Ангел-искуситель

Я вдруг почувствовала, что сейчас можно задать ей несколько вопросов, которые уже много лет не давали мне покоя. Не исключено, что сегодня не только моему ангелу, но и мне удастся по-настоящему познакомиться с моими родителями.

– Мам, – начала я, осторожно опуская очередную тарелку в мойку и поворачиваясь к ней, – а как тебе удалось ни разу в жизни с отцом не поругаться? Он же тобой постоянно командует! Как ты это терпишь?

Она рассмеялась.

– Ни разу в жизни? Да мы с ним только то и делаем, что ругаемся!

– Что-то я такого не припомню, – недоверчиво протянула я.

– Да вот не хватало нам еще при тебе разногласия выяснять! – проворчала она. – Я, Татьяна, с твоим отцом наедине спорю и наедине же ему свое мнение высказываю и свою правоту доказываю. И поверь мне, тогда он ко мне прислушивается. Потому что знает, что в присутствии других я ни перечить ему не стану, ни решения его – наши общие, между прочим – оспаривать.

– Ну, мы тоже наедине ругаемся, – буркнула я.

– А вот это хорошо. – Она одобрительно кивнула. – Супружеские споры только между супругами должны оставаться, а сор из избы выносить – только всем показывать, что ты за хозяйка.

Что-то у нее сегодня даже привычные поучения как-то иначе звучат. Они, вроде, и безликими остались, как в учебнике, но и что-то личное в них появилось. Вот верится мне сейчас, что она со мной своим опытом делится. А может, я просто уже и сама заметила, что есть моменты, когда мой ангел мои слова как-то иначе воспринимает – слышит их лучше, что ли.

– А насчет терпишь… – продолжила мать после непродолжительного молчания. – Во-первых, твой отец обычно оказывается прав…

– Да в чем прав, мама? – не выдержала я. – В том, что тебя под себя подмял? В том, что у тебя и жизни-то своей нет?

– А ты отцу не судья, – резко оборвала меня она, и я почувствовала, что границы позволенного расширились, но не беспредельно. – Да и мне – тоже. И жизнь мне не своя нужна, а семейная. С твоим отцом, в первую очередь. И с тобой, конечно, пока ты маленькая была, но сейчас ты-то уже выросла. Своей жизнью живешь. И мы тебе, между прочим, не мешаем.

– Да?! – воскликнула я.

– Я тебе так скажу, Татьяна. – Она пристально посмотрела на меня. – Если бы твой отец всерьез решил тебя … подмять, как ты выразилась, ты бы пикнуть не успела. У нас с ним чуть до драки не доходило, пока я его уговорила оставить тебя в покое.

У меня в самом прямом смысле слова отвалилась челюсть.

– Да вы же мне постоянно – постоянно! – твердите, что я все неправильно делаю…

– А вот мнение свое высказывать ты нам не запретишь, – перебила она меня. – Надеюсь.

Мне очень хотелось спросить ее: «А как насчет – к месту?», но я решила сдержаться. Чтобы не испортить столь неожиданно доверительный разговор.

– Чтобы закончить с этим, – продолжила она, – твой отец имеет полное право уважения от своей семьи требовать, поскольку он все в жизни сделал, чтобы этой самой семье жилось хорошо. У меня вот отец был, который домой, как медведь в берлогу, приходил.

Я затаила дыхание. Дедушек и бабушек своих я никогда не знала. Они умерли, когда я была еще маленькой. Может, мы и навещали их, но никаких воспоминаний у меня не сохранилось. По крайней мере, на каникулы меня к ним никогда не отправляли.

– Ничего его ни в доме, ни в семье не волновало, – говорила тем временем мать, – хоть потоп. Поужинал под стопку водки – и спать. Потом, правда, стопкой дело уже не обходилось. И сам рано умер, и мать туда же загнал – она и работу, и дом, и детей на себе тянула, ненадолго ее хватило. И когда в моей жизни появился твой отец, я вдруг поняла, что у меня может быть другая семья. В которой я на мужа опереться смогу; в которой он работать будет, рук не покладая, чтобы я над каждой копейкой не тряслась. А мое уж дело будет – такой дом построить, чтобы ему хотелось туда возвращаться.

