Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места

– Что потом?

– Не знаю. – На грани бессилия ответил Эстебан. – Посмотрим. Может, останемся на несколько недель. Или вновь станем углубляться в эту гнилую страну.

Внезапно зазвучал недовольный голос Алехандро, с перезвоном злобы и недовольства:

– Ну почему государство, которое поддерживает свободу, для вас становится «гнилым»? Половина всех преступников Рейха это люди, которых закрыли из-за их мировоззрения, ставшее неприятно государству. А они могли быть свободными, если у нас была бы свобода. Разве человек недостоин свобод и прав в полном объёме? – И юноша был готов пойти на срыв, в наглости заявив. – Мы существуем для свободы, а все только и подавляют наши естественные права.

– Алехандро, – дрожащим голосом заговорила Элен, – если не ограничивать свободу, то мы все будем безумны. Человек сможет творить всё, что захочет. А как же мораль, как же наши ценности?

– Я не вижу смысла в твоих словах, Элен. Мораль, ценности – это всё навязано нам свыше, чтобы мы могли стать рабами для тех, кто у власти. Нам не нужны ни мораль, ни всякие там ценности, кроме свободных, ибо они сущий прах, делающий нас несвободными.

– А если твоя «свобода» приведёт к хаосу? Если род человеческий вымрет от твоей свободы? Что если та самая «свобода» уничтожит наш мир? – Напористо проговорила девушка, прижавшись к Верну ещё сильнее.

И тогда Эстебан, идущий впереди, услышал слова истинного сектанта «свободы», в которых крылась их многовековая суть:

– Элен, нет ничего ценнее свобод и наших прав. Существование всего человечества ничто по сравнению со свободой. Наши права и свободы – выбор истинно и единственно правильный. И если человечество, приняв их, – вымрет, то значит это правильно. Права и свобода есть цивилизация и прогресс.

Рядом идущему Габриелю стало тошно от этих слов. Столько раз повторение слова «свобода», всякого должно было смутить, но не Алехандро. Этот парнишка долго чаял идеи о безграничной разнузданности и распущенности, возведённой в реликт. Юноша просто болеет, хандрит собственными идеями. И тогда Габриель выдал единственную фразу, которую считал правильной:

– Алехандро, ты безумен.

Эстебан про себя слегка усмехнулся. Едва заметный смешок услышал бы Ротмайр, если бы не энергично хлюпал снежно-водянистой жижей под ногами. Для мужчины слова юноши показались наиболее правильными. В них он тут же нашёл суть для всех своболюбцев. Они безумны, не иначе, но своим безумием обожатели безграничных прав гордятся, вознося своё сумасшествие подобно победному знамени. Победы сумасбродности над разумом.

– Скажи, Командор, – заговорил Ротмайр, – а почему тебе дали позывную кличку «Арлекин»?

– Бывшему Высшему Лорду не понять этого. Вы лишены чувства глубинного понимания слов.

– Так парень, я не понял, ты смеешь меня упрекать?

– Я просто сказал, что ты не поймёшь.

– А я? – Вопросил Малик, идя, отрясая рясу от прилипшей снежной жижи.

– Ладно, – согласился Эстебан, – это было ещё при первых моих днях в полк-ордене. Рекрут командорского состава, не подающий особых надежд – вот кто я тогда был. В те дни нас отправили в Иллирию, где всё ещё лелеяли надежды на независимость сепаратисты. У нас была задача – захватить одного из вражеских полевых командиров в деревне. После выполнения задачи нам пришлось покидать местность, взяв образ и загримировавшись под других людей. Короче, мы нарядились свадьбой. Кому-то выпал дорогой костюм, кому-то деревенская одежда, а мне… наряд арлекина с маской. После этого мне и дали прозвище.

– Так себе история. – Недовольно кинул Ротмайр.

Эстебан не стал говорить о том, что порой суть его заданий – масочнечиство. Ещё до становления командором пара его миссий заключалась в том, чтобы отыграть роль непринуждённого человека, в меру ленивого, но скромного, да порой и просто кутилу. После пары таких заданий ему и дали прозвище, отражающее их сущность, ибо он стал подобен герою средневековых венецианских комедий.

Но интерес группы к прозвищу внезапно пропал. Губы людей на секунду перестали шевелиться, а слух обострился. Все продолжали идти в полнейшем безмолвии. Странный хруст сухих веток и ароматы горящей мазуты стали наполнять воздух. Пространство буквально замерло в бесконечном ожидании. Всё стало подобно тому, как тишь настилает мир перед страшным громом.

