Лежа в кромешной тьме, вдыхая запах лакированного дерева и новенького, среднего качества шелка, в этой звенящей тишине Сергей Вольский был оглушен одной простой мыслью: какого лешего он тут делает?!

Похоронили его скромно. Прощальная речь была сдержанной и краткой и вызвала в нем самом скорее усмешку, чем жалость к себе. Зазвонил мобильный. Он дернулся, чтобы встать, но только ударился лбом о потолок гроба. Сергей любил разговаривать по мобильному, меряя пространство ногами, где бы он ни находился. В такие моменты Ольга его называла «бешеный койот в загоне».

– Ты чего мечешься, сядь, поговори нормально! – удивлялась она. Милая, в силу своей милоты ты не понимала, не видела всю мою скотскую ленивую натуру. Мне, чтобы ответить кому-то, особенно с незнакомого номера, а таковых, особенно среди новых клиентов, было множество, нужно было себя разогнать, чтоб «быть на энергии», «на драйве», «включенным» – так все они пишут в своих отзывах… Но ни черта подобного! Это профессиональная маска, поддерживать которую с каждым годом становится все сложнее.

Я боюсь людей! Да, сука, я боюсь людей, но работаю с ними каждый день в очень тесном контакте. В таком же тесном, как этот гроб. Хотя если подумать, то здесь не так уж и плохо. Я же давно мечтал о покое, отдохнуть… Из глубин его существа поднялся какой-то судорожный, незнакомый ему прежде смех, он смеялся и смеялся, не в силах остановить это, словно икоту.

Однажды, много лет назад, он встретил отшельника высоко в горах. Разговорились. Тот спросил его:

– Что тебя так тревожит?

– Я устал от людей. Их очень много в моей жизни, и всем что-то от меня нужно, – ответил Сергей.

Старик спокойно сказал:

– Оставайся со мной. – И указал на пещеру, в которой, уйдя от людей, прожил последние 25 лет в полном одиночестве. Вольский почувствовал, как где-то внизу живота, почти в паху, родился страх и ледяной волной стал подниматься по позвоночнику. Ему стало трудно дышать.

– Но тогда мы возненавидим друг друга: я нарушу ваше одиночество, а для меня всех окружающих людей замените вы! – выкрутился Сергей. Отшельник улыбнулся.

Именно это внутреннее противоречие – боязнь людей и боязнь забвения – вырывалось из его груди неистовым и неуместным смехом. Он хохотал во весь голос, всем своим существом, словно стараясь восполнить, догнать весь упущенный смех прожитой жизни. «А что, если сейчас по кладбищу идет какая-нибудь старушка? Как же она должна припустить от страха, услышав смех, доносящийся из-под земли», – внезапно подумал он и захохотал с еще большим запалом. Однако тут же в его испуганный мозг ввинтилась новая стихийная мысль: если он продолжит смеяться, кислород закончится слишком быстро. По спине пробежали неприятные мурашки. В критические моменты сознание Вольского как будто расщеплялось надвое: одна половина его существа проживала реальный трэш, другая – наблюдала за всем этим со стороны. Такое умение Сергей выработал у себя отчасти сам. Это не позволяло ему скатиться по максимуму в негативные эмоции, но в то же время мешало яркому проживанию позитива. Вольский словно избегал крайностей, предпочитая нейтральную середину. Кто-то мог бы назвать это здравым смыслом, он же именовал осознанностью.

Сергей поднес мобильный к лицу. Гроб наполнился уютным светом. На мгновение ему показалось, что он в палатке в лесу, застегнутый в спальный мешок, выбраться из которого – пара пустяков. Но Вольский тут же отогнал эту вредную иллюзию – нет уж, хватит! Больше никакого самообмана. Он в гробу. В самом настоящем. И этот факт он должен принять во всей его полноте и понять главное – какого лешего он тут делает?!

На экране высветилось имя звонившего: «Профессор Дрозд». Ответить или… Сергей дал отбой и решил написать сообщение, но, как назло, мобильный выскользнул из рук.

– Черт!