Мне вспомнился наш с ангелом недавний разговор о доме. В мой дом ему определенно хочется вернуться, подумала я с удовлетворением. В мой – или в тот, что мне родители оставили? Может, в нем до сих пор материн дух витает – а я здесь не причем? Очень мне не понравилась эта мысль. Точно нужно будет попробовать обжить его квартиру – посмотреть, на что я способна. Да еще и проверять свои таланты придется в рекордные сроки – раз он уже начал людей в гости приглашать. Ну, почему всегда так получается, что мне приходится следовать его решениям? Хотя, с другой стороны, решение это – действительно неплохое: такую квартиру обживать – одно удовольствие. Может, права мать? Может, нужно акценты расставлять иначе? Может, главное – не то, что приходится следовать, а то, чему приходится следовать?

– Мам, а почему ты со мной раньше об этом не разговаривала? – спросила я. – Ну, хотя бы, когда вы с отцом из-за меня ругались? Я ведь поддержать тебя могла…

– Э нет, Татьяна, – тут же перебила она меня. Так, я не злюсь – в конце концов, сейчас она меня на второй фразе перебивает, а не после первого слова. В жизни нужно уметь радоваться и малым достижениям. – На мужа жаловаться – это последнее дело. Я когда таких страдалиц слышу, всегда спросить хочу: «А что ж ты не сделаешь из подлеца молодца-то – вместо того, чтобы ныть?». А уж детей перетягивать, как канат, на свою сторону – и подавно. Так ни к одному из родителей уважения в детях не останется.

– Ну, хорошо, не об этом, – уступила я. – Но почему ты со мной вообще раньше ни о чем не разговаривала?

– Да я-то разговаривала, – усмехнулась она. – Как могла. А вот слушала ли ты – это другой вопрос. Ты же у нас всегда все лучше всех знаешь. Вот в этом, пожалуй, и была наша ошибка.

На этот раз у меня не просто отвалилась челюсть – она отвалилась и громко заявила о своем твердом намерении оставаться в таком положении до конца моей жизни. Мои родители делали ошибки?! Я, конечно, знала, что они их делали – но они это признали? Пусть даже только одну? Сейчас главное – не спугнуть в матери это настроение; пусть скажет, какую именно ошибку она уже увидела, а там глядишь, и мне удастся добавить пару-тройку… В список тем для обсуждения… Мне-то уж точно виднее, где они со мной ошиблись…

– Ошибка? – осторожно переспросила я.

– Я сказала – пожалуй, – подчеркнула она, гася мои воспылавшие надежды. Ничего-ничего, сдаваться еще рано. Как там она говорила – к месту нужно свое мнение высказывать? Пусть говорит – а я буду искать это место. – Мы с отцом каждый день старались облегчить друг другу жизнь. И с тобой так поступали. Подход у нас был очень простой – у тебя в жизни все должно быть самым лучшим. Одежда, питание, образование, атмосфера в доме… А получилось, что ничего другого не зная, ты и не могла свою жизнь ни с чем сравнить. И решила, что лучшее – это нормально. И ценить его совершенно необязательно. А вот критиковать…

– Да я ценю, мама, – загорелась я, – я очень ценю. И благодарна вам совершенно искренне – за все. Но ведь говоря о самом лучшем, ты только материальные вещи и вспоминаешь…

– А о душе, Танечка, на голодный желудок не очень-то думается, – опять перебила она меня, но опять не сразу. Похоже, достижение закрепляется. Или я быстрее говорить начала? – О чем ты не знаешь. И слава Богу. Этого мы и добивались.

– Да я не об этом, – заговорила я, на всякий случай, еще быстрее. – Но нельзя же детей, как орхидеи в оранжерее, растить – только условия им благоприятные создавать. Вот ты говоришь – атмосфера в доме… Я только сейчас начинаю понимать, как в нашем доме все непросто было, а ведь раньше мне казалось, что меня роботы воспитывают…

– А вот учить меня не нужно, – оборвала меня мать. – Поздно. Тебя мы уже воспитали – и, похоже, неплохо, раз ты такая умная выросла. А если у тебя другие представления… Вот на своих детях и посмотришь, лучше они наших или нет.

Так, ладно, первый тур настоящего знакомства прошел с невероятными результатами – по крайней мере, с моей стороны переговоров. Не нужно форсировать события. Впереди у нас долгая жизнь и множество встреч… Черт, нужно квартирой его как можно скорее заниматься. Вот я бы первым делом занавески там сменила – что-нибудь поярче, чтобы оживить эту однообразную жизнерадостность. В голове у меня закрутились мысли, впавшие было в ступор от вечера откровений.

