Потомокъ. На стороне мертвецов

– Как это – зачем? В полицию доставим, для уничтожения! – удивился отец.

– Но… Ее же и продать можно, только этикетки поменять, чтоб «мертвецкую» водку не опознали. Я уже и с покупателем сговорился…

– Свенельд Карлович! Ну ладно Митька – личность безалаберная и знанием законов не обремененная, но вы-то! Или не знаете, что на водку в Империи – казенная монополия и производство оной, а равно и продажа иначе как по специальным патентам преследуется по статьям 1131, 1134–1138 и 1140–1146 Устава Уголовного суда? Уж не предполагаете ли вы, что вступление в должность начальника губернского департамента полиции я начну с… торговли нелегальной водкой из-под полы?

– Зато явиться в Екатеринослав с полной телегой конфискованной водки авторитета новому начальнику прибавит, – сквозь зубы процедил Митя.

– Ты рассчитываешь, что твои слова меня… устыдят? – приподнял бровь отец. Одну бровь. И у него получилось даже лучше, чем у Мити! Кивнул Свенельду Карловичу – и вышел.

Митя и управляющий остались в кабинете, пристально и мрачно глядя друг на друга поверх заваленного бумагами стола.

Глава 3

Суета вокруг «мертвецкой» водки

– Митя? Не хочешь побеседовать?

Вжавшийся в стену Митя неприязненным взглядом впился в дверь комнаты. Створка чуть дрогнула, будто с той стороны положили руку на дверную ручку, но осталась закрытой.

– Если дело не срочное, я бы лучше выспался, – очень стараясь говорить равнодушно-невозмутимо, ответил он. Видно, с невозмутимостью не вышло.

– Ну что опять такое! – расстроенно протянул за дверью отец. – Почему нам так трудно ладить?

– Потому что у вас отвратительный характер, папа́, – все так же спокойно ответствовал Митя.

– У меня отвратительный характер? Ну, знаешь ли, сын! – едва, на полвершка приоткрывшаяся дверь с треском захлопнулась, и отцовские шаги гневно и решительно затопотали по коридору прочь.

– Честь имею! – тихонько прошептал ему вслед Митя и натянул наконец темную свободную рубаху, пошитую ему в деревне. А то ведь так и замер, услышав отцовские шаги, – рука в одном рукаве, голова наполовину просунута в ворот. Стремление к откровениям всегда охватывало отца удивительно не вовремя.

Пояс на темных шароварах Митя затянул потуже – купленные на деревенской ярмарке, те были слегка великоваты. Скривился: деревенская рубаха, штаны с ярмарки – до какого падения он дошел! Хорошо, хоть сапоги уцелели. Натянул сапоги, аккуратно отворил смазанную ставню и бесшумно выпрыгнул в окно.

Пригибаясь, торопливой побежкой дернул по аллее. Под подошвами едва слышно хрустели опавшие листья – в духоте жаркого августовского вечера невозможно было поверить, что это первые вестники приближающейся осени. Ветви старых акаций устало поскрипывали под поднявшимся к вечеру ветерком. Митя невольно вздрагивал и озабоченно озирался – очень уж этот скрип походил на голос одного… существа, которое Митя не хотел повстречать сейчас… и вообще никогда. Но вот о «никогда» мечтать уже было поздно.

Стремительной тенью – так сам о себе и подумал: «стремительной тенью» – и еще ловкой, да, ведь не попался же, – он проскочил старый усадебный парк и выбрался на задний двор. Двор был погружен во мрак, лишь у самой земли зловещим гнилушечным фонарем расползалось зыбкое свечение. Митя досадливо цокнул и пошел прямо туда, к этому свечению… Рывком приподнял незапертую крышку погреба.

– Свет видно, – спускаясь по шаткой деревянной лестнице, негромко сказал он.

