Белая мгла

Если человек недоволен своей жизнью,

пусть познает холод, голод, жажду и страх.

И когда вернется к прежнему, он уверует,

что попал в рай…

Глава 1. Доехали!

Две девушки одиноко стояли на трассе. Накрапывал дождь. Несмотря на конец июля, погода была почти сентябрьской. Или им так казалось. Они впервые приехали в Сибирь и не знали, какой должна быть тут погода. Вернее, одна из них бывала тут раньше. Но тогда она была еще ребенком, и почти ничего не помнила. Когда-то отец привозил ее в эти края к бабушке в маленькую деревню и оставлял там на лето. Ее воспоминания были настолько смутными и размытыми, будто это было вовсе не с ней, а с кем-то другим, или просто приснились ей.

Автобус они пропустили и теперь решили поймать попутку. Ехать было не так уж и далеко, километров 80-90, но почему-то никто не хотел их подбирать. Была суббота, народ разъезжался по своим дачам и деревням, нагруженные машины проносились мимо, окатывая девушек брызгами грязной воды – накануне, видимо, тоже шел дождь. Добраться до места на электричке они не смогли, так как она ходила всего один раз в сутки, а на проходящие мимо поезда дальнего следования билетов не оказалось. Они прилетели из Москвы. Одна из девушек получила известие о смерти бабушки. Но, стоя на пустынной остановке, она уже понимала, что на похороны им не успеть…

– Неужели никто так и не остановится?

– Кто-нибудь остановится, только мы уже не успеваем. И рейс, как назло, задержали. Если бы не это!

– Не переживай, Алёнка. Что же теперь делать!

– Не по-людски как-то. Надо бы проводить бабушку.

– Ты же не виновата, что тебе позвонили только вчера. И тут никуда не доберешься, одним словом – Сибирь. Глухомань. Это же надо! Один автобус и одна электричка! Дурдом!

– Да нам еще от остановки придется в сторону пешком идти. Автобус туда и не ходит.

– А далеко?

– Километра четыре, может, больше, вглубь леса.

– А ты уверена, что мы найдем эту деревню?

– Конечно. Там дорога есть, только туда никто не хочет везти.

– Да, дела! И на кой ляд я с тобой поехала? – спросила у подруги Катя.

– Тебе же все равно делать нечего! С работы уволилась, гуляй – не хочу… На приключения, наверное, потянуло.

– А про то, что я просто хотела тебя поддержать, ты не подумала? – спросила Катя.

– Подумала. Ты же знаешь, я шучу. Я тебе очень благодарна, – грустно улыбнувшись, сказала Алёна.

– А откуда ты знаешь, что в ту деревню никто ехать не хочет и про то, что там дорога есть?

–Так дядька сказал.

– А твой дядя там и живет? В этой деревне?

– Да. Он в большой деревне живет. А бабушка жила в малюсенькой деревеньке на реке. Это хутор или заимка называется. Там всего несколько дворов было.

– На Оби?

– Нет, на ее притоке. Речка называется, кажется, Чулым, не помню…

– Смешное название, – захихикала Катя.

– И ничего смешного нет! И вообще река там, ну, у бабушки на заимке, как-то по-другому называется. Это приток Чулыма. У него много притоков. Там вообще рек разных много, озер, ручьев, ну и болот тоже хватает, – ответила ей подруга. – Замечательные там места. Ягоды, грибов в тайге полно. Когда маленькая была, мы с бабушкой ходили за ягодами.

– За какими?

– За разными. За малиной, за черникой ходили. Только я плохо помню. Один раз с нами дядька был. Он иногда к бабушке приезжал. Привозил продукты, дрова колол, воду в большую кадку носил.

– Помогал, значит, матери.

– А как же! Мой отец уехал в Москву, только меня привозил, когда они с мамой в экспедиции ездили.

– А ты хоть раз с ними была? – спросила Катя, и с интересом посмотрела на подругу.

