностью, крался Вертер, за ним в окружении котов переваливаясь при ходьбе, шли домовой Махно с кикиморой Кышей. Хуайбинь почтительно поддерживал дедушку Сна с левой стороны, а я с правой. Сон вырядился в красную шёлковую рубаху с петухами, похожими на павлинов – китаец подарил. На мне была синенькая ситцевая косоворотка в бело-жёлтую ромашку. Мы с дедом шли в ритуальной обуви – лаптях. Нельзя сказать, что очень удобно, отвык. На правом плече у меня сидел Люб, а на левом Мама-кися. Они о чём-то перемуркивались, и мне пришлось на них шикнуть.

При выходе из села вся группа взяла правее центра перекрёстка, чтобы обойти списывающего грехи колдуна. Колдун Вовка повадился тут периодически перекладывать свои грехи на жаждущих стать ведьмами девчонок. Дурь ведь не сеют, не пашут – сама родится. На Вовкиных бёдрах сидела юная ведьмочка. Колдун смотрит на север, она на юг. Вот он вздрогнул, ведьмочка взвизгнула, и Вовка повернулся лицом к востоку. Девчонка-то думает, что он ей силу сторон света даёт, а на самом деле, в неё вместе с силой вливаются его грехи.

Обычная история при нынешних нравах. Подружка увела парня, эта хочет отомстить, но нет ни сил, ни умения. А тут появляется красивый молодой и взрослый и обещает научить летать. И вот она воображает, как отобьёт парня обратно, влюбит в себя сильно-сильно, а потом бросит. Про то, что обратно вернуться уже нельзя, она не думает. Злость, как наркотик, затягивает.

Сейчас она увидит истинный облик колдуна. У Вовки всего две заморочки: высокий, нордического типа, блондин, да печальный горбоносый брюнет. А на самом деле он лысый, толстый и волосатый. Кроме морока, он умеет только стимулировать девчоночьи иллюзии. А ещё у него вырастает прекрасная картошка, которую он продаёт на рынке и там же кадрит девиц. Все полёты к морю, прогулки на яхтах и походы в ресторан, на самом деле происходят в его сарайчике при огороде. Так что завтра, юная ведьмочка от него сбежит. Она ещё не знает, что ненавистник брачного ложа Нелюб, вон он в виде чёрного кота охраняет липовую метлу, уже свил в девичьей причёске венец безбрачия.

Ведьмочка ошарашено взглянула на нашу компанию. Всё… она уже видит наш мир. Может быть, когда-нибудь ей хватит ума прийти к нам за советом. Ведьмы разные бывают.

Мы свернули на дорогу к лесу, потом сошли с неё на луг. Вертихвост вывел нас на заросший плакун-травой и ромашками «наш» холмик, и мы все на него взобрались. По тропинке вдоль реки, в сторону святящегося огнями Тирасполя, проскакал, визжащий от радости печенег. Всякий год он сводит из конюшен МВД лошадку и скачет на лиман, где собираются бродившие здесь когда-то скифы, готы, авары, гунны, сарматы и те, про кого мы уже забыли. По тропинке до центра города меньше километра. Как раз попадаешь к зовущему на Измаил памятнику Суворову. Стоящая напротив Екатерина приглядывает за Украиной, а танк Т-34 направлен в сторону Молдавии.

Чёрное чистое небо с искорками звёзд. Полная жёлтая луна ещё только поднимается из-за высокого заросшего лесом противоположного берега Днестра. Она ещё на уровне монастырской колокольни, построенной на деньги последнего российского императора. Маковка колокольни горит лунным светом. Под этой желтизной чёрный лес, а под ним серебряная полоса реки. С нашей стороны редкие ивы, на которых блестят серебристые пятна сидящих на ветвях русалок и горящие желтизной шары омелы. Луна осветила весь луг, в траве которого суетилась всякая жить и нежить. Вон упокоенный суворовский солдат разговаривает с турком, а рядом разминается вылезший из своего кургана киммериец. Вон леший ругается с ободравшей его как липку ведьмой. Русалка присматривает за выведенными на прогулку утопленницами, украшающими иву цветами.