Неделей ранее…

Глава 1

Провокация для провокатора

Клиентка М. говорила без устали уже минут сорок кряду. При этом оплатила она только час работы. Накануне М. прислала длиннющее письмо по электронке: «наслышана…», «накопила на сеанс…», «последняя надежда» и вот теперь молотит и молотит… Как же нам важно быть выслушанными, до одури, до самого дна…

Ни на один мой вопрос М. прямо не ответила, все ходит кругами. Зачем? Пытается сохранить лицо! Да, даже в кабинете психотерапевта. Виной тому воспитание, социум. Вот только проблему это решить не поможет. У кого она только не была! Все от нее отказались. Не могут найти причину. По всем показателям М. была здорова, как бык. Но троичный нерв – этот перекресток между руками, связывающими нас с другими, головой, способной раскритиковать и обесценить, и, наконец, телом, храмом возможностей и лишений, – скрутил ее так, что «никаких денег не жаль», «лишь бы помогло». Из подобных фраз легко можно было бы составить целый словарик самооправданий, позволяющих вывалить кучу денег какому-то «волшебнику» вместо того, чтобы жить с собой в искренних, честных отношениях.

Так, ладно! Надо с этим кончать. В принципе, стратегия ясна, ничего сложного.

Сергей Вольский многозначительно посмотрел на часы. И только тут клиентка очнулась! Заерзала, засуетилась, словно объявили отправление ее поезда. Максимально сосредоточилась, сконцентрировалась, чтобы не пропустить ни слова, сказанного доктором.

Вольский напустил на себя нарочито серьезный вид:

– Простой вопрос. Как вам эта боль мешает жить?

М. отпрянула назад, растерянно заморгала, недоуменно развела руками.

– Сергей, это же очевидно. Мне больно глотать! – тихо ответила она.

– Отлично, – кивнул Вольский. – А что именно вы никак не можете проглотить? Необязательно буквально. Где это было? Когда? Это может быть как ощущение… Как будто…

Его голос звучал так вкрадчиво, так значительно, словно от ответа на этот вопрос зависела ее жизнь. М. вдруг густо покраснела, смущенно опустила глаза. И тут же снова подняла их на Вольского. Ах, это сияние озарения, инсайта! Сергей знал его и любил. Для него это было чем-то сродни сообщению об одержанной победе или крупном выигрыше.

М. была потрясена. Зажав двумя руками рот, она качала головой из стороны в сторону. Будто говоря себе: «Так я и знала! Это мне даром не пройдет! Сама виновата». Она принимала приговор. Немой приговор, от которого до сего момента М. пряталась и уворачивалась. Пока не утопила его в бездне подсознания. А с ним и причину, по которой оказалась на скамье подсудимых собственной совести, привитой обществом морали или каких-то иных значимых ценностей, господствующих в ее голове.

М. долго не могла решиться, чтобы начать свой рассказ. Сергей молча налил в стакан воды. Поставил перед нею и напомнил:

– Время!

М. понимала, что если она не сделает это сейчас, то второго шанса у нее уже не будет, а куда идти за помощью после Вольского, идей уже не было. Она залпом осушила стакан воды и сдалась.

Воспоминание оказалось занятным и даже (если ты не психотерапевт) смешным.

М. живет в небольшом городке, где все друг друга знают. Как-то летним вечером по пути домой она встретила батюшку. Ничто не предвещало беды. Поболтали о праздном. Он вызвался ее проводить, помог с тяжелой сумкой. Неожиданно для самой себя в подъезде собственного дома она сделала ему минет.

Неисповедимы пути Господни! Батюшка был потрясен снизошедшим на него оргазмом, а вместе с ним внезапною трезвостью осознания, что как-то слишком далеко он проводил свою прихожанку. И вот, в этот самый момент, он брезгливо оттолкнул ее. При этом сперма все же оказалась во рту М., и она не зная, что с ней делать, на мгновение замерла. Выплюнуть – как бы батюшку не обидеть, да и неприлично плеваться в подъезде, тем более сама ж там живет. И глотать мочи нет. В конце концов, она незаметно утерлась подолом юбки, но этого оказалось достаточно, чтобы травмировать хрупкую психику, не способную ни в буквальном, ни в переносном смысле проглотить, читай – принять произошедшее.

И потянулись долгие часы и месяцы истощающей рефлексии: «Что теперь будет?», «Как людям в глаза-то смотреть?!», «А на исповедь как? Боже, боже!», «Он же порядочный человек, семейный, а я?..», «Как я могла?» Стыд и чувство вины лавиной обрушились на бедную М.; прорастая из чужой морали, они заполнили собой пустоты всего, что осталось без ответа. Тут-то и начинается формирование нового слоя психики.