– Была… Только вот из одной отец так и не вернулся.

– И ты именно тогда там была?

– Нет. Не тогда. В тот раз они меня в лагерь отправили.

– Ты долго переживала?

– Я и сейчас переживаю. А мать недолго страдала. Замуж вышла. Да такого козла нашла. Терпеть его не могу!

– Это в тебе ревность кипит, – воскликнула Катя. – Ты просто папу любила сильно, и простить матери не можешь, что она его так быстро забыла.

– Может, и так. Но я не люблю этого новоиспеченного папашу. Он все пытался поначалу контакт установить, а потом отвязался. Я ведь, сама, знаешь, всегда занята, то на работе, то в спортзале. Мне не до сантиментов. Просто я помню отца и никогда не забуду, и матери не прощу измены.

– Ты слишком категорична! Твоя мать всего лишь слабая женщина. Ей надо было забыть ужас пережитого горя.

– У нее это быстро вышло!

– Перестань. Смотри на вещи более оптимистично. Вот мы сейчас стоим на мокрой дороге, нам противно и сыро, но все равно, я верю, что сейчас остановится красивая машина и нас подвезут прямо до твоей маленькой деревушки, где жила твоя бабушка. Нам не смогут отказать, ведь мы с тобой такие красивые столичные барышни!

– Вот поэтому, я и позвала тебя с собой! – засмеялась Алёна. – Ты всегда веселая и ждешь от жизни только приятного. А я пессимистка!

– Ничего. Я тебя вылечу от этой напасти. Главное, нам сейчас доехать до этой деревушки, и если не проводить в последний путь твою бабушку, хотя бы постоять возле ее могилы. И можно будет собираться обратно. Мы с тобой должны посмотреть Томск, ведь обратный рейс у нас через неделю. Снимем гостиницу, или комнату у какой-нибудь старушенции и оторвемся по-полной!

– Ох, Катька, у тебя в голове одни гулянки!

– А как твой отец погиб? Тебе мама рассказывала?

– А он не погиб. Он просто умер. Сердце не выдержало.

– А что они там делали в своих экспедициях? Искали что-то?

– Да. Искали. Отец нефтяником был. Искали новые месторождения. А умер как-то странно… Мама говорила – пришел из тайги весь белый, сел на скамью и умер. Вроде как испугался чего.

– Да, странно это все!

– Это было уже давно. Не хочу сейчас об этом вспоминать. Теперь вот бабушка. Правда, я ее помню очень смутно. И старенькая она уже была. Отец у нее младшим был. Всего у нее детей пятеро было. Все разъехались, разлетелись, а отец вообще уже умер. Дядька Иван, самый старший у нее. Ему уже 65 лет стукнуло.

Наконец, возле девушек затормозила легковушка. Из окна выглянула женщина и спросила:

– Девушки, вам куда? Далеко?

–Нет. До Ягодного. А там, в сторону в деревню, – ответила Алена.

– Садитесь, а то промокнете совсем, – сказала женщина. – До Ягодного подбросим вас, а дальше сами. Я там никаких деревень не знаю.

Алёна и Катя схватили свои сумки и сели на заднее сидение машины. За рулем сидел уже немолодой мужчина, он дежурно поздоровался с девушками, и автомобиль рванул по разбитой дороге. Ехали быстро, и почти молча. Алёна смотрела по сторонам, Катя отвечала на редкие вопросы женщины, пожалевшей их – одиноких и промокших девиц в модном прикиде.

– Что-то вы оделись слишком красиво. На каблуках в наших краях тяжело ходить! – сказала женщина и улыбнулась.

– А мы в Ягодное приедем и в кроссовки переоденемся, –сказала ей Катерина.

– А сами-то вы откуда? – поинтересовалась женщина.

– Из Москвы. У подруги бабушка умерла.

– Соболезную.

– Спасибо, – оторвавшись от окна, сказала Алена. – Только я ее не помню совсем.

