Николь. Душа для Демона

Через четырнадцать лет в рослых и сильных парнях проснулась кровь бога. Спустился тогда их отец и научил справляться с обретённым внутренним зверем. Вот как отблагодарил бог дракон людей, подаривших ему самое ценное – оставил им защитников, равных которым нет во всем мире. На голову выше остальных, мощные, сильные и мудрые. Ибо только умный сумеет удержать в узде внутреннего зверя. А когда исполнилось сыновьям двадцать один год – в третий и последний раз явился бог-дракон. Вернулся он с сыном от нежной Ани и оставил над людьми императором. А братьев его собрал в Совет Семи.

С тех пор восемь сыновей дракона и человеческих женщин стали править людьми.

Я грела руки об чашку с ароматным чаем, жмурилась от удовольствия и смотрела на незнакомую россыпь звезд. Как это нормально – слушать сказку у костра. И как это невероятно, что сказка была почти былью. От тех семи мальчиков потом пошли великие Семь Родов, чьи предки до сих пор заседают в Совете их страны. Джантар, оказывается, входит в один из тех родов. Мрачный мужчина – пра-пра-пра…пра-внук дракона. Я совершенно не могла воспринять эту информацию.

От восьмого сына вел свою историю императорский род. Равный и все же чуть выше остальных. Неприкосновенный сын Неба.

А еще мне рассказали, что за многие-многие столетия отзвук дракона в крови стал тише. К тому же появились младшие ветви великих. Так что сегодня дервином, то есть носителем крови дракона, мог оказаться не только представитель Великих Родов. И даже не только среди младших родов, коих теперь несколько десятков. Тахир, мало участвующий в рассказе, едва слышно сцедил про мужиков, которые не умеют держать штаны на замке и шляются по крестьянским девкам.

Но только внутри рода знали, как разбудить в мальчике кровь дракона и как научить справляться с внутренним зверем. Чем сильнее был «разбуженный», тем сильнее он позволял становиться зверю внутри себя. Тем могущественнее становился симбиоз обычной и темной крови.

Узнала, что гладкая кожа Джантара без единого шрама – вовсе не результат тщеславия, как я думала раньше. А признак невероятно сильного зверя, который запрятан в прутьях его сердца – регенерация, обгоняющая рубцевание. Оттого и прозвали его Демон. Дьявольски страшный воин, сверкающий алыми глазами, с ранами, затягивающимися прямо в бою – наверно потрясающее зрелище…

Я долго потом не могла уснуть, перебирая собственные наблюдения и накладывая их на новую картину мира. Словно я раньше набрала горсть разрозненных кусочков пазла, а теперь укладывала в стройную огромную картину мира, наполненного странной для меня магией.

И как положено у детей, только что начавших познавать мир, один ответ породил множество новых вопросов. И я шла к реке, не в силах держать расплывающиеся в улыбке губы – такое замечательное состояние предвкушения! Не мир, а карта сокровищ.

Я замечталась и не сразу заметила, что взяла немного правее, выходя не на узкую песчаную краюху отмели, а на седые огромные камни, наваленные вдоль берега. Гладко обтесанные водой, высушенные утренним солнцем, они так и манили попрыгать по ним. Стояла перед ними и примеривалась, как вдруг услышала тонкий, на грани слышимости, звук. Обернулась. Ленивое утро, тихий ветер, стоявшие смирно кусты и нехотя машущие издалека деревья. Послышалось, наверно. Но я прищурилась, позволяя телу сосредоточиться на звуках. Спустя несколько долгих секунд, когда я уже уверилась, что занимаюсь ерундой, по земле прошелестел снова этот неприятный писк.

Наверно надо быть непуганой дурой, как я, чтобы полезть в кусты на поиски странного звука. Только потом, когда события улеглись в сложное запутанное полотно и встали перед глазами, я могла лишь удивленно покачивать головой: а если бы опасность какая была?

Но, видимо, так надо было. Чтобы я промахнулась мимо песчаной полосы пляжа и оказалась возле густых кустов, чтобы задумалась и перестала распугивать округу шумными шагами, чтобы не успела обдумать все и полезла навстречу судьбе.

