Даун Крик. Близнецы

Утром мне показалось, что сестре стало легче. И хотя А́ва не мурлыкала, как обычно, одну из популярных песенок, накрывая стол к завтраку, выглядела она намного лучше, чем накануне. Только круги под глазами и печальный взгляд выдавали вчерашнее потрясение.

– Как ты себя чувствуешь, милая? – заботливо спросила маман сестру, намазывая джем на тост.

– Неплохо.

А́ва явно не желала поддерживать разговор об инциденте с Питером, но мать не заметила этого или сделала вид, что не заметила. Она болтала о чудесной погоде, о том, какие нынче пошли безответственные пациенты, словно вчера не успокаивала рыдавшую от унижения дочь. Наконец маман добралась до соседей.

– Как хорошо, что у нас такая замечательная доченька, не правда ли, дорогой? Мне бы не хотелось ссориться с миссис А́ндерсон из-за вчерашнего казуса и терять партнёршу по игре в покер. Жаль, А́вочка, что у вас ничего не срослось. Мы с Оливией так надеялись стать родственницами – уж больно ей не по нраву эта выскочка Тесса. Вальддштейны, без сомнений, достойные люди, но… – Маман понизила голос, будто её кто-то мог услышать, – …но они же евреи.

– Мэри, ну что ты такое говоришь, – раздался раздражённый голос отца, – какая разница, евреи они или нет. А́враам Вальддштейн – великолепный врач, а его жена – прелестная женщина, которая, кстати, каждый год голосует именно за твои розы на городском конкурсе садоводов-любителей. И Тесса, по моему мнению, милая девушка. В который раз я поразился бездушию матери.

Спокойно завтракавшая до этого момента А́ва резко поднялась из-за стола и со словами: «Я наелась, спасибо», ушла в свою комнату. Я тоже не стал дальше слушать продолжающуюся шёпотом перебранку родителей и отправился вслед за сестрой. Теперь я понял, что ошибался: ей не стало легче, она целиком и полностью погрузилась в свою боль. Спокойствие А́вы и настораживало, и радовало меня. Радовало, потому что я физически не выношу слёз сестры; настораживало, потому что, судя по книгам, она должна была плакать или как-то по-другому бурно переживать предательство любимого. Я поднимался по лестнице и совершенно не представлял, какие слова я должен произнести сверх тех, что сказал вчера, чтобы помочь сестре. В итоге решил просто оставить её в покое, трусливо подумав, что А́ва сильнее, чем кажется, и через пару-тройку дней всё станет как прежде.

Стыдно признаться, но сейчас меня больше занимало откровение, снизошедшее на меня во время избиения Питера. Я был возбуждён новой информацией о своём предыдущем воплощении и рад, что неизвестность, сводившая меня с ума, немного прояснилась. Имя! Теперь я знал имя! Два коротких, но таких важных для меня слова – Том Сла́ер.

Мой щенячий восторг прервал звонок телефона, раздавшийся внизу. Я бы не обратил на него внимания, если бы маман, поднявшая трубку не стала громко ахать и причитать: «Да что же это такое творится! Прямо в стенах школы избили! Какое счастье, что А́вочка решила остаться дома, а ведь пойди она с Питером, и её могли обидеть, или того хуже…» Дальше я не стал слушать её кудахтанье. И так понятно, что новость о вынужденной дисквалификации А́ндерсона уже разлетелась по всему городу, и полицейские, несомненно, будут опрашивать всех – и присутствовавших на выпускном, и отсутствующих.

Почти сразу я услышал, как дверь А́вы открылась, и сестра стремительно спустилась к матери.

– Кто звонил? Что-то случилось с Питером, мама? Речь же о нём?

«Да какие могут быть варианты? – с неожиданным раздражением подумал я. – Маман так орала в трубку, что слышал весь квартал!»

Я почувствовал разочарование от того, что после такого некрасивого поступка по отношению к ней, сестра беспокоилась об этом ублюдке. «Жаль, не убил!» Гнев поднял приплюснутую, как у змеи, голову и зашипел: «Никто бы жалеть не стал». Однако в глубине души я понимал, что многие в этом городишке очень даже стали сожалеть о скоропостижной кончине лучшего в истории школьной команды квотербека. Этот факт злил ещё сильнее.

– Да, дорогая, – мягко произнесла маман.

(«Со мной она никогда не говорила таким голосом»)

– Кто-то напал на Питера возле школы и сильно избил его.

(«Почему никто не говорит, что подонок был безобразно пьян?!»)

– Он сейчас без сознания в городской больнице.

– Я поеду к нему! – голос сестры стал вдруг визгливым и неприятным. – И вы не сможете меня остановить! Никто!

Я понял, что последняя фраза предназначена мне. «Что ж, – подумал я, поудобнее устраиваясь на тахте, – никто, так никто».

