bannerbanner
Кризис Ж
Кризис Ж

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

– А тебе явно не знакома Зинаида, – парировал Боря. Но уточнять ничего не стал.

Впрочем, мы все давно привыкли, что в каждом городе у Бори по зинаиде, и все они творят какие-нибудь гастрономические чудеса.

– Клубнику, которую Зинаида быстренько вырастила, на «Наполеон» выкладывать? – спросила Антонина деловито.

– Конечно! – кивнул Боря. – Правильный «Наполеон» должен быть с клубникой.

– И с миндальными лепестками, – добавил неожиданно Гоша. – Блин, сайт завис. Придется заново все данные вводить.

– Миндальные лепестки у меня в куртке поищи, – крикнул Боря Антонине в коридор.

– Нашла! – тут же отозвалась она. – И нож тоже нашла, порежу клубнику. Жозефина Геннадьевна, иди сюда, поможешь.

Я вздохнула, встала, отделилась от Бори. Сделала глоток кофе. Божественно, конечно.

– Чей же это хитрый план? – спросила я сестру Антонину шепотом, пока она совершенно не подозрительно заталкивала меня в ванную.

– Мой! – скомандовала она и сунула мне клубнику. – Клубнику мой. И воду погромче включи.

– Я понимаю, что ты делаешь, – вздохнула я. – Борю позвала. Купидонишь.

Когда-то я так же скупидонила их с Гошей. Они тогда расстались и никак не могли сойтись обратно, потому что тупили. Я пригласила Антонину на вечеринку, не сказав, что это Гошин день рождения (придумала Великий праздник водружения люстры, сестру это совершенно не смутило), и вот теперь эти двое счастливо едут в Ялту через Симферополь.

– Прости, но… – сказала сестра Антонина, пряча глаза, – ты не могла бы не ездить с нами? Понимаешь, мне работу в Москве предложили, а у Гоши ребенок в Питер переезжает. После майских праздников нам всем этим придется заниматься, и видеться будем редко. Сейчас, получается, последний шанс. А вдвоем или втроем гулять по Ялте – это разный формат…

Вот так вот. Сестра Антонина, оказывается, вовсе не обо мне заботилась. Просто хочет сбросить по-быстрому балласт в Краснодаре.

– Понимаю. Значит, Борю не ты позвала? – спросила я, изо всех сил пытаясь скрыть разочарование.

– Нет, – виновато улыбнулась Антонина. – Ты же сказала, что не хочешь с ним говорить. Я уважаю твое решение.

А особенно уважаешь свое право на личную жизнь и личное пространство. Ну что ж, я же говорила: мы не настоящие сестры.

– Ладно, – сказала я. – Не вопрос. Поеду тогда завтра в Москву. Если билет найду…

– Прости, – повторила она. – Я тебе из Ялты что-нибудь привезу!

И упорхнула, взяв вымытую мной клубнику.

Я оттерла клубничный сок с рук, трижды их намылила. Меньше всего мне сейчас хотелось возвращаться к честной компании с их «Наполеоном». Я вообще не ем вечерами торты, если уж начистоту. И догадываюсь, что сестру Антонину, обожающую слопать бутерброд-другой в районе полуночи, это раздражает: всегда обидно, когда у кого-то сила воли крепче, чем у тебя.

– Говорят, теперь тебе нужен билет в Москву? – спросил спокойно Гоша, когда я все-таки вытащила себя из ванной. – Я поищу. На какое время? Ближе к вечеру?

И снова уткнулся в ноутбук. Антонина стояла ко мне спиной – раскладывала клубнику по «Наполеону», молчала. Боря пил кофе и смотрел в телефон – судя по лицу, отвечал что-то по работе. Или умолял Ксению себя простить. Сосредоточенное у него, в общем, было лицо, и красивое.

– Из Краснодара в Москву на завтра билетов нет, – сообщил Гоша. – Есть из Сочи на послезавтра.

– Там аэропорт больше, – блеснула знаниями спина Антонины.