Судьба встретила меня двумя тусклыми рыжими глазами, тоскливой мордочкой и распластанными лапами. Розовая полоска языка, сухой нос в корках, свалявшаяся шерсть, проплешины… Мозг отмечал все признаки беды, а руки самостоятельно тянулись к котенку, чтобы обхватить дрожащее тельце, удивиться тонкой кожице, сквозь которую ощущались хрупкие ребра, и прижать к моей груди.

Весь мир свернулся в две сверкающие точки в маленьких глазах напротив. Котенок. Размером с крупного щенка. С безвольными лапами и хрупким телом, внутри которого тяжело и быстро бухало сердечко. Меня охватило странное оцепенение. Прижимала к себе затихшего беднягу и словно надеялась скрыть внутри грудной клетки от страшного мира. Пришла в себя, когда малыш, лизнув один раз мои ладони, принялся несколько истерично долизывать остальное. Масло с солью, и, наверно, сок рыбы. Стараясь не растрясти малыша, доползла до берега и зачерпнула воды из лунки между камней. Ощущение беды никак не хотело отпускать. В глазах щипало от совершенно непонятного чувства. Я растерянно гладила малыша по впалым бокам, кутала в одежде, шептала нежные слова.

То, что ему не просто плохо, а катастрофически плохо, поняла лишь потом, когда сидела, зареванная, на камнях, а малыш забылся тяжелым сном, словно сдался. Откуда знания, почему я так ощущаю – не могла дать себе отчета. Инстинкты, наверное. Материнские или животные. И я запела. Тихо так. Сама уже не помню что, но так поют все матери мира детям, болеющим у них на руках. И в нашем мире была только я и неизвестный малыш, доверчиво уткнувшийся носом в мою ладонь. А я словами и простыми мотивами разгоняла уставшее сердце, уговаривала не сдаваться. Ведь я пришла, и все должно быть хорошо.

Нас нашел Рималь, спустившийся за водой, а уже через несколько минут обступили со всех сторон, загораживая солнце, и все остальные. Воздух гудел от тяжелых слов, от гневных и испуганных выкриков. Кто-то дернул меня за плечо, и я завизжала в ответ, оставляя после звенящую тишину. Кажется, даже река на время примолкла.

Я едва понимала, о чем они говорят и что хотят сказать мне. В ушах стучало и нестерпимо хотелось пить, но до ужаса боялась шевелиться. Словно одно движение – и меня вздернут с земли, отнимут маленькую жизнь, за которую я теперь в ответе.

– Николь, – Тахир опустился передо мной на корточки, – он не выживет. Слышишь меня?

Я едва узнавала его. Наверное, потому что смотрела сквозь слезы. Ни тени гадливой улыбки, ни злости, ни презрения.

– Эй, он не жилец. Там в кустах его братья уже мух кормят. Отпусти его. Ты слышишь меня? Их мать выгнали из стаи из-за больных детенышей. А может, хотели убить, да она не дала, видимо, и ушла с ними сама. Понимаешь? Она ушла из стаи ради детенышей, а как поняла, что их не спасти – ушла и от них. Это ее мы встретили пару дней назад. Николь, даже мать от них отказалась, сдалась. Потому что тут ничего не поделаешь. Отпусти его.

Он все говорил, говорил. Как с больной. А я и была больная. Я словно стала болеть вместо малыша. Лоб пекло, живот крутило. Но я старательно прятала на груди малыша и мотала головой. Не могу, понимаете вы все, не могу отпустить. Он же врос в меня. Да, я сама не понимаю, как. Я же дышу за него, как же смогу его отпустить.

Потом со мной говорил Эйдан.

– Николь. Это ирлис. Он вырастет в огромную зверюгу с ядовитыми клыками. Такие почти не приручаются. Даже сильные охотники не связываются с ними…

Я послушно кивала и продолжала дышать вместо малыша. Вдох-выдох под мерное журчание слов.

А потом пришел Джантар.