– Да, из Москвы вы далековато забрались. А как там-то дорогу найдете? Что же вас никто не встретил?

– Некому. Дядя похоронами занят, а больше там и нет никого. Он бездетный. И в разводе давно.

– Очень печально, – сказала добрая женщина. – Боюсь, девочки, что там вас никто не повезет до деревни. Придется пешком идти.

– А ничего, мы справимся. У нас навигатор есть. До деревни доберемся, а там видно будет…

Попрощавшись на остановке с милой сердобольной теткой, девушки сели на мокрую обочину и переоделись в кроссовки. К поселку уходила еще одна дорога, но навигатор показывал совершенно другое направление. Катерина долго соображала, куда же им идти, потом развернулась, вытянула вперед руку и сказала – вон, туда пошли. Алёна посмотрела в указанную подругой сторону и сказала:

– Ну, там же лес. Смотри, даже дороги нет.

– И что прикажешь делать?

– Надо подождать кого-нибудь или сходить в поселок и спросить, куда нам идти.

– Да ладно тебе, не заморачивайся. Навигатор показывает самый короткий путь. Значит, тут есть какая-то старая дорога, по которой и пройдем. А то крюки наворачивать еще!

– Кать, ты забываешь, что это не какой-то там лесок в Подмосковье, а настоящая тайга. Тут и медведи водятся.

– Ага, рассказывай. Медведи… Ну, что я говорила, вот она – смотри, дорога нарисовалась.

Алена пробираясь сквозь заросли травы и кустов, наконец вышла на старую колею.

– Да, а что ж все заросло-то? – удивилась она.

– Так дорога старая. По ней теперь никто не ездит. Видно только грибники, да ягодники ходят. Вот, смотри – банка из-под пива валяется и окурок.

– Может, все-таки на новую дорогу пойдем? А?

– Слушай, хватит ныть. Пошли. Тут недалеко. Дойдем.

– Ну, как знаешь, пошли, сказала Алёна и зашагала по заросшей лесной дороге.

Шли они долго. В лесу было тихо и прохладно. Вдоль дороги встречались кусты малины, усыпанные красной уже созревшей ягодой. Они останавливались, чтобы поесть ягод и отдохнуть. Сладкая душистая ягода помогала от жажды. Воды у них, конечно, не было, да и съестного ничего в аэропорту не купили. Спешили. Теперь спешить было уже некуда, и они весело шагали, будто прогуливались по парку, иногда, правда, озираясь. Величественная красота тайги завораживала и страшила, а тишина пугала. Вдруг кто-то стремительно пробежал через дорогу и вскарабкался на дерево. Девушки вскрикнули от неожиданности, и подошли ближе, пытаясь рассмотреть маленькое шустрое существо, которое с любопытством взирало на них с ветки огромной елки.

– Это белка? – спросила Катя.

– Нет. Видишь, полосатая спинка. Это бурундук.

– Ой, какой хорошенький! – воскликнула Катерина, умильно сложив ладошки.

– Ага, ничего себе. Симпатичный, – сказала Алёна. – Пошли уже. А то до ночи тут гулять будем. Ночью в тайге мне не очень-то охота оставаться.

– Хватит ерунду говорить. Вон, уже просвет виден. Скоро придем. На навигаторе осталось два километра пути. И направо свернуть надо.

– Тогда что там за просвет? – удивилась Алёна.

– Не знаю, сейчас увидим, – ответила Катя и вприпрыжку понеслась по дороге. – Ой, красота-то какая! – закричала она и весело засмеялась. – Смотри, река. А вон рыбак сидит. Старичок. Вот у него и спросим сейчас, правильно ли идем.

