Даун Крик. Близнецы

Вдруг я почувствовала нечто твёрдое, уткнувшееся в бок. Пошарила по постели и вытащила из-под смятого одеяла книгу – мою любимую «Керри» Стивена Кинга. Я недавно перечитывала её и, как всегда, страшно сочувствовала девушке-изгою, вынужденной терпеть безумную мать. Я никогда и представить не могла, что окажусь на месте обожаемого персонажа. Вот только Керри владела телекинезом и отомстила в полной мере своим обидчикам. А что могу сделать я? Как мне наказать Питера за его издевательства?

В ответ на мой немой вопрос возле двери раздался тихий голос А́дама, который просил впустить его. Я немного подождала: «Вдруг уйдёт?», но брат настойчиво оставался возле комнаты. Зная, каким он может быть упрямым, я вздохнула, впустила его и вернулась в спасительные объятия постели. А́дам присел на краешек кровати, его лицо было полно сочувствия. Постепенно его черты стали искажаться от гнева, в глазах заполыхал огонь. Сквозь сжатые зубы он процедил, что отомстит за меня во что бы то ни стало. Я ничего не ответила. Но когда за А́дамом тихо закрылась дверь, я скрестила пальцы и наконец заснула.

А́дам

Ночное притворство не позволило мне избежать посещения пышного, но ничего не значащего для меня мероприятия под громким названием «вручение аттестатов». Меньше всего на свете мне хотелось идти в переполненный выпускниками и их родственниками зал, чтобы в дурацкой мантии и уродской шапке слушать напыщенные напутствия от «лучших учеников» и директора. Собственно, так я и сказал А́ве, когда она начала меня уговаривать пойти на этот парад пингвинов. Не в обиду пингвинам будет сказано, потому что они милые и классные птицы, в отличие от моих одноклассников. Сама сестра из-за наших ночных «посиделок» проснулась лишь в полдень и сейчас металась по своей комнате в угаре сборов, по пути пытаясь меня уговорить поехать с ней и родителями.

– А́дам, ты обязательно должен присутствовать на вручении аттестатов, – почти кричала она мне из-за ширмы, пытаясь найти блузку в шкафу.

– Зачем? – страдальческим голосом поинтересовался я, но А́ва уже меня не слушала и бормотала себе под нос:

– Да где же эта чёртова блузка? Я точно помню, что подготовила её заранее и повесила на вешалку. Не сбежала же она!

Я внимательно осмотрел комнату и увидел торчащий рукав из-под одеяла.

– Ты эту рубашку искала? – спросил я, указывая на беспорядок, царящий на кровати. В отличие от меня, по-военному аккуратного во всём, А́ва жила в бардаке, который она гордо именовала «творческим хаосом».

– Где?

– Да вот же, под одеялом, похожим на ком старьёвщика, – широко улыбаясь, сказал я и, дотянувшись до кровати пальцами ноги, указал на потерянный предмет гардероба. А́ва прищурила глаза, слово на неё напала внезапная близорукость, и повторила:

– Где? Ничего не вижу. – Но я уже понял, что пропажа обнаружилась, по её покрасневшим щекам.

Сидя на стуле, я насмешливо наблюдал, как сестра подошла к кровати, осторожно откинула одеяло, будто там притаилась ядовитая змея. Я деланно втянул носом воздух и ехидно прокомментировал:

– Оп-ля! Какая неожиданность, вот же она! Ты точно её собиралась надеть? На мой взгляд, эту рубаху кто-то жевал, наверное, скунс, судя по запаху.

И тут же понял, что перегнул палку. А́ва так и осталась стоять, глядя на комок злосчастной блузы, а её глаза уже налились слезами.

– Я была уверена, что подготовила и кофточку, и юбку для вручения! Как она попала на кровать? Что же мне теперь делать?

