Маршрут 415

– Екатерина! Мне нужно подумать… Поймите меня правильно, мне очень хочется, но нужно полноценно осознать объём работы и наличие моих возможностей.

– Конечно-конечно… Я вас не тороплю с ответом, если не считать только мой преклонный возраст, – пошутила Екатерина. – Будем считать, что переговоры состоялись! Давайте отметим их! Это один из моих любимых зелёных чаев «Иван многолетний». Его делают здесь, неподалёку есть небольшое производство. Чай спрессован в маленькие звёздочки. Когда его завариваешь, звёздочки разворачиваются в полноценные листья. Глядя на этот процесс, я думаю, что созерцаю какое-то волшебство. Словно видишь, как просыпается природа весной. В космосе часто не хватает этих мелочей и приходится их чем-то заменять.

Пока Екатерина рассказывала про чай, Кирилл внимательно листал мемуары, поддакивая своей собеседнице. Ему было неловко из-за того, что сейчас его больше интересовали мемуары, а не сама Екатерина Викторовна. Но он ничего не мог с собой поделать. Чтобы не обделять хозяйку своим вниманием, Кирилл преодолел себя, хлёстко захлопнул мемуары, как будто уже ознакомился с ними. Затем решил поддержать беседу и озвучил первые пришедшие в голову мысли:

– Я год назад только вернулся в город, до этого проживал в деревне. Проще говоря, жил среди ёлок, почти один. Эх, мне бы там такой вид как у Вас.

– Только ради этого вида я и купила этот участок. Какой простор, какая воля! – продолжала Екатерина, наблюдая, как Кирилл снова открыл мемуары и начал читал их беглым взглядом. – Удивительно, как природа влияет на живущих среди неё людей. Кстати, синонимов слова «Воля» нет ни в одном языке галактики, кроме Русского языка. Я раньше не понимала, что это такое. И только оказавшись на этом берегу, я поняла полный смысл этого слова. Ты уезжал в деревню на отдых?

– Хуже! Решил всё бросить и перестать снимать совсем, – оторвавшись от мемуаров, признался Кирилл в своём творческом кризисе.

– Да, последние Ваши картины не сильны. Но нельзя, это просто незаконно, чтобы каждая работа была шедевром. Что мы люди тогда будем обсуждать? Скучно будет жить…

– Вы смотрели мои фильмы?

– Конечно, не все, но многие. Мы все “шляющиеся” сейчас и бывшие космонавты – большие киноманы. А как нам ещё себя там развлекать?! Кино в космосе незаменимо. Если народа на борту много, то можно и дебаты устроить, обсуждение. Отдых в деревне удался, набрался сил?

– Получается, что так. Да и какой из меня крестьянин, не могу я на земле работать. Едешь в магазин за продуктами или кормишь гусей, а в голове… А в голове идеи, как бы вот это снять или то! А вечером вроде хочется отдохнуть, а приходишь в себя уже сочинившим четверостишье. Ну вот решил вернуться и ничего не переискивать в себе. Всё найдено, всё найдено уже давно. Делать надо то, что нравится и как умеешь. А земля, огород – это не моё!

– Да Вам ещё рано с землёй возиться. – Екатерина улыбнулась Кириллу, дав понять, что пошутила. – Нужны победы. А к земле все приходят, и чаще после пятидесяти. У нас столько штурманов и техников под пенсию устраивало на кораблях теплицы и оранжереи. И не важно, живёт человек на Земле или полжизни летает, а под старость начинает радоваться проросшему семечку, появившемуся листочку.

– Вы сами сажали розы? Те, что у вас в округе?

– Я бы соврала тебе, если бы не сказала, что мне помогал Робби. А так сама. Как все удивляются, прилетая в гости, когда они цветут. Обожаю розы. На планете А1-Д13 есть сорт роз, который цветёт круглый год, представьте только! Красивые мои розочки?!

– Очень необычно, аромат сносит голову.

– Вы так просматривали мои мемуары, случайно не определились с ответом?

– Знаете. Я согласен, буду с вами работать. По самой рукописи всё хорошо, но есть один момент…

– Какой?!

– Вы написали о себе в третьем лице. Это не плохо и не хорошо, но… – Кириллу было неудобно критиковать начинающего писателя, хотя, на его взгляд, это и было объективным.

– Так, так, продолжайте. Не думайте, я не обижусь.

