Неомаг

Она подхватила его под руку, локтем он чувствовал подрагивающую округлость груди. Он не любил, когда до него дотрагиваются, тем более так – прижимаясь всем телом. Неприятно это – чувствовать то, что чувствуют дотронувшиеся до тебя люди. Но сейчас от неё исходила не привычная сладко-горькая похоть, а волна страха. Такого сильного, что хотелось закрыть глаза и мчаться на край света.

Максим аккуратно высвободил руку. Обнял её за подрагивающие плечи.

– Ну, будет вам, Мариночка, успокойтесь. Расскажите, что случилось.

Его окружила, галдящая толпа соседей.

– Стоп, – жёстко прозвучало из-за спины.

К ним подошёл крепко сбитый мужчина, одетый в рубашку с коротким рукавом и светлые брюки. Цепко оглядел Максима.

– Вы кто будете такой?

– Разрешите представиться, Максим Александрович Лотов, местный житель.

– Где проживаете?

– Первый подъезд, второй этаж, губной помады карандаш, – весело отрапортовал он.

– Не смешно, – оборвал подошедший.

– Извините, а вы кто? А то без формы не поймёшь, с кем разговариваю, с лейтенантом или майором. – Максим решил его немного раскачать, чтобы понять, с кем имеет дело.

– Старший оперуполномоченный, капитан Крюков. – Мужик недобро усмехнулся.

– А что случилось, товарищ капитан? – Максим, примирительно поднял руки.

– Вы ничего не знаете? – капитан, вскинул бровь.

– Нет, откуда? Только подошёл.

– Где вы были? – вежливо поинтересовался полицейский.

– Да вот взгрустнулось, – Максим приподнял пакет, – решил приподнять себе настроение.

– Приподняли? – иронично заломил бровь капитан.

Их разговор прервала зашипевшая на поясе капитана рация.

– Где, чёрт возьми, кинолог с собакой? Да меня не волнует, что там у него за дела, тут щас все следы затопчут. Сначала «скорая» натоптала, жители туда-сюда ходят. Чтобы через 10 минут были. Отбой.

– Так что случилось? – поинтересовался Максим.

– После узнаёте, – Крюков, видимо, потерял интерес, к дышащему перегаром Максиму.

– Я могу быть свободен?

– Пройдите к себе, вас опросят. – Капитан направился к полицейской машине.

У подъезда уже никого не было. Максим поднялся к своей квартире, быстро выглянул в пролёт. На верхнем этаже никого. Он бесшумно поднялся на площадку между этажами и сыпанул махорку, выпотрошенную из папирос на ступени. Вытащил пачку и быстро, пока никто не видит, раскрошил за собой несколько папирос.

«Чуть не запалился», усмехнулся он про себя.

«Про собачек-то забыл. Собачкам глаза не отведёшь, память не почистишь. Особенно выдрессированным служебным собакам».

Напоследок он сыпанул табака вниз по ступеням. Всё, вроде порядок.

Придя к себе, Максим первым делом принял душ. И лишь растянувшись на матрасе, понял, как устал.

«А что, правда, может накатить, для правдоподобия?»

Вставать не хотелось, до холодильника было далеко, словно до другой галактики, а и чёрт с ним. Максим чувствовал себя выжатым, словно лимон – это недавно горевший в крови адреналин, схлынув, принёс усталость.

Нестерпимо захотелось курить. Максим сунул руку в карман шорт, вытащил папиросы. Выковырял одну из пачки. Смял мундштук и с наслаждением закурил. Тяжёлый дым втянулся в лёгкие, голову сразу затянуло вязким, пьянящим туманом. Да, давненько он не курил, тем более сигарет. После нескольких затяжек голова стала тяжёлой, мысли разлетелись. Хотелось только одного – лежать вытянувшись во весь рост и ни о чём не думать.

Добив папиросу, он щелчком отправил её в открытое окно. Лёгкая горечь, в отвыкшем от курения рту, некстати напомнила о соседке Мариночке. О пьянящем аромате её тела, об упругой груди с тёмными сосками. Так бывало после мятника. Нестерпимо хотелось женщину. Обычно он поступал легко – звонил в элитное агентство. Заказывал девочку и отправлялся в апартаменты, но никогда не водил их к себе.

В дверь раздался требовательный стук.

А вот и доблестная полиция.

Глава 2.