Сестра не относилась к числу людей, впадающих в истерику по подобным пустякам. Поэтому я перестал иронизировать над ситуацией и начал быстро успокаивать А́ву. Она явно нервничала, но вряд ли из-за треклятой рубашки, скорей всего, по поводу предстоящего бала. В последние дни она только о выпускном и говорила. А́ндерсон выдвинут на звание короля бала вместе со своей бывшей девушкой, и если они оба победят, то сестра окажется в дурацком положении. Мне такой расклад совершенно не нравился, но я предпочёл оставить размышления на этот счёт при себе. А́ва и так хорошо знала моё мнение о Питере. Сначала она пыталась меня переубедить, но потом оставила это занятие. Поэтому мы старались не говорить об А́ндерсоне, соблюдая нейтралитет.

– А́ва, посмотри, ничего страшного не случилось. Давай сейчас быстро погладим рубашку, и всё будет просто отлично. К тому же под мантией её совсем не будет видно, максимум манжеты.

– А как же запах, как от скунса? – недоверчиво спросила сестра. – Ты же сказал от неё воняет! Как я её надену?

– Да я неудачно пошутил! Всё с рубашкой нормально. Прости, я просто придурок! Возьми и сама убедись.

Вытирая слёзы тыльной стороной руки, А́ва двумя пальцами подняла кофту, осторожно понюхала и с облегчением выдохнула:

– А́дам Твинн! Разве можно так шутить в такой ответственный день! Я и вправду поверила, что блуза воняет. Как тебе не стыдно?! Теперь ты просто обязан поехать со мной на вручение аттестатов, чтобы загладить свою вину.

– Конечно-конечно, – поспешил согласиться я, – пойду оденусь в соответствии с тюремным дресс-кодом. Только больше не плачь, пожалуйста. Ещё раз прости меня.

– Ты будешь прощён, когда я увижу тебя среди радостной толпы выпускников, – проговорила А́ва, быстро отворачиваясь от меня. – И кстати, это не рубашка, а блуза, – добавила она, и в её голосе проскочили победные нотки. И я понял, что меня обвели вокруг пальца, как пятилетнего пацана.

Делать нечего, слово – не воробей, пришлось мне идти и облачаться в парадные чёрные штаны и белую рубашку. Садясь в машину, я отметил, что в итоге она надела брюки, а не юбку, как планировала ранее, и погрозил А́ве в притворном гневе кулаком. На самом деле, я обрадовался, что сестра улыбается, и угроза ливневого дождя из её глаз миновала.

Прибыв в школу, украшенную воздушными шарами и надписью «Выпуск – 2008», я снова ощутил свою ненужность. Все друг друга поздравляли, обнимались и заверяли в вечной дружбе. Тут и там раздавался весёлый смех. Я был явно лишним на этом празднике жизни.

На моё счастье, церемонию перенесли из душного спортзала на школьный двор. Несмотря на уговоры А́вы, я не стал садиться с ней и родителями в первых рядах, а устроился позади галдящей толпы на одиноком стуле. На помост к трибуне вышел директор, и скопище слабоумных (кроме А́вы, конечно же) начало ему громко хлопать и скандировать что-то нечленораздельное. Директор тупо заулыбался и пригласил выступить первой «лучшую выпускницу 2008 года муниципальной школы Даун Крика» Тессу Вальддштейн – бывшую подружку А́ндерсона и по совместительству главную чирлидершу. Даже я не мог отрицать, что Тесса хороша собой: точёная фигура, длинные тёмно-рыжие волосы до талии, огромные зелёные глаза – не зря её прочили в королевы выпускного бала. Они с Питером, без сомнений, составляли отличную пару, и за это я их обоих ненавидел ещё сильнее. Я злился, понимая, что Тесса подходила А́ндерсону больше, чем А́ва. Сестра была ангелом, кротким агнцем, тогда как Тесса представлялась мне Лилит, порождённой пламенем ада.

