Дом Огненного Меча. Битва наследников

– Таргитай! – вдруг громко крикнула она, тоже опознав своего возлюбленного. И они бросились на встречу друг другу: юноша – стремглав налегке спускаясь с холма, а девушка – расталкивая людей на пути, которые вовсе и не думали возмущаться, что их так, немного дерзко, обходит некая девица.

С Зариной Таргитай познакомился еще давно, будучи двадцатилетним юнцом, она же была тогда младше его лишь на год, но всегда относилась к нему, как к намного старшему и поражалась глубине его знаний. Их первое знакомство состоялось в Храме Вед, куда еще молоденькой девочкой Зара пришла со своим старым ослепшим отцом. Таргитай же уже в те годы был молодым учеником жреца при храме и взял молодую девушку на свое попечение. Он стал для нее настоящим учителем и наставником и всегда относился к ней, как к своей ученице. Девочка же в тайне от него хранила свою любовь и боялась признаться юному жрецу в своих чувствах. В те юные годы молодой человек еще не думал всерьез о женитьбе и о построении семьи, он решил полностью отдаться любимому делу – жречеству. Хотя в детстве он и провел большую часть времени за упражнениями в воинском мастерстве со своим учителем – Самом, и даже преуспевал в этом деле. Сам не раз говорил его матери, что из него вырастет отменный воин, ибо в нем, как и в роду Трояна, текла кровь самого Имира. Но, возмужав, Таргитай все же выбрал для себя другой путь. Его начали привлекать ведовские ритуалы, которые он часто наблюдал в исполнении жрецов Храма Вед, при котором обучался древней мудрости. И решил остаться в храме и по завершению обучения. Таргитай не ведал, были ли такие храмы на его родине, в далекой Ринии, ибо даже не мог уже и вспомнить тех золотых детских лет, проведенных на берегах реки Златы. Единственное, что осталось от детских воспоминаний юноши – образ его отца, Наместника Ринии Адвина, коим он навсегда и запомнился еще маленькому мальчику. Мать же Таргитая спустя несколько лет по прибытии в Семиводье вынуждена была вернуться на свою родину – в Чюдрок, когда окончательно уверилась в том, что в Кологарде ее сыновьям уже ничего не грозило и там они были в безопасности. Она была вынуждена пойти на такой шаг, ибо преследователи рано или поздно по ее местонахождению вычислили бы и ее детей. Таргитай не обвинял свою мать и не обижался на нее, он прекрасно понимал, что так было нужно. Когда же он повстречал Зару, то сразу заметил в ней что-то знакомое, напоминающее ему свою родную мать. Зарина была чиста и целомудренна и, по мнению юноши, была одной из самых идеальных невест всего Семиводья. Поэтому, чувствуя себя старшим братом для нее, он всегда относился весьма подозрительно ко всякому, кто приходил свататься к ней. Отец ее умер через год после того, как они прибыли в Кологард, и теперь кроме Таргитая у нее совсем никого и не было. Зара же расценивала эти его действия, как намек на то, что она ему была небезразлична как девушка. Со временем юноша и сам начал понимать, что у них было достаточно много общего: Зарина всецело разделяла жизненную позицию Таргитая, и он даже признавался порой самому себе, что именно о такой жене он всегда и мечтал. Но для начала он хотел крепко встать на ноги, а уже потом заводить семью. Теперь же, будучи двадцативосьмилетним парнем, молодой человек все-таки решился сделать Заре предложение на праздник Зрелого Солнца. Юноша понимал, что идеальнее жены для него и матери для его будущих детей ему было не сыскать, и что, возможно, это действительно была его судьба.