Старик оказался из той деревни, в которую им и надо было попасть. Он поинтересовался – кто такие, откуда? И взялся проводить их до дома дядьки. Девушки обрадовались, они уже были измучены долгой прогулкой по тайге, устали, промокли и хотели есть. По пути он рассказал им, что бабушку уже похоронили и в доме Ивана сейчас идут поминки. А он вот сюда наведался – решил взглянуть на сеть, поставленную накануне. Вытащив улов из сети, он деловито крякнул и представился:

– Егорыч я. Не стесняйтесь, девчата. Меня тут все так величают. А вас как звать?

– Нас Алёной и Катей зовут, – ответила Алёна.

– Хорошие имена, хорошие! – улыбнулся мужик. – Пойдем что ль, уж окоченели обе. Сейчас примете по сто грамм за упокой Авдотьи Прохоровны, бабки, значит, твоей, – обращаясь к Алене, сказал Егорыч, – и полегчает. У нас такое тоже редко бывает, чтоб так лило в июле. Ниче, завтра, бог дасть, распогодится. И на могилку сходите.

– А далеко еще? – спросила Катя.

– Да нет, недалече. Скоро придем. Что ж вы, девчата, по заросшей дороге-то пошли? Ведь вона, прямо за этой старой дорогой другая есть. Мы все по ней ездим. Только, небось, размыло ее, во время дождя проехать к нам трудно. А дошли бы хорошо, правда подальше чуток.

– А мы по навигатору, – сказала Алена и укоризненно посмотрела на подругу.

– Ох, и напокупают же всяких новомодных штуковин, –засмеялся Егорыч, – хорошо, что прошли. А то еще больше бы заплутали. Через тайгу опасно ходить одним и без ружья. Живности у нас разной много. И медведи попадаются. Иной раз ему и в лапы попасть можно.

– А что они на людей нападают? – испуганно спросила Алена.

– Бывает. Но редко. А кто его знает, чего у животного в голове?

– А мы бурундука видели, и больше никого! – воскликнула Катя. – Нам только медведя не хватало еще!

– Хорошенький такой, – подтвердила Алена, – на елку залез и на нас смотрел.

– Ой, на елку! – засмеялся Егорыч. – Что ему на елке делать-то? Если только на вас, красавиц, смотреть! Он в кедровнике живет. И кедровыми орешками питается. То кедр был.

– Ну вот! Мы ж из Москвы. Кедра от елки отличить не можем.

– А знаете, почему у бурундука на спине пять полосок? – спросил Егорыч.

– Нет. Так надо, наверное, – сказала Катя.

– Есть такая сказка, аль легенда о том, что его медведь до крови исцарапал, и с той поры у него на шерстке полоски.

– А за что он его?

– Еду не поделили! – сказал Егорыч и захохотал. – У них тоже разборки, как и у людей!

Девушки еле поспевали за жилистым Егорычем, они уже с трудом шли по высокой траве, постоянно спотыкаясь и вскрикивая. Шли вдоль реки по узкой прохоженной тропе, но все равно идти было уже тяжело, наверное, с непривычки. Им нещадно тянули руки тяжелые сумки, казалось, что они стали еще тяжелее. И чем дальше они продвигались, тем больше им казалось, что силы окончательно покидают их.

– Вон, уж деревня показалась, – сказал Егорыч, посмеиваясь, но все же жалея девушек. – Уморились, птахи, давайте сумки-то свои, уж донесу. А то на вас смотреть без слез нельзя!

Подруги не стали перечить и отдали свою поклажу в руки пожилому, но по виду еще крепкому Егорычу. Он взвалил сумки на спину и лихо понес их, вышагивая как на параде. Девчонки прыснули со смеху, а он засмеялся и залихватски погладил себя по седой бороде.

– Есть еще порох в пороховнице! – воскликнул он. – Я еще и приударю за вами!

– Да, жених хоть куда! – засмеялась Катя. – А мы не против, правда, Лён?

– Конечно нет! – хихикнула Алена. – В Москве такого мужика днем с огнем не сыскать!