– Да что ты, мама, – миролюбиво ответила я, – когда это я тебя учить чему-нибудь пыталась? И в мыслях ничего подобного не было.

Она хмыкнула. У меня мелькнуло подозрение, что процесс раскрытия глаз противоположной стороны на совершенные ошибки может оказаться взаимным. Я поежилась. Ну и ладно, я все равно окажусь в более выигрышном положении – я-то к их критическим замечаниям уже давно привыкла.

В этот момент из столовой до нас донесся недовольный голос отца: – Люда, мы чай будем сегодня пить или нет?

Я ринулась было из кухни – мать перехватила меня на пороге. В самом прямом смысле слова за шиворот. Развернув меня лицом к столу, она сказала: – Поднос. Чашки. Блюдца. Ложки. Заварник. И сахарница. И аккуратно, – добавила она, когда я принялась со звоном нагружать поднос посудой.

Когда, уже с подносом в руках, я была в двери, она бросила мне вслед: – И вернешься за чайником. А я пока торт порежу.

Влетев в столовую, я быстро окинула взглядом поле сражения. Судя по всему, я подоспела к тому моменту, когда противоборствующие стороны подсчитывают потери и пытаются вспомнить, что же собственно вызвало вооруженный конфликт. Физические потери на первый взгляд не просматривались. Отец с ангелом сидели на своих местах с одинаково глубокомысленным выражением на лицах и с руками, лежащими прямо ними на столе – что, как известно, является знаком открытости намерений и серьезного отношения к собеседнику. Похоже, обошлось – с таким видом обычно сидят за столом переговоров о перемирии. Предпочтительно долгосрочном – и с возможностью обмена пленными.

Метнувшись за чайником, я вернулась в столовую вместе с матерью, которая торжественно водрузила на стол торт.

– Ну, что, пора, пожалуй, и к сладкому перейти, – сказала она, переглянувшись с отцом.

Возможно, я все еще была под впечатлением разговора на кухне, но мне показалось, что в этом коротком взгляде отец с матерью успели обменяться рядом весомых и аргументированных идей по поводу продолжения разговора. Это что, мне тоже с ангелом придется столько лет прожить, прежде чем он научится меня с одного взгляда понимать? А сейчас что мне делать? Мысли он мои читать не умеет, настроение только в самой непосредственной близости чувствует, пререкаться с ним нельзя, мнение свое высказывать – тоже, пока подходящий момент не возникнет… Я же не выдержу – столько молчать!

– Ну что ж, – заговорил отец, откидываясь на спинку стула, – дело вы затеяли хорошее. Непростое – семья не в ЗАГСе создается, в день свадьбы – но хорошее. Мы вам поможем…

– Пап, да не нужно, мы сами справимся, – быстро вставила я.

– Татьяна, ты всю посуду помыла? – негромко обратилась ко мне мать.

Ой, сейчас опять выгонит! Я прикусила язык. Опять молчать!

– Мы вам поможем, – повторил отец, обращаясь к моему ангелу и не удостоив меня даже неодобрительным взглядом. – Свадьбу хотите сами организовывать – ради Бога. – Мать вдруг напряглась. Ха, вот пусть и она теперь молчит, хоть я и вижу, что она уже как на иголках! – Но поездка – это будет наш вам свадебный подарок.

– Спасибо, Сергей Иванович, – ответил мой ангел просто и искренне, – от всей души.

– А, ерунда! – Отец махнул рукой. – И мелочиться не нужно! Серьезные люди один раз в жизни женятся – нужно, чтобы событие это до конца дней вспоминалось с удовольствием. Приглашение, говоришь, они вам пришлют? Вот и хорошо, где-то на недельку и договаривайся…

Когда это отец успел на «ты» с моим ангелом перейти? Судя по всему, обсуждение перемирия закончилось задолго до того, как я в столовую из изгнания вернулась. Судя по всему, к тому времени уже обсуждение плодотворного сотрудничества началось! Да как ему это удалось? И опять он меня за бортом оставил!

– Да, как только мы получим приглашение, – пообещал мой ангел, – я непременно сообщу Вам, и мы вернемся к этому разговору. Я думаю … у меня? – Он перевел взгляд с моего отца на мать.