– Командор, – в полголоса зашептал Антоний, – шевеление от нас в двухстах метрах по правой стороне.

– Какова ширина дороги? – Спросил Малик.

– Около ста метров, – ответил Эстебан и строго потребовал, – все смещаемся к центру дороги.

Группа стала медленно от левого края отходить в самый центр разбитой асфальтовой дороги, залитой снежно-водянистой кашей. И в один момент оказалось, что они оказались под плотным покрытием толпы. Десятки людей, бродяг, переходящих границы, чтобы найти лучшее место, стали щитом для группы, прикрыв их телами, справа и слева.

– Это то, о чём я думаю?

– Они пока прицениваются, Ротмайр, ищут место для атаки. Выискивают слабое звено, чтобы в один момент нас растерзать.

– Кто они, Командор?

– Ох, Верн, эти «люди» очень понравятся твоему другу – Алехандро. Это, если можно сказать, истинное воплощение свободы, а точнее того, до чего она может довести. Это апофеоз безумного свободострастия. В этих лесах кроются сектанты, исповедующие тысячи разных культов. Под кронами прокажённых деревьев скрываются десятки общин идейных фанатиков, вроде радикальных неосексофилов и зоофилов. Здешние «трансформаторы» своего тела дошли до того, что теперь напоминают племена дикарей, с изуродованными телами.

– Меня сейчас стошнит.

– Держитесь Элен. Нам буквально пара километров осталось до Микардо. – Указывая вверх на сопку, в которую уходила дорога, ответил Командор.

Обстановка вокруг только накаливалась. Хрусты веток на снегу в лесу, переклички в дали и гнетущая атмосфера только раздувались, пробегая раскатом грома по душам. Зоркие люди уже могли увидеть, как среди извращённых деревьев мелькают силуэты. А «вольные дружинники» устремили дула своих автоматов, ружей и винтовок в сторону леса, ожидая нападения.

– Скажи, Малик, ты когда-нибудь держал в руках оружие?

– Эстебан, если я служу богам, это не значит, что я не смогу за себя постоять. Три года ножевого боя и ещё шесть лет на передовой трущобных воин. – Похвалился заслугами «священник». – Если того потребует обстановка.

Услышав, что его товарищ умеет обращаться с оружием, по душе мужчины пробежала лёгкая волна облегчения и спокойствия. Этот вопрос он скорее задавал для себя, ибо обстановка требовала максимальное спокойствие и уверенность.

Командор лихорадочно кинул взгляд по сторонам. Люди с лицами, отражающими серость и безразличие на грани уныния. Бродяги, бездомные, нищие – просто люди, не выжившие в «самом справедливом мире, где правит равенство». Эстебан знал, что кого-то из людей выгнали из домов Корпорации, что на их места открывали различные торговые заведения, вроде казино, наркоклубов, баров и борделей для извращенцев. Кто-то из идущих вокруг людей лишился жилья по решению суда. Согнали с места жительства за «агрессивное притеснение Вестников Свободы». Десятки кодексов и сотни законов, порой дублируя суть друг-друга защищали, как броня, всех тех, кто самим своим существованием глумился над «носителями рабской тоталитарной системы традиционных ценностей». Эстебан надеялся, что у них с собой есть хоть какое-то оружие, чтобы защититься от дикарей.

– Антоний, можешь определить численность?

– Командор, не менее двух десятков справа и сотни слева. Они следуют за нами прямо по пятам.

Неожиданный для всех залп прозвучал раскатом артиллерийского орудия. Колонна остановилась, осматриваясь, в чём дело, пока по лесам пробегало звонкое эхо выстрела. Выстрел стал знаком. Улюлюканье и безумное завывание послышалось из лесов за спиной Командора. Дикари готовились выйти на дорогу и показать всем, что есть «радикальная свобода».

– Эстебан, – схватив друга за плечо, хладно воззвал Антоний, – впереди леса чисты. За сопкой начинается город.

Командор с группой стоял прямо у подножья высокой и большой сопки, раскинувшейся на полтора километра. «Эхо войны» – звали это неприродное образование. Вал, ставший границей одного из государств былых времён. Эстебан посмотрел на пройденный путь и увидел, что ещё тысячи людей тянулись за ними. Единственная дорога, вокруг которой сжимается плотной стеной деревянный искалеченный массив. И единственный шанс.