Я не видела его, ощущала, как он мрачно стоит надо мной и готовится. Мы оба знали, что произойдет дальше – разрушение иллюзий. Я ведь ни на секунду не забывала, кто мой хозяин. Наслаждалась жизнью, но непрерывно ощущала тонкую нить, идущую от моего горла к его рукам. И он пришел дернуть поводок, ибо я перестала делать то, что ему нравится.

– Николь, пора выдвигаться. Ты не можешь его взять с собой. Даже если он каким-то чудом выживет – он опасен. Ирлисы не подчиняются людям и, вырастая, загрызают насмерть…

Тяжелая минута молчания. Я уже слышу свист заносимого хлыста и вжимаю голову в плечи. Ну, давай…

– Николь, отпусти детеныша и иди за мной. Приказ. Выдвигаемся дальше.

Вот он – удар и раздирающая боль. Не в теле, в душе. Мои руки разжимаются, и малыш съезжает по коленкам прямо на землю. Слабый, он не сразу понимает, что происходит. Лапой цепляет штанину, пытаясь подняться. Едва слышно мяучет и требует вернуть себя в тепло и покой. А я встаю. И, не имея права даже оглянуться, иду вслед за Демоном. Тело идет, а сердце остается там, на берегу дикой речки. Руки зябнут, и меня трясет. Во рту мерзкий привкус предательства. На теле кандалы, заставляющие меня двигаться и рассыпаться одновременно.

Видимо меня очень долго пытались уговорить. Костер потушен, вещи собраны, ослики нетерпеливо переминаются в ожидании дороги. Пристраиваюсь около хвоста третьего серого носильщика. Безропотные скотины в сборе. Эйдан протягивает мне завернутый в листья кусок рыбы, но из меня вынули все кости, и я лишь равнодушно смотрю мимо еды вниз на землю. Какая, к дьяволу, рыба, если в моих ушах до сих пор стучит рваным ритмом сердечко малыша.

Вяло отмечаю, что веду себя истерично и некрасиво. Они правы, ирлис не домашняя зверюшка, да и они здесь не на прогулке. Нужно спешить вперед, а не хороводы водить вокруг безнадежно больного малыша. Все верно, все логично и так неправильно. Я что-то ценное оставила внутри того детеныша, и если уйду – больше никогда не стану собой. Вот только мне не разрешали говорить. Да и если бы разрешили – я бы не смогла объяснить.

Лишь вздрагивала, ощущая, как малыш меня зовет. Не маму – именно меня. Хотелось зажать уши, да понимала, что это не поможет.

Последние минуты привычных сборов, и наш караван тронулся. Все шли, как обычно. Изредка поглядывали на меня. А я переставляла ноги, понимая, что еще немного – и тело разорвет между двумя струнами: одна идет к ладони Джантара, другая – к сердцу детеныша. И не станет Николь.

– Ты гляди-ка, ползет! – вдруг воскликнул Тахир, по обыкновению забравшийся на пригорок вдоль дороги, – во дает, зверюга!

Караван от его слов сбился с шага, еще немного прошел и остановился. Все развернулись, разглядывая нечто позади меня. Я же даже на это не имела права. Стояла вместе с осликами и смотрела куда-то неопределенно в землю. Как же я ненавидела в этот момент эту чудовищную связь, делающую из меня игрушку, марионетку.

Тахир сбежал с холма и присел на корточки передо мной, ловя мой взгляд. Присвистнул и обернулся к Джантару:

– Уже идет привязка, на ее глаза глянь.

Тот в несколько мощных шагов подошел ко мне. Обхватил мое лицо ладонями, жестко, причиняя боль.

– Смотри на меня, Николь, – его слова лупили по мне, словно пощечина, оставляя мерзкий привкус металла во рту и звон в ушах. Темные глаза заслонили весь мир, утягивая в омут едва сдерживаемого гнева:

– Дьявол, – выругался Джантар мне в лицо и оттолкнул. Я пошатнулась и обессилено опустилась на дорогу. Боялась оглядываться, но знала – малыш и правда полз ко мне. Я ощущала всю его боль, пыталась взять ее на себя, но не справлялась. Вдруг Джантар вытащил кинжал и двинулся по дороге обратно, исчезая с моего поля зрения. Но я и так знала, что будет дальше – он решил убить детеныша. Воин, привыкший решать проблемы мечом. Я безропотно сидела в пыли и ждала. Ждала, когда же он вонзит клинок в мое сердце.