Максим не глядя в глазок, открыл дверь. На пороге стоял давешний капитан. Крюков кажется. Следовало выдать, что ни будь шутливое, соответствующее образу, созданному во дворе, но сил не было. Поэтому Максим молча смотрел, привалившись к косяку, на стоявшего в дверях полицейского. Тот выглядел мрачным и донельзя уставшим.

– Пригласите внутрь или на пороге говорить будем? – поинтересовался капитан.

Максим посторонился, приглашая зайти. Крюков, задев его плечом, прошёл внутрь.

– Где будем говорить?

– В комнату проходите, – Максим махнул рукой.

– Аскетично у вас, Максим Александрович, – вошедший осмотрелся, – мне нравится.

– Мне тоже, – Максим, указал на кресло, сам сел в стоящее напротив, – как мне к вам обращаться? Господин капитан, товарищ капитан или гражданин начальник?

– Ну, зачем же так официально, мы не на допросе, да и вы на урку со стажем не тянете. – Капитан продолжал оглядывать жилище Максима. – У меня имя и отчество есть, Иван Петрович.

– Если это не допрос, то, что же? – поинтересовался Максим, откидываясь на спинку. – Да, вы присаживайтесь, а то что-то усталым выглядите.

– Да и вы, Максим Александрович, не слишком бодро смотритесь, – полицейский сел в предложенное кресло.

– А ведь удобно, чёрт возьми, – он улыбнулся, и с наслаждением вытянул ноги.

– А будет у нас, Максим Александрович, всего лишь беседа. Видите, – он показал пустые руки, – безо всяких бумаг к вам пришёл.

– По душам беседа?

– А это уж как вам угодно будет, Максим Ал…

– Просто, Максим, Иван Петрович.

– Хорошо, Максим так Максим, – он закинул ногу на ногу и достал сигареты, – у вас ведь можно курить? – он втянул ноздрями воздух, пахнущий недавно выкуренной папиросой.

– Пожалуйста, – Максим выбил беломорину из пачки и прикурил от зажигалки капитана.

Иван Петрович сделал несколько затяжек, покрутил сигарету в пальцах:

– А пепельница у вас есть?

Максим тяжело поднялся и принёс стеклянный стакан:

– Вот вместо пепельницы, редко курю.

Его гость, неторопливо затягиваясь, осматривал квартиру. Максим, в свою очередь, не спешил начинать беседу. Когда сигареты были докурены и затушены в стакане, он прервал молчание.

– Так что же случилось?

– А случилась, – капитан в упор смотрел на Максима, – с одной стороны, вещь хоть и противная, но в наше время обыденная, а с другой – вещь ещё более противная, но уже далеко не такая привычная.

– Загадками говорите, Иван Петрович.

Максиму был непонятен этот капитан. Или капитаны у нас стали такими эрудированными, или это был совсем не капитан, и уж тем более не полицейский. И дело не в том, что он никак не мог прощупать сидевшего напротив него, после маятника это привычное явление. Ну не выглядел, визитёр, служителем закона.

– Не возражаете, я огляжусь? – капитан встал.

– Да, пожалуйста. Вы так и не сказали, что произошло.

– Что вы можете сказать о своих соседях.

– О каких именно? Их много.

– О тех, что живут над вами.

– С виду приличные люди, он – работает педагогом, где она – не знаю. Девочка, Лидочка, школьница. – После происшедшего Максиму было трудно называть этих людей по именам.

Договорив, он понял, что прокололся.

«Он, она, а девочку по имени назвал. Дурак! Расслабился».

Оставалось надеяться, что капитан не заметит оговорки. Заметил. Стрельнул в его сторону глазами, оторвавшись от обозревания книжных полок.

– Продолжайте, что вы остановились? – он стоял, сцепив за спиной руки, покачиваясь с пятки на носок, и рассматривал книги. Максим видел тугие валики мышц, обтянутые светлым хлопком рубашки.

Вот она несуразность, та, что никак не мог поймать Максим в облике визитёра. Слишком мускулистый, для замученного жизнью опера. Плечи – широкие, поднятые, словно удерживающие тяжесть, вверх. Видел он уже, похоже задранные, будто прикрывающие шею, плечи. Года три назад, Максим был на семинаре старого мастера, приехавшего из Японии. Представителя Дайто-рю Айки-Дзюцу, старой жёсткой школы оружейного и безоружного боя самураев. Его тогда поразили нерационально поднятые, словно зажатые плечи мастера. Ему потом объяснили, что тот долго, с детских лет, работал в тяжёлых доспехах. И поднятые плечи, вошли в привычку, как компенсация тяжести, ложившейся на них. Точно так были подняты плечи и у явившегося капитана.