Терпеть не могу, когда человек, чувствующий за собой вину, пытается сделать вид, что все в порядке, и поддерживать разговоры ни о чем.

– Ну что, брать из Сочи? – снова вступил Гоша. – Удобный рейс, шестнадцать тридцать. Риббентроп, довезешь девушку?

Риббентроп – это детское прозвище Бори. Такое вот у них в Воронеже было детство.

– А? – оторвался Боря от телефона. – Какую девушку?

– Вон ту, – махнула Антонинина рука в мою сторону. – Моя сестра хочет в Москву.

– Работать и работать? – пошутил Боря. – Довезу, конечно.

Тут я поняла, что ни слова ему не сказала после «доешь борщ» сегодня днем. А человек мне, между прочим, любимый кофе принес.

– Спасибо, – выдавила я. – За кофе. Я его в ванной забыла.

Боря посмотрел на меня странно, отсутствующе, моргнул и вернулся в телефон. Явно ссорился с Ксенией – или даже мирился.

Гоша купил, наконец, все билеты. Мы сели допивать кофе с «Наполеоном» от Зинаиды (мне пришлось попробовать, чтоб никто не вопил). Боря предлагал утром пойти завтракать в Зинаидино кафе – там у них, по слухам, пекли бельгийские вафли. Сестра Антонина умоляла всех проснуться попозже, хотя бы в одиннадцать: она всегда отчаянно отстаивает права сов. Я сидела далеко от Бори, в кресле, и с трудом следила за ходом беседы, зато видела, что он регулярно и невесело поглядывает в телефон. Мне было его жалко, и одновременно хотелось отобрать у него телефон и эффектно выбросить его в окно.

– Тебя проводить? – спросил Боря вдруг.

– Ну да, – не поняла я. – Договорились же. До Сочи.

Все засмеялись – в том числе предательница Антонина. Оказалось, что уже пора расходиться, и мы с Борей идем спать (ох, хотелось бы другого значения этой фразы!), а проводить он меня предлагал до номера.

– Я живу в двадцати метрах отсюда, – буркнула я. – Как-нибудь дойду.

Боря на грубость не обиделся, просто попрощался и пошел к себе. Я долго завязывала в коридоре шнурки на кедах. Надо мной возвышалась сестра Антонина и ждала, когда же я уйду.


Краснодар, 1 мая, после одиннадцати утра

Завтрак получился шумным: пришли мы четверо, а еще мама Антонины, сын Антонины, муж мамы Антонины и внук мужа мамы Антонины (даже не пробуйте сейчас в этом разобраться). Все мы долго читали длинное меню, полное вафель, и пытались разместиться за двумя крошечными столиками. Детей в итоге усадили на разноцветные пуфики, которые Зинаида, крепкая и суровая женщина в бусах, приволокла из соседнего мебельного магазина.

– Кафе называется «Вафли», а надо было назвать «Вафливафливафливафли», – вздыхала сестра Антонина, изображая, что ничего вчера не произошло. – Тут есть вафли с прошутто, салатом «цезарь», омлетом, лимонным курдом и сельдереевым пюре. Сельдереевым! Пюре!

– Еще из кукурузной муки есть, – безжалостно отвечала я. Пусть помучается.

– Я хочу просто со взбитыми сливками, – Антонина закрыла меню, обессилев.

– Взобьем, – коротко ответила выросшая из ниоткуда строгая Зинаида, качнула бусами и исчезла.

После завтрака все долго и шумно прощались у кафе. Мама Антонины с мужем и мальчиками торопились в Анапу – там их ждала какая-то стройка во главе с названивавшим без конца прорабом Магомедом.

– И Магомед, прораб его, – сказала сестра Антонина, и я бы засмеялась, не будь на нее зла.

Ее мама, в очередной раз пообщавшись с Магомедом, усадила всех своих мужчин в синюю шкоду, чмокнула Антонину в нос, села за руль и отбыла в Анапу.

Антонина стояла и смотрела беспомощно вслед шкоде.