– Людям надо дать чёткие границы представления о вашей персоне. Люди должны знать о вас всё с самого детства. Кто родители, какие привычки, детские страхи… Всё это сближает читателей с автором. Это классика написания мемуаров. А вот когда мы, то есть вы расскажете о себе, тогда можно вставлять истории из полётов, в том числе эту. Нарратив, действительно, в некоторых местах не мешало бы изменить, но в целом всё здорово. Вот, пользуясь случаем, ты готова сейчас рассказать мне, кто такая Екатерина Викторовна? И мы сделаем из этого что-то вроде вступления.

– Конечно, если только у вас есть время.

– Сколько угодно, диктуйте! А я буду записывать!

III

В юности я была очень скромной девочкой. Настолько скромной, что постоянно ходила с косичками. Мои родители хоть и жили вместе, но душами они были в параллельных мирах. Видимо, и мыслями тоже. Меня не удивило, что как только я съехала от них, они спокойно разошлись. Они выражали глубокое спокойствие, что больше не надо заставлять себя жить вместе: ребёнок вырос, теперь можно жить раздельно, на свой вкус.

Училась в обычной школе на дистанционном обучении и достаточно хорошо. Каждый день угол моей комнаты превращался в учебный класс. Я с большой охотой занималась по всем предметам, и для меня было диким слышать от сверстников, что кто-то не выбирал больше одного предмета в период. Заниматься по всем предметам было не обязательно. Но мне было интересно погружаться в один предмет за другим. К тому же моё обучение всегда было тайным оружием родительского перемирия. Как только родители начинали ругаться, я садилась за учёбу, показывая всем своим видом, что они мешают мне заниматься. В конце каждого периода обучения по каждому предмету был итоговый тест, а в конце школы – экзаменационные тесты. Только после получения аттестата я узнала, что была всего лишь в сотне из десяти тысяч ребят с моего района, выбравших более десяти предметов для изучения.

Жили мы в двухкомнатной квартирке, в одном из тысячи одинаковых домов не самого благополучного Машинного района, на сороковом этаже. Надо сказать, я редко спускалась на улицу, только при важной необходимости. Да и особо этой необходимости выходить куда-то из дома у меня в детские годы не было. Как и наши соседи, еду и всё прочее мы покупали с помощью курьерской доставки. Ежедневно к нам на балкон залетал дрон со всем необходимым.

Мама была дизайнером и всё время, что я её помню, сидела на кухне с чашкой кофе за графическим редактором. Вот папа любил гулять и часто уходил из дома. Он был волевым человеком и совсем не боялся ездить по всему дому, даже на нижних прокуренных и пропитых этажах он себя чувствовал спокойно. Один раз мы с ним пошли гулять по лестнице нашего дома и, только спустившись на один из нижних этажей, мне уже стало плохо при виде грязи. Видимо, пол там не мыли месяцами. Спустившись ещё ниже, мы встретили огромное количество мужчин, пьющих и курящих прямо в холле. Некоторые из них, как спящие поросята, лежали на полу, посапывая. Мне было жутко и противно. А мой папа смело здоровался с ними за руку и обменивался шутками. Ещё ниже я увидела холл, пол которого был вымазан засохшей кровью. И вот тут у меня началась истерика вместе с подошедшим рвотным рефлексом. Оставив свой след на полу, мы поехали на лифте к себе в квартиру. Представьте, какой я была неженкой. И как меня только занесло в космонавтику?!

В свободное время я зачитывалась старыми книгами, оставшимися от дедушки и бабушки. Они покупали очень много книг, больше для антуража, чем для чтения. Некоторые книги вообще до меня ни разу не открывались. Это я определяла по характерному хрусту обложки. В основном, книги были про однотипные приключения в космосе со счастливым концом. О том, как люди открывали на далёких планетах станцию за станцией, организовывали свои колонии и государства. Как жили люди, лишённые цифровизации и земного быта. Я зачитывалась ими уже в другом углу своей комнаты. Это был импровизированный читальный зал. Родители тоже сидели по своим углам и дистанционно работали, изредка кидая презрительные взгляды друг на друга. Зато они расплывались в улыбке, когда в поле их зрения появлялась я. Несмотря на свои противоречия, родители любили меня большего всего на свете.