Я очнулся от размышлений, когда вокруг все захлопали. Тесса закончила напутствие выпускникам, и на помост снова взобрался директор. Началась торжественная церемония вручения аттестатов. Первым в списке стояло имя Питера. И тут произошло чудо: поднимаясь на подмостки, А́ндерсон споткнулся и растянулся во весь рост на ступеньках. Он не просто упал, а приложился своим надменным лицом прямо к доскам затоптанного помоста. Вокруг воцарилась тишина: никто не посмел смеяться над любимым квотербеком. Один я хохотал так, что чуть не надорвал живот, и, даже увидев укоризненный взгляд сестры, не смог остановиться. И тут я признал, что А́ва не зря меня притащила на это торжество безвкусицы и мещанства.

Питер поднялся из пыли у ног директора. Красный как рак, он вырвал из рук остолбеневшего главы школы свой аттестат и, чертыхаясь, ушёл.

Как только А́ндерсон скрылся из виду, представление продолжилось. По очереди вчерашние школьники поднимались на «эшафот» и, глупо улыбаясь, уносили с собой в награду за участие в шоу заветную бумажку, заверенную большой круглой печатью. Когда вызвали А́ву, я взорвался аплодисментами. Она единственная, кто их по-настоящему заслуживала. Сестра с лёгким румянцем на фарфоровом личике легко взлетела на помост, поблагодарила директора и также изящно вернулась на своё место. Я видел, как её обнимали родители. Отец лучился гордостью, а мать прижимала кружевной платок к глазам.

– Хочу напомнить, что вечером нам предстоит выбрать короля и королеву бала. В этом году самые большие шансы, по мнению многих учителей и учеников, у Питера А́ндерсона и Тессы Вальддштейн. Но всё станет известно после оглашения результатов голосования.

Я увидел, как сразу сникла А́ва из-за объявления, ей было неприятно упоминание имени Питера в паре с его бывшей.

Несмотря на впервые весело проведённое время в стенах школы, на выпускной бал вечером я категорически идти не хотел. О чём незамедлительно заявил сестре, надеясь порадовать её. Сначала А́ва мне не поверила, но кончики её губ дрогнули. Хотя скорченная сестрой гримаска лишь отдалённо напоминала её прекрасную улыбку, для меня она означала маленькую победу над унынием А́вы.

– Давай, иди и собирайся на выпускной. Тебе наверняка ещё нужно управиться с тысячей дел: накраситься, причесаться и даже, о ужас, помыть уши перед таким важным событием, – со смехом добавил я и ловко увернулся от летящей в меня подушки.

Однако, выходя из комнаты и услышав вздох облегчения сестры, подумал: «Я принял правильное решение», – и отправился к себе каморку. Там завалился на продавленную тахту и задремал.

***

Не знаю через сколько времени я услышал сквозь сон трель телефона в прихожей. «Питер, наверное, звонит сказать, во сколько приедет», – с раздражением подумал я, услышав переливы голоса сестры. Вдруг раздался крик, жуткий грохот, потом звук разбивающейся посуды и плач А́вы. Я скатился со своего лежбища и помчался вниз. Там я увидел телефон со свисающей и издающей короткие насмешливые гудки трубкой, осколки керамики, рассыпанные по полу, и сестру, рыдающую на плече матери, посреди этого бедлама. Я застыл на последней ступеньке лестницы, не понимая, что мне делать. У входа в гостиную стоял растерянный и бледный отец. А́ва подняла опухшее от слёз лицо и закричала: «За что он так со мной? Что я ему плохого сделала?» – и снова зарыдала. Из бормотания матери я понял, что произошло. Питер позвонил буквально за полчаса до выезда и сообщил радостной А́ве, что его приглашение – шутка. Мало того, этот урод сказал, что никогда бы не пригласил такую, как сестра, в качестве своей спутницы.