– Милая, тебе не кажется, что это не слишком хорошая идея? Питер пока не пришёл в сознание. – Папенька подключился к разговору, забыв, что сестра может стать ужасно упрямой, когда что-то вобьёт себе в голову. В такие моменты А́ве лучше не мешать.

– Нет, я поеду! Хочу увидеть всё своими глазами!

«А-а-а, вот это совсем другое дело, – улыбаясь, промурлыкал я. – Убедиться лично, что твой обидчик получил по заслугам, и не когда-то там в будущем, а здесь и сейчас – это я понимаю».

Следующая мысль окончательно вернула мне отличное расположение духа: «Так вот почему вчера А́ва сидела такая печальная – её тяготили мысли о том, что А́ндерсон не будет наказан за её унижение. Она плакала из-за невозможности мести. Как хорошо, что я сразу решил этот вопрос, и моя любимая сестрёнка снова будет мне улыбаться». Полностью успокоившись, я зевнул и заснул сном невинного младенца.

Часть II. Колледж. Любовь и смерть

А́ва

Утром после выпускного я проснулась с ужасной головной болью. С трудом разлепила глаза и приподняла раскалывающуюся черепушку. Взору предстала картина маслом – разгромленная варварами комната. «Проклятье, что тут стряслось?» Попытка воссоздать вчерашние события отозвалась приступом мигрени. Воспоминания, будто подёрнутые дымкой, походили на старые чёрно-белые фотографии, более не вызывающие никаких эмоций. Я помассировала виски и, морщась, откинулась обратно на подушку. Наблюдая за передвижением солнечного зайчика по потолку, я ещё раз рискнула восстановить в памяти вчерашний день.

«Так, с утра я думала, как заставить А́дама не ходить на выпускной. Потом мы всей семьёй поехали на вручение аттестатов. Питер упал, когда шёл… Питер! Как я могла забыть о мерзком звонке этого подонка!»

Я резко села, не обращая внимания на острую пульсирующую боль, растекающуюся от левого виска к затылку. Обида и гнев, стёртые каким-то чудесным образом из действительности, нахлынули с новой силой. Непрошенные слёзы покатились по щекам. Я припомнила каждую мелочь, приключившуюся с момента звонка до погрома комнаты и уговоров родителей покинуть её. «А что случилось потом? – Дальше провал, пустота. Сколько ни силилась, не могла извлечь из памяти хоть какие-нибудь подробности. – Наверное, я заснула от пережитого потрясения».

Ещё одна странность заключалась в том, что среди логичных и понятных эмоций, вызванных поступком Питера, мной постепенно овладевало незнакомое чувство торжествующей ярости. Оно было настолько сильным и приятным, что я перестала реветь. Одновременно у меня возникло ощущение, будто кто-то ласково гладит меня по голове. Боль потихоньку разжала стальные объятия, и даже дышать стало легче.

Я снова легла и заметила, что зайчик перепрыгнул с потолка на стену. Приглядевшись, я поняла: солнечное пятнышко похоже на морду кота. «Хм, солнечный котик», – улыбнулась я, и мысли о произошедшем стали не до такой степени горькими.

Впервые со мной поступили столь мерзко: играть чувствами живого человека, вселять в него надежды, а потом растоптать прилюдно – поступок низкий и недостойный.

«Всё-таки А́дам оказался прав: Питер – дегенерат, а не принц на белом коне. А я ведь хотела, чтобы он стал моим первым мужчиной, дурочка! Вроде гнусность совершил А́ндерсон, а стыдно почему-то мне… А́дам! Страшно подумать, как он отреагировал, когда узнал о моём унижении!» – Я закрыла лицо руками, боясь представить, что мог задумать брат в качестве мести Питеру. Он даже грубо сказанное слово в мой адрес плохо переносит, а тут такое…

«Надеюсь, ему не пришла в голову какая-нибудь радикальная затея. Мальчишки – всегда мальчишки: в первую очередь думают о физической расправе. Но Питер – здоровый парень, который тренировался с младших классов, а А́дам – щуплый ботаник. Брат хоть и обладает взрывным характером, но по натуре, скорее, созидатель, чем воин. Ему ни за что не победить А́ндерсона в драке.

Проклятье! Не хватало ещё, чтобы брата покалечили из-за моей наивности! Хорошо, что скоро мы уезжаем в Сиэтл!»

Сейчас, оглядываясь на свои поступки в последние месяцы, мне стало стыдно за пренебрежительное отношение к А́даму, за возникшее желание быть единственным ребёнком в семье, за грубое поведение и крайний эгоизм.

Несмотря на опасения за брата, настроение у меня немного улучшилось. Сожаления потихоньку теряли краски, пока вовсе не растворились. Странное спокойствие заполнило меня от макушки до пят, будто кто-то забрал все мои печали. Хотелось остаться в объятиях постели навсегда: так хорошо и уютно мне было.