– Verdammt! – выныривая из-за ящиков, ругнулся Свенельд Карлович. – Законопатьте там, что ли… – Мите в руки полетела какая-то ветошь. – Идите скорее сюда, один не справляюсь! Я уж боялся, что мы не поняли друг друга и вы вовсе не придете.

– Отец пытался поговорить, – пробурчал Митя, с отвращением приподнимая за край брошенную ему тряпку. Кое-как растолкав ее вдоль щели закрытого люка, Митя торопливо спустился и пошел меж корзинами с поблескивающими сквозь прутья бутылками.

Словно колдун из страшной сказки, Свенельд Карлович метался у торчащего из стены медного крана. Митя нервно передернул плечами. До приезда в эту безумную местность он верил в реальные, общеизвестные вещи. Силу пара. Силу денег и связей. Силу Крови, дарованную Древними своим прямым потомкам. То есть в паровоз, банковский счет и пламя, бьющее с рук Огневичей, или вихри, поднятые кровными Стрибожичами… Но ведьмы? Самые настоящие, не из сказок? Правда, пока что он встретил всего одну ведьму… маленькую ведьмочку… Но, видят Предки, ему хватило! А если еще и колдуны есть… Брр!

– Митя, ну что вы замерли! Не успеем! – раздраженно бросил Свенельд Карлович, засовывая надетый на кран каучуковый шланг в пустую бутылку, и повернул вентиль, пуская из крана тонкую струйку. Вода зажурчала, наполняя бутылку. – Хорошо, что пустых бутылок много. Я их продать рассчитывал, но за водку, даже безакцизную, дадут больше. Вы подносите, я наполняю, потом меняемся.

– А настоящая бабайковская водка где? – Митя подхватил плетеный короб с пустыми бутылками и принялся одну за другой подставлять их под шланг.

– Там, в углу. – Свенельд Карлович качнул головой в сторону будто бы небрежно прикрытых ветошью коробов. – Думал в бочки слить, но не успеем. Ничего, командовать погрузкой буду я, так что, надеюсь, батюшка ваш сюда спускаться вовсе не станет.

Митя кивнул. С половину часа они работали молча.

– Он… замечательный человек. Ваш батюшка… – затыкая налитую до горлышка бутылку пробкой, сказал Свенельд Карлович.

Митя, как раз водружавший очередной короб наверх уже сложенной у стены небольшой пирамиды, аж пошатнулся. Бутылки в коробе предостерегающе звякнули.

– Полицейский чиновник не должен нарушать закон, – продолжил Штольц.

– Поэтому его нарушаем мы.

– Все внутри меня восстает против этого, – очень серьезно, а главное – совершенно искренне заверил Свенельд Карлович и ногой пододвинул к Мите уже заполненный бутылками короб. – Но мы не есть полицейские чиновники, мы с вами простые обыватели, попавшие в затруднительное положение, и… мы сознаем, что виноваты.

Митя гневно фыркнул, сдувая со лба мокрую от пота прядь: он не сознавал себя обывателем, простым, а уж тем более виноватым! Если кто и виноват, так именно отец… ну и Алешка Лаппо-Данилевский.

– Плохо – это уничтожить мой петербургский гардероб! Не могу же я предстать перед провинциальными барышнями… в этом! – Совершенно в стиле своего нынешнего костюма он вытер пот со лба рукавом, а потом брезгливо оттянул этот рукав, демонстрируя его Штольцу. – Мне нужны деньги.

– Почему вы стараетесь казаться легкомысленней, чем вы есть, Митя? – Свенельд Карлович разогнулся, потирая поясницу костяшками пальцев. – Вы же понимаете, что эти деньги необходимы на хозяйство. Мы новых работников без них привезти не сможем.

«Что-о-о? – Митя тоже замер, нагнувшись к ящику. – Не думает же он, что я тут мучаюсь ради грязных крестьян, которые будут сушить онучи в нашей гостиной?»

На миг в подвале воцарилась тишина…

Скраааап… Доски, которыми наскоро был обшит потолок, едва слышно скрипнули. И снова. Скрип-скрап… Будто наверху кто-то ходил.