Настолько удушающей волны животной ярости я никогда не испытывал. Нечто слабо отдалённое по силе я ощутил только раз – осенью 2002 года, в день празднования нашего с А́вой двенадцатилетия. Тогда соседский мальчишка Берни Джекинс испортил велосипед А́вы, из-за чего она упала на глазах практически всей школы и порвала новое платье. Но та злость не шла ни в какое сравнение со всепоглощающим желанием превратить обидчика сестры в окровавленный мешок с переломанными костями. Я так сильно сжал кулаки, что ногти оставили багровые полумесяцы на ладонях. Мне хотелось тут же сорваться с места, найти будущую гордость команды Вашингтонского университета и превратить его в овощ, пускающий слюни и неспособный даже подтереть собственный зад.

«Спокойно, спокойно, тут надо подойти с умом, – сказал я сам себе, – не забывай, что А́ндерсон – квотербек. Он выше тебя почти на голову и в два раза мощнее. Даже ярость тебе не даст преимущества при лобовом столкновении. Следует действовать тоньше, умнее и хитрее. Питер – идиот, но сильный идиот, нужно застать его, во-первых, врасплох, во-вторых, вне компании его дружков-футболистов».

Прежде чем обдумывать план мести, я хотел убедиться, что с А́вой всё более-менее в порядке, если такое вообще возможно при столь удручающих обстоятельствах. Я слышал, как в дверь А́вы стучались родители. Они пытались утешить дочь и уговорить выйти из комнаты, которую она не покидала с момента телефонного разговора, разрушившего все её надежды. Подождав, когда предки ушли так ничего и не добившись, я ужом выскользнул из своей каморки:

– А́ва, – прошептал я, – это я, А́дам. Открой мне, пожалуйста.

Дверь мучительно долго оставалась запертой, но потом всё же медленно отворилась. Я юркнул в темноту ещё с утра уютной комнаты. Лишь ночник на прикроватной тумбочке слабо освещал положенный кусочек тьмы. А́ва сидела на кровати. Из-за разноцветных потёков её распухшее от слёз лицо казалось ещё бледнее, чем обычно. Волосы, ранее уложенные красивыми волнами, растрепались. Она выглядела такой несчастной, такой одинокой, что я снова почувствовал прилив ярости, ещё более сильный, чем прежде. Мы сидели в тишине, пока я наконец не выдавил:

– Я этого так не оставлю. – Сестра не произнесла ни звука, только повернулась ко мне, словно лишь сейчас обнаружила чьё-то присутствие. – Клянусь тебе!

В ответ А́ва долго вглядывалась в моё лицо, будто хотела удостовериться, что я говорю серьёзно. Всё это время мне казалось, что я смотрю в зеркало. Потом отражение молча кивнуло, и А́ва легла на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Тихо, как тень, я вышел из комнаты. За эти несколько минут, проведённых глаза в глаза, я понял, как отомщу ублюдку А́ндерсону.

Я убедился, что родители смотрят телевизор, и вышел через дверь на кухне на задний двор. Оттуда спустился в подвал, в котором хранилось всякое барахло, и стал искать балахон и маску Призрачного лица. Они валялись здесь с прошлого Хэллоуина. Я не беспокоился, что кто-то узнает костюм, ведь мы с А́вой их так и не надели. Наконец я выудил одеяние из кучи тряпья и с удовлетворением понял, что не ошибся в выборе: достаточно свободный балахон не стеснит движений. Маску я засунул за пазуху и вдобавок вооружился бейсбольной битой (в детстве мы с сестрой любили покидать мяч). Теперь я был готов к встрече с Питером.