– Я уже скучаю, – сказала она. – И по маме, и по ребенку.

Сама я обычно скучаю по людям, пока они еще никуда не уехали. Особенно невыносимо наблюдать чьи-то сборы: в этот момент ясно, что вы четко делитесь на два лагеря, уезжающих и остающихся. Всегда стараюсь сбежать, как только кто-нибудь открывает чемодан.

Вернулся Боря – он ходил курить с Зинаидой. С ним она, конечно, была отнюдь не сурова, хохотала и кокетливо крутила бусы на шее. Гоша сделал шаг к Антонине и сказал, что им тоже пора. Боря еще раз предложил подвезти их до аэропорта, но эти двое ненормальных хотели ехать туда на троллейбусе. Наверное, чтобы поскорее и подольше остаться наедине.

Мы нашли троллейбусную остановку, дождались, когда к ней подъедет, скрипя и накреняясь, здоровенная железная коробка с рогами. Сестра Антонина без предупреждения обняла меня, и в эту секунду я поняла, что уже тоскую по ней. Как бы ни обижалась, как бы ни злилась, как бы часто ни повторяла, что мы ненастоящие сестры.

– Хорошей вам дороги в Сочи, – шепнула Антонина, и они с Гошей и двумя рюкзаками исчезли за дребезжащими троллейбусными дверями.

Я стояла опустив руки, смотрела, как сестра машет мне поверх грязного квадратика с цифрой 7 – номером маршрута.

Троллейбус уезжал, а я потихоньку все понимала. «Хорошей вам дороги в Сочи», – сказала она. И еще: «Не надо с нами в Ялту». «Билетов из Краснодара нет», – сказал Гоша.

Я достала телефон, написала Антонине: «Так это все-таки ты вчера позвала Борю?»

Ответ пришел сразу: «Не!» И следом другое сообщение: «Его позвал Гоша)))».

Моя сестра и ее бойфренд хотели остаться вдвоем – а еще оставить вдвоем нас с Борей. Они дали мне шанс. Беда в том, что я понятия не имела, как им воспользоваться.

– Ну, у нас впереди целый день, – объявил Боря, будто подслушав мои мысли. – Поехали, девушка, которой надо в Москву!

И посмотрел на меня – так, что я четко поняла: он абсолютно, ни капельки больше в меня не влюблен.


Дагомыс – Сочи, 1 мая, вечер

Эта мысль обдала меня кипятком и мучила, изводила всю дорогу до Сочи. Он. В меня. Больше. Не влюблен.

Так просто – почему мне это раньше в голову не пришло. Пока мы с Борей ехали из Воронежа в Ростов и из Ростова в Краснодар, я, внезапно прозревшая и оглушенная, конечно, страдала от любви – но все-таки страдания были замешаны на надежде. Даже не надежде, а тайном знании, уверенности. Все время, что мы были знакомы, я чувствовала, что Боря меня любит. Что эти конкретные два метра – навеки мои, гарантированно, бесповоротно, как полученная по дарственной квартира. И стоит мне сделать маленький шажок, да просто развернуться к Боре, – и он подхватит меня на руки и унесет во дворец, где играют свирели. Я не видела настоящей угрозы в Ксении: предполагала, что всю историю с ней он затеял, чтобы отвлечься от меня. Одного я не учла – чувства проходят. Сами по себе, без участия Ксении или кого-то еще, умирают или трансформируются в безопасный и мирный свой аналог. Был влюблен – стал другом. Как я и хотела.

Я вспомнила момент, когда должна была это понять. Мы собирались с Борей в театр. Был апрель, в МХТ поставили «Макбета», а на работе у меня творился апокалипсис. Договорились, что Боря заедет за мной в офис – так я усилием воли отодвину все дела и конец света, спущусь в лобби и, может быть, не опоздаю на спектакль.

– Вас ожидает шпиц, – сказала девушка с ресепшен, позвонив мне очень не вовремя: я ругалась с толпой народу в разных мессенджерах.