Двое в подвале замерли, настороженно запрокинув головы.

Хруп… Мите показалось, что одна из досок едва заметно прогнулась. И тишина.

Медленно, по полвершка, Митя начал выпрямляться…

Банц!

Митя обернулся. Кольцо на крышке люка отчетливо стукнуло.

Митя толкнул Свенельда Карловича в угол, надавил на плечо, заставляя присесть, и, прежде чем тот успел хотя бы удивиться, набросил на него ветошь.

– Тих-х-хо! Молчите!

И с фонарем в руках повернулся к медленно приподнимающемуся люку.

Это могли быть двое. Только двое. Один всюду лезущий человек и… одна потусторонняя тварь, которую Митя боялся больше всего на свете! И сейчас… сейчас он мысленно взмолился: «Пусть это будет… тварь!»

Крышка люка бесшумно поднялась – жаркий воздух, лишь слегка смягченный ночной прохладой, хлынул во влажное нутро подвала.

Скрииип! Подвальная лестница заскрипела под ногой, и – скрип-скрип-скрип! – пришелец сбежал по ступенькам.

– Я так и знал, вы – подлец!

Митя шумно выдохнул, поставил фонарь на короб – так, чтоб угол, где прятался старший Штольц, утонул в тенях, и устало протянул:

– Знаете, почему я так люблю портных? Им говоришь, какой сюртук хочешь, и хотя бы в половине случаев что заказал, то и получаешь. Не то что в прочей жизни… Жаждешь увидеть… хотя бы существо с двумя рядами клыков… а являетесь вы, Ингвар.

– Я не существо! – немедленно возмутился тот.

– Я заметил, – грустно согласился Митя.

– А портных вы любите, потому что вы – пустоголовый светский бездельник! Видал я таких!

– Где? – изумился Митя. – Вы же не бываете в свете.

– Зато теперь я понимаю, зачем вы сюда полезли! – Не обращая внимания на Митины слова, вскричал Ингвар и обвел подвал торжествующе-злорадным взглядом. – Все ради жалких сюртуков и жилетов! – В его голосе звучало жгучее презрение. – Ради них вы без колебаний готовы опозорить своего отца. Не думали же вы, что никто в полиции не узнает, если он привезет воду вместо водки? И что тогда подумают о новом главном полицейском чиновнике? Впрочем, ваши отношения с отцом вовсе не мое дело…

– Чтимые Предки! – Митя демонстративно взялся за сердце. – Вы признаете, что такое бывает?

– Брата я позорить не дам! – не отвлекаясь, гнул свое Ингвар.

Ветошь в углу дернулась.

– Думаете, я не понимаю, кого обвинит Аркадий Валерьянович, когда дело с водой вместо водки всплывет? – зло прищурился Ингвар. – Грузить станет Свенельд – его и обвинят! А вы ведь так и задумали, низкий, бесчестный негодяй! Свалить все на брата!

– Ваш брат – разумный человек! – Митя предостерегающе возвысил голос, отодвигая фонарь подальше и прикрывая спиной уже заметно шевелящуюся ветошь в углу. – Он понимает, что нам не нужен четвертый лишний в отношениях с отцом! Хватит, что есть третий, – с намеком глядя на Ингвара, процедил Митя.

Ветошь замерла.

– А-а, так тут еще и ревность! – сделал новое открытие Ингвар. – Скомпрометируете брата, избавитесь от него… от нас… Конечно, как я мог не понять – вы не хотите, чтоб я жил в вашем доме! А что ваш отец дал Слово ярла – вам плевать! И кто будет потом имением заниматься, тоже дела нет! Вы не только подлый, вы еще и недалекий!

Ветошь активно поползла вниз. Вот же правдолюбец-справедливец германский!

– Имением должен и дальше заниматься Свенельд Карлович! – Митя снова возвысил голос. – Вы слышите? Хорошо меня слышите? Иначе вообще все будет напрасно… А отношения с отцом у меня все равно не наладятся.