Чтобы никто меня не заметил и не запомнил, я пошёл к школе вдоль реки. Благо, что наш дом стоит на самой окраине Даун Крика. Путь неблизкий, но я не особо торопился – подонок должен успеть накачаться спиртным к моему приходу. В том, что Питер с дружками пронесёт на выпускной бал выпивку, я не сомневался. И сто процентов пить они будут за школой, на небольшой площадке. К ней ведёт запасный выход, который вообще-то должен быть заперт, но я ни разу не видел его закрытым. Им пользовались учителя и ученики старшей школы, когда хотели покурить. Там даже есть специальная пепельница. Самое удачное для меня обстоятельство – сразу за площадкой стоит большой мусорный бак и начинается изгородь из высоких кустов, за которой нет ни забора, ни работающих видеокамер. Про камеры оно и понятно, кому из учителей охота, чтобы их делишки увековечили в плёнке. Даже директор иногда выходил посмолить с подчинёнными. За этими кустами я и планировал дождаться удобного случая расквитаться с А́ндерсоном. Конечно, существовала вероятность, что Питер не останется один, но я надеялся на свою удачу, и она меня не подвела.

Пока шёл к школе, не встретил ни единой души. Всего пара машин проехала мимо по шоссе, но я уже спустился по тропинке к реке, которая не просматривалась с дороги. Самое сложное – обойти школу так, чтобы не нарваться ни на кого из учителей или учеников. Несколько раз я был на грани провала, но, в конечном счёте, мне удалось занять позицию за кустом около мусорного бака. Воняло нещадно, но выбранное местоположение позволяло наблюдать за площадкой, при этом оставаясь невидимкой.

Пока сидел в засаде, кого я там только не увидел: и абсолютно пьяную отличницу – лучшую ученицу выпуска, которая без зазрения совести блевала около мусорки; и королеву бала, Тессу (она, как и следовало ожидать, победила в гонке за корону), раскуривающую сигарету, по запаху похожую на марихуану; и страстно целующихся училку по английской литературе с физруком, пока выпускники топтались в медленном танце. Лишь тот, кого я ждал, не торопился с визитом.

Выпускной подходил к концу. Я уже решил, что сегодня не судьба отомстить, как на площадку вывалилась футбольная команда почти в полном составе во главе с Питером. Они громко ржали, пили из бутылки виски и обсуждали мою сестру. В этот момент я за малым не сорвался. Безумная мысль – выйти и пробить им головы – чуть не разрушила мои планы. Я с трудом сдержался и продолжил наблюдать за сворой мерзавцев, потешавшихся над позором А́вы. Из их пьяной болтовни я понял, что А́ндерсон не просто оскорбил сестру, он ещё и всем растрепал о совершённом «подвиге».

«Гнусный ублюдок, – прошептал я, сжимая биту, – недолго тебе осталось ухмыляться. Это последнее унижение, которое ты смог нанести кому-либо».

Наконец бутылка опустела, и футбольные царьки засобирались обратно в танцевальный зал. Я ощутил холодок и покалывания в области сердца: мне так и не представилась возможность свести счёты. Шансы выстоять против восьмерых горилл равны нулю. Тогда я взмолился: «Если кто-нибудь меня слышит, бог, чёрт, ангелы или сам дьявол, помогите мне совершить возмездие!» Видимо, мои слова дошли до высших сил. Когда уже почти все ушли с площадки, Питер крикнул им вслед:

– Я пойду отолью в кусты, неохота тащиться в сортир через зал на глазах у всех!

– Окей, – ответил ему, по-моему, Джонсон, – догонишь тогда, а то всех хорошеньких тёлочек разберут. Останутся такие уродины, что даже эта Твинн покажется тебе королевой красоты.

– Да пошёл ты! У меня есть уже королева!

– Которая тебя знать не хочет, – заржал другой придурок.

– Она просто для вида ломается, понял меня, мудак! – зло проорал А́ндерсон.

– Поцелуй меня в зад, – сказал напоследок один из дегенератов и скрылся за дверью.

Я замер и вскоре услышал, как Питер продирается через кусты, матерясь сквозь зубы, совсем рядом, буквально в пяти метрах. От предвкушения близости расплаты кровь бросилась мне в лицо, вена на шее запульсировала в бешеном танце. Я не чувствовал страха, а лишь радостное возбуждение. До меня донёсся звук расстёгивающейся ширинки, и я понял: «Сейчас или никогда». Я надел маску и, сжав обеими руками биту, начал подкрадываться к жертве. Мне оставалась всего пара шагов, когда я случайно наступил на сухую ветку. В тишине, которую разбавляло только характерное журчание, хруст прозвучал, как выстрел. А́ндерсон повернулся и увидел меня в маскарадном костюме с битой в руках.