– Какой на фиг шпиц! – крикнула я. – Нужен же вест-хайленд.

Наш рекламный отдел снимал тогда ролик про йогурт, который я пиарю, и в съемках должен был участвовать беленький пес породы вест-хайленд-уайт-терьер. Зарезервированная агентством собака заболела, а нового актера найти не могли, и весь наш этаж только об этом и говорил. Я ждала новостей, и тут вдруг, получается, привезли шпица вместо вест-хайленд-уайт-не-могли-покороче-породу-назвать-терьера.

– Шпиц мне не нужен! – рявкнула я еще раз в трубку.

– Но он здесь. Шпиц Борис Натанович, – пролепетала бедняжка с ресепшен.

Так я узнала Борину фамилию. Раньше не догадалась как-то спросить.

Я вышла к нему и, сгибаясь пополам от смеха, рассказала всю историю.

– А я успел смириться с тем, что тебе не нужен. Даша была в этом уверена, – он уже, конечно, был накоротке с ресепшенисткой Дашей.

– Ну что ты, ты мне всегда нужен, – сказала я, смеясь, и взяла его привычно, по-хозяйски, под руку – чтобы идти в театр.

И почувствовала, что рука его на секунду одеревенела – так, будто ему неприятно было мое прикосновение. Я думала, показалось. На всякий случай не трогала его какое-то время: обычно-то он человек довольно обнимабельный, но мало ли – и я сама не люблю, когда хватают за разные части тела без предупреждения. А Боря после того раза вел себя как всегда – приобнимал при встрече и прощании, подавал руку, опирался о меня иногда. Он высокий и часто облокачивается о маленьких людишек, по-дружески.

Но нет, не показалось мне тогда ничего. Он перестал воспринимать меня как женщину. И в театр больше не звал. И в гости ни разу не заехал. И когда выяснилось, что вместо Ксении в машине с ним еду я, спокойно это воспринял, без эмоций, кивнул только. И за всю дорогу ни разу не дал мне повода думать, что я для него кто-то больший, чем друг. Кортадо вот вчера принес – но он и Антонине, и Гоше принес капучино, который они любят. А сам пил американо, как всегда. Пил американо и уже не любил меня…

– Эй, не грусти, – услышала я Борин голос. – Дагомыс проезжаем, это почти Сочи.

А я с ужасом поняла, что сейчас зарыдаю. От Краснодара до Дагомыса еще как-то держалась и в Туапсе даже съела полпорции вареников (Боря съел две и навек подружился с официанткой Анастасией). Но приближался Сочи, было совсем темно, горная дорога петляла, и меня укачивало – в основном от горьких мыслей. Куда я еду. Зачем. Что я ему скажу. И как выдержу ответ. Да и вообще, честно ли это – ставить человека, доброго друга, в такое положение? Знаешь, я пострадала ерундой полгода и придумала: теперь-то ты мне и правда нужен, Боречка, ну-ка решай, как с этим быть. Мой телефон, видимо, неожиданно поймал сеть, потому что пришло сразу четыре сообщения от сестры Антонины: «Мы в Симферополе, за нами едет дядя Коля», «Мы в Ялте у Подоляков», «Как Боря?» и «НУ?!».

Я посмотрела на Борю. Он спокойно вел машину, постукивая слегка правой рукой по рулю в такт Innuendo Queen, которых мы слушали последний час. Наверное, он из тех, кто постоянно носит обручальное кольцо, если уж женится. От этой мысли мне почему-то окончательно поплохело.

– Останови! – задыхаясь, крикнула я и изо всех сил стала жать кнопку стеклоподъемника. Стекло медленно, очень медленно поползло вниз, я глотнула кислорода.

Боря выкрутил руль, чудом припарковал посреди темноты и гор длиннющий мерседес. Я вышла, шатаясь, из машины. Сейчас в пропасть полечу, куда мне и дорога. Боря встал за мной, придержал за локоть – подстраховал. Я отклонилась назад, пристроила голову у него на груди, глаза прикрыла. Хочу так стоять вечно. И чтобы ночь пахла травами и Бориным одеколоном.