Тотемные цивилизации до сих пор живут законами племени и рода. Согласно этим правилам, нарушивший табу получает наказание или проходит инициацию очищения за пределами племени. Будучи изгнанным и оставшись один на один с этим миром, он, по сути, обречен на смерть. Однако если ему все же удается выжить и он даже научится делать это самостоятельно, то он словно обретает новый социальный статус. Племя сочтет, что испытания очистили изгнанника, и согласится вновь принять его.

В цивилизованном мире схожие порядки. Преступивших закон наказывают штрафами, исправительными работами или изгоняют из общества – отправляют в тюрьму. Хотя, по факту, их просто помещают в другое общество, со своими законами. В общих чертах они схожи с прежними, но гораздо ближе к первобытным. Переживших изгнание из цивилизованного общества также считают очистившимися, и они имеют право на возвращение.

Но что делать, если о твоем преступлении общество не знает? Тебя не наказывают, не изгоняют, но при этом твоя психика самым парадоксальным образом остается архаичной. Она все еще живет в мире тотемов и табу. Это открытие сделал еще дедушка Фрейд, и современные психологи его не опровергли. Напротив, постоянно убеждаются в его истинности. И клиентка Вольского была очередным тому подтверждением.

Как любой среднестатистический «преступивший», М. подсознательно ждала и в каком-то смысле даже жаждала этого наказания. Ведь это был бы верный способ очиститься от разрушающего ее психику чувства вины! Но наказания и не брезжило на горизонте. Более осознанные индивиды (увы, М. была не из их числа) в такой ситуации выбирают самоинициацию, самоочищение. Атеисты идут к психологу, верующие – на исповедь, кому-то достаточно просто выговориться другу или подруге. Любой из этих способов – это публичное признание своей вины в надежде на раскаяние и прощение. Если ничего такого не происходит, человек продолжает носить это в себе. И тогда подсознание запускает механизм самонаказания. Самый простой, быстрый и действенный способ – болезнь или травма. Через боль и страдания тела происходит процесс очищения от чувства вины «преступившего». Это основа психосоматики.

Потеряв самоуважение, М. наказала себя болью в теле, и не где-нибудь, а в горле, так сказать, в «эпицентре события». Неудивительно, что врачи, работающие с ее телом, не нашли для этой боли физических причин. Их нет. Подсознание создает эту боль. По сути, иллюзию боли. А раз подсознание «включило» эту боль, только оно и может ее выключить.

– И что же мне делать? – недоуменно проговорила М.

– Ну, вы же знаете мои методы? Подобное мы лечим подобным, но уже с положительным зарядом, – ответил Вольский.

– Не понимаю, – призналась М.

– Вы же ко мне приехали, как к провокативному психологу, верно?

– Верно, – осторожно ответила клиентка, уже соображая, к чему он клонит. Вольский заметил, что грудь М. стала вздыматься от учащенного дыхания, глаза вспыхнули праведным гневом: «Ни за что!», «Как вы смеете мне такое предлагать?» Сила протеста набирала обороты. Вольский мило улыбнулся. М. немного обмякла, но продолжала держать оборону.

– Давайте начистоту, без морали и оценок. В сухом остатке: зачем вы сделали ему минет?

М. на секунду задумалась:

– Чтобы доставить ему удовольствие. Знаете, какой он хороший…

Вольский поднял руку, останавливая ее.

– А как же вы? – спросил он.

– А что я? – М. смотрела на него с искренним недоумением.

– Вы, именно вы, получаете удовольствие, когда делаете минет мужчине? – уточнил он свой вопрос.

– Нет. А при чем здесь это? Я что, проститутка какая-то, что ли? – возмутилась М.

– Вы считаете, что только проститутки способны получать удовольствие? – удивился Вольский.

– От минета? Да, – категорично ответила М.

У нее даже голос изменился. Стал густым, низким. Будто весь женский род М. пробудился и зычным многоголосьем говорил сейчас через нее.

– А от секса? Вы получаете удовольствие от секса? – быстро спросил Сергей.

– А разве это важно? – спросила М., уходя от прямого ответа.

– Хороший вопрос. Ответите?

