Опасное любопытство. Часть 1

Передо мной стоял Бидл Центр. Я находился со стороны, выходившей на парк Траго. Солнце палило нещадно, и я прикрыл глаза ладонью. За большими, во всю стену, окнами я увидел множество снующих туда-сюда людей. Мир снова ожил.

Я направился к зданию Бидла, беспокойно озираясь и пытаясь понять, происходит ли все это на самом деле или нет. Около входа я увидел двух курящих женщин, одетых в белые лабораторные халаты. Они энергично беседовали, пили кофе из бумажных стаканчиков и нервно курили. Одна из них меня заметила и, попрощавшись с другой, сказав «договорим позже», пошла по направлению ко мне.

– Профессор Лепски?

– Да, кхе, да, – мой голос прозвучал тихо, так как я все еще не оправился от путешествия в бункере.

– Ну наконец-то. Что вас так задержало, мой уважаемый? – ее восточноевропейский акцент прорезал воздух, как звук выстрела.

У меня не было сил объяснять мои утренние приключения, и я просто ничего не ответил, а поинтересовался.

– Простите, а с кем я имею честь разговаривать?

Она подняла рыжие брови и ухмыльнулась, выражая свое изумление.

– Профессор Мечник, естественно. Руслана Владимировна Мечник.

– Теодор. Теодор Лепски.

Мы пожали друг другу руки.

Глава 2. Банда исследователей

– Профессор Мечник.

– Ах, боже мой, Теодор, Руслана, просто Руслана.

– Хорошо. Тогда зовите меня Тед, если вас не затруднит. Профессор, простите, Руслана, что все это значит? Бидл? Здесь? Я не понимаю.

– Не волнуйтесь, Тед. Вы просто в шоке. Мы находимся внутри искусственного кармана пространства, который стоит на жидкой платформе постоянного движения. Это дает нам возможность противостоять течению пространства и оставаться на месте. Иначе мы не могли бы принимать гостей снаружи.

– Настоящий шаттл пространства? – воскликнул я.

– Да. А что вы думаете, раз в Небраске, значит, все уже второй сорт? Мы здесь работаем, а не кукурузу жуем!

– Я ничего такого не имел в виду.

– Ах, боже мой, да я знаю. Просто шучу. Пойдемте. А согласитесь, Тед, ведь это же превосходнейшее место для того, чтобы лечь на дно, а?

– Абсолютно.

Сейчас, смотря на Руслану, я понял, почему Шерон и многие другие недолюбливали эту женщину. Ее наружность была, скорее, отпугивающей, нежели притягательной. Огромная копна похожих на паклю, окрашенных в рыжий цвет волос, кое-где перемежающихся с прогалинами седых корней, обрамляла ее узкое холодное лицо. Стеклянные холодные зеленые глаза, длинный, тонкий, острый нос и тонкие, плотно сомкнутые губы, плохо подобранная косметика – все это имело совершенно неприглядный вид. Худощавая, еще весьма атлетическая фигура, облаченная в грязный лабораторный халат, пожелтевшие зубы – все было дополнено жестким, лающим восточноевропейским акцентом. Естественно, что такая внешность могла выбить из колеи нашу факультетскую секретаршу и многих других, но не меня. Я и не такое видел на факультете абстрактной физики, работая над моей кандидатской в Йельском университете.

Руслана открыла дверь и любезно пригласила меня войти. Как только мы пересекли порог Бидла, кто-то окликнул ее. Этот человек несся к нам на всех парах. Глаза его были навыкате, и он громко и быстро говорил что-то невнятное о неправильном расписании, комиссии и провалившемся эксперименте. Руслана терпеливо выслушала его и, обернувшись ко мне, спросила:

– Тед, не могли бы вы подождать меня около получаса? Это ужасно важно, мне необходимо разобраться с этим делом прямо сейчас. Вас это не затруднит? А чтобы вам не было скучно, я попрошу Гошу показать вам нашу лабораторию. Договорились?

И не дожидаясь моего согласия, она развернула тоненькую пластинку портабельного организатора ресурсов «Патрон-2» и, попросив одного из подчиненных встретить меня около лифта, удалилась по важным делам.

– Пррревосходно.