Закончив школу, я сама неожиданно для себя поступила в старое училище на бывшей соединенной территории, поставив галочку напротив понравившейся аббревиатуры РКУОСГП (Рядовое Космическое Училище обеспечения связи Галактических Полетов). Нам, закончившим школу, можно было выбрать только одно учебное заведение из представленного списка. Если не поступаешь в него, то можешь выбрать ещё одно. И так до тех пор, пока не попадёшь на беспроигрышный вариант, куда брали всех, – “Курсы о взрослой жизни”. Эти курсы включали в себя небольшое количество лекций по менеджменту, юриспруденции и экономике. Поступала я всё так же дистанционно. Направила свой аттестат, потом со мной поговорили по веб-каналу. Задавали какие-то вопросы. Я уже не помню, какие были вопросы, но отвечала я смело, применяя не столько знания, полученные в школе, а информацию, полученную мной из доставшихся по наследству художественных книг про космические приключения. Мне кажется, я даже параллельно в этот момент играла в популярную тогда игру «Звездочёт». В ней надо было ловко управлять машинкой, уворачиваясь от препятствий, и собирать звёздочки. Выбору профессии я не придавала никакого значения. А потому родителям о сделанном мной выборе я, естественно, ничего не сказала. Не думала, что это настолько серьёзно, что потом мама даже записала это в предательства. Хотя, родители тоже ничего у меня не спрашивали. Мама за меня уже выбрала путь, видев меня своей дочкой навсегда. Так, она обучала меня премудростям дизайна с самого детства. Иногда даже я ей помогла по работе.

И вот в один прекрасный день мне пришло письмо о зачислении меня в Рядовое Космическое Училище Обеспечения Связи Галактических Полетов. Родители были безумно рады и горды за меня, пока не дочитали письмо до слов «очная форма обучения, 2 (два) года». Мама сразу заревела, а папа крепко обнял нас обеих. Чтобы мы не видели его слез. А я даже не понимала, что такое очная форма, откуда столько непонятных чувств. Потом состоялся серьёзный разговор и на меня начали давить. Понемножечку мама нажимала, приводя аргументы о том, что мое обучение в РКУОСГП – это очень плохая идея. Я не соглашалась с ней. Мой детский ум воспринимал этот разговор как игру в самостоятельность и не более того. Естественно, я, боявшаяся вида засохшей крови в подъезде и не переносящая даже грязного пола, никуда не собиралась. У меня даже мыслей не было о том, чтобы покидать свою уютную квартиру. А срок обучения в два года для меня казался целой жизнью. Все мои подружки поступили на разное дистанционное обучение со сроком не более нескольких месяцев, и я, если честно, очень завидовала им. А отказаться от РКУОСГП по своей инициативе уже было нельзя. Можно было только сразу записаться на “Курсы о взрослой жизни”, но этому мешала гордыня хорошо преуспевающей ученицы. Родители так радовались моему поступлению, пока не узнали об очной форме обучения. Я думала, что сделала что-то недостижимое, что мной стоит гордиться. Все эти чувства не позволяли мне даже рассматривать вариант отказа от обучения. По-детски я думала, что всё само как-то рассосётся, что я наберусь смелости и откажусь. С другой стороны, я чётко понимала, что мне не хватит решимости уехать из дома. Я была готова отказаться от обучения, но с родителями продолжала играть роль независимой гордой девочки. Мне было приятно с ними спорить и видеть, как борьба за меня сплачивает их. В какой-то момент я переиграла. Мама, восприняв мою детскую склонность к игре с родителями за серьёзное решение, собрала все мои вещи и дала денег на проезд со словами: «Вали! Сама ещё вернёшься». А папа?! Папа был безумно рад за меня, но иногда мне оказалось, что он больше радуется своей будущей свободе. В любом случае, он был со мной добр и мил.

Мое недопонимание, куда я попала, растаяло, как только я переступила порог РКУОСГП. Старое, местами ветхое здание училища было разделено на корпуса, плавно отходящие от главного здания словно расчёска. Там я узнала, что меня буду обучать профессии штурмана-радиста. Наш факультет особо оберегался воспитателями, так как у нас учились, в основном, девчонки. Мне было не по себе первое время, так как приходилось общаться с огромным количеством людей. Более того, я, как сейчас бы сказали, долгие годы провела в заточении в башне и не знала очень многих бытовых тонкостей. Но быстро ворвавшись в среду своих сверстников, я перестала ощущать дискомфорт. Наше училище в техническом плане было самым отсталым, пожалуй, на всей планете. Мы учились на старых приборах, зато исписывали тонны бумаги сведениями о новых устройствах. Сколько трудов стоило мне начать быстро и много писать от руки. Я, привыкшая к клавиатуре, мучилась до кровяных мозолей и боли в кисти. Вся эта муштра очень сильно помогла нам после выпуска быстро овладеть современными машинами без каких-либо серьёзных проблем. Только сейчас понимаешь, сколько труда было вложено в нас нашими преподавателями.