Наконец поравнявшись с возлюбленной, Таргитай заключил ее в крепкие объятия закружил в воздухе – яркий девичий смех раскатился по округе, но никто из присутствующих на праздновании не обратил на них внимания, ибо каждый был занят прояснением своих любовных отношений. Когда же все разбились по парам, главный жрец праздника попросил всех выстроиться в очередь у входа в колоход, в который поочередно юноши и девушки, держась за руки, должны были начать заходить, когда другой волхв принялся играть на причудливом музыкальном инструменте, представляющем из себя надутый мешок из шкуры животного с несколькими трубками, в которые, набирая полные легкие воздуха, играющий дул, выводя растяжную мелодию, погружающую всех присутствующих в дрему. Когда очередь наконец подошла к Таргитаю, жрец протянул ему длинную деревянную поварешку с неким волшебным питьем. Молодой человек пригубил снадобья и ведомый впереди стоящей девушкой скрылся в таинственных коридорах колохода, таща за собою, проделавшую ту же процедуру Зарину. Чередующиеся плавные и резкие повороты колохода заставляли юношу все глубже и глубже погружаться в дремучее состояние, уже через несколько мгновений ему захотелось опустить свои веки и полностью отдаться движению хоровода по причудливым закоулочкам колохода. В глазах пестро поигрывали всевозможные цвета, но Таргитай отчетливо начал ощущать, что солнце начало все ближе и ближе клониться к линии горизонта, преобладающие ярко-алые огоньки сменились марными фиолетовыми отблесками, на мгновения проскальзывали и резвые, словно вспышка молнии, небесные цвета, которые тотчас же сменялись насыщенными зелеными красками и желтой точкой, которая как горошек скатывалась откуда-то сверху, уходила вниз, за переносицу и опять появлялась наверху, так повторяя свое движение до очередной вспышки. На фиолетовом фоне рисовались причудливые розовые картины и порой даже радужные разливы, но с большим заносом в темную, ультрафиолетовую, сверхмарную часть. Спустя неопределенное время Таргитай вдруг начал чувствовать, что не может ощущать земли под ногами: казалось, словно при каждом последующем шаге ноги его ступали все выше и выше, а под ними ощущалось некое мягкое и приятное, будто вода, пространство. Несомненно, эти ощущения было знакомо молодому человеку, ибо не первый раз участвовал он в колоходах на подобных праздниках. Но с каждым таким разом эти незабываемые ощущения усиливались, и открывались все новые и более яркие краски в осязании всего действа. Вскоре ощущение легкости наполнило все его тело, и он уже был готов открыть глаза – сплетаясь в причудливый узор все люди кружились в таинственном хороводе, паря в воздухе на высоте в сажень над колоходом. Внезапно Таргитай почувствовал, как девушка впереди него потянула его куда-то наверх, еще выше чем он был. С любопытством новорожденного ребенка юноша принялся вглядываться в другие части заплетенного хоровода и начал замечать, как некоторые из людей так же стали взмывать выше в воздух, нежели другие, при этом образовывая уже объемный хоровод, который продолжал свое плетеное движение, рисуя хитросплетенные круги уже не на плоскости земли, а в трехмерном пространстве. Вскоре весь этот объемный хоровод принял форму шара и Таргитай начал различать как по контуру этого шара начало излучаться сначала приглушенное, но становящееся все ярче и ярче с каждым мгновением марное свечение, которые начало укрывать собою всю округу, освещая дремучие леса. Юноша уже полностью погрузился в дрему и теперь мог даже наблюдать со стороны как выглядел их трехмерный, шарообразный хоровод со всевозможными сплетениями и переходами – этот огромный светящийся фиолетовый шар уже висел высокого над южными склонами Чюдрокских гор. Марное свечение, казалось, можно было наблюдать уже из любой точки Семиводья, но, скорее всего, даже потому, что таких хороводов в ту ночь взмыло над всеми степными и горными просторами страны сотни и тысячи. Теперь, находясь на достаточной высоте, Таргитай мог отчетливо разглядеть светлые очертания северных полуночных земель, все величие белых морей и рек, а также и всю окутанную тьмою таинственность полуденных южных территорий и созерцать глубины черных морей и впадающих в них рек. Необъятность просторов просто завораживала. Зара, казалось, думала о том же, о чем и молодой человека, ибо ее глаза передавали точно такие же переживания, какие испытывал в тот момент в своей душе и Таргитай. Неожиданно где-то на юге промелькнуло еле заметное червонное свечение. Это привлекло внимание юноши, и он решил посмотреть, что же это такое необычное было, чего он еще никогда доселе не видывал: далеко на юге высоко в темном небе сплелись в ядовитый клубок две ярко-алые огромные змеи, которые кусали друг друга за хвосты и невыносимо шипели – кто-то проводил темный хоровод. Вдруг, заметив Таргитая, одна из змей оттолкнула головой другую, и они уже вместе на мгновение ока уставились на молодого человека и внезапно резким движением рванули к нему издавая еще более ядовитые шипения, словно были разгневаны чем-то…