– Какого чёр…

Он не успел договорить: ему на голову обрушилась бита со всей силы, на которую я был способен. От неожиданного удара Питер свалился, как мешок с картошкой. Кровь тонкой струйкой стекала по его лицу, и её вид породил во мне чудовище. Ноздри затрепетали, и я, как зверь, учуял мускусный запах насилия. Он воодушевил и ожесточил меня. В ярости я снова атаковал лежащего у моих ног соперника: метил по коленям, чтобы он больше не смог бегать; по рукам, чтобы он больше не смог держать мяч. Удар за ударом я уничтожал его надежды на будущее в команде университета, а в дальнейшем и штата. Одежда на изувеченном теле пропиталась кровью. В пылу свирепого неистовства я даже не заметил, что А́ндерсон давно лишился сознания и, возможно, мёртв. В помутневшем разуме пульсировало исключительно: «Я должен его уничтожить!»

И вот, когда я занёс окровавленную биту для завершающего удара по лицу, которое так привлекало А́ву, мою голову пронзила невыносимая боль. Вены на лбу и шее вздулись и точно наполнились жидким огнём. Волосы встали дыбом, словно в меня ударила шаровая молния. Меня трясло, корёжило и выворачивало наизнанку. Клянусь, я чувствовал, как мои внутренности соприкасались с воздухом.

Я выронил орудие мести и упал на колени рядом с похожим на кусок разделанной туши квотербека. Я почувствовал под ладонями влажную от его крови землю и какой-то комок из ткани. До воспалённого мозга дошло понимание, что это маска, упавшая с моего лица, но мне было наплевать. Перед глазами замелькали картинки: сначала слишком быстро, будто кто-то перематывал фильм, затем всё остановилось, и я увидел последний кадр своего сна.

«Я умирающий старик в окружении родственников. Кто-то входит в палату, несмотря на протесты врача». Обычно в этом месте я просыпаюсь, но сегодня высшие силы даровали мне шанс узреть продолжение. «Родные, столпившиеся возле моей больничной койки расступаются, и я вижу пожилого полицейского детектива. Его лицо мне смутно знакомо, но никак не вспомнить, при каких обстоятельствах могла произойти наша встреча.

– Детектив Джордж Смит, отдел убийств Питтсбурга. – Представляется вошедший. Позади него неловко мнётся молодой человек, по всей видимости, напарник не разделяющий действий Смита, но и не препятствующий.

– Том… – Наткнувшись на ледяной взгляд моего младшего сына, Смит поправляется:

– Мистер Томас Сла́ер, сэр, у нас…

– Что всё это значит, детектив? – Перебивает его голос старшего сына Роя. – Мой отец умирает, мы пришли проститься с ним, и, вероятно, это наша последняя с ним семейная встреча, а вы берёте и врываетесь к нему в палату! Кто вам позволил?

– Приношу извинения за вторжение в столь скорбный час для вашей семьи, но у нас, – он оборачивается на коллегу, который качает печально головой, и поправляется, – у меня есть несколько вопросов касаемо…

И в этот момент события происходят молниеносно. Старик выхватывает из рук ангела смерти ножницы, беззвучно говорит: «Я согласен» и перерезает нить, связывающую его тело с душой. Со стороны это выглядит иначе: я резко приподнимаюсь над кроватью, хватаюсь за сердце, и непрерывный пронзительно-тонкий писк аппарата подтверждает мою смерть».