– Извини, – произнесла я тихо. – Не ожидала, что так получится.

– Это я виноват, – ответил Боря. – Надо было тебя за руль пустить. За рулем не укачивает.

– Ни в чем ты не виноват! – возразила я зло. – Я во всем виновата, я! Поехали уже.

Оттолкнула его, забралась на свое место, пристегнула ремень и отвернулась. Я некрасивая, когда плачу.

– Полчаса еще где-то, потерпи, – сказал Боря ласково. И снова включил Queen. Я слушала последнюю песню Фредди Меркьюри, и мне было очень жалко его и себя, какие-то мы с ним несчастные.

Через полчаса Боря остановил машину у отеля с разномастными балконами.

– Все, мы на месте, – сказал он. Высадил меня, открыл багажник, подхватил наши сумки и пошел к ресепшен. Я покорно двигалась следом за ним.

Покорность изменила мне, как только улыбчивая девушка за стойкой попросила нас достать паспорта.

– У вас заказано два номера, – весело сказала она. – Тринадцатый – для Бориса Натановича и двенадцатый – для Жозефины Геннадьевны, все верно?

– Нет, – заявила я.

Девушка взглянула на меня удивленно, стала проверять данные в компьютере – и в моем паспорте: не Женевьева ли я часом Георгиевна, не Жоржетта ли Гастоновна.

– Жозефина Геннадьевна не хочет в двенадцатый номер, а хочет в тринадцатый, – объяснила я свою позицию.

– Ладно, – легко согласился Боря. – Тем более там люкс. Я его заранее заказывал, а твой – только сегодня, из Туапсе. Можем поменяться.

– Нет, – опять сказала я.

Тут на меня уставились уже два человека.

– Ваш вариант? – не меняя дружелюбного тона, спросила девушка. На бедже у нее значилось: «Василиса». – Свободен также седьмой номер, с резным балкончиком. И второй, с большой верандой. Но в тринадцатом есть выход на крышу!

– Я хочу тринадцатый, – пояснила я. – Но жить там с Борисом Натановичем, потому что нет нам смысла снимать два номера, один из которых – люкс, наверняка двухкомнатный.

– Ну, – сказал нерешительно Борис Натанович, – не знаю. Можем посмотреть оба, и ты выберешь себе тот, который понравится.

– Нет, – я была непреклонна. – Я уже выбрала. Хочу в тринадцатый с тобой.

– Но…

– Только люкс!

– Так я же и предлагаю…

– Тебе тоже нужен люкс. Ты в другие номера не помещаешься. И по статусу вам, Борис Натанович, ничего ниже люкса не положено.

– Почему же, Жозефина Геннадьевна?

– Потому что вы очень важный человек!

Мы оба замолчали. Василиса откровенно веселилась, подперев рукой щеку. Наверное, считала нас парочкой поссорившихся эксцентричных супругов. Пожилых – самой Василисе было от силы лет двадцать.

– Ну что, – уточнила она, когда пауза затянулась. – Вы пришли к консенсусу?

– Куда? – переспросил Боря. – А. Ладно, давайте тринадцатый. Обоим.

И мы поехали в лифте на последний этаж, под крышу.

Пока ехали, мне было очень хорошо. За полчаса от пропасти до отеля я наскоро сочинила умеренно коварный план. Согласно ему, Боря сейчас скажет, что кровать уступает мне, а сам будет ночевать на диване. А я отвечу, что мы вполне можем спать вдвоем на кровати, потому что она огромна и шансов встретиться и даже докричаться друг до друга у нас мало. К тому же торжественно пообещаю к нему не приставать. А сама лягу и начну приставать. И будет хеппи-энд, я такое сто раз в кино видела.

Но потом мы вошли в тринадцатый номер и уверенность мою как рукой сняло. И той же рукой взвалило мне на плечи триста тонн стыда. Господи, пошлость какая. «Я не буду к тебе приставать, ха-ха». Да, я видела такое в кино, и не в лучшем.