Нелепо было думать, что простой опер в свободное время, размахивает мечом, нарядившись в самурайские доспехи. Это и для столицы было редкостью. А для их города, расположенного в средней полосе России, совсем в далеко от Японии, тем более.

«Броник, забрезжила разгадка, всё просто. Он много времени провёл в бронежилете, сросся с ним, и тот стал привычным как кожа. Никакой он не опер, а кто?»

«Параноишь, дружок» – мысли метались в голове.

– Да продолжать собственно и нечего, я плохо с ними знаком, знаете интересы разные.

– А я вижу – интересы у вас разнообразные, – Иван Петрович, отошёл от книжных полок.

Прошёлся по спортивному уголку, оборудованному Максимом. Провёл рукой по штанге, хлопнул ладонью по пневмогруше, ткнул кулаком в большой боксёрский мешок. Профессионально так ткнул, на взгляд Максима. От удара кожаная поверхность завибрировала, в месте соприкосновения образовалась вмятина, хоть сам мешок даже не дрогнул.

– Ого, какой инвентарь, килограмм семьдесят весит, мешочек-то профессиональный.

– Девяносто. Да и у вас, удар, я вижу, поставлен. Как говорится, удар понимающего опрокидывает противника назад, удар Мастера заставляет противника падать вперёд. – Максим весь подобрался, взводя внутреннюю пружину.

– А что вы так напряглись, Максим Александрович? – вопреки просьбе Максима, он назвал его по имени-отчеству. Визитёр смотрел добродушно улыбаясь.

Максим, усилием воли заставил себя расслабиться.

– Вы меня в чём-то подозреваете?

– А в чём я могу вас подозревать? – задал встречный вопрос капитан.

Максим пожал плечами.

– Может, всё же расскажете, что там произошло? – Он показал пальцем на потолок.

– Произошло нападение, на квартиру гражданина Цикаридзе Ефима Модестовича, старшего преподавателя Медицинской академии. При нападении, также пострадала жена данного гражданина, Ольга Викторовна Фёдорова, и её дочь Лидия Петровна Фёдорова. – Надел на себя маску полицейского капитана, Крюков.

– Девочка сильно пострадала? – нейтральным тоном спросил Максим.

– Значит, насколько сильно пострадали её родители, вас не интересует?

– Не очень.

– В том то, как раз и странность, девочка отделалась очень и очень легко, по сравнению с её отчимом.

– А разве, Ефим Модестович, её не отец?

– Нет, всего лишь отчим. Вы этого не знали?

– Нет, – Максим качнул головой, непонятно почему соврав. Об этом знали все живущие во дворе.

«Ещё прокол в копилку» – он мысленно поморщился.

– Легко, это как?

– Разорванное платье и пара синяков пониже спины.

– Мать?

– Небольшой ушиб головы жить будет.

– Отчим, значит, не будет?

– Да нет, будет. Подлечится и будет. – Крюков, стоял к Максиму спиной и смотрел в открытое окно.

– Сильно его?

– Перелом рёбер. Сломаны рука, нога, – начал перечислять он, – ушиб внутренних органов, многочисленные ушибы мягких тканей лица.

Его голос становился всё тише, пока совсем не замолк.

– Перелом носа и нижней челюсти. Отбитый пах. Сотрясение мозга. Не смертельно, но крайне болезненно, видимо, работал профессионал. – Продолжил он, выдержав паузу.

Неожиданно резко, всем телом, повернувшись к Максиму, он произнёс:

– Покажите руки.

Максим, усмехнувшись, вытянул руки:

– Вы думаете, это я его? Мотив?

Кожа на костяшках была, конечно, огрубевшей, но без ссадин. Максим, тоже был в некотором роде профессионалом.

– Да в том-то и дело, что мотива у вас нет, – Крюков поднял голову к потолку, – а алиби есть. Ведь так?

– На какое время вас интересует моё алиби?

Их разговор напоминал, схватку опытных фехтовальщиков. Короткие, скупые передвижения. Лёгкие уколы, проверяющие защиту. Финты, призванные провалить противника, заманить его в ловушку. Пока капитан выигрывал. Максим допустил несколько досадных промахов. Сказывалась спокойствие последних пяти лет.

– Где вы были между десятью и одиннадцатью вечера, Максим Александрович.

Максим тяжело поднялся. Пошарил в брошенном около двери пакете, вытащил чек – протянул. Опер взял, мельком глянул и сунул в карман.