Очнулся молодой человек ранним утром, когда птички начали уже выводить свои райские мелодии, а пчелки опять устремились на цветочные луга за очередной порцией золотой добычи. Все вокруг еще спали, обнявшись парами, прямо на поляне, где вчера проходило празднество. Зарина сладко зевнула своими алыми губками, устроив головку поудобнее на груди Таргитая, но еще, по-видимому, не думала просыпаться. Таргитай приобнял возлюбленную и поцеловал ее в лобик – этой ночью они открылись друг другу…

Осень 159 г.

На центральной площади Кологарда, прямо у царского терема столпились огромные сонмы народа. Так как город сей будучи столицей всего Семиводья не был таким маленьким как иные, то и на вече собиралось немало копных мужей, тем более, что были и те, которые приезжали с посланиями или прошениями в стольный град от своего вече. По обычаю, вокруг костра этим вечером сложили несколько кол из березовых лавок. На лавах в ближнем к огню кругу восседали царь Сам, его верные советники и многомудрые старцы-волхвы, а также жрецы из главного храма города – Храма Вед. Места в среднем кругу занимали все достойнейшие главы своих родов, которые имели право называться роданами – копными мужами, что указывало на их здравомыслие и компетентность в решение вопросов, выдвигаемых на уровень копы. Третье же коло составляли главы менее слабых родов, которые были не столь успешны в поддержании достатка в своем роду, но тем не менее право голоса на городском вече они также имели, а вот на державном уровне учитывались только решения, принятые исключительно копными мужами, которые доказали обществу свою состоятельность и рассудительность. Царь должен был прислушиваться к мнению копы и в обязательном порядке исполнять возложенные этой самой копой на него задачи, советники же его лишь могли подсобить ему мудрой мыслью по поводу того, каким образом можно было бы лучше и добротнее выполнить ту или иную задачу. Старцы же на вече решающего голоса не имели, но к их слову прислушивались и их совета спрашивали в необходимых случаях, они также, подобно и жрецам, следили за тем, чтобы вече проходило в согласии с древними конами и его ход не нарушался. Гостям же с ходатайствами и посланиями из иных волостей и весей всегда были отведены места среди копных мужей, ибо в стольный град могли послать только надежного человека, с хорошей репутацией, таким образом он зачастую являлся главой одного из достойных родов тех мест, откуда прибывал. И обычно же, когда на стольном вече присутствовали гонцы из других волостей и весей, то это, за исключением, конечно, экстренных и чрезвычайных случаев, уже являлось державным вече, на котором обсуждались вопросы касательно продвижения дел во всей державе. Такие вот посланники еще во время их поездок в стольный град по каким-то важным заданиям были обеспечены всем необходимым из мирской казны: в какой бы город они не явились по надобности, там их обязаны были накормить, дать кров над головою и предоставить им возможность заниматься своим делом, которое, конечно же, должно было идти на пользу всей веси, волости или державе.

Вот так и в тот осенний вечер на главной площади у колокольни Кологарда собралось очередное вседержавное вече, и оттого там присутствовало так много народу, что собрались и мужи из других волостей. Особенно важным было поднятие вопроса безопасности границ страны, которые за последнее время довольно часто нарушались войсками южного правителя. Вече уже было в самом разгаре и Сам с одобрения копы уже вынес немало мудрых решений касательно дальнейшего державного курса и планирования по таким вопросам, как: благосостояние народа, что касалось накопление добра и распределение его в городских и родовых общинах волостей; опять-таки безопасность для тех весей и волостей, что находились на рубежах с южными землями; построение новых храмов и основание новых поселений в степных местностях страны и другие насущные дела. Где-то в середине второй части вече, которая уже проводилась под покровами темноты, когда лишь костер в центре площади освещал лица копных мужей, очередь молвить свое слово наконец дошла до взволнованного мужчины средних лет в украшенном золотыми нитями коричневом кафтане:

– Уважаемые копные мужи, роданы, – начал он, выйдя на центр, – Твое Сиятельство, царю! – повернулся он и к Саму. – Здравия вам всем! – обвел он рукой присутствующих на вече. – Я прибыл из небольшого городка, расположенного на берегах Касского моря. Я являюсь представителем одного из мощных родов тех земель и прискакал я в стольный град, в такую даль для того, чтобы сообщить о бесчинстве и беззаконии, которые происходят в нашем городке и распространяются по округе.