Мы были друзьями, он предлагал мне большее, я отказалась. А теперь намереваюсь превратить наши отношения, какими бы они ни были, в фарс.

– Что это ты там устроила? Что за семейную сцену? – спросил Боря тоном, которым никогда со мной не говорил. В лифте он вообще молчал. – И почему весь день так себя ведешь? Я тебе не мальчик, ей-богу.

– Я же объяснила, – попыталась я говорить весело и непринужденно, только голос звучал неестественно высоко. – Не нужны нам два номера. И ты точно не мальчик, и даже не девочка, и я уступлю тебе кровать…

– Ладно, – согласился он резко. – Не хочется продолжать эту беседу, честно говоря. Пойду в душ и спать. Твой диван, видимо, налево.

Я оторопело прошла в дальнюю комнату. Там был эркер с голубыми шторами и, действительно, диван. Большой, синий. Я бросила сумку у входа. Прикрыла дверь. Села на край дивана. Потом легла, вытянулась, положила под голову локоть. Сердце стучало, было стыдно и горько. От Воронежа до Сочи прошло три дня. Но мне казалось, целая эра. Все изменилось. Теперь я люблю Борю, например. А он меня ненавидит, и, в общем, заслуженно. Да, сестра Ж., пожалей себя как следует, это очень умно и действенно.


– Эй, – Боря постучал в мою дверь. – Ты как там?

Вскоре он вошел, постоял немного, сел рядом, чуть отодвинув мои ноги.

– Давно лежишь? – спросил. – Горе мое.

– У-у, – ответила я. Что означало: «Давно, с Воронежа».

Он сидел так близко, и был такой родной, и это его «горе мое»… Нет сил продолжать. Я лежала молча, лицом вниз – понимала, что не смогу уже ни в чем признаться, не сумею воспользоваться шансом. Ну, зато он больше не злится, а значит, дружбу мы сохраним. Надо только набраться мужества, повернуться к нему и поговорить о чем-нибудь нейтральном, безопасном, как раньше.

Боря положил мне руку на плечо, погладил его:

– Ладно, что такое? Рассказывай.

По-прежнему не в силах вымолвить ни слова, я потянула Борю за руку и легла щекой на его ладонь. И ладонь эту осторожно поцеловала.

– Я тебя… – его голос дрогнул, – правильно понял?

Я вздохнула, поцеловала ладонь еще раз, потом резко села и посмотрела Боре в глаза. Успела заметить в них крайнее удивление. А потом – когда приблизилась, чтобы поцеловать его уже в губы, – увидела на любимом Борином лице явное, беспримесное, абсолютное счастье.

Глава вторая

Мистер и миссис Смит

Сочи, 2 мая, время завтрака


Утром радостный Боря спрыгнул с кровати, быстро надел джинсы и сказал мне бодрейшим голосом:

– Ну, теперь надо расстаться!

И устремился на балкон.

Я лежала и лениво наблюдала за тем, как он там выхаживал и что-то говорил в телефон, размахивая рукой с тающей сигаретой, которую ему некогда было курить. На окне качались полупрозрачные синие занавески. Иногда Боря наполовину за ними исчезал, а потом снова появлялся. Есть Боря – нет Бори. Как увлекательная детская игра.

Свое желание со мной расстаться объяснит, когда вернется, решила я. Укрылась до глаз прохладным невесомым одеялом, потянулась, вздохнула счастливо и уснула.

Когда проснулась, в комнате было темно. А Боря лежал со мной рядом поверх одеяла.

– Привет, – позвал он тихо. – Ну что?

– Что? – не поняла я.

– Насчет расстаться? – с нажимом поинтересовался он.

– Не хочу, – сказала я, помедлив. – А это обязательно?

– Конечно. Иначе не по-людски. Я вот уже все. Поговорил с Ксенией, попрощался. Теперь ты, – и он дал мне в руки мой телефон.