Мое самолюбие было ущемлено. Хотя, с другой стороны, я был рад, что в эту самую минуту мне не придется обсуждать с ней мой проект, потому что я действительно устал и был голоден. Мой желудок громко урчал. Вопрос, где бы хорошенько перекусить, снова и снова приходил мне на ум. Я мог бы пойти в «Шер-и-Панджаб», или пройтись с моими студентами в центр города и налопаться жирненькой лапши в «Спагетти Воркс», или заказать отменный стейк-сэндвич в закусочной «У Дузи». А вечером, после партии в теннис с Джонни, поехать в восхитительный, по моему мнению, мексиканский ресторан «Мазатлан» и насладиться огромным бокалом «Маргариты» и мидиями или куриным буррито.

Все зависело от моего распорядка дня и моей лени после окончания деловой встречи. Ах, да, еще мне необходимо было поработать над грантом и уделить должное внимание моим студентам. Ха, моим студентам. Интересно все-таки, как так случается, что профессор и аспиранты существуют в своего рода симбиозе? Течение моих мыслей было прервано внезапно раскрывшимся лифтом, из которого вразвалку вышел полноватый, рыхлый мужчина с выражением вселенской скорби на лице.

– Вы профессор Лепски? – осведомился он слабым, кислым голосом.

– Да, – бодро ответил я. При виде этой персоны мою усталость как рукой сняло. Мне ужасно больно было смотреть на него, и я ни в коем случае не хотел на него походить. Потому с этого момента я старался держаться бодрячком.

– Гоша. Ну пошли, что ли, посмотрим на лабораторию, только чего на нее смотреть, чего вы там не видели, я не знаю, – прогнусавил Гоша.

Мы вошли в лифт, и он нажал кнопку пятого этажа. Лифт медленно пополз вверх.

– С каждым днем погода становится все жарче и жарче, вы не находите? – сказал я, чтобы прервать неловкое молчание.

– Да, наверное. А тут так все время. Сначала с утра ужасно жарко, а через несколько часов слишком холодно. Это ж Линкольн, Небраска, не Сан-Диего какой-нибудь. Чего вы ожидаете от Мухосранска? – он хрюкнул и повернулся к стене.

Насчет погоды Гоша был прав. Особенно летом жара в Линкольне была непереносимая. Летом мне всегда приходилось глотать тонны тайленола и экседрина, чтобы утолить сильную головную боль. Летом меня нередко звали на озера, но я всегда отказывался. Меня не прельщает смотреть на выжженную солнцем пожелтевшую траву, быть кормушкой для комаров и, как в бане, покрываться потом с ног до головы. Я не выезжаю на озера, а сижу дома с включенным на полную катушку кондиционером, хожу в закрытый бассейн, а вечером жарю мясо на гриле, попивая освежающие напитки.

Пока мы были в лифте, у меня зародилось подозрение, что я Гошу где-то уже видел. Я напряг мозги и, к своему изумлению, узнал его. Это его голова торчала в оконце и грубила мне.

Лифт остановился. Двери плавно разъехались, и мы были оглушены громким приветствием. Огромная фигура веселого и весьма симпатичного, я бы сказал, мужика, преградила нам путь. Этот верзила так активно улыбался, что мне стало смешно.

– Ну, привет, привет. Чего ты выперся сюда? Не видишь, мы заняты? – сказал Гоша, стараясь сдвинуть этот небоскреб с места.

Гошины попытки были тщетны. Небоскреб просто протянул мне руку поверх Гоши, схватил меня за плечо и совершенно бесцеремонно выволок из лифта. После чего он с горячим энтузиазмом прогремел:

– Данила Павлович, твой друг и коллега, профессор Лепски. Пойдем, пойдем, мой дорогой друг, сюда.

– Спасибо, – почему-то пробормотал я и пошел следом.

Точнее, не я пошел за ним следом, а он своей могучей рукой, как бульдозер, потащил меня за собой. Я заметил, что у него странная походка. Я посмотрел на его стопы и увидел, что одна из его сандалий была порвана. Причем я еще подумал: «Сандалии в лаборатории?»

Гоша семенил позади. Сперва мы шли в молчании, и вдруг Гоша принялся ныть.

– Мой эксперимент пропал.

– Замолчи. Это никому не интересно, – отрезал Данила.

– Нет, ты меня послушай.

– Десять раз уже слышал эту историю. Диссоциируй в пространстве.

– Нет, ну тогда пусть вот, профессор Лепски узнает, какого рода политическую игру они ведут на этом факультете.

Данила только махнул рукой – мол, давай, но только быстро. Гошу это устроило, и он продолжил.

– Я работал над этим всю неделю. Сначала мои клетки переросли. Я их рассадил, и что же, вы думаете, произошло?