– Что ж, поведай, родан, нам о несчастье, постигнувшем твою весь, – кивнул белобрысой головой Сам, который теперь с отпущенной белесой щетиной и собранными в хвост длинными кучерявыми волосами стал более походить на опытного, мудрого правителя и могучего богатыря, коим он и являлся.

– Давеча, несколько недель назад, в наше местечко прибыли заморские купцы. Ладьи их были выполнены весьма добротно, и на первый взгляд мы и не могли подумать ничего дурного о наших гостях. Конечно, явились они слишком спонтанно и неожиданно для нас, но вскоре показали себя с самой лучшей из своих сторон, и мы согласились приютить сих людей. К тому же они привезли с собой с полуденных берегов Касского моря диковинные товары на обмен. Так торговались они с нами три дня на ярмарке, которую князь нашей волости не преминул устроить по данному поводу. В третью ночь же проснулись мы от переполоха великого – гости наши похватали свое оружие, неведомо откуда взявшееся у них, и захватили князя с его семьей в его же доме, что на холме возвышается над городом. И вот уже третья неделя идет, как они грабят наш город и всю волость. Оказались те заморские купцы, как мы осознали потом, разбойниками, прибывшими из южных земель. Посему просим мы всей волостью помощи твоей, царю, ибо не ведаем даже того жив ли наш князь иль уже казнили его захватчики, – завершив доклад, человек упал на колени подле Сама и ударил челом оземь.

– Поднимись! – строго ответил правитель и встал, выпрямившись во весь свой немалый богатырский рост. – Я тотчас же отдам приказ и отправлю часть своего войска с тобою в обратный путь, человече, и выедете вы завтра на рассвете! – громко объявил царь, потом подошел к послу от волости и уже обычным голосом спросил. – Были ли те пришельцы инородцами или нашего рода-племени?

– Глаза их были черны, а кожа смугла, но Золотой речью владели они неплохо, – взволнованно протараторил посланник. Лицо царя на мгновение приняло задумчивое выражение, и он продолжил:

– Что же, сие уже есть нарушение нашей державной границы! Давно уже никто не решался нарушить целостность порубежных земель Семиводья, следует преподать преступникам урок! – глас Сама звучал величественно, как того и подобало настоящему царю.

Внезапно, стоявший все это время за пределами последнего круга роданов и наблюдавший за происходившим статный златовласый юнец начал бесцеремонно расталкивать всех локтями дабы пробраться к центру площади, где стоял его дед. Сам сразу же узнал в этом амбициозном и упрямом парне своего внука, который будучи еще довольно юным не имел права присутствовать и гласить на собраниях копы. Русу только недавно стукнул шестнадцатый год, но он уже проявлял недюжинную сноровку в военном искусстве и намного опережал всех своих сверстников. Своим могучим телом он уже походил на былинных богатырей и героев, но его еще гладкий подбородок и по-детски синие глубокие глаза выдавали его истинный возраст. Рус, будучи царского рода, всегда рос с осознанием того, что ему должно быть дозволено немного больше, чем остальным его одногодкам, которые обучались вместе с ним военному делу. Еще с восьми лет он начал твердо держать меч в руках и уверенно сидеть в седле, но чем старше он становился, тем больше росла его сила и к четырнадцати годам уже ни одна лошадь и ни один конь не могли удержать на себе веса юноши. Именно благодаря своей такой необычной силе он и ощущал свое превосходство над другими своими сверстниками и считал это наследием, которое досталось ему от великого царского рода, к которому он принадлежал. Хотя в сих землях уже несколько сотен лет не рождались такие поистине могучие богатыри. И мощь Руса заключалась даже не в объемах его мышц, которые хоть и были в форме, но не придавали ему вида огромного неповоротливого медведя – все пропорции сочетались в юноше идеально. Сила его крылась еще, видимо, и в необычайно крепком духе его, который и подпитывал парня. Все это Рус унаследовал от своего отца – Зоряна, а от матери же ему достались, как юноше бывало рассказывал дед, необычайно красивые синие очи с длинными ресницами и золотистые волнистые волосы. Сам же Рус свою маму уже и не помнил, ибо потерял ее еще в детстве – она погибла во время прогулки со своими детьми, когда на них напал дикий зверь. Весь удар на себя приняла самоотверженная мать, успев лишь крикнуть Славену, чтобы он хватал своего младшего брата и бежал. Царь Сам, потом, конечно, поехал в горы и разобрался со зверем, подобных которому в этих местах не видывали уже много лет доселе. Так Рус воспитывался лишь своим дедом Самом и братом Славеном. Сестру же Ильмеру он тоже уже практически и позабыл, ибо, как только ей исполнилось двенадцать лет, Сам решил отправить ее обучаться женскому знахарству к жрицам Озерной долины, что в просторных степях Семиводья. Так Рус не по дням, а по часам вырос велимогучим богатырем, подобно своим предкам. Женского же воспитания у него и вовсе не было, от чего, возможно, он и стал таким грубым и упрямым юношей, который не церемонился ни с кем и был слегка горделив, но эту его гордыню мог усмирить лишь Славен, который сумел привить богатырю с детства чувство совести, которое и не позволяло Русу стать заносчивым и самодовольным воином, который мог в одиночку разбросать уже в свои шестнадцать небольшое сторожевое войско, что он и намеревался сделать. И об этом своем намерении он и хотел сообщить деду на вече, нагло расталкивая собравшихся копных мужей, дабы пробраться к середине.