На секунду мне показалось, будто Боря хочет, чтобы я тоже попрощалась с Ксенией. Потом я вспомнила: точно, у меня же есть бойфренд, где-то в Омане, зовут Антон.

Я покрутила телефон в руках, разблокировала, задумалась. Надо найти правильные слова.

– Что конкретно ты сказал Ксении? – осведомилась я у Бори, ища вдохновения.

– Что благодарен ей за время, которое мы провели вместе; что она обязательно встретит своего человека, – перечислял он, – что иногда люди просто не подходят друг другу, но…

Понятно, поговорил с ней на ее родном инстаграмском*. И к тому же не солгал. Если Ксения сейчас и плачет, то светлыми слезами.

Я открыла переписку с Антоном в телефоне. Последнее сообщение он прислал мне три дня назад – то есть еще в апреле. Оно гласило: «Ой, не туда!» Перед этим я получила от него длинный список участников какой-то конференции в Австралии. Запомнила две фамилии, идущие подряд, – Парадизов и Парадоксов. Интересно, это настоящие люди?

Я вздохнула, нахмурилась, написала Антону: «Встретила другого». Потом подумала и добавила: «Извини». Все, могу считать себя свободной женщиной. Теперь бы кофе выпить.

– Уже вечер? – спросила я Борю, отложив телефон. – Позавтракать, наверное, не получится.

– Во-первых, только четыре часа дня. Я просто ночные шторы задвинул, пока ты спала. Во-вторых, здесь завтраки целый день.

– Ого! – сказала я.

– Опять ого? – засмеялся Боря, потом засмеялась я, и мы долго не могли остановиться: вспомнили вчерашний вечер.

Вчера, на диване, впервые поцеловав его, я отшатнулась и протянула в полном изумлении:

– Ого-о. Ого. Ого!

Просто раньше я думала, что не смогу целоваться с Борей. Даже говорила это сестре Антонине: мол, такой хороший человек, все мне в нем нравится, а, хоть убей, не могу целоваться. Но оказалось – еще как могу. И вообще непонятно, почему я занималась чем-то другим почти тридцать один год. После третьего моего «ого» Боря заметил вскользь, шепотом: «А тебя легко поразить» – и начал поражать уже по-настоящему.

– Я тебя люблю, – сказал он только что. – Пойдем искать тебе кофе.


В кафе на первом этаже отеля действительно целый день подавали завтраки.

– И круассаны у вас есть? И улитки с корицей? И дэниши? – тестировала я долговязого и очень терпеливого официанта, похожего на какого-то актера.

– Да, – кивал парень. – Только что испекли.

– И панкейки?

– С голубикой, малиной, клубникой. Их пока не испекли – но испекут, – улыбнулся он безмятежно. Боря с интересом за ним наблюдал.

– Что, даже «рояль» сделаете? Пашот со слабосоленым лососем? – щурилась я подозрительно.

– Обязательно, – отвечал юноша. – А также «бенедикт» с ветчиной. И соусом олландез, разумеется.

– О, точно. Бенедикт! – обрадовалась я.

На Бенедикта Камбербэтча был похож этот официант. Правда, судя по беджу, отзывался на имя Афанасий.

– Что ж, – объявила я. – Буду «бенедикт», круассан и кортадо. Если, конечно…

– Конечно, – подмигнул Афанасий. Кажется, я его совершенно не раздражала.

– Интересно у вас здесь, – сказала я, закрывая меню. – Все есть. А ведь мало кто завтракает в половине пятого дня.

– Может быть. Но это не повод не печь круассаны, – резонно заметил официант и повернулся к Боре.

Когда мы позавтракали фантастически нежным пашотом и хрустящими на весь Сочи круассанами, я попросила еще одну чашку кортадо: даже у краснодарской Зинаиды он не был так хорош. Кофе вместо Афанасия-Бенедикта мне принесла вчерашняя смешливая Василиса с ресепшен – та, что хотела поселить нас в разные номера.

– Добрый день! – сказала она и посмотрела на Борю пристально и чуть лукаво.

На страницу:
2 из 5