– Ну что ж, отказываться не будем, – разулыбалась она. – Хотелось бы глянуть на современную планировку, раз Сергей Иванович ее хвалит. И, Анатолий, – она вдруг с вызовом прищурилась, – неужто Вы даже за такое дело вина с нами не пригубите?

Хорошо-хорошо, мама, я запомню, что никогда не нужно отказываться от попыток настоять на своем! И, между прочим, это я его от вегетарианства отучила – наедине – и ни одни посторонние глаза даже понятия не имеют, каких трудов мне стоило вообще заставить его есть! Так что не такая я уж бездарная … женщина! Вот только похвастаться некому.

– Людмила Викторовна, – ответил он, пуская в ход своих херувимчиков, – за такое дело, да еще и вместе с Вами – с огромным удовольствием.

Оставшиеся до нашего отъезда полчаса прошли в тостах и напутствиях. И вот, что странно – родители говорили практически те же самые слова, что я слышала от них чуть больше трех лет назад, но звучали они сейчас совершенно иначе. Наверное, потому, что я слушала их вместе с ангелом, а не с Юрой – и для него они новыми были – и слушал он их внимательно – и склонял время от времени голову и бросал на меня многозначительный взгляд…

По дороге домой мы какое-то время молчали. Я все еще приходила в себя от потрясения всем произошедшим. Вот уж воистину день сплошных неожиданностей! И вся подозрительность родительская куда-то подевалась, и высказаться мне хоть чуть-чуть дали, и мать какой-то новой стороной ко мне повернулась, и ангелу моему удалось каким-то чудом с отцом общий язык найти… Без моего участия. Неужели он опять прав оказался в том, что ему лучше с моим отцом отношения налаживать, а мне – с матерью? Или мать права в том, что на мужчину нужно исподволь влиять и наедине, а на людях – давать ему возможность в вершителя судеб играть? Да что же они все вокруг правы – кроме меня?

Но, как выяснилось, сюрпризы в этот день еще не закончились.

Спустя некоторое время мой ангел повернулся ко мне и задумчиво сказал: – Ты знаешь, пожалуй, мне действительно стоит как можно быстрее познакомиться с Галей.

Я опешила.

– А Галя-то здесь причем?

– А я сегодня увидел, сколько усилий вы, люди, затрачиваете на то, чтобы скрыть от постороннего взгляда все то хорошее, что в вас есть, – ответил он, покачивая головой.

Это он об отце, что ли?

– И теперь я еще более готов допустить, что Галин ангел просто не видит в ней все то, о чем ты мне говорила, – продолжил он. – Особенно если она отличается таким же талантом скрытности, который ты от своих родителей унаследовала, – добавил он со смешком.

Ах, у нас тоже день открытий, да? Ах, у нас глаза на родственные связи открылись, да? Нам от этого весело стало, да? Настроение у нас хорошее сделалось? Отлично. Что там мать говорила про то, чтобы подходящего момента дождаться?

– Так тогда тем более стоит и ее ангела с ней познакомить, – небрежно обронила я, делая вид, что поддерживаю разговор только из вежливости. – Ему ведь тоже полезнее это самому увидеть, а не тебе на слово верить.

– Татьяна, я тебе уже сказал, что он на это не пойдет, – отрезал он.

Понятно. Или материна тактика не всегда срабатывает, или я не тот момент выбрала. Ничего. Она мне сегодня не только рассказала, что нужно делать – она мне еще и личным примером показала, что незачем от своего отступаться при первой неудаче. Подождем. Моментов еще много будет.

Дома мой ангел принялся деловито расспрашивать меня, где, когда и как люди женятся. Узнав, что расписываются люди в ЗАГСе, он спросил, как нам туда с работы добраться. Узнав, что до того, как расписываться в ЗАГСе, нам нужно заказать машину, на которой мы будем туда ехать, платье для меня и костюм для него, обручальные кольца для обоих, а также кафе или ресторан, в который поедем потом как мы, так и все приглашенные, он задумался. Но последней каплей для него оказались мои слова о том, что заявление на роспись в ЗАГС подается заранее – минимум за месяц, а по летнему времени так и за все три. Можно подумать, он впервые об очереди слышит!

Он пришел в такое возбуждение, бегая по квартире и громко возмущаясь «очередным человеческим суеверием», что я почувствовала себя польщенной. Согласитесь, приятно, когда кто-то так хочет на тебе жениться! Успокоившись немного, он заявил, что не может быть, чтобы из этого «дурацкого правила» не было исключений.