– Антоний, бери Малика, и ведите ребят в придорожный кабак – «Кружка и кровать». Ждите с Ротмайром нас там! – Обхватив рукой, закрыв куском плаща, едва ли не всех ребят он крикнул. – Бегите отсюда!

Вокруг уже витают нотки ужаса и в сердцах людей вновь заиграли барабаны войны. Крики и возгласы людей, поражённых лесными дикарями, уже заполняли пространство, а дружинники стали отстреливаться. Рокот залпов накрывал это место.

– Будем сражаться?

– Да, Ротмайр, сейчас мы увидим, к чему приводят излишние свободы, – Эстебан подвёл руку к замку у шеи и отдал приказ. – Раздай оружие людям!

Командор отстегнул плащ, который тряпкой рухнул на землю. Довольно живые и широкие черты лица Эстебан прикрывались высоким воротником кожаного пальто, которое ложилось на кофту, покрывшую горло. Ноги укрывались крепкими штанами, похожими на стрейчевые джинсы, уходившие под высокий сапог. В руках Командор нёс короткий клинок, а в кобуре покоился крупнокалиберный пистолет.

Внезапно к ним на дорогу повалили дикари. Раскрашенные пёстрыми безумными цветами, выбравшие под одежду самые отвратительные цветастые лохмотья они повалили гроздями на толпу. Раздались залпы ружей и винтовок, перемешавшиеся с криками людей.

Командор вынул из кобуры пистолет и стал отстреливаться. Палец лёг на курок и при каждом вздёргивании руки, и громоподобном залпе, пуля точно пробивала тела врагов. Первые два выстрела скосили троих дикарей, вышедших на линию огня. Ещё четыре залпа унесли жизни шестерых дичков. Силы пули с лихвой хватало, чтобы пробить насквозь тела фанатиков.

Завязалась жестокая бойня. Противник из леса напирает дикой орущей толпой, надавливая своей массой. Люди отбивались, чем могли. Кастеты, столовые ножи, вилки, «розы», самодельное огнестрельное оружие: всё шло в ход. Но и сумасшедшие, вооружённые примитивными ножами и топорами, не отступались.

Командор видел их лица. Размалёванные в безумном цветовом сумасшествии, искажённые в гримасе уродства, боли и отвращений, они являлись отражением покалеченных душ. Многие лики были настолько изуродованы разными «косметическими» модификациями, что в них едва ли узнавались человеческие черты. Дикари, голодные и облезлые, разодетые в цветастый сумасбродный шмот, вышли на дорогу поживиться вещами и человечиной.

Эстебан отбивался, как мог и продвигался на вершину сопки. Ротмайр раздал всё оружие и присоединился к бою. Барабан его револьвера опустел за минуту, но сумасшедших меньше не становилось. К Командору лицом к лицу подошли два фанатика. Эстебан отпрыгивает назад, уходя от удара топором и одним взмахом короткого клинка отсёк пальцы дикарю и в упор выстрелил ему в голову. Кость и мозг вылетели ошмётками, раскрасив снег «алым». Второго сумасшедшего убил Ротмайр, выпустив две пули ему в грудь.

– Обстановка хреновая! – меняя барабан, крикнул мужчина.

Командор ничего не ответил. Он опустошил ещё одну обойму и подводил новую. Люди вокруг него сражались как могли, но их было мало. Дикари практически смяли добровольцев-дружинников.

Ещё пара безумцев, разделавшись своими топорами с нищими, кинулась на Эстебан. Командор перехватил руку в атаке и ударил клинком в горло, мгновенно его вынув. Пока дикарь захлёбывался кровью парень ушёл от размашистых ударов и отбив ещё один пробил грудь в области сердца.

Трупов становилось всё больше. Зазвучали из леса и выстрелы трофейного огнестрела. Весь липкий мокрый снег готов был обратиться в воду от количества пролитой горячей крови. Под ногами медленно образовывалась липкая алая кашица, отдающая запахами железа. Разукрашенные, серые – все трупы стелились ковром по сопке, и их, с каждой минутой, становилось только больше.

Дымящееся дуло пистолета Командора припустилось к земле. Эстебан понимал, что это неэффективно. Мужчина убрал оружие в кобуру и запустил руку под пальто, вынув оттуда уже оружие энергетическое. Это был пистолет, с кривой изогнутой ручкой, длинным стволом и батарейкой, напоминающей барабан револьвера. И дуло пистолета разразилось сухим треском.