«Надеюсь, Свенельд Карлович сообразит, что его участие в подмене водки вовсе не отменяет моего – по крайности в глазах отца».

Сообразил – ветошь опять замерла в полной неподвижности.

Зато Ингвар скривился в отвращении:

– Я совершенно не верю в ваше раскаяние! Не пытайтесь меня остановить! Мы сейчас же пойдем к Аркадию Валерьяновичу, и вы всё ему расскажете! Нет, я ему всё расскажу!

– Это, конечно, существенная разница, – искренне согласился Митя.

– А если вы попробуете отказаться… – Ингвар сделал движение, будто хотел выскочить из подвала, – я запру вас тут, чтоб не сбежали, как в прошлый раз… и приведу его сюда!

– Сюда – не надо, – еще искреннее сказал Митя и обреченно вздохнул. – Видно, придется идти признаваться. – Потому что только полное признание удержит отца от немедленной проверки подвала и даст время Свенельду Карловичу убраться оттуда.

Демонстративно повесив голову, Митя поплелся вверх по лестнице. Остановился, давая возможность Ингвару пропустить его наверх, но тот неожиданно шарахнулся в сторону – в глазах его мелькнуло опасение. Митя поглядел Ингвару в лицо, а потом с наслаждением растянул губы в пакостной ухмылке. Боишься, крысеныш? А ведь несложно… подножка, толчок… и Ингвар летит с лестницы на земляной пол… прямо под ноги затаившемуся старшему брату. Да, дела совместные у Мити со Свенельдом Карловичем потом навряд ли сложатся. Хотя будь он сам на месте старшего Штольца, первым делом бы избавился от такого братца. Но… не может же обычный управляющий являть такую же разумность, как дворянин Дмитрий Меркулов!

И Митя чуть отстранился, кивком предлагая Ингвару выйти первым. Тот покраснел, потом побледнел, полоснул Митю ненавидящим взглядом… повернулся спиной и бегом рванул вверх по лестнице. Следом неспешно, вальяжно, явно любуясь, как белый от унижения Ингвар вынужден держать перед ним открытый люк, поднялся Митя. Еще и поблагодарил кивком, точно швейцара.

Уже не побелев, а позеленев от ярости, Ингвар с грохотом захлопнул крышку подвала и явно в сердцах защелкнул наружный засов.

Нет! Митя споткнулся. Зачем?

– Боитесь, что бутылки разбегутся? – спросил он, чувствуя в собственном голосе растерянность.

– Я вообще ничего не боюсь! – окрысился Ингвар, со злости еще и пнув по засову, загоняя его потуже в пазы. – Идемте! Если, конечно, сами не трусите… – И рукой жест приглашающий сделал, дескать, шагай вперед.

И что теперь делать? Просто наклониться и отодвинуть засов? Ингвар заинтересуется – зачем? Еще полезет проверять… А там… Cher frére, quelle surprise![3] Отцу, конечно, уже не наябедничает, чтоб не подводить брата, однако… план сделать уважаемого Свенельд Карловича обязанным не только отцу, но и самому Мите провалится, не успев начаться. Сможет ли Митя вернуться потом, после разговора с отцом? И когда оно будет, это «потом»?

– Все-таки трусите! Других обвинять вы мастер, а сами… – злорадно протянул Ингвар.

Митя бросил еще один растерянный взгляд на запертый подвал… «Интригу со Свенельдом задумал? Личной приязни от отцовского управляющего добиться? А зачем Ингвара-то было так бесить, чтобы он начал запирать что попало?» – беззвучно поинтересовался снисходительно-усталый голос, так похожий на его собственный. «Я не думал, что он настолько… нервный, – так же мысленно огрызнулся Митя. – Зачем он вообще постоянно за мной таскается: то к бутылкам, то к мертвякам?» – «Потому что ты его бесишь!» – резонно ответствовал голос. «Значит, ничего страшного, если взбешу еще больше!» И Митя повернулся к Ингвару спиной, направляясь обратно к подвалу.