Она пожала плечами. И обиженно скривила губы. Ей хотелось быть хорошей и правильной, как того требовали каноны женского воспитания. Но они же и сбивали с толку, мешали жить и чувствовать.

– Секс нужен мужчинам. Женщине нужно просто… потерпеть, – безжизненная, заученная и явно чужая фраза сорвалась с ее губ.

– Чье бы это ни было мнение, вы с ним не согласны, верно? – с напором проговорил Вольский.

М. закивала головой, смахнула слезы. Классический случай женского воспитания: доставить удовольствие мужчине, не ставя во внимание свое собственное удовольствие. Исходя из представления М., минет был нужен только партнеру. С его помощью она выражала ему свое почитание и восхищение. По сути, тот минет был даром с ее стороны. Однако в самый кульминационный момент одаряемый вдруг устыдился, что позволил себе принять такой дар, и М. испытала острое чувство вины. Другими словами, ей стало стыдно за свой «дар», а заодно и за саму себя.

– Вы когда-нибудь испытывали удовольствие от секса? – повторил свой вопрос Вольский.

М. невольно оглянулась, словно хотела удостовериться, что никто, кроме нее, его не слышал. Хотя вот уже почти час они находились в кабинете один на один. И она это прекрасно знала.

– Да, – почти беззвучно ответила М.

– А от минета? – еще раз попытался он проникнуть в ее наглухо закрытый внутренний мир.

Она выглядела виноватой, словно он поймал ее с поличным. Вольский вопросительно вздернул брови, усиливая свой вопрос. Внезапно М. вздохнула с глубоким облегчением. Будто в душной комнате, наконец, открыли окно и повеяло свежим воздухом. Сергей кивнул. М. кивнула в ответ.

– А в той ситуации вы получали удовольствие? В процессе?

Рыбка уже была на крючке, теперь оставалось только осторожно, чтобы не сорвалась и не поранилась, вытянуть ее из глубин подсознания, на поверхность. На уровень осознания.

– Да, – мягким, мелодичным голосом ответила М.

Даже удивительно, насколько голос женщины, его модуляции, способны отразить ее соединенность или, наоборот, категорическую разобщенность со своей сексуальностью.

– И именно в этом заключается ваша вина? Вы не смогли скрыть своего удовольствия, во всяком случае от себя. Ведь именно это вы постоянно делаете. Запрещаете себе испытывать удовольствие, оправдываясь тем, что доставляете его мужчине. Ибо у него есть на это право, а у вас – нет. Но в той ситуации было несколько неизвестных. Табу на удовольствие совпало с табу сексуального взаимодействия с чужим мужчиной. И, смею предположить, на табу орального секса у самого батюшки. Именно его вы увидели в его гримасе стыда в момент эякуляции. И поскольку лично в вашем мире право на удовольствие от секса есть только у мужчины, то вину за все три нарушенных табу вы взяли на себя. Уверен, что, кроме меня, вы больше никому не рассказывали об этом, верно?

М. испуганно закивала и тут же замотала головой.

– Никому!

– Стало быть, единственный способ очиститься от чувства вины – это наказание через боль. Три табу – троичный нерв. Все четко, как в аптеке.

Оба засмеялись.

– В идеале надо сделать минет тому же батюшке, но получить при этом от процесса и результата искреннее и нескрываемое удовольствие, – заявил Вольский. М. со страхом на него посмотрела. – Но не будем гневить бога! Батюшку можно заменить кем-то другим. Ибо главное здесь – получить удовольствие! Вы имеете право на удовольствие. Разрешите себе его. Докажите себе. Обладайте этим правом. Оно ваше по праву рождения!

М. восторженно глядела на Вольского, ловя каждое его слово. Он же, посмотрев на часы, добавил:

– И лучше не затягивать, сделайте это в ближайшие день-два.

Глаза у М. загорелись, она словно помолодела лет на десять. Рассыпался по кабинету ее мелодичный смех. Он любил этот смех. В нем Вольскому слышалось освобождение, будто человек отпускал удавку, которой сам себя сдерживал. Клиенты испытывали в такие моменты невероятный прилив энергии, от которого заряжался и он сам.