На двадцатилетие выпуска я встретилась с нашим директором, и он сказал такие слова, которые вогнали меня в краску: «Очень рад, что из тысячи наших выпускников, в которых мы вкладывали в общей сложности миллионы часов работы, вышло несколько человек галактического масштаба. Таких, как ты». Он был прав – со всего моего потока в профессии мало кто удержался. Кто-то вообще шёл учиться для галочки, заранее зная, что никогда не будет работать по профессии. Некоторых уже заведомо ждали спокойные места на Земле.

Несмотря на техническую отсталость нашего учебного заведения, преподавательский состав был блестящий. Нас закаляли как бронь. Мы не замечали этого, охотно выполняли все требования и удивлялись, когда узнавали, что кто-то из сверстников в других учебных заведениях ссорится с преподавателями и отказывается что-то делать. Надо отдать должное, помимо основных знаний нам вбивали в голову огромный вагон прикладных наук, таких как физика, математика и т.д. Больше всего мне нравилось, что у нас были занятия физкультурой. Если честно, я в юности была не только скромной, но ещё и плюшкой. Дома активности у меня было мало. Занятия спортом мне пошли только на пользу, тогда я начала замечать на себе взгляды мальчиков. Занятия физкультурой у нас чередовались с занятиями по борьбе за живучесть космического судна. В старом допотопном макете корабля «Лунарь» мы тренировались надевать на скорость спасательные скафандры, разыгрывали ситуации разгерметизации корабля и аварий различного характера.

Жили мы в общежитии по четыре человека в комнате. Иногда случались потопы из-за на ладан дышавшей крыши. Мы играючи выбирали дежурного, который вставал и выливал накопившуюся воду в вёдрах. Каждое препятствие мы устраняли по заданию преподавателей коллективно, что выработало в нас сплочённость, коллективный дух, и, главное, это способствовало развитию навыка сожительства. До сих пор думаю, что способность к сожительству является основополагающим качеством в космосе. Ты можешь быть крутым специалистом, но если не можешь находить общий язык с людьми, тебя никогда не возьмут в космос.

Закрутившись в море юношеских событий, я забыла про родителей и перестала им звонить и писать. Мама восприняла это как очередное предательство с моей стороны и, судя по письмам, очень охладела ко мне. А папа понял меня или ему было всё равно. Мужское сердце никогда полностью непостижимо для женщин. Моё невежество дошло до директора, после чего каждую пятницу вечером я приходила к нему в кабинет и писала письмо маме и папе, перечисляя все новости и успехи за неделю. Писать при этом надо было рукописно, “от души”. Это я уже потом узнала, что мама до слёз зачитывала мои письма перед своими соседями, к которым навязывалась со своим одиночеством. В то время папа уже не жил с ней. А мне так было жалко этого часа вечером в пятницу. Время, когда мои подружки прихорашивались к вечерним посиделкам с мальчиками в актовом зале, я должна была тратить, как мне казалось, впустую.

Неожиданно быстро настал выпускной, обучение длилось всего два года. Прочитав первый раз «очная форма обучения, 2 (два) года» я и поверить не могла, что всё пролетит как один миг. И вот я уже свободная от всех студенческих обязанностей с дипломом Штурмана-радиста-механика в руках. Механиком я стала потому, что, пока мы учились, изменилась программа обучения. Всех сотрудников космической отрасли обязали быть механиками. Логика этого нововведения состояла в том, чтобы в непредвиденном случае любой член экипажа мог починить какой-нибудь агрегат. Могла ли я что-то чинить? Конечно, нет, как и другие попавшие под эту реформу. Я знала только название агрегатов и могла их найти на картинке. А если говорить про экстренную ситуацию, то без специальных ключей отремонтировать какое-либо устройство просто невозможно. Моими хрупкими ручками я могла открыть только бутылку молока. С банкой варенья уже приходилось ковыряться с ножом или кого-то просить.

Так вышло, что я одна из потока, втянувшись в учёбу, не побеспокоилась о своём будущем месте работы. Я наивно думала, что учёба будет всегда. Всегда будет весело и комфортно. Когда все хвалились, куда пойдут работать, пускай даже не по профессии, я отмалчивалась.