Им стало значительно легче идти. И еще их радовал вид приближающейся деревни, настроение улучшалось с каждым шагом. Вот они уже подходят к дому дядьки… Сейчас они переоденутся, поедят и отдохнут. Неужели они, наконец, добрались? Приехали!?

Глава 2. Дядька Иван

За столом все уже были пьяны. Кто-то храпел, кто-то плакал, три пожилые женщины в черных платках убирали посуду со стола, когда в дом ввалились две замызганные молодые девицы и Егорыч, обвешанный сумками, как новогодняя елка. Иван сидел во главе стола и тоже находился в изрядном подпитии. Но в отличие от всех своих гостей, сразу заметил вновь прибывших. Он встал и, всматриваясь в девушек, пытался определить, кто из них его племяшка – Аленка. Видел он ее в последний раз так давно, что уж и не помнил когда. Было ей от силы 6 или 7 лет. Еще до школы. Потом уж брат перестал привозить дочь к матери на лето. К тому времени мать стала стареть, болеть, и ей было трудно ухаживать за ребенком. Тем более, что ребенок этот был совсем не приспособлен к тутошней жизни, одно слово – избалованное столичное дитя. Но очень переживала, что не может помочь сыну с невесткой, тем более, что они частенько бывали почти что в этих краях в экспедициях. Первое время они брали Аленку с собой, а потом стали отправлять то в лагерь, то к другой, московской бабушке, которая вдруг вспомнила, что у нее есть внучка, когда девочка подросла. Потом брата не стало, и Иван больше ничего не знал ни о невестке, ни о племяннице. Сам он был всегда занят на промысле. Другой работы в деревне не было. Каждую зиму уходил в тайгу, не до сантиментов. Своей семьи у него не было. С женой развелся, детей не нажил. Так и жил бобылем. Старость подкралась как-то очень быстро, и в последнее время частенько стал вспоминать маленькую белобрысую девочку, которая когда-то жила у его матери. Мать жила на заимке, в стороне от больших сел и деревень. Там и было-то всего четыре двора, а теперь и вовсе осталось два. Она до последнего своего дня жила там и наотрез отказывалась переехать к нему. У Ивана деревня была большая, и с городом сообщение имела. «Скорую» там вызвать или еще чего – все ж лучше, чем в глухой тайге с одним старым соседом. Архип, которого мать звала попросту – Петровичем уж совсем одряхлел, почти ослеп и оглох. Его что ль бросать не хотела? Тот тоже, как упрямый осел, не соглашался уехать из своей глухомани. Так и жили они там вдвоем. Теперь остался Петрович один. Интересно – согласится к нему переехать или опять упрется рогом и останется в своей глуши, один на один с тайгой? Каждую неделю Иван ездил к матери, привозил продукты, лекарства, которые она откладывала в сторонку и все травы свои заваривала. Работы у матери во дворе было много. Надо было и воды натаскать и дров наколоть, огородик небольшой обиходить. А зимой, так совсем лихо было – пока до нее доедешь, сто раз перекрестишься. Того гляди волки выйдут или медведь-шатун. Рысь частенько встречалась. Да что говорить, зимой в тайге пропасть – нечего делать. Он-то мужик тертый, и то, в последнее время это ему было уж в тягость. Стареть стал. Молодой был, зимой по полгода в тайге один зимовал. Чувствовал себя там, как у себя в избе, и зимой, и летом. А теперь случилось что ль что? Тяжко стало и страшно в одиночку. Вот и матери теперь нет. А Петровича надо уговорить, пусть у него век доживает.

– Здравствуйте, – сказала одна из девушек, которая больше походила на брата. Она была светловолосая и пухленькая.

– Алёнка, ты что ль? – спросил Иван, рассматривая девушку.

– Я. Не узнал, дядь Вань?

– Признал теперь. На брата смахиваешь. А по первости, как вошли, так не мог понять кто из вас моя племяшка.

– А это подруга моя, она со мной захотела поехать. Поддержать.