Он замолчал, ожидая моего ответа. Мне очень не хотелось участвовать в этом разговоре. К сожалению, другого выхода не было. Оставить его вопрос без внимания было бы невежливо. Я, так сказать, попался. Вкрадчиво, по возможности стараясь быть деликатным, я сказал:

– Простите, Гоша, я не биолог. Я не понимаю всех тонкостей выращивания культуры клеток. Так что же произошло?

– Да ничего особенного. Они все сдохли, – вмешался Данила и тихонько засмеялся.

Гоша печально вздохнул.

– Да, они все усохли. Эти тухлые нейроны улиток. Я же им еще в начале говорил, я их предупреждал, что у меня нет опыта работы с нейронами, так нет же. Мне отвечают, что все лаборанты заняты и не могут мне помочь. Они все направлены на обеспечение и поддержание лаборатории профессора Комиямы. А мне что прикажете делать? А теперь вот они переместили меня на третий этаж, а там столько окон. У меня же такой чувствительный эксперимент. Мой аппарат будет принимать все посторонние мысли. Как в случае с вами, профессор Лепски. Но нет же, они мне талдычат, что, мол, подвал здания предназначен только для тяжелых и сверхчувствительных приборов, как духовная камера «Ziess» или миниколлайдер пространства. Что, пол третьего этажа проломится под их весом? Вот, например, доктор Абрамов (он показал на Данилу) поставил свой амплификатор иллюзий Когитари на третьем этаже, и ничего, пол его держит. Правда, они обещали мне инсулировать мою комнату импедиментумалом, но когда, позвольте мне вас спросить?

И он снова замолк, возбужденно сопя. Ну что мне оставалось делать?

– Когда?

– Никогда, говорю я вам! А потом они спрашивают о результатах, – очень довольный собой, он завершил повествование о своих неудачах и тотчас же исчез в ближайшем офисе.

– Не слушайте его, Лепски. Он все время жалуется. Его хлебом не корми, дай поныть. Вы для нас здесь желанный гость. Вы мне лучше скажите, мой дорогой друг, вы ничего снаружи не видели? Что-то необычное, странное? – поинтересовался Данила.

Его вопрос привел меня в некоторое замешательство.

– Ну как вам сказать. Да, я видел несколько странных, необычных вещей сегодня. Данила, а почему вы не предупреждаете людей о кармане?

– А, Лепски, правила, установки, не разрешают нам. А потом, смотреть на выражения лиц после перемещения – одно удовольствие.

– А кто там живет? Кто анонсирует приход пассажиров?

– Это все штучки инженеров, чтобы все кому не лень по карманам не лазали. Чтобы неповадно было. Да забудьте вы про шаттл, Лепски, что вы все-таки видели снаружи? – не отступал доктор Абрамов.

Мне было неловко говорить о моих недавних видениях, но возбужденные глаза Данилы сверлили меня. Видно было, что он жаждет моего ответа и немедленно. А, черт с ним.

– Видел. Видел улыбающуюся черную овцу.

– Ага! Это я, я послал к тебе эту овцу. Впечатляет? Просто восхитительно, – в восторженном волнении он начал тереть руки. – А она тебе подмигивала, Лепски? – он был вне себя от радости.

– Должен признаться, что подмигивала.

– Вот это да! А что еще? Лепски, ты видел еще что-нибудь? – взбудораженный Данила светился от восторга.

– Что еще? Хм, да кажется, все.

– Точно? Ты подумай.

Я сделал вид, что подумал, и повторил, что больше ничего необычного не видел до путешествия в шаттле.

– Ничего, – печально повторил доктор Абрамов и незамедлительно скуксился.

– А что я должен был увидеть? Может быть, вы посылали мне пароль? – попробовал отвлечь его я.

– Пароль, нет, какой пароль? – отрешенно спросил Данила и стал смотреть поверх меня пустым взглядом. Я понял, что он находится вне нашего разговора. Но я не сдался.

– Снаружи Гоша спрашивал меня о пароле.

Мое заявление вернуло доктора Абрамова из мира научных тревог в коридор карманного Бидла.

– Гоша? Снаружи? Не может быть.

– Я вас уверяю, Данила, это был несомненно он. Он на меня ругался из окна.

Данила залился здоровым громовым смехом.

– Нет, нет, нет, нет, нет. Это он просто шутил, Лепски. Шутки у него такие.