А идти мне было некуда. Мама после года одиночества нашла себе кавалера и переехала жить к нему на загородную дачу, сдав нашу квартиру в аренду. Папа находился где-то в другой стране. Я вспомнила слова матери «Сама ещё вернёшься», и мне стало страшно. «Куда ты потом с этими знаниями пойдешь, дура?!» – раз за разом прокручивалась в голове слова мамы. Переночевав последний день в общежитии училища, я отправилась в “Космическое представительство Земли”.

Вот так я без связей пошла в отдел кадров Космического представительства Земли. В Космическом представительстве посмотрели на меня с большим удивлением и доброжелательно открестились, сославшись на то, что им нужны только люди с опытом. А мой диплом, да и вообще я в целом ещё цыплёнок, которому в такой серьёзной организации делать нечего. Единственное, за что я благодарна этим неприятным жирным тёткам в отделе кадров, так это за совет идти в транспортно-космическое представительство «Свет звезды». Там берут всех. И я поехала в эту захудалую контору, где меня без лишних вопросов приняли на работу и утвердили сразу в должности Штурмана, без обязательной стажировки.

Раньше по лётному уставу обязанности штурмана и радиста были разными. Считалось, что минимальное количество людей на борту должно быть не менее четырёх (капитан, помощник капитана или штурман, радист и механик). Но я закончила учёбу в переломные годы, когда космические транспортные компании выиграли, лоббировав сокращение численности лётного персонала до двух человек, тем самым снизив свои расходы. Так вот я стала Штурманом, он же радист, и он же механик.

В идеале работа штурмана заключается в дубляже компьютера. Мы только осматриваем карты, показания оборудования и прочие конфигурации. По общему правилу, все задачи решаются в автоматическом режиме, куда больше времени штурмана уходит на отправки шифровок, если он выполняет функции радиста. Основной объём работы – это помощь капитану, выполнение приказов. Некоторые нас так и называют, используя грубое словечко “Штурпом” (сокращение от словосочетания “штурман помощник”). Официальные должности помощников капитана остались только на военных кораблях. Сделано это для установления иерархии подчинения, наличия второго лица с правом принятия ответственных решений, например, команды на открытие огня, на тот случай, если с капитаном что-то случится. За ремонт оборудования отвечает механик, он же техник, так что штурманы в основном должны быть на подхвате и постоянно анализировать происходящую обстановку, контролировать и обеспечивать связь. Конечно, иногда приходится заменять и капитана, но у меня на тот момент опыта самостоятельного пилотирования космического корабля ещё не было.

Хозяева транспортно-космического представительства «Свет звезды» набирали таких глупеньких выпускников как я без зазрения совести. «Свет звезды» – демпинговая компания на всём транспортном рынке в космосе, перевозит грузы за сущие копейки. Поэтому и зарплаты были крошечные, а корабли в ужасном техническом состоянии. Летали мы не дальше Луны. Но лучшего места получить хоть какой-то опыт сразу после учебного заведения не было. Хотя, сейчас мне известно, что у «Света звезды» был кадровый голод не только потому, что все бежали от них, но и из-за высокой смертности, которая утаивалась.

Меня определили штурманом на корабль «Великан». «Великан», построенный ещё в прошлом веке, представлял собой перекроенный броненосец. Сейчас я горда, что мне пришлось летать на этом динозавре. Он сыграл серьёзную роль в моей карьере. А тогда я забиралась в какой-нибудь укромный уголок “Великана” и ревела. Летая на нём, даже думать о красивом маникюре не было смысла. Сломать ноготь и выпачкаться в какой-либо технологической жидкости было обычным делом. “Великан” был военным кораблём, побывавшим в нескольких серьёзных передрягах, и не раз реконструировался. После первой модернизации с него были сняты все силовые агрегаты, и он стал дрейфующей по орбите огневой точкой. Затем его модернизировали снова, поставили двигатели, и он превратился в санитарный госпиталь. Потом его выкупили на металл и хотели уже распилить, как снова перепродали, и он был переоборудован в грузовой корабль. По вмещающему в себя объёму груза он был хорош, но по технической части был «конструктором». То есть кораблём, который нужно постоянно чинить, чтобы он мог летать. Всё оборудование на нём стояло не родное. Из-за того, что в него повтыкали в качестве начинки сборную солянку по принципу “что дешевле, то и ставим”, агрегаты плохо ладили между собой. Часто можно было видеть, как куски демонтированной системы гидравлики просыпались и из них сочились остатки жидкости. Корабль за пределами капитанского мостика представлял из себя очень убогое зрелище. Исключением была только внешняя обшивка корабля, являющая бронекорпусом. Она хорошо держалась, несмотря на свои годы, и постоянно подкрашивалась, создавая положительное впечатление о корабле со стороны.