– Эй, вы куда? Стойте!

– Я фонарь внизу забыл, – мрачно буркнул Митя. – Вы подождите тут, я загляну и вернусь…

– Вы хотите сбежать! – Ингвар ухватил его за рукав.

– Ингвар… – устало сказал Митя. – Вы действительно считаете, что я вот прямо сейчас, от этого подвала, посреди ночи, кинусь бежать, бросив дом, имение, свою будущность… исключительно из страха, что меня батюшка заругает?

– О да, я уже понял, что осуждение достойных людей для вас – ничто! Как говорится, Scham ist nicht Rauch, sie frißt die Augen nicht aus![4]

Да как он… смеет! Да Митя живет исключительно для того, чтоб его ценили… достойные люди. Достойные!

– Уберите руку, Ингвар. Пока я ее не сломал, – свистящим шепотом выдавил он.

– А вы попробуйте, – приближая свое лицо вплотную к Митиному, так же зверски прошипел Ингвар. – Думаете, ежели у вас один раз получилось…

Договорить он не успел. Дыхание у него перехватило, а глаза выпучились – Митин кулак врезался Ингвару в солнечное сплетение, и тут же удар лбом – коротко и резко. Из разбитого носа Ингвара хлынула кровь.

– И в лицо мне не лезьте, сделайте уж одолжение! – Митя отпрыгнул назад – хоть и грубая рубаха, а все равно не хотелось залить ее кровью.

Захрипев, Ингвар согнулся… Врезать ему по ребрам, чтоб больше неповадно… Кулак Мити поршнем пошел вперед… С неожиданной прытью Ингвар отскочил, выпрямился и решительно стиснул кулаки.

– Во-от как… – насмешливо протянул Митя, тоже принимая стойку. – Ну что ж… Сами напросились.

Это было… сладко. Смотреть на крепко сжатые губы Ингвара, на играющие желваки и знать, что он полностью, целиком в твоей власти. Потому что если ты соревнуешься с гребцами Туманного Альвиона, да еще и позволяешь себе выигрывать, то… будь готов детальнейшим образом изучить искусство альвийского бокса в грязном стиле знаменитого семейства Хулиган из Саусворка, что близ Лондиниума! Уж они научат: или по дружбе, если сумел завоевать их уважение, или… по вражде, тренируясь прямиком на тебе. Мите пришлось учиться и одним способом, и другим. Вначале это казалось трагедией, если бы не уже тогда испорченные отношения с отцом, он бы не выдержал и пожаловался. Польза явилась потом, когда в столице в очередной раз вспыхнула мода на все альвийское, без различия, исходит ли оно от утонченных Дам и Господ из Полых Холмов или их человеческих подданных.

Ингвар ринулся на него. Кулак мелькнул у Митиного лица – лишь в самое последнее мгновение он успел увернуться, пропуская разогнавшегося Ингвара мимо себя. Пинка ему вслед отвесить… Пнуть не получилось – противник неожиданно метнулся вбок, закладывая вокруг Мити короткую дугу, попытался ударить с тылу…

Не выходит пнуть – лягнем!

– Аргхх! – сзади донесся хрип напоровшегося на выставленную ногу Ингвара.

Митя стремительно развернулся на каблуке и врезал Ингвару кулаком в челюсть. Младший Штольц рухнул на траву.

– А ты неплох, колбасник! – выдохнул Митя. – Но и не хорош! – И он замахнулся. У него уже сложилась традиция каждый раз отвешивать Ингвару по ребрам, а традиции нарушать нельзя, на них мир стоит.

Ингвар перекатился в сторону, нога пнула воздух. Митя провалился в собственный пинок, вторая нога поехала по скользкой траве… Всплеснув руками, точно заполошная курица – крыльями, Митя позорно рухнул рядом с Ингваром.