Потом он постоял в задумчивости несколько секунд и пробурчал себе под нос:

– Значит, передовой приемник все-таки барахлит, а может, интерференция пространства, или стимула не хватает, текучесть тоже изрядная. Эх, не получилось. Надо снова налаживать, – а потом гораздо громче, – ладно, пойдем, Лепски, я тебе покажу нашу комнату оборудования.

Мы прошли немного дальше, и Данила совсем заковылял. Сил моих терпеть этот порванный сандалет не было, и я спросил:

– Отчего же вы, Данила Павлович, не почините вашу сандалию? Вам бы было гораздо удобнее.

– Слушайте, Лепски, вот вы же росли и учились в интеллигентной семье?

– Мне хотелось бы в это верить.

– Ну так чего же вы? Могли вы моего сандалета не заметить?

– Н-да.

Он провел карточкой по сканирующему устройству и открыл маленькую дверь. Сильный толчок леденящего воздуха чуть не сбил нас с ног.

– Кхе, кхе, что за дьявол? – в смятении воскликнул я.

– В этой комнате такой кондиционер, раздает всем холодные оплеухи, черт его подери, – сказал Данила, вытирая заслезившиеся глаза. – Вот она, святыня кармологов и естествоведов, комната оборудования, – он обвел ее изящным жестом огромной руки.

Среднего размера комната была до отказа заполнена различными приборами, огромными морозильниками, инкубаторами и ультрацентрифугами. Они стояли на полу и громоздились друг на друге, висели на стенах, уютно сидели на тяжелых столах и томились под ними – казалось, каждый миллиметр этой комнаты был занят.

Данила провел меня сквозь комнату и направился к еще одной маленькой дверце. Плавное движение руки доктора Абрамова через сканер – и дверь автоматически отползла в сторону. Мы вошли. Маленький автоклав тотчас изрыгнул на нас клуб теплого пара. Кроме автоклава, приборов, находившихся в этой комнате, я никогда не видел или видел всего лишь несколько раз. Мое любопытство разгорелось.

– Эй, Лепски, смотри сюда. Это гордость нашей коллекции. Сокровища, так сказать, Агры. Квинтометр, машина магнитрисити, миниколлайдер пространства и модель сферы.

– Сферы?!

– Да.

– Но позвольте. Это же…

– Я знаю, знаю, Лепски, ты не волнуйся. Все сделано по инструкциям из твоих статей со ссылками.

– А она работает?

– Еще нет. Точнее, мы не знаем, но, возможно, с твоей помощью.

– Скажите, Данила, а что вы измеряете квинтометром?

– Помилуй, Лепски, ты что, вчера родился, что ли? Потоки квинтэссенции, ессесьнно.

Он подошел к одному из приборов и любовно похлопал его по боку.

– Видишь эту штуку, друг Лепски? Это моя специальность, моя страсть, так сказать, и любовь, – Данила погладил этот большой серый металлический ящик. – Это интегрированная световая система высокой интенсивности для доставки мозговых волн. То есть направленная телепатия.

И так как я ничего не сказал по этому поводу, доктор Абрамов стал излагать детали своего проекта. Я слушал с неподдельным интересом и, поскольку я был профаном в некоторых аспектах его работы, задавал шокирующие его вопросы.

– А как это работает?

– Направленная волна заставляет вас видеть галлюцинации. Вы принуждены считывать мои мысли, точнее, расшифровывать мои мозговые волны. Система амплифицирует подаваемый от моего мозга сигнал, и он становится очень сильным. Сигнал перекрывает ваш мозговой приемник, и вы видите то, о чем я думаю. Это нормально для всех людей, мы все можем это делать, но есть одно «но». Для сильного сигнала вам критически необходимо сконцентрировать все ваше внимание на единственном объекте и пребывать в таком состоянии несколько часов, а с машиной все делается в два счета и через уровни.

– Вы верите в существование орбиталей?

– А ты нет?

– Честно, не знаю. Никто ведь еще удачно не переносился. Нужны веские доказательства.

– Подожди, друг Лепски, будут тебе и доказательства. Скоро, очень скоро мы доберемся до истины, и она предстанет перед нами во всей красе своей и царской короне. И будет бить стальным жезлом и пинать ногами тех, кто гнал нас и глумился над нами, и тогда…

И тогда доктора Абрамова понесло. Даже когда мы покинули комнату оборудования и переместились в саму лабораторию, он все еще вещал подобным образом. Замолчал он, лишь когда мы наткнулись на уже знакомого мне Гошу и ужасно похожего на Гошу брюнета. Они спорили, стоя между ламинаром и морозильником с желтой наклейкой «Осторожно, радиоактивность». Гоша держал в руках обледенелую упаковку с шестью банками пива. Лицо его выражало тревогу.