– Я готов идти в поход к Касскому морю! – выкрикнул он из толпы, еще не приблизившись к центру площади, люди же шарахались от него в стороны, ибо ведали, что его самый легонький толчок рукой мог значительно покалечить попавшегося на его пути зеваку.

– Что? – удивленно воскликнул Сам. – Ты не должен здесь… – хотел было возразить правитель, ибо никогда не желал выделять своего внука среди других юношей уважаемых родов Семиводья и давать ему какие-то привилегии, но громогласная речь юноши заглушала голоса всех присутствующих на вече:

– Я смогу разделаться с разбойниками одной левой, дед! – самоуверенно заявил молодец, уже наконец высвободившись из толпы и очутившись в центре внимания. – Сколько их там засело? – обратился он к гонцу, не дав царю даже возразить ни слова.

– Э-э-эм… – замялся посланник, – порядка полсотни, – неуверенно заявил тот.

– Дайте мне только дюжину воев и одну ладью, – обратился к копным мужам Рус. – Мне этого хватит, – коротко отрезал юноша.

– Ты еще юн для таких походов, – сурово запротестовал Сам не столько из-за заботы, ибо в действительности он не сомневался в силе внука, сколько из-за того, что никак не хотел нарушить сложившиеся за тысячелетия коны, за почитанием которых следили беспристрастные старейшины. – Я – царь и твой дед, и я запрещаю тебе участвовать в этом! – строго заявил правитель, он был серьезен и строг как никогда.

На мгновение над площадью нависла тишина, лишь успокаивающее потрескивание дров в костре и пение сверчков разряжало обстановку. Рус не собирался так просто упускать свой шанс проявить себя впервые как настоящий и полноценный воин:

– Копные мужи! – сделал он многозначительную паузу, обведя всех присутствующих своим, кажущимся не таким уж и юным, взглядом. – Я обращаюсь к вам, ибо вы – копа, и вы вынесете окончательное решение. Рубежи нашей державы были нагло нарушены каким-то чужеземным племенем! Те люди пришли и захватили одну из наших волостей, у них хватило сил одолеть войско тамошнего князя и пленить его! Всего с полсотни разбойников уже третью неделю держат не только весь, но и большую часть волости в подчинении. Представьте себе, насколько могучими являются они воинами и насколько мощным должно быть их вооружение, чтобы их до сих пор никому не удавалось выгнать из тех земель. И я не думаю, что, послав на битву пускай даже и многочисленную дружину, вы не избежите крупных потерь! Вы хотите этого? Желаете, чтобы ваши братья, сыновья, внуки, которые, быть может, и окажутся теми дружинниками, коих направят в поход, не вернулись вовсе? Мне же хватит лишь дюжины воев, которых я отберу сам, дабы завершить все это беззаконие! Многие из вас ведают, какой силою обладаю я, – молодец взглянул на своего деда, – посему прошу вас, чтобы вы позволили мне возглавить сей поход, и клянусь вам: каждый из двенадцати дружинников вернется домой живым и невредимым.