– Ага-а! – от торжествующего вопля зазвенело в ушах, Ингвар навалился Мите на грудь и попытался то ли придушить, то ли на глаза надавить… и вдруг так и замер с хищно вытянутыми руками и выпученными глазами.

– Мара! – шепнул он, и меловая бледность начала заливать его лицо.

Митя, уже примерившийся врезать Ингвару по почкам, удержался в последний момент – кулак мягко, как в подушку, ткнулся Ингвару в бок. Митя извернулся, стряхивая противника с себя… и тоже замер.

На крышке погреба сидела тварь. Черные лохмотья окутывали тощее угловатое тело. Бесформенный плащ топорщился на спине, будто под ним прятался горб, высоко поднятые плечи чуть не подпирали запавшие щеки. Лицо твари белело, как пятно снега на черной дороге, а глаза зияли темными дырами, будто и не было их вовсе. Мара склонила голову набок, так что спутанные ярко-рыжие волосы упали на плечо, и проскрипела:

– Убьешь его? Тебе понравится! – И зашлась знакомым визгливо-скрипучим хохотом.

– Мара-а! – Ингвар взвился на ноги и, вцепившись Мите в ворот, принялся дергать изо всех сил, не переставая орать: – Вставайте! Бежим! Тут мара-а!

Митя повис в его хватке и захрипел – ворот рубахи впился в горло. Ворот треснул, Ингвар плюхнулся на зад, еще раз гаркнул:

– Бежим!

Снова вскочил и рванул по темной аллее к дому, пронзительно вопя:

– Аркадий Валерьянович, на помощь!

Оставшийся стоять на четвереньках Митя отчетливо услышал, как грохочет лестница подвала и…

Банг! Крышка отлетела от удара снизу, и, как крот из-под земли, наружу высунулся Свенельд Карлович. И замер.

Прямо над ним, широко раскинув черные крылья, парила мара.

Смертевестница заложила вираж у него над головой, нырнула вниз, выставив когтистые лапы, и, раззявив глотку, гаркнула в лицо управляющему: «Кар!» – снова расхохоталась и начала подниматься по спирали, постепенно растворяясь на фоне черного неба.

– Убьешь! Убьешь! – донесся с небес скрипучий голос, и шорох крыльев смолк, будто и не было его.

Митя оглянулся – в конце аллеи мелькнула спина Ингвара, распахнулось единственное светящееся окно. Добежал. Сейчас помощь придет. Примчится. Он потянул за оторванный ворот рубахи. Здешние места беспощадны к его гардеробу. Будто некие силы задались целью от всей его одежды… тряпки на тряпке не оставить.

– Что это было? – пробормотал Свенельд Карлович.

– Одна старая знакомая… залетала. На огонек, – с треском отдирая ворот, ответил Митя. – Вылезайте, Свенельд Карлович. Что вы прибежали, никто не удивится, с такими-то криками. Но не из подвала же, право слово… – И вдруг замер, наблюдая, как управляющий торопливо выбирается наружу и запирает подвал.

Старший Штольц откинул крышку и выскочил, когда крики услышал. Значит, засов уже был отодвинут. И кто мог его отодвинуть, кроме… мары?

Митя скомкал в кулаке оторванный ворот со свисающими нитками.

«Не выйдет! Ничего у тебя не выйдет, рыжая! И не подлизывайся – мы все равно не подружимся! И делать то, чего хочет твоя Хозяйка, я не буду!»

Глава 4

Сюртуки и репутация

– Как ты мог! – кричал отец.

Митя поглядел на него с усталым любопытством: что дальше? «Как ты мог так меня опозорить с этой безакцизной водкой!» или «Как ты мог торчать перед марой, ты же чуть не погиб!»

Похоже, два происшествия тесно переплелись у отца в голове, и упреки по поводу то одного, то второго выскакивали по очереди.