– Опять ты надрался, господин хороший. Я тебя в последний раз предупреждаю, Феликс, не клади пиво в морозильник, а то я на тебя в следующий раз натравлю комиссию по безопасности. Понял? – говорил Гоша с раздражением.

Так же, как и на Данилу, слова Гоши не произвели никакого эффекта на Феликса. Феликс неприятно хихикнул и ответил пьяненьким голосом, язык у него порядочно заплетался.

– Ну шего ты, Гога, бузись зра? Я поналошку. Феликс не пьем на лаботе. Феликс никак не мжжить бить надлался. Всего лишь суть суть. Га, – он картинно хлопнул себя ладонью по груди и сел на вертящийся стул перед ламинаром.

Лаборатория заполнилась сильным запахом спиртного.

– Гад ты иногда, Феликс Соломонович, – понуро ответил Гоша.

– По клайней мейе, я не мосусь в лаковину как нехоторые.

– Елки-палки. Так. Здесь смотреть не на что. Пошли поедим, Лепски. Мы тебя покормим вкусной едой, – и Данила в один миг сильнейшим пинком вытолкнул меня в коридор и потащил от лаборатории.

Через пять минут мы были в своего рода гостиной. По сравнению с комнатой оборудования гостиная казалась огромной. В ней находились: длинный, широкий, светлого оттенка деревянный стол, окруженный простыми пластиковыми стульями, среднего размера холодильник и несколько старых шкафчиков. Не знаю почему, но я ожидал чего-то более пафосного и современного.

Данила запихнул меня за стол, приказал ждать и удалился. На короткое время я был предоставлен самому себе. Я почувствовал, что устал и хочу домой, и оставался сидеть в гостиной только потому, что меня обещали накормить вкусной едой. Две молоденькие девушки вошли в гостиную, приятно чирикая, увидели меня, застеснялись и смолкли. Они встали у стены напротив меня и начали смущенно шушукаться и хихикать, поглядывая в мою сторону. Следом за ними пришла неопрятная престарелая дама с длинными распущенными волосами. На носу у нее сидели очки с толстыми линзами. Она деловито села за стол, не обращая на меня ни малейшего внимания, взяла газету и скрылась за нею с головой. И вдруг народ повалил в гостиную валом. Я посмотрел на часы. Уже было полвторого.

Как это часто бывает, незнакомых людей слегка опасаются. Я думаю, поэтому пришедшие в гостиную люди не спешили садиться рядом со мной. Чтобы избегнуть этой неловкости, я просто начал разглядывать стол. Я сделал следующее наблюдение: стол не имел никакого покрытия, краски или лака. Из-за этого миллионы пятен и царапин вечно будут радовать тех, кто пожелает здесь трапезничать в антисанитарных условиях. Я улыбнулся. Стол мне надоел, и я решил понаблюдать за людьми в гостиной.

Одна молоденькая пухленькая, по всей видимости, китаяночка и рослый кучерявый европеец сели за стол. Китаяночка заливалась розовым цветом, а европеец ее обхаживал как мог.

– Ладно, Сю, ты хочешь знать, какого цвета электрон?

– Что вы такое говорите, доктор Роуздэйл? – она загоготала.

– Поверь мне, Сю, многие студенты скажут что он ЗЕЛЕНОГО цвета. Представляешь?

Китаяночка засмеялась так сильно, что у нее потекли слезы. Довольный доктор Роуздэйл хотел сказать что-то еще, но, к его несчастью, еще один мужчина, подошедший к ним, прервал его.

– Твоя история, Стэн, ничто по сравнению с тем, что я вам расскажу. Вот слушайте. Мои аспиранты задались целью перелить большой объем раствора из одной огромной склянки в другую. Значит, они поставили склянку с раствором на полку, а пустую – на стол и запустили в обе из них резиновый шланг и ждут, когда под напором градиента давления раствор начнет переливаться. Я подошел посмотреть, что будет, а они мне давай жаловаться, что, мол, не работает. Ну что мне с ними делать?

– И что же вы сделали, Николя? – саркастически поинтересовался доктор Роуздэйл. Николя прищурился и подмигнул Сю.

– Я сказал им, что проблема состоит в том, что у оного раствора слишком большие молекулы, которые просто-напросто в шланг не пролезают, – все трое покатились со смеху.