– Что ж, это хорошо. Да вы проходите, идите вон в другую комнатку, переоденьтесь, а то промокли все. А потом за стол. Бабушку помянуть надо. Не успели вы. Видать, позвонил я тебе поздно.

Когда девушки переоделись и сели к столу, одна из женщин поставила перед ними чистые тарелки, подвинула поближе к ним остатки еды и, улыбнувшись, сказала:

– Кушайте, детки. Проголодались, небось, горемычные. Егорыч нам рассказал, что вы по старой промысловой дороге к нам шли.

– Ну, помянем бабушку, – сказал дядька Иван, наливая по рюмкам водку, – царствие ей небесное, земля ей пухом…

– Земля ей пухом, – повторили обе девушки и проглотили горькую жидкость.

– Что ж бабке-то не писала? – укорил Алёну дядька.

– Так я и адреса не знала. Мама мне не сказала, а я ее не помню уж совсем.

– А бабушка-то переживала за тебя. В последние дни все просила, чтобы тебя вызвал, да не дождалась. Скучала она по тебе, страдала.

– Так не знала я! – заплакав, проговорила Алена. – Если бы не отчим! Мать совсем забыла об отце. Хорошо, что живу отдельно от них, мне бабушка квартиру оставила.

– Так выходит, что и другая твоя бабушка уж померла? – спросил Иван.

– Да. Два года назад. Тяжко мне было с матерью и отчимом жить. Не люблю я его. А мама в нем души не чает.

– Ну, выпьем еще по стопке, да отдыхайте, – сказал Иван. – Ты, не очень-то мать осуждай. Ей тоже счастья хочется. Вот я никому не нужен. Детей нет, жена ушла, в город уехала. Остался я один. А подвернулась бы хорошая добрая женщина, так и женился бы. Счастья все хотят.

– Вот и я о том же! – воскликнула захмелевшая Катерина. – Она все мать простить не может, а надо бы! Женский век короток, не успеем оглянуться, как состаримся!

– Ну, вам до этого еще далеко! – засмеялся Иван. – Еще замуж выходить, да детишек рожать надо.

– А что, бабушка хотела меня видеть перед смертью? – спросила Алёна со слезами на глазах. Водка согрела внутренности, затуманила голову, и ее потянуло плакать.

– Да говорила чтой-то о том, что хочет, чтобы ее дом тебе достался, а не другим внукам. У нее их еще пятеро. Нас же много было, детей-то. И у каждого, кроме меня, по сыну. А у двоих еще и по дочке. Все они тутошние, сибирские. Все хотели этот домик заграбастать. А она все о тебе пеклась. Хотела, значит, тебе оставить. Вот и завещание имеется. Правда, не заверено оно. Но она в нем, обращаясь ко всем своим детям, просила, чтобы они от дома отказались в твою пользу.

– А зачем он мне? И где это? Тут?

– Нет. Это в двадцати километрах отсюда. В тайге. Там что-то типа хутора, заимка по-нашенски. Всего четыре избы. Две уж обветшали, а две жилые. В одном бабушка твоя жила, а в другом сосед ее Архип Петрович. Дед в сто лет. Считай, одна в тайге будешь, если ее наследство примешь. Говорил я ей, что вот тебе-то этот дом и не нужен совсем, а она настаивала. А ты сама решай. Принимать тебе ее дар, аль нет.

– А другим-то внукам, зачем такой дом?

– Знамо дело, ненашенская, не сибирячка! – воскликнул Егорыч, внимательно слушавший разговор дядьки и племянницы. Так это ж, какие деньги иметь можно! На реке в тайге заимка! Если там отремонтировать все, да устроить что-то вроде турбазы – рыбалка и охота, так это ж золотое дно! Вот все внуки-то и передрались за него. А ты зачем, зачем!