– Как ты мог! – повторил отец, оставив Митиной фантазии, что именно он мог и как. – Неужели ты не понимаешь, что… – Кажется, мара и бабайковская водка столкнулись, пихаясь локтями, потому что отец глубоко вздохнул и призвал собственные мысли к порядку. – Во-первых, как ты мог додуматься подменить бутылки? Во-вторых… Я и без того чуть не потерял тебя с этим бабайковским делом, а тут… мара! Ингвар говорит, он пытался тебя утащить, а ты как оцепенел… – Отец вдруг осекся, искоса бросив на Митю быстрый настороженный взгляд.

– От ужаса? – язвительно спросил Митя.

– Нет! Не нужно снова лезть в пасть нежити, доказывая свою отвагу, как тогда с Бабайко! – в панике вскричал отец.

– Доказывать Ингвару? Мнение младшего Штольца значит для меня не так уж много. – Митя подумал и уточнил: – Ровным счетом ничего не значит.

– Ты с ним так и не поладил, – обреченно покачал головой отец.

– Да-а… – Митя задумчиво поглядел на тарахтящую впереди паротелегу. В кузове громко побрякивала обреченная на уничтожение преступная безакцизная водка, а на облучке сидел мрачный, как грозовая туча, Свенельд Карлович. Он то и дело поглядывал на рысящих вдоль дороги отца и Митю… и мрачнел еще больше. Вот уж… истинное дитя Одина, прямой и твердый, как его секира. Как бы по прибытии на место ему не пришло в голову рассказать все подробности нынешней ночи. Во имя спасения Митиной чести и взаимного понимания с отцом. Рядом притулился Ингвар, на лице его царило странное выражение: горделивого довольства и… разочарования. Надеялся, что отец Митю… что? Приговорит к немедленной ссылке в Сибирь? – Поладь я с ним, может, он на меня бы и не донес.

– Очень правильно он на тебя… рассказал! – Отец аж приподнялся из седла пароконя. – Ты вовсе не понимаешь, к чему бы привела твоя выходка?

– К тому, что у меня бы явились средства на новый гардероб, – немедленно ответил Митя.

– Гардероб! Только и можешь думать… – Автоматон отца яростно рванул вперед, со скрежетом царапнув боком по Митиному пароконю. Отец тут же дернул ручку – автоматон окутался паром, сбавляя ход. – Весь Екатеринослав увидит, как мы их повезем! – Он махнул рукой в сторону подпрыгивающей на битом проселке паротелеги. – Нижние чины сгрузят бутылки и…

– И первым делом к ним приложатся! – зло выпалил Митя. Неужели отец не понимает…

– Да! – рявкнул отец в ответ. – А там вода! Как думаешь, что уже к вечеру в городе станут говорить? Что новый начальник департамента полиции – мелкий мошенник?

– А так те же нижние чины сбудут мою… бабайковскую водку в лавки! – Митя не знал, чего он испытывает больше – злости или смущения. О таком исходе он как-то не подумал… И не он один, Свенельд Карлович вот тоже…

– Конечно, – невозмутимо кивнул отец. – И у меня появятся первые штрихи к портрету полиции в губернском городе. Кто… кому… куда… Все бутылки помечены. – В ответ на Митин ошарашенный взгляд он снисходительно улыбнулся. – А ты… гардероб! Как барышня, видят Предки!

– Я не как барышня, я… как нищий! В эдаком виде только на паперти просить, – буркнул Митя, отводя взгляд. Коварный отцовский план стал для него неожиданностью. Да он вовсе не думал, что у отца есть план!

– Ты вполне пристойно выглядишь, – сказал отец.

Митя демонстративно отвернул полу плотного кожаного автоматонного плаща, прикрывающего одежду седока от дорожной грязи… а в его случае скрывающий отсутствие у Мити сколько-нибудь приличной одежды.

– Придется мне всюду на автоматоне ездить… даже в гостиные к дамам. Потому что ни единого целого сюртука у меня не осталось.