– Но кому? Я давно одна… – деловито стала соображать М., словно он выписал ей пилюли, которые не так-то просто купить. – О, бывший муж подойдет? Он все переночевать у меня набивается…

Она сидела на краешке стула, готовая к действию, все решившая, спланировавшая и даже мысленно пришедшая к триумфальному финалу. Теперь М. спрашивала скорее, чтобы успокоить рептильный мозг, страшащийся любых перемен, и получить одобрение, дабы разделить ответственность за результат. Э, нет! Знает он эту уловку клиентов, его не проведешь. Это должно быть стопроцентным решением и ответственностью клиента. Только тогда можно рассчитывать на результат!

– Ну, тут уж вам решать, жизнь-то ваша. Он или кто-то другой, главное – получить удовольствие, понятно? – улыбаясь, профессионально устранился Сергей.

– Абсолютно! – подскочила как на пружине М.

Ух, сколько нерастраченной, подавленной энергии! Фонтан!

Когда дверь за М. закрылась, он посмотрел в планер. На сегодня это был последний клиент, точнее клиентка. Сергей был воспитан в патриархальных традициях. Главным действующим лицом в этом мире для него всегда оставался мужчина. Женщины казались ему тенями на его фоне. Ему пришлось проделать долгую работу по выбиванию из себя старых сексистских заноз, полученных в детстве, когда он, как губка воду, вбирал в себя чужие убеждения. Тогда казалось, в них собрана сама суть, мудрость веков и поколений. И нельзя, ничего нельзя упустить из того, что говорят старшие. Понадобились годы саморефлексии и работы с психологами, пока он не приучил себя видеть и в женщине Человека.

Бизнес-центр в сердце столицы, который он снимал за приличные деньги, был почти пуст. Свет лился из-под двери его соседа по офису – топ-менеджера агентства элитной недвижимости. Они частенько после работы заходили в ближайший паб. Заказывали какой-нибудь новенький сорт крафтового пива. Как правило, ругали его на чем свет стоит, отпуская таким образом стресс дня, а потом, чтобы сгладить неприятное впечатление – брали темную классику и удовлетворенно мычали: «М-м-м!», «Да-а-а», «Совсем другое дело!» Морщины на их лицах разглаживались, мир переставал быть угрожающе раздражительным, и они переходили к пошловатым анекдотам, чтобы поржать от души. Затем расходились по домам, довольные собой и друг другом.

Сергей не прочь был бы и сегодня поддержать сложившуюся традицию, но, открыв дверь в офис соседа, понял, что перспективой подегустировать очередное крафтовое и не пахнет.

– Не, Серега, даже не дразни! У давнего «жирного» клиента сменилось руководство. Поставили молодого, дерзкого. Он уже всех старых сотрудников уволил. Меняет, ясное дело, штат под себя. А также ищет, где еще можно сократить расходы. Опа! А тут я – внештатный юрист по контракту. В понедельник утром с ним встречаюсь. Боюсь, как бы и мне резко не стать… твоим «пациентом»! Поэтому вот сижу, готовлюсь…

Изменив голос на жалостно-писклявый, сосед по офису изобразил свою возможную перспективу:

– Доктор Вольский, я потерял клиента – крупную компанию. Я вел их дела целых десять лет! Это катастрофа, доктор, спасите, у меня депрессия… Что мне делать, доктор?

Сергей сел на стул напротив, усмехнулся в ответ на импровизированное представление, понимая, что, как бы ни старался приятель сохранить лицо, ему сейчас реально страшно. За те несколько шагов, что Вольский сделал от двери своего офиса, он уже успел расслабиться, наполниться предвкушением вечера пятницы и предстоящих выходных, и работать снова ему совсем не хотелось. И все же здесь было нечто особенное – он почуял запах стресса! Реального, когда близок «момент истины», разделяющий жизнь на до и после. На это у Сергея был своего рода нюх. Он ловил адреналиновую волну и сам испытывал мощный прилив энергии. Да и робкая надежда все-таки вытащить друга в паб пока еще теплилась в нем.

– Так, объясни, чего ты хочешь? И чего хочет он? И что из того, что хочешь ты, он точно не захочет?

Приятель встрепенулся и кратко обрисовал «масштаб бедствия».