Вот тут у меня растаяли радужные представления о профессии Штурмана. Самое сложное мне выпадало, когда отказывала электропроводка. Состоящую из скруток и спаек смесь новой и старой проводки частенько замыкало, из-за чего отказывали то рация, то радары, то другие приборы. Однажды из строя вышел туалет. Обидный дискомфорт. Когда выходила из строя рация, мне приходилось идти к обзорным иллюминаторам и подавать другим кораблям знаки флажками или сигнальными световыми огнями, если они работали. Вот тут мне очень сильно пригодились прикладные знания из училища. Когда физрук заставлял нас посылать друг-другу на расстоянии ста метров сигналы флажками, все ржали, никто даже не предполагал, что будет этим пользоваться так часто. А мне в те моменты было совсем не до смеха.

Приставку «механик» в своей профессии я ненавидела больше всего. «Свет звезды» не только мало платил, он ещё экономил буквально на всём. Мне казалось, что именно «Свет звезды» пришёл в Министерство наук (или как там оно правильно называется) и попросил, чтобы всех, вне зависимости от профессии, учили на механиков. Итак, из положенных на нашем торговом судне двадцати человек экипажа работало только пять. И это с учётом постоянно отказывающей электроники. В качестве механика мне приходилось чинить какие-нибудь агрегаты. Мой ремонт заключался в том, что я стучала по вышедшей из строя запчасти и проверяла контакты.

Дед, так мы называли нашего капитана, седого старичка, отлетавшего своё по горло, но вынужденного по какой-то причине работать, так мне и говорил: «Катюх, иди пни эту …». Мне до сих пор кажется, что «Великан» летал только благодаря опыту Деда. Он работал в «Свете звезды» за копейки, как и все мы. По состоянию здоровья в нормальные компании его уже не брали. А он ювелирно, чувствуя габариты корабля без половины работающих датчиков, точно вставал в портах под выгрузку или загрузку.

Когда Дед просил меня пнуть что-нибудь на корме, я вздрагивала. На корме был уютный наблюдательный пункт, с не выкорчеванными безжизненными, а родными пультами управления, которые выдавали военную судьбу корабля. Мне нравилось прикасаться к этим исполинским пультам, представляя, что я принимаю важные решения для команды и корабля. Но чтобы туда дойти, надо было шлепать по верхней палубе, состоящей из медицинских кабинетов. По какой-то бюрократической причине «Великан» официально считался не грузовым, а санитарным судном. Конечно, сделано это было умышленно, чтобы получить лётные документы без серьёзных проверок и головных болей. Верхнюю палубу оставили без изменений. Она представляла собой большое пространство с футбольное поле, уставленное кроватями для больных. Сбоку от кроватей были отдельные кабинеты с табличками «Перевязочная № 1, 2, 3…», «Операционная». Для экономии на верхней палубе отсутствовал свет, поэтому перемещаться по ней нужно было с фонариком. Мне было страшно ходить по ней, и я каждый раз пыталась пробежать всю верхнюю палубу с закрытыми глазами, частенько из-за этого спотыкалась о что-нибудь или налетала на углы кроватей. Всё, что было ниже верхней палубы, было безжалостно вырезано и превращено в огромный грузовой отсек с установленным там козловым краном. Ходили слухи, этот козловой кран был украден в каком-то порту. Не знаю, насколько это правда, но его серийные номера были действительно сбиты. В трюме на рампе, во время перелётов бездельничал крановщик, стропальщик и начальник грузового отсека, он же завхоз. Мы с Дедом всех их без разбору называли грузчиками. У грузчиков с Дедом был какой-то давний конфликт, что чувствовалось, потому что очень чётко была разграничена территория. Дед никогда не спускался в грузовой отсек, а они никогда не ходили на капитанский мостик. Дед мучился болью в ногах, поэтому он вообще далеко и много не ходил, но зато меня гонял везде. А я не сопротивлялась и даже с радостью наливала ему чай и кофе. Мы очень хорошо сработались с Дедом, и он начал меня сажать за штурвал, уходя сам в небытие, сладко посапывая в своём потёртом кресле. Не могу сказать, что это был мой первый самостоятельный опыт пилотирования, так как даже в дрёме Дед прекрасно чувствовал корабль. И если я что-то делала не так, он тут же открывал один глаз, оценивал обстановку и давал свои команды.