Вдруг Питер застонал и приоткрыл глаза. Видение стремительно померкло, а потом оборвалось так же внезапно, как и началось. «Нет! Нет!! Нет!!!» – заорал я вне себя от ярости, забыв об осторожности. Снова от меня ускользнула история прежней жизни.

«Это ты виноват! – Я принялся в исступлении пинать замолкшего А́ндерсона. – Почему?! Почему ты не сдох?!» – ревел я, как безумный, чем привлёк ненужное внимание.

Со стороны школы послышались голоса, зовущие Питера. «Надо немедленно уносить ноги! Жаль, конечно, что я и не добил ублюдка и лишился возможности узнать своё прошлое. Надеюсь, он никогда не оправится от сегодняшней взбучки», – размышлял я, ища пути к отступлению.

Как бы то ни было, мысль о том, что А́ндерсон проведёт остаток жизни в инвалидном кресле, устраивала меня в качестве сатисфакции. Я подобрал биту с маской и, максимально пригибаясь к земле, добежал кое-как до мусорного бака. Едва я спрятался за ним, как раздался оглушительный вопль: какая-то девка нашла квотербека. На её крик сбежался народ. Я быстро пересёк школьный двор и побежал, пока все отвлеклись на состояние моей жертвы, и не начался поиск виновника.

Я мчался на всех парах к реке и спасительному дубу, и в моей голове билась лишь одна мысль: «Теперь я знаю своё имя из прошлой жизни. Том Сла́ер».

***

Утром, двадцать пятого мая, я проснулся бодрым и весёлым, меня грели воспоминания о вчерашнем вечере, несмотря на возникшие затруднения и некоторую незавершённость мести.

До дома я добрался без приключений. Удача сопутствовала мне, и я никого не встретил, как и по дороге в школу. Даже машины службы 911, обязанные лететь на всех парах к месту избиения гордости футбольной команды, не застали меня ни на шоссе, ни возле дома. Окровавленные балахон и биту я спрятал в тайнике, который ещё в детстве мы с А́вой устроили в корнях дуба-исполина. Никто, кроме нас двоих, не смог бы найти этот хитрый схрон. Мне захотелось очиститься от крови поверженного врага немедленно, вопреки здравому смыслу. Ведь меня могли застукать не так недалеко от школы и заподозрить в преступлении. Однако я решил, что принимать душ дома среди ночи – ещё более опасное занятие, с точки зрения расспросов, чем купание в реке. С огромным удовольствием я окунулся с головой в прохладную воду, которая постепенно смывала следы преступления с моего тела. Чем дольше я плавал, тем больше успокаивался. К моменту выхода на берег я снова мог трезво мыслить. В дом я попал также, как и вышел, через заднюю дверь на кухне.

Бесшумно поднявшись наверх, я помялся возле комнаты сестры, размышляя, надо ли тревожить А́ву. Беспокойство победило, и я решил всего лишь одним глазком заглянуть и убедиться, что с сестрой всё в порядке. Вопреки моим ожиданиям она не спала. В отражении зеркала, висящего напротив двери, я увидел её сидящей возле окна. Взгляд А́вы был устремлён в одну точку. Её неподвижная фигура мне напомнила статую горгульи, держащей свой вечный пост на стенах Нотр-Дама. «Интересно, видела ли она меня крадущего через задний двор нашего дома или настолько погрузилась в себя, что даже не заметила, что на улице глубокая ночь?»

Я опустился перед ней на колени, сестра даже не шелохнулась. Тогда я прошептал: «Всё хорошо, родная. Ложись спать и забудь об этом кошмаре. Больше тебя никто не обидит. Я всегда рядом». А́ва посмотрела на меня огромными полными боли глазами и, словно сомнамбула, пошла к кровати. Откинув одеяло, она также молча и безучастно легла и закрыла глаза. Через несколько минут я услышал ровное дыхание и понял, что А́ва заснула. Я подошёл к спящей сестре, провёл рукой над её головой, тихо произнёс: «Завтра всё будет иначе: от боли не останется и следа», – и ушёл.