– Значит, вы ничего не слышали?

Максим хотел покачать головой – нет. Но тут же опомнился. Вот ведь чуть не попался, свинец в голове мешал думать. Ему смертельно, захотелось выпить, он с тоской подумал о «Белуге» стоящей в холодильнике.

– Меня не было в квартире.

– Ах, да извините, – капитан, достав из кармана чек, начал изучать его.

Поднял голову к потолку.

– У, вас тут звукоизоляция?

– Люблю, знаете, тишину.

– То-то я гляжу потолок странный какой-то. Хорошая?

– На барабанной установке можно играть, никто не услышит.

– Или во время секса, так кричать, что ни звука наружу не проникнет.

– Это, вы, к чему? – Максим вскинул брови, изображая удивление.

– Да так. – неопределённо ответил капитан.

– А, вы, выпить хотите, товарищ капитан? – Максим решительно направился к холодильнику.

– К чему этот вопрос, – капитан качнулся с носка на пятку.

– К тому, что я хочу выпить, а один не привык.

– Недавно вам это не помешало, – сделал выпад, опер.

– Тогда были особые обстоятельства, – парировал Максим.

– Какие, если не секрет?

Максим замер перед открытым холодильником. Молча повернулся к спрашивающему. Взглянул прямо в серые усталые, со льдинками на дне, глаза.

– Годовщина, со дня гибели семьи, – голос еле-еле, на самой грани, дрогнул.

– Извините, – опер, кажется, смутился, и первым отвёл глаза. Дальше развивать тему он не стал.

– Так будете? – Максим повернулся к холодильнику.

– Моя смена кончилась, так отчего не выпить с хорошим человеком?

Максим услышал, как скрипнуло кресло.

– Только у меня с закуской беда, сок томатный, пара сладких перцев и огурчики соленные, – он выставил на придвинутый к креслу журнальный столик, запотевшую бутылку, пару стопок, стаканы под сок и нехитрую закуску.

– Самое то, не есть собрались, – Крюков улыбнулся.

Улыбка у него была хорошая, открытая. Светлая, в общем, улыбка. Давно Максим не видел, чтобы так по-хорошему улыбались. И улыбался он явно не представившемуся случаю выпить. Не похож был опер на любителя выпить.

Иван Петрович, ловко скрутил пробку, не глядя разлил, поровну разлил, между прочим. Они, не чокаясь, лишь приподняв в знак уважения рюмки, выпили.

– Хороша, водочка, – опер, звонко щёлкнул по бутылке.

Максим тем временем сноровисто порезал перец, налил в высокие стаканы сок. Выложил из банки, маленькие, не больше мизинца, корнишоны, и разлил по второй. Не так ловко, как гость (именно гость – человек с которым разделил еду и питьё для него становился гостем, с кем попало Максим не пил), но пришлось обоим ровно.

Выпили по второй. С хрустом закусили сладким болгарским перцем. Не чинясь, Крюков, плеснул по третьей:

– Дабы не нагрелась.

Очередная порция водки вслед за своими товарками легко скользнула в пищевод. Напряжение всё это время, державшее Максима, стало отпускать. И видимо, не одного его, широкие плечи гостя, немного расслабились. Они синхронно достали курево и с наслаждением закурили. Максим откинулся на спинку кресла, чувствуя, как гость сквозь полуприкрытые веки наблюдает за ним.

«Рано расслабляться, брат, рано. С Иваном свет Петровичем расслабляться нельзя, схарчит в два приёма».

– Хорошо у вас, Максим Александрович. Скромно, но… не скажу, что уютно, но чувствуется индивидуальность.

Максим, открыл глаза, оглядел комнату. Низкий журнальный столик, два кресла на гнутых ножках (единственное, что он оставил себе после гибели родителей). У окна на полу застеленный матрас, служивший Максиму постелью, у другого – книжные полки и спортивный уголок. Пол застелен плотной циновкой.

– Мне, большего не надо, живу один.

– Я так понимаю, вы из двух комнат одну сделали, – полуутвердительно полувопросительно сказал гость.

– Люблю пространство.

– Хорошо, – непонятно сказал, опер.

Загасив сигарету, Крюков спросил:

– Ещё по одной, Максим Александрович?

– Давайте без официоза – просто Максим, – он повторил свою просьбу.

– Что ж Максим, так Максим, тогда я просто Иван.

На этот раз они чокнулись. Иван сидел, и неторопливо потягивая сок, курил.