Каждый луч прожигал плоть противников, выжигая им внутренние органы. Выстрел за выстрелом дикари падали с обугленными частями тела. Заряда батареи хватало на полчаса беспрерывной работы, и Командор впал в раж. Он стоял и отстреливал врага с неимоверной скоростью, меняя цели. Командор уподобился человеку в тире, который с холодной методичностью и игривостью палит по мишеням.

Внезапно Эстебан запускает руку под пальто и вынул оттуда связку из четырёх гранат. Стрельба прекратилась, но это стало лишь предзнаменованием сущего ужаса. Четыре гранаты разлетелись к обочинам, где уже властвовали «дикари свободы». Страшный взрыв накрыл всех. В огненном залпе адского салюта разлетелись тела противников. Волна огня и ударной силы накрыла наплывающих фанатиков. Сектанты, неосексофилы, люди не напоминающие людей: никого не пощадила взрывная сила гранаты, накрыв поле боя лёгкой дымкой.

Враг, встретившись с жуткой мощью, поспешил ретироваться. Сотни наступавших за несколько минут боя сменились десятками спасающих своих жизней жалких безумцев. Дружинники-добровольцы всё ещё отстреливались, скашивая сумасшедших снопами, просто стреляя им в спину в спину.

– Сколько времени прошло?! – Пытаясь перекричать звон в ушах, вопросил ором Командор.

Ротмайр поднял руку и заглянул в многогранный циферблат.

– Не более десяти минут.

Эстебан пришёл в себя. Он сделал шаг вперёд, намереваясь забрать свой плащ, но увидел, что тут погребён под трупами и пропитан кровью.

– Ну что ж, «Арлекин», сегодня исполнил свою роль безжалостного убийцы. Отыграл её безупречно.

В голосе Эстебан узнал Ротмайра, но ничего ему не ответил. Он лишь убрал энергетический пистолет обратно под пальто, в скрытую кобуру и продолжил путь до придорожного кабака в полнейшем молчании.

При переходе через сопку открылся один из самых прекрасных и отвратительных видов. Окружённый зимним лесом город, объятый оранжевыми лучами заката. Нет зрелища восхитительней, когда серебряные кроны деревьев утопают в лучах уходящего солнца. В это же время город Микардо представлял собой всего лишь приложение к огромным химическим заводам, что были возведены Корпорацией. Огромные, блестящие в солнце, они выхлопами и сливами отравляли окружающую среду, делая из неё вечный ужас. Похожие на блистающие монолиты с трубами они стояли на краю города, а возле них, каплей растёкся весь остальной город, собранный из зданий не выше пяти этажей.

Эстебан отвернул взгляд от города и обратил внимание на магистраль в нескольких километрах отсюда. Вычищенная от снега, из отменного асфальта дорога принадлежала Корпорации, которая возит свои товары по ней. А обычным людям надо было лишь заплатить пошлину, что бы колёса их автомобилей могли спокойно ехать по дороге.

Но в нескольких метрах расположилось то, что для Командора было важнее всего. Небольшое, но широкое двухэтажное здание, красным обшарпанном фасадом и полуразбитым каменным крыльцом.

Дверь, сделанная из дерева, отварилась, и заведение поспешили зайти Эстебан и Ротмайр. Им на глаза тут же бросились круглые столики, с множеством стульев. За одним из них сидели ребята, с Антонием и Маликом, о чём-то интенсивно переговариваясь.

– А тут не воняет. – Заметил бывший Верховный Лорд. – В таких местах обычно смердит хуже некуда.

Эстебан не удостоил эту фразу своим комментарием. Он лишь тихо подошёл к тому месту, где все собрались, подтянул ещё два стула и сел.

– Ну, что там было? – взбудоражено спросил Малик.

– Ничего особенно, – без единой эмоции ответил Командор. – Малость постреляли.

Внезапно дверь распахнулась, и туда вошло три человека. Облачённые в различные рваные одежды, нацепив лёгкие бронежилеты, мужчины сели за соседний столик, став ждать, когда к ним подойдёт официантка.

– Ох, дружинники, не расскажите, что эта была за стрельба вдалеке? – Прозвучал вопрос от официантки.