– Понятно. Тут все просто и в то же время тонко. Смотри! Если ты будешь отстаивать свои интересы, он воспримет это как козыри в пользу расторжения контракта с тобой. Но ты можешь не только рассказать о своих интересах, но и сразу же проговорить его – ну, вот это его желание обновить штат сотрудников, вывести компанию на новый уровень, пересмотреть статьи расходов: так ли они эффективны и актуальны ли еще? И так далее. Тогда он увидит, что для тебя интересы компании, которую теперь возглавляет, важны не меньше твоих собственных, уловил? Ему же тоже важно не облажаться. А партнеры, искренне заинтересованные в успешном ходе дел его компании, гибкие и лояльные, на дороге не валяются. Если не дурак, он это понимает. Покажи, что ты привержен компании, а не прежнему руководителю! Сечешь?

Глаза приятеля загорелись. Сергей отметил в них особый блеск, словно отражение сияния пойманной за хвост птицы счастья. Это правильное намерение перед «боем», однако всегда лучше быть начеку, пока не убедишься в своей победе.

* * *

Их излюбленный паб был типично мужским заведением. Все здесь было знакомо и не менялось годами, и именно это позволяло расслабиться. Все всегда было на своих местах. Разве что под Новый год появлялась на барной стойке захудалая елочка, на которую, чем ты старше, тем все больше наплевать! Без улучшений, сезонных обновлений и прочего рекламно-маркетингового апгрейда, суть коего – зло чистейшее. И авторы его, Вольский был в этом уверен, женщины!

Нет, Сергей не был женоненавистником. Если раньше он не воспринимал их всерьез или как ровню мужчине, то со временем понял ценность существования женщин в мире. Он признавал, что совсем без женщин мир был бы пресным. Но главным откровением трансформации его отношения к женщине было признание того, что она может быть не только матерью или любовницей. Она – человек с отличными от мужчины природными настройками и задачами. Вольский потратил немало времени, чтобы понять и принять цикличную женскую природу. Не будешь же ты ненавидеть Луну за то, что она то полная, то растущая, то торчит средь бела дня на небе? Ну, торчит и торчит. Это может нравиться, может раздражать, но ненавидеть – уже чересчур, зачем?

– Зачем? – уже в третий раз переспрашивал Сергея, отлетевшего в свои мысли, сосед-дружбан.

– Что «зачем»? – допивая темное, потинтересовался Сергей. Ему хотелось еще. Из трезвого завтра он уже проклинал себя за это слабовольное желание. Однако, чертыхаясь и ликуя, мысленно показывая себе завтрашнему «фак», он жестом велел официанту повторить.

– Зачем она каждый год меняет мебель в квартире? Я только привыкну, запомню, где у меня что лежит, бац – полное обнуление.

– Ну, дружище, радуйся, что она только мебель меняет, а если бы она просила каждый год новую квартиру? Прикинь, выходишь из офиса и не помнишь, куда ехать? – И оба покатились со смеху.

Сосед обнял Сергея за плечи.

– Серега! Вот умеешь ты, а? Вот ты сказал сейчас… вроде ничего научно-психотерапевтического, а я вдруг счастливым себя почувствовал. Вот как это ты, а? – Он снова захохотал и нетвердым шагом побрел к сортиру. Обилие риторических вопросов со стороны друга было верным признаком того, что пятничная туса подходила к концу.

Сергей жестом позвал официанта и попросил счет. Он еще улыбался, довольный собой-красавчиком, а внутри уже поднималась серо-буро-малиновая мерзость. Она заполняла изнутри живот и медленно подбиралась к горлу, чтобы давить, душить, злить.

Последнее время такое происходило с ним практически каждый день. Что-то триггернуло давнюю боль. Предстоящая свадьба? Укоризненные взгляды будущей свекрови? Ощущение «дыры» на Олин вопрос: «Кого ты позовешь в свидетели?» Нет, все не то. Но для того чтобы сесть и разобраться, наконец, во всем, у него не было времени. Поэтому он старался не замечать, обходить, сознательно прячась за комфортными утверждениями, сложносочиненными аргументами, философскими изречениями: мол, все у него хорошо. Но нет! Вранье. Он завидовал. Завидовал этому вальяжно идущему отлить соседу. Он, Сергей Вольский, врачеватель душ человеческих, порой во время консультаций достигающий статуса «Бог», при всей своей гениальности никогда не допрыгнет до того уровня благосостояния, которым лихо рулит этот парень.

1 2 3...5 >

На страницу:

Перейти

1 из 5

Другие книги автора

Провокатор. Загляни своим страхам в лицо

Сергей Борисович Насибян