Вставать всё же пришлось. Не снимая пижамы («А зачем?»), я поплелась умываться, перешагивая через обломки надежд и чаяний. В зеркале отразилась красная и опухшая физиономия. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что это я. «Да-а-а, А́ва, ты и раньше не могла считаться красавицей, а сейчас и вовсе, мягко говоря, страшилище. Неудивительно, что Питер посмеялся над тобой».

Желудок недовольно заурчал, и я вспомнила, что последний раз ела за завтраком вчера. «Девиз брюха: мне всё равно, что ты чувствуешь, я хочу жрать!» – усмехнулась я. Мою рефлексию прервал еле слышный из ванной комнаты трезвон стационарного телефона. Я вернулась в спальню и прислушалась. Звонили из клиники отца, кто-то из пациентов отменил приём. Вероятно, мама услышала мои передвижения по комнате и поняла, что я наконец проснулась.

– А́ва, спускайся и помоги мне накрыть стол к завтраку! – Кое-что никогда не меняется: мама считает, что ничто так не отвлекает от дурных мыслей, как домашние дела и вкусная еда.

Я быстро переоделась в любимую растянутую футболку со Спанч Бобом и шорты и спустилась на первый этаж. Мама намазывала малиновый джем, который я обожала с детства, на тонкие тосты. Кинув на меня взгляд, она на секунду скривилась от моего внешнего вида (мама ненавидит эту футболку), но решила сегодня не поднимать вопрос старой одежды и осведомилась о моём самочувствии.

– Неплохо, – уклонилась я от прямого ответа и взялась расставлять на столе кружки и тарелки ради того, чтобы быть хоть чем-то занятой и не отвечать на неприятные вопросы. Я люблю родителей, знаю, что они желают мне только добра, но сейчас не в силах выносить жалость с их стороны.

Пока мы завтракали, мама старалась развлечь нас с папой болтовнёй. Я не слишком прислушивалась к тому, что она говорила, пока речь не зашла о разбитых надеждах матери Питера и моей на наши отношения. Мне совершенно расхотелось есть, и я ушла к себе в комнату. Забравшись с ногами на широкий подоконник – любимое место для чтения и размышлений – я посмотрела в окно. День обещал быть ясным, а у меня в горле снова появился ком.

«Ну зачем сыпать соль на раны? Неужели мама думает, что раз я не плачу беспрерывно и не закатываю истерики с битьём посуды, значит, мне уже не больно? Как можно так сильно держаться за репутацию и не понимать, что меня унизили, считай, на весь город! Местным сплетницам теперь долго будет, что обсуждать. – Слёзы вновь навернулись на глаза, но уже не столько от обиды, сколько от возмущения:

– Люди так часто рассуждают об эффекте бумеранга: что, мол, за любое причинённое зло обязательно придёт расплата. И где этот ваш хвалённый бумеранг? Если бы справедливость существовала, то Питер бы уже горько сожалел о содеянном!» – Непроизвольно руки сжались в кулаки, и захотелось ими разбить окно, а лучше, вдарить по смазливому лицу А́ндерсона.

Внизу опять раздалась требовательная трель телефона. «Наверное, снова из клиники». Однако вместо спокойного голоса отца я услышала, как мама громко причитает об отсутствии безопасности в современных школах и необходимости позвонить миссис А́ндерсон, чтобы выразить ей соболезнования. Я вихрем спустилась на кухню, чтобы узнать, что произошло.

– Мама, кто звонил? Что-то с Питером? – Я постаралась, чтобы в голосе не прозвучали нотки надежды.

– Соседка А́ндерсонов звонила: кто-то избил Питера в конце выпускного, да так, что до утра он находился в коме. Сейчас врачи заверяют, что самое худшее уже позади. Его жизни ничего не угрожает, хоть он пока и не пришёл в сознание. Бедный мальчик! Больше никогда не сможет играть в футбол, а ведь считался таким перспективным квотербеком! – Мама так сокрушалась, словно это её сын находится при почти смерти.

– Полиция уже начала расследование, – презрительно фыркнув, добавила она.

Судя по всему, маму и её подруг возмутил тот факт, что полицейские подозревают кого-то из местных в этом вопиющем происшествии.

– Всё, что ни случается – к лучшему. Хорошо, что ты осталась дома, в безопасности, – продолжила мама, игнорируя причину, по которой я отсутствовала на выпускном.

– Я поеду к нему! – Мне нужно было убедиться своими глазами, что бумеранг справедливости всё-таки существует.

Родители отговаривали меня от визита, мотивируя тем, что Питер всё равно без сознания, и только А́дам молчал, никак не комментируя произошедшее, даже не вышел из комнаты.

Я быстро переоделась в первые попавшиеся под руку джинсы и более приличную футболку, прыгнула на любимый байк и помчалась в больницу. На входе я столкнулась с Тессой. Окинув друг дружку недружелюбными взглядами, мы тем не менее поздоровались, больница – не место для выяснения отношений. Практически одновременно мы подошли к дежурной сестре, чтобы осведомиться о состоянии Питера.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.