– Так что же всё-таки там произошло? – Максим мотнул головой куда-то вверх.

– Тебе, так хочется знать?

– Завтра всё равно соседи расскажут.

– Да что они там расскажут, наплетут с три короба, – он махнул рукой и глотнул сока. – Да мутная какая-то история. Напал на них кто-то. Избил хозяина.

– А что хозяйка с дочкой говорят?

– Жена твердит – ничего не помню, девчонка в шоке, – то, что хозяйка квартиры валялась голая в коридоре, Иван опустил. – Ничего не взято, двери не взломаны. Судя по всему, женщина сама впустила напавшего. Да кому они нужны. Ни бизнесмены, с политикой не завязаны. Может, студенты, недовольные отомстили? Не похоже. Слишком профессионально сработано. Быстро, качественно, никто ничего не видел.

– Или бояться сказать, – подал голос Максим.

– Нет, не то, что я запуганных свидетелей не видел? – Опер потёр лоб. – Да и ряд странностей присутствует.

Он замолчал.

Максим кинул новый «шар»:

– А что собачки, след взяли?

– В том-то и дело, что нет, лестницу дрянью какой-то посыпали. Давай, Максим, не будем об этом, – он разлил остатки водки, – мутная история.

Четвёртая порция спиртного совсем их расслабила. Максим неожиданно для себя понял – ему нравится сидевший напротив человек. Коротко стриженный, с широко расставленными, над прямым носом, серыми глазами. Привычный лёд, в глубине которых, немного подтаял. Он кого-то неуловимо напоминал ему.

Максим прикрыл глаза, прислушиваясь к приятному шуму в голове. Сейчас, когда после маятника его способности на время спрятались, было хорошо вот так сидеть, не окружая себя защитными барьерами.

– Максим, не взять ли нам ещё бутылочку? – вывел его из задумчивости голос гостя.

– А как запрет, Иван Петрович? – поддел его Максим.

– Можно и служебным положением воспользоваться. – Крюков подмигнул Максиму. – А, Максим, воспользуемся?

Максим прислушался к себе, слова ещё об одной бутылке, вызывали в организме определённый позитив. Он утвердительно кивнул.

Они отоварились водкой всё в том же супермаркете, неоновые огни которого слегка поблёкли в предрассветной синеве. Касса по случаю позднего, а точнее, раннего времени работала одна. И как раз та, где расплачивался Максим. Взяли все ту же «Белугу», помидорки, огурчиков, солёной капусты и пару литров минералки. Иван настоял расплатиться пополам.

Шагая к выходу в стекле двери, Максим увидел, как капитан наклонился к кассирше и что-то сказал. Молоденькая девочка, с сильно накрашенным, но хорошеньким и заспанным личиком кивнула ему, что-то отвечая. Склонившись к ней ещё ближе, он зашептал в маленькое оттопыренное ушко. Девчонка слушала, нахмурив бровки, а под конец весело расхохоталась и смущённо махнула на Крюкова рукой.

– Вот, так вот брат. – Непонятно сказал опер, когда они закурили на крыльце.

Остальное он помнил смутно.

Глава 3.

Проснулся Максим с тяжёлой головой и гадким вкусом во рту. Тело было покрыто липким потом, в квартире стояла удушливая жара, даже распахнутые окна не помогали. Опер Крюков спал в кресле, неловко подогнув ноги. На нём красовались лишь трусы – модные боксёры с плейбоевским кроликом. Неожиданный наряд для полицейского.

Максим постоял, разглядывая мощное тело гостя, обильно покрытое шрамами. Покачал головой полицейский, капитан, как же – держи карман шире, – и пошёл в ванную. С удовольствием принял душ, попеременно включая, то нестерпимый кипяток, то поток ледяной воды. Давящая хмарь в голове потихоньку отступала. Почистив зубы, он полностью пришёл в себя. Закрыв глаза, постоял, прислушиваясь к окружающему миру. Последствия маятника уходили, и он начал восстанавливать внутренние щиты.

В дверь ванной стукнули.

– Долго ты ещё? – хрипло спросил капитан.

– Выхожу.

В дверь бочком протиснулся Крюков и включил воду, хмуро сказал:

– Полотенце найдёшь?

– Обижаешь, начальник. – Сказал Максим, хлопнув его по голому плечу.

– Ну и ладненько. – Иван задёрнул занавеску.