–Так для того, чтобы там все под турбазу оборудовать, тоже деньги немалые нужны. А у меня их нет. Так, зарплата неплохая, кое-какие сбережения. Накопила чуть-чуть. Их все равно не хватит. А в кредит влезать, не зная заведомо, пойдет дело или нет – не хочу. Вот и весь разговор!

– Так там можно все постепенно обустроить. Сначала отремонтировать все. Чай у меня еще руки есть! Да помочь найдем. Так у нас издавна в Сибири заведено. А потом потихоньку – сначала одного, двух рыбаков приветить, а потом пойдет.

– Так тут жить тогда надо! А у меня работа, которую я терять не хочу! – твердо сказала Алёна.

– Ну, думай сама, – сказал Иван. – Тебе решать, отказаться всегда можно. Не горячись, не торопись. Решение и в Москве принять успеешь. Пока туда еще никто не рвется. У всех свои дела. Но особенно-то не тяни. У братьев моих денежки есть. Они быстро там все наладят. Пока еще не говорил я им.

– Что не говорил? – спросила Алена и побледнела.

– Что мать ихняя умерла, не сказал!

– Как это? – совсем побелев и уже чуть не падая в обморок, спросила она.

– Так мать велела! Я, думаешь, изверг какой? Она велела мне не говорить им ничего, пока с тобой не свяжусь.

– С ума сойти! – сползая с лавки, промямлила Катя. – Пойду, покурю. Ну и дела!

– Неужели бабушка могла о таком тебя просить?

– Сам удивляюсь! Чтобы родные дети не проводили в последний путь, из-за какой-то развалюхи на реке в глухой тайге! Странно это. Хотя я тоже согласен с Егорычем. Деньги там можно хорошие делать. Места там знатные. И рыбалка, и охота замечательная. Кедровника много, ягод грибов, купание отменное. Да, ты сама знаешь! Неужто не помнишь ничего?

– Смутно. А вообще-то кое-что вспоминаю. За ягодами мы ходили с бабушкой. И грибы собирали. Помню, потом нанизывали на нитки и сушили на зиму. Она тогда мне впервые в руки иголку с ниткой дала. Мама долго не позволяла.

– Так воспитывают сейчас. От всего берегут. Вот мы, бывалочи, и в тайгу за ягодами-грибами, за шишкой ходили. С малолетства. Кого старшего приставят к нам, и все! И от работы не берегли. И дрова кололи и воду таскали. Скотину пасли, да чего вспоминать-то. Время тяжелей нынешнего было. Некому над нами кудахтать было. В школу сами через тайгу бегали кажный день. Это потом уехали в интернат. Так что наше детство было самостоятельное. Мы быстрей взрослели, не то, что ваши московские. Да и сейчас у нас дети более закаленные. Все тоже сами приучаются делать. Отцы на промысел уходят, а сыновья и дочери за место них с матерью остаются.

– А что, все в тайгу уходят?

– А что тут делать-то? Работы нет. Раньше колхозы были, а теперь кажный сам за себя.

– А ты как же? – спросила Алёна. – Тоже в тайге зимуешь?

– Нет. Закончил я с этим. Что-то теперь мне неуютно там. Как брат помер, батя, значит, твой, так что-то перевернулось во мне. Поначалу еще ничего было, ходил. Жить-то надо было чем-то. А теперь на пенсию вышел. Уж пять годков как пенсионер. Так и живем, не шикуем. Ну, и хозяйство свое. На жизнь хватает. Да и что мне бобылю надо-то?

– А ты знаешь, что там случилось? В тайге. Почему мой папа умер.

– Мать твоя говорила белый весь пришел. Будто испугался чего. На лавку присел и все!

– А чего там испугаться можно? Медведя?

– Что ты, нет! – и захохотал. – Медведей-то чего бояться. Без ружья в тайге делать нечего. Не знаю я! Вот и сам когда последнее время ходил, все думал об этом. Жутко как-то становится, чего там может быть такого, чтобы поседеть?

– А он поседел? – с ужасом спросила Алёна.