– Война, – мрачно ответил дружинник, ставя винтовку рядом со столом. – Их было не менее двух сотен. Мы думали, что нам будет всем конец. Они попытались снова захватить дорогу и перейти в город. Если бы не помощь незнакомца, то нас положили бы всех на дороге. Это был жуткий день.

– Малость постреляли? – с ехидной переспросил Верн у Эстебан, снова став слушать дружинника, когда тот продолжил рассказ.

– Это уже третье крупное нападение. Дикарей с каждым днём становится всё больше. И в этот раз они осмелились напасть за четыре километра до кордона. Ещё бы немного и они смели бы эту пивнуху.

– Проклятье! – выругался другой дружинник. – Почему они не грабят дорогу Корпорации? Почему они не дойдут до кордона в городе? Почему власти Микардо выкидывают этих дикарей из города в лес, а не уничтожает их на месте.

– Осторожнее будь с такими словами. – Мрачно заметил другой вольный боец, протерев пистолет.

– На дорогу Корпорации они не нападают, потому что знают, что если они это сделают, то всех их потом повышают в их же лесу или выжгут тысячами литрами напалма. А Микардо? – Бессильно прозвучал риторический вопрос. – У его власти стоят те, кто потом становиться теми дикарями. Это пик их эволюции. Конец развития всех «Вестников Свободы».

– Вам повезло, что тут нет никого из «Вестников Свободы». – Скоротечно проговорила официантка, облачённая в тёплые одежды.

– Слава Богу, а то пришлось бы ужинать рядом с дерьмом. – Прозвучали слова с явным презрением.

– Так что нашему заведению делать, если они подбираются так близко? Мы не можем больше жить в страхе? Бизнес хозяйки в этом месте вот-вот рухнет и что же делать тогда нам, обычным людям? Нас никто не защитит, ибо даже все феминистские организации Микардо отказались говорить об этом с властями. Видите ли, наша хозяйка не состоит в одной организациях «Защищающих свободу женской воли и тела», да и обслуживает тут мужчин. Мы тут одни.

– Надо будет с мужиками из деревень собраться да начать отлавливать этих поскуд. Практически во всей стране нет такого ужаса, только мы живём, как во время войны. Надоело!

Наступила небольшая неловкая пауза. Все замолчали. Но всё же эту неловкость стоило прервать и официантка задала вопрос:

– А кто этот незнакомец, который вас спас?

– О, девочка, мы точно не запомнили. Я лишь помню, что рядом с ним был человек наглого образа и излишне матёрый, словно сидел в тюрьме лет десять. – Когда Ротмайр услышал эти слова, он едва не захлебнулся, попивая из фляги, продолжив слушать дружинника. – Когда нас плотно прижали. Он достал странное оружие. Его хватило, чтобы косить лесовиков пачками. А потом были гранаты. Тот парень их прогнал одними гранатами. – И вытянув руку, дружинник повернул голову и глазами встретился со всеми, кто его слушал. – Проклятье, это ты! – Вскликнул мужчина, увидев человека, который разметал тех либеральных дикарей.

– Да, это я. А то «странное оружие» – энергетический пистолет. – Сухо пояснил Командор, и сам снизошёл на вопрос. – Сколько вы уже с ними воюете?

– Ах, – с усмешкой начал ответ дружинник. – Я так понимаю вы из восточных земель нашей проклятой державы. Да, там не рассказывают о нас, и вам поведаю рассказ о том, как местные «Вестники Свободы» стали племенами лесных дикарей. Именно дикари – их так все называют. Что ж, слушайте, как в свободе одичали жители Микардо.

Глава десятая. «Без души, без милосердия, ибо это Феминистида»

На следующий день. У центра Микардо.

Грузные небеса никогда не развеивались над этим городком. Они стали сутью его существования и вечным спутником, что грозным стражем завис над тысячами людьми этого не славного городка. Явившись коварным демоном из труб химических предприятий, смещённых к краям населённого пункта, отравляющий дым ядовитым смогом стелился, как и по низинам, так и устремлялся клубами в небосвод, затягивая прекрасное лазурное небо мрачной пеленой безнадёги и химической стены.

Кислотные дожди, уничтожающие всё вокруг, серый снег и масляные радужные лужи стали бесконечным проклятьем Микардо, особенно когда выпадали осадки. Но вот радужные лужи больше всего веселили тех, кто маршировал под аналогичными стягами и флагами. Пророки «либерально-прогрессивных религий» принимали эти лужи не что иное, как знак свыше. В нём фанатики узрели некое одобрение от своих проклятых божеств, что «народ Либеральной Капиталистической Республики идёт верно-неизменным, курсом, который приведёт людей к истинному Свободному прогрессу и процветанию».