– Есть, конечно, – ухмыльнулась я, зная, что мне такое исключение уже не грозит, – когда невеста ребенка ждет. Ты предлагаешь мне фальшивую справку от врача принести?

Он тут же снял вопрос с повестки дня, заявив, что закрыть глаза на подделку документов ему ангельская природа не позволит. Я благоразумно промолчала о том, что его документы, хоть и настоящие, но ведь тоже – фальшивые. Кто его знает – вдруг ему ангельская природа не позволит и паспорт в ЗАГС нести.

Заявление мы подали на следующий день.

Глава 6. Твердость характера

Выходные, которых я с таким нетерпением ждал, чтобы отдохнуть от работы, существенно расширили мои познания в отношении человечества.

В первую очередь, выяснилось, что с людьми всегда можно договориться. Если не полениться найти к ним подход и неуклонно следовать поставленной цели. Честно говоря, где-то на уровне подсознания у меня уже давно копошились подобные мысли – наверное, сказался многолетний опыт общения с подопечными. Поэтому, когда утром в субботу Татьяна принялась причитать, что мы не созвонились накануне со Светой, подсознание не усмотрело в этом факте никаких поводов для серьезного беспокойства и велело мне не прерывать честно заработанный отдых, твердо пообещав, что держит ситуацию под контролем.

Татьяна, как и следовало ожидать, не поверила ни моему опыту, ни подсознательному чутью. Но, поскольку она отправилась не верить мне куда-то в другую комнату, подсознание подсказало мне, что намного великодушнее дать ей возможность самой убедиться в моей правоте. Да и разумнее, к тому же.

Разумеется, я оказался прав. Разумеется, Света с Сергеем не отказались принять нас – мы ведь почти за неделю об этом договорились! И если дополнительного звонка от нас не последовало, это всего лишь означало, что исходная договоренность остается в силе. Чего нервничать? Если у Татьяны планы могут десять раз на день меняться, это же не значит, что и на всех остальных людей ни в чем положиться нельзя.

Для разнообразия Татьяна решила признать мою правоту. И, по правде говоря, выбрала она для этого такой способ, что я даже расчувствовался. Она вспомнила, что накануне так и не дала мне даже приблизиться к реке, и, чтобы компенсировать эту вопиющую несправедливость, устроила мне именно такое пробуждение, о котором я вчера мечтал. Первым ощущением, встретившим меня по возвращении на грешную землю из мира грез, оказалось ощущение прохладных брызг на коже. Нечто среднее между покалыванием душа и плеском волны в лицо. Вот чего не отнять у Татьяны, так это умения подмечать незначительные, казалось бы, мелочи, приносящие мне истинное наслаждение.

Одного веера брызг было, с ее точки зрения, вполне достаточно для утреннего омовения. Она тут же потребовала, чтобы я немедленно вставал, поскольку нас все-таки еще ждут. Подсознание рывком вернуло меня в реальность, намекая, что случай словесного подтверждения Татьяной моей правоты требует совершенно осознанного отношения. На всякий случай я сообщил ей, что и раньше спал вполуха, чтобы лишить ее оснований обвинить меня в пренебрежительном невнимании к ее словам.

Похоже, она действительно отказалась от тактики в открытую сомневаться в моих словах. Вместо этого она принялась чрезмерно настойчиво предлагать мне различные эксперименты, доказывающие нерушимость каждого из них. Мясо она мне в рот впихнет, пока у меня глаза закрыты будут! А если я его проглочу? Не успев ни рассмотреть, ни унюхать, что это? Следуя общеизвестной ангельской любознательности и стремлению как можно быстрее разобраться в новых условиях работы?

И вообще – если нас ждут, с какой стати она время теряет на пустую болтовню?

Но ей и этого показалось мало. Скажите мне, пожалуйста, какой единственно возможный логический вывод следует из того факта, что мы опаздываем? Правильно – встали и поехали. Чтобы не испытывать терпение и так уже пошедших нам навстречу людей. Ее друзей, между прочим. Нет, она решила следовать обычной утренней рутине. И чего, спрашивается, было будить меня, если она сама еще не умылась? Мне же все равно ждать пришлось, чтобы в душ попасть!