Когда юноша закончил свою речь, копные мужи и старейшины начали оживленно переговариваться между собой и в воздухе повис гул. Спустя некоторое время все совещающиеся замолкли и один из них поднялся с места и обратился к царю:

– Твое Сиятельство, копа с одобрения старцев приняла решение: мы считаем необходимым послать сего юнца, не смотря на его лета, в поход против захватчиков.

Рус опять повернулся к Саму и заметил сильное неодобрение на его лице, которое при этом выражало и смирение:

– Что ж, раз копа решила, то так тому и быть! – с печалью в голосе произнес правитель.

***

Утро в этих местах было довольно туманным. Да и сам воздух на протяжении всего дня казался каким-то влажным. Все это было весьма непривычно для Руса, да и, скорее всего, для его спутников. Ведь там, откуда они прибыли, такая погода была редкостью, хотя высоко в горах бывало и выпадали туманные деньки. Но, все-равно, молодой воин ощущал некий дискомфорт находясь в совершенно иных землях, хоть они и были частью его страны. Это был первый поход юноши и вообще его первый выход за пределы долины, где располагался Кологард. В это раннее утро Рус уже бодрствовал, ибо не мог полноценно выспаться здесь. Возможно, все дело было в том, что находились они сейчас в низовьях реки, совсем недалеко, в паре верст, от моря, отчего, как казалось парню, и было столько влаги вокруг. Даже росы на траве было столько, что ее можно было в буквальном смысле пить. А когда босыми ногами тем утром он ступал по зеленому ковру, устилающему землю, то чуть ли не по щиколотку утопал в воде. Юноша стоял, обратившись лицом к виднеющемуся вдалеке Касскому морю. За спиной его, на востоке, солнце еще и не думало показываться, хотя было уже довольно светло вокруг. Неподалеку в разбитом шатре еще похрапывали двенадцать воинов, отобранных лично Русом для данного похода. Критерии, которыми довольствовался молодец при выборе своих спутников не были многочисленными: во-первых, это были только те ребята, которых он сам лично хорошо знал и в силе духа которых не сомневался; во-вторых, они должны были побороться с ним, и, конечно же, одолеть Руса в честном бою один на один ни у кого не удалось, но тем не менее юноша мог оценить у кого какая хватка и кто был ловчее и прытче иных. Также в этот военный поход с Русом отправился и его старший брат Славен, которому на тот момент уже было двадцать два года, и он уже мог участвовать в таких мероприятиях, как полноценный воин. На самом деле Славен не особо любил воинское дело и никогда хорошим воином и не был вовсе. Его увлекала совершенно иная стезя – он еще с детства поставил обучение военному искусству на второй план и отдал предпочтение изучению мудрости и углубился в науку мысли. Но еще будучи ребенком, когда умерла их мать, он дал себе обещание, что никогда не бросит Руса и будет всегда ему верным наставником и помощником. Именно поэтому он отправился на юг вместе со своим братом. Была и еще одна причина – их дед Сам настоял на том, чтобы за старшего был Славен и присматривал за вспыльчивым и бесшабашным, чересчур самоуверенным мальцом. Так Славен убил сразу двух зайцев: и поручение деда выполнил, и свой обет сдержал. Он был полной противоположностью своего младшего брата: спокойный, уравновешенный и не по годам умудренный он все же больше походил на свою мать. Даже волосами различались юноши: безмятежный Рус обладал вьющимися волосами, ниспадающими на плечи, Славен же носил прямые, но такие же золотистые, как во всем их роду, власы, которые подобно деду подбирал в короткий хвост на затылке. Большей серьезности ему придавала и его недлинная, но густая бородка. Так в этом тандеме двух братьев если Рус несомненно был силою, то Славен мог по праву считаться разумом. В то утро он тоже как ни странно проснулся раньше остальных и, найдя своего братца на поле на вершине холма глядящим в морскую даль, подошел к нему. Откуда-то снизу доносился периодический стук дерева о камни – это была небольшая ладья, на которой воины спустились по реке из горных долин в низовья. Теперь же она стояла пришвартованная к берегу и видимо и ударялась из-за течения реки о прибрежные подводные камни.