И нигде не было спасения от «пророков свободного мира». Везде и всюду, на каждом углу они несли свои проповеди о новом мире, где «воссияет солнце торжества Свободы и Прав человеческих». И если человек посмеет отмахнуться от «проповедника», то он тут же мог быть арестован и привлечён к ответственности по статье 123.3 Кодекса Защите Свободы – «Злостное игнорирование либеральных ценностей». Гражданина забирали в участок, на положенные сорок пять часов и там ему выписывали штраф, если не находилось более серьёзных проступков. Повторное нарушение статьи уже карается уголовным законодательством.

И тошнотворнее всего наблюдать за этими людьми, «проповедниками» приходилось тем, кто ещё тянулся к старым «тоталитарным и рабским» традиционным ценностям, в особенности Лютеру. Юноша не мог видеть «лже-проповедников», совращающих людей каждый день.

Даже сейчас они вели свою чёрную работу. Парень стоял у огромного бежевого здания, возле дороги, на которым развивался флаг Микардо – двуглавый голубь на зелёном фоне и стяг неполноценной радуги, а над всеми ними возвышается хоругвь всей страны – богиня Либертас на светло-голубом фоне. На его глаза попались трое «проповедников» ведущих на улицу проповеди о том, что есть истинная свобода и почему следует избавляться от такого явления, как супружеская верность и семья.

– Смерть традиционной семье! – взревел в праведной ярости один из наглых либеральных иерофантов. – Такое объединение людей исключает Свободу, а что от неё отказывается, то есть гнилое проклятье и в корне должно искореняться! В такой семье люди не могут совокупляться с тем, кем хотят и называют отказ от сексуальной Свободы – верностью. Это маразм, а не верность, ибо это подавляет Право человека на получение удовольствия другим человеком! Но это ещё не самое страшное, что могло бы быть. Семья традиционалов это группа из одной особи мужского пола и женского. Именно этот, противный Свободе, факт один из самых жутких. Как можно говорить о правах, прогрессе, если для этих дикарей нет гендрно-семейного разнообразия?! – На грани фанатичной ярости завизжал парень в безвкусно-сиятельном балахоне. – У цивилизованных людей вступают в семьи все. Да, да, именно священное право – взять в антисемью любой предмет или существо есть высший уровень Свободы. Жизнь вдвоём, напыщенная верность друг другу и двоеполость есть заклятые враги либерального просвещения. Поэтому мы отказываем в самом праве существовании такой семьи. Мы искореняем семьи вообще! Мы загоним этот пережиток варварских времён в угол и забьём до смерти!

Лютер в отвращении был готов заткнуть уши или взять нечто по тяжелее и разогнать свору в безумных балахонах. Парень, прокручивая воспоминания, понимал, что это ещё не самые ярые проповеди «либеральных пророков». «Лжепровидцы солнца безумной дурманящей свободы, которым в руки будет возложена власть перековывать души слабых» – выразился о ком-то древний пророк Сарагон Мальтийский Чёрный Оракул. Юноша подумал, что древний философ говорил, скорее всего, об этих людях.

Дождь или снег идти не собирался, но небесная серость и пронизывающий холод говорили об обратном. Но снег был редким явлением этих мест. Скорее дурнопахнующая кашица, перемешанная с водой кислотного дождя. Редко иное в зимнее время падало с небес над Микардо.

Лютер облокотился на забор, выполненный чёрными толстыми прутами, связанными между собой в единый периметр, вокруг высокого девятиэтажного здания, покрашенного в бежевые цвета. Вокруг него планировалась зелёная зона, но не одно растение не способно было прижиться в мрачной и ядовитой атмосфере. И поэтому всё заложили серой плиткой.

Парень смотрел на улицу перед собой. Что бы пройти пол ней он заплатил пошлину за «пользование недвижимым имуществом». Ещё три месяца назад улочку выкупило «Общество улиц города Микардо». Ставшее самой настоящей мелкой городской корпорацией, собранной из ещё более мелких учредительных сообществ оно подчинялось большому брату – корпорации «Чёрное Око», охватившей своими щупальцами все южные регионы страны.