Пока я принимал душ, она – вместо того, чтобы приготовить завтрак и сэкономить, таким образом, время – отправилась смотреть погоду в Интернете. Ей нужно знать, понимаете ли, что надевать! А за окно посмотреть нельзя? С какой это стати она изменится? Не отрываясь от экрана, Татьяна сообщила мне, что мы сможем выйти намного быстрее, если я займусь завтраком вместо того, чтобы отвлекать ее глупыми вопросами.

Ну что ж – завтрак уже давно стал моим делом, не говоря уже о том, что у меня он лучше получается. Она честно признала это, входя в кухню – уже, слава Богу, одетая – и усаживаясь за стол. Приятно, конечно, когда твои способности получают заслуженную оценку, но у меня возникло некое подспудное подозрение, что, приготовив завтрак, я сделал именно то, что она от меня хотела – причем ей даже просить об этом не пришлось. Вот предоставь этим людям исполнение трех заветных желаний – они их тут же в тридцать три превратят, причем так, что ты этого и не заметишь!

Посуду мыть после завтрака? Я вечером помыть ее нельзя будет? Мы же опаздываем! Я могу ее помыть? Пока она краситься будет?! Кто красится для того, чтобы поехать на дачу? Может, мне тоже накраситься? Нет, об этом лучше вслух не говорить – если Татьяна с моим любопытством объединятся… Почему я посуду вымыл быстрее, чем она накрасилась? Определенно нужно будет присмотреться к тому, как она это делает – наверняка найдутся способы интенсифицировать процесс нанесения боевой раскраски. Почему я еще не одет?! Да мне же только туфли осталось… Она меня ждет?! Да еще и опять?! Ну, знаете, это вообще переходит…

Естественно, мы приехали к Свете последними. Естественно, я оказался в этом виноват. Естественно, ей пришлось стоять и ждать, пока я туфли надену. Хотел бы я видеть, кому бы удалось с первого раза ноги в них всунуть под градом ничем не обоснованных насмешек…

Но в целом, приехали мы весьма удачно – как раз к моменту кормления Светиного сына Олежки обедом. Есть который Олежка упорно отказывался. И тут я впервые увидел, на какие ухищрения готовы пойти взрослые – не только родители – чтобы заставить ребенка сделать то, что им кажется правильным. Ну, если не хочет он есть – оставьте его в покое, ему виднее, ужин с большим удовольствием проглотит. Нет, впихивают. Я решил присмотреться к их уловкам повнимательнее, чтобы – в случае чего – распознать зловещие симптомы в Татьянином поведении.

Для начала, ничуть не смущаясь численным перевесом, они объединили свои усилия в психологическом давлении на невинного младенца. Отвлекая его со всех сторон различными шутками и прибаутками, они провоцировали его на стремление и самому словечко в разговор вставить – и только-только он раскрывал для этого рот, Света тут же впихивала туда ложку. Теперь я понимаю, откуда у Татьяны взялась идея всунуть мне, ничего не подозревающему во сне, кусок мяса в рот!

Более того, они даже не постеснялись пойти на прямой и неприкрытый обман ребенка. Делая вид, что пробуют его суп, они сообщали ему, что ничего более вкусного в жизни своей не пробовали. Мне единственному совесть не позволила вот так бессовестно врать. Я действительно попробовал его суп и только после этого, с полным правом подтвердил, что тот был весьма хорош. Даже более чем просто хорош. Что же он фокусничает-то? Я, что, тоже с таким лицом на свою первую еду смотрел? Но Татьяна тогда ела вместе со мной, личным примером показывая, что вероятность смертельного исхода в данном эксперименте ничтожно мала… Вот почему бы и с Олежкой так не сделать? Налить бы всем нам по тарелке этого супа – и он бы, глядя на нас…

И нужно отметить, что ребенок, с присущей ему чуткостью, почувствовал мое искреннее и открытое отношение к нему. После обеда он захотел оставаться в моем обществе, ожидая заслуженной награды за удовлетворение требований целой толпы взрослых. В виде игры в кораблики. Мне его пожелание не показалось чрезмерным, но выяснилось, что Света думает иначе. Судя по всему, на родительских весах обед не шел ни в какое сравнение с морским сражением – нужно было к нему еще что-то добавить, для компенсации. Застонав, Света метнула в меня отчаянным взглядом и произнесла одними губами: «А спать?».