Под этот здоровый смех в гостиную бодренько забежал жизнерадостный упитанный мужичок лет тридцати и, грациозно виляя кругленьким задком, присел около престарелой дамы.

– Хелена, где доктор Абрамов? – весело спросил он и начал искать его в толпе своими маленькими узкими бегающими глазками.

– С французами не разговариваем. Отзынь, – не опуская газеты, ответила Хелена.

– Шантану, ты мне скажи, где он? Будет ли сегодня? – вкрадчиво обратился француз к человеку, стоящему около двери.

– Будет, Доминик, будет. Он и тебя уконтрапупит, когда разделается с настройщиком масспектрометра.

– А что случилось? – спросил Николя.

– Две недели подряд спек не выдавал ни единого пика. Вот Данила налил альбумина и отнес его на анализ, а настройщику ничего не сказал. А пика снова нет. Данила пошел ругаться и выяснять, что за фигня. Почему спек не откалиброван?

– Понятно, обычная история. Так когда он вернется?

Внезапно из коридора донесся раскатистый рык, который быстро приближался. Все замолчали.

– О, Данила идет, – сообщил Шантану и сел за стол.

Не прошло и минуты, как в гостиную вошел сам доктор Абрамов. Он подошел ко мне, положил громадную ладонь на мое плечо и громогласно объявил:

– Вот наш гость, профессор Теодор Лепски. Прошу любить и жаловать. Анна, ну где вы, сервируйте стол.

Молоденькие девушки тут же оторвались от стены и сели за стол рядом со мной. Их примеру последовали множество голодных служителей науки. Еще две молоденькие студентки начали ставить на стол изрядно использованную посуду, а потом различные мисочки и тарелочки с едой. Началось застолье: со всех концов стола слышались хруст, чавканье и звон посуды.

– Это что? – спросил Шантану.

– Это салат из свежей капусты с майонезом. Вам не нравится, Шантану? – спросила одна из девушек.

– Кто сегодня отвечал за готовку? – спросил Шантану.

– Светлана и Данила, – ответил кто-то.

– Я встречал Лепски и поменялся с Анной, – поспешил доложить Данила.

– Салат совсем безвкусный, не перченый. В следующий раз положите больше перца.

– Все бы вам, прихожанам из далекой Индии, засыпать перцем, а я вот, может, с перцем есть его не могу. Ты, например, готовил баранину с бобами в прошлый раз. Так я одну ложку в рот положил, и у меня не то что язык, зубы онемели. Во-первых, я остался голодный, а во-вторых, я три дня не мог ни есть, ни говорить, – сказал Данила.

Шантану молча взял перечницу и посыпал салат до тех пор, пока тот сверху не стал черного цвета.

А я радовался моему обществу. Мои соседки оказались на удивление очаровательные. Они флиртовали со мной, дразнили меня и задавали массу вопросов, при этом энергично меня обслуживая.

У нас получалась очень оживленная беседа. В целом в гостиной рев стоял несусветный. Однако Данила (пришелся мне по душе, несмотря на его фамильярности) возвышался над этим ревом, громыхая своим внушительным басом, как Зевс на Олимпе, отчего вся честная компания исследователей Центра кармалогии ликовала и пополнялась энергией.

– Я думаю, что пространственные инженеры пребывают в печали сегодня? – поинтересовался доктор Роуздэйл.

– С чего бы нам печалиться? – спросил Николя.

– Ну как же, волны притяжения, Эйнштейн, круги на поверхности воды, черные дыры и т. д., и т. п.

Николя ухмыльнулся.

– Волны притяжения – это уже устаревший материал. Ты мне лучше скажи, знают ли они что-нибудь о машине, которая измеряет частицы пространства и пространственные течения?

– Пространство, пространство. Да вы просто посмотрите на шахматную доску. Вот вам и проекция пространства – очень четко расчерчена тысячи лет назад. А меня интересует другой вопрос. Что они пытаются найти в одном измерении? Они все меряют и меряют, а толку мало. Они смотрят на палец, в то время как им показывают луну. Они слышат дыхание зверя, но не замечают его следов на тропе. Мало кто хочет признать, что естество – это живое существо, состоящее из множества населенных миров и орбиталей. Вот мы и не можем ничего доказать, потому как не хотим, – отдекламировал Гоша.

– Оставьте это, господа. Мне ужасно интересно, каким образом Эйнштейн знал об этом или наци. Это же не было просто гипотезой, – сказал Шантану.