Максим стоял у открытого окна, тянул ледяную минералку, слушая, как за стеной плещется вода. Капитан вышел из ванной с полотенцем на жилистых бёдрах. Взял протянутую бутылку, и, содрав пробку зубами, жадно начал пить. Допив, крякнул.

Максим повернулся к нему. Они стояли напротив друг друга. Одного роста, широкоплечие, кряжистые, с мускулистыми животами, длинными руками и ногами. Только торс Крюкова был покрыт короткими, похожими на коротко стриженный мех, волосами. Максим понял, кого ему напоминает опер Крюков – его самого.

– Ну что, Максим, душевно вчера посидели?

– Хорошо, Иван, – он кивнул, чувствовал, разговор предстоит крепкий.

– Теперь и серьёзно поговорить можно, да, Максим?

Он кивнул, можно:

– Отчего с хорошим человеком не поговорить?

– Ты ведь глупостей делать не будешь? Умный.

– Не тот возраст, чтобы глупить.

Крюков поправил на бёдрах махровое полотенце. Точно такое, только жёлтое было повязано на талии Максима. Рассмеялся.

– Хороши же мы были, если бы махаться начали. – Пояснил он, глядя в глаза Максима.

Рукой нашарил на столе пачку:

– Будешь?

Максим покачал головой.

– Ну, как знаешь, – Крюков прикурил сигарету, подбросил пачку в ладони и без замаха, движением одной кисти бросил её Максиму.

Максим легко поймал пачку – не Бог весть, какой трюк, аккуратно положил её на стол и, повернувшись к Ивану спиной, поставил турку на огонь:

– На тебя делать?

– Хороший варишь?

– Никто не жаловался.

– Тогда делай.

Максим спиной чувствовал, как слегка расслабился опер:

– Да ты, Иван, не напрягайся, рассказывай, зачем я вам понадобился.

– Кому это нам?

– Ты дурку не включай, ещё скажи, что простым опером работаешь, – он помешивал в турке кофе, чутко вслушиваясь в тишину у себя за спиной.

– Ладно, тебя не обманешь. Никакой я не опер.

– И не Иван свет Петрович Крюков, да? – по кухне плыл терпкий аромат хорошего кофе.

– Не Крюков, но Иван Петрович.

Максим знал: гость говорит правду. Он ловко подхватил турку с огня и разлил по чашкам. Иван втянул ноздрями запах.

– Пахнет хорошо.

– Что я ещё хорошо делаю? – он стоял, прислонившись спиной к мойке, чутко держа в руках крохотную чашку с чернильного цвета жидкостью.

– Акцию хорошо спланировал.

– Какую акцию? – Максим по-настоящему удивился.

Бывший капитан ткнул пальцем в потолок. Максим вздохнул:

– Это была не акция, и уж тем более, не спланированная.

– А что это было? – Иван затушил окурок и, откинувшись на подоконник, поднёс к губам чашку.

Максим нахмурился:

– Ты не поймёшь, Иван.

– А ты попробуй, я умный, пойму.

– Тут дело не в уме, долго рассказывать придётся, чтобы что-то понять.

– А я никуда не тороплюсь.

Максим глотнул кофе. Пауза затягивалась.

– Лады, только сначала сам расскажи, что тебе известно.

Он спросил специально, чтобы не сболтнуть лишнего. Вот только трюк его не удался.

– Хорошо. – Иван отпил кофе, неторопливо достал сигарету из пачки, долго раскуривал.

– Начнём с того, что никакой ты не Максим Александрович Лотов.

Максим жестом остановил его. Сходил в комнату, принёс пачку «Беломора». Тяжело опустился на табурет. Прикурил. Втянул в себя тяжёлый дым, кивнул: продолжай.

– Твоё настоящее имя Пётр Викторович Свержин, сын крупного адвоката, муж дочери известного профессора.

Максим прикрыл глаза.

Воспоминания, которые, казалось, он давно похоронил, тяжёлым мутным клубом, всплыли в памяти. Ему сделалось дурно. Голос лже Крюкова потускнел, вытесненный событиями десятилетней давности.

Пётр Свержин.

Десять лет назад…

– Ну что, Петро, в дорогу готов? – голос отца весело грохотнул в ухо.

Я поиграл мышцами:

– Всенепременно, батя.

– Зови своих, мы подъехали.

Под окнами призывно бибикнула «японка» отца.

– Олюня, бери Настюху, родители приехали.

– Уже бежим, – жена потёрлась носом о мою щеку, сунула капризничающую с утра дочку в руки, – держи.