– Джан, это сломает ее, – вдруг раздался мрачный оклик Тахира, – они слишком сильно сейчас слиты, она не умеет еще разделяться.

В ответ раздался рык, полный гневного бессилия. У меня заложило уши: от страха, от ненависти к тому, кто позволяет мне жить лишь в строго отведенном сценарии, от ожидания смерти, которая произойдет внутри меня, как только клинок пронзит тело малыша. Тахир прав. Я слабо понимаю, что происходит, и как такое возможно, но сердце ирлиса стучит вместе с моим – часто и одновременно тяжело.

Ту-тум, ту-тум.

– Николь! – от рыка Джантара птицы вспорхнули с ветвей испуганной стаей.

Я обернулась, едва различая его сквозь слезы. Он ни слова больше мне не сказал, его ноздри раздувались от бешенства, как никогда остро я ощущала, что он готов мне шею свернуть. Но вдруг давящая сила, заставившая меня бросить ирлиса, исчезла. И я не стала ждать, когда он передумает, едва слышно пискнула:

– Спасибо. – И бросилась обратно по дороге к едва видному распластанному комку шерсти.

Малыш последние силы отдал в попытке меня догнать. Я отвернулась от него, бросила, а он все равно полз за мной. Не чуя под собой земли, не обращая внимания на натруженные ноги, летела к моему маленькому комку счастья, а когда подняла безвольного малыша – разрыдалась от облегчения. Ирлис тихонько лизнул меня шершавым языком и затих. Даже глаза не открыл. Чудо ты мое.

Обратно возвращалась под тяжелыми взглядами. Им не понять. Я больше не одинока.

Следующий переход практически не отложился в памяти. Я смотрела по сторонам лишь с одной целью – следить за дорогой, чтобы не упасть. Все мое внимание было на малыше, тяжело дышавшем в моих руках.

Стена между мной и остальными, подтаявшая вчера от лепешек, выросла в удвоенном размере. Просто я перестала быть неопасной. Пока была игрушкой, удобной и забавной, не переступающей очерченные линии допустимого поведения, со мной обращались почти как с равной. А сейчас иллюзия исчезла, маски вежливости спали, обнажив недоверие, презрение, насмешку. Друзья Джантара отражали его эмоции, подчеркивая мой статус – я собственность, я игрушка. И раз хозяин в гневе, то и они вторят его едва сдерживаемому бешенству. Ведь милая игрушка немыслимо как вдруг отыскала прореху в клетке и смогла найти способ не подчиниться. Сделать все по-своему.

Никто со мной не разговаривал. Вал обиды и подозрительности настолько накрыл меня, что даже стало казаться, будто изменился темп движения. Удобный ритм, к которому я уже привыкла за несколько дней, вдруг ускорился, выбивая из меня остатки дыхания. Той самой шалью с рынка я примотала к себе котенка, боясь его уронить, а потом долго еще пыталась догнать ушедший далеко вперед караван. Никто помог. Не подождал. Лишь Тахир, бежавший по гребню холма, оглядывался на меня и сверлил тяжелым взглядом.

Я нервно хохотнула, припоминая слова Талисы о моем виде побитого котенка. Что бы она сказала о нас теперь? А, малыш?

Нужно дать ему имя. Но пусть сначала поправится. Нечего старухе смерти выдавать карты в руки.

А вот мне нужна дополнительная информация. И срочно. Кто бы мне объяснил, почему я подошла за ней к Тахиру? К самому злому и циничному из всех, кто с первой секунды показывал мне свое отношение и не менял его. Я для него шлюха с лицом Акины. Может, потому что он единственный был честен со мной? Сразу показал мне место в этом мире, а не смущал терпкой смесью заботы и отчуждения, не забывая натягивать поводок, как делал Джантар?

А может, потому что видела в нем охотника, знающего про диких зверей больше остальных.

Или все дело в том, что Тахир – единственный, кто смотрел на меня, не игнорировал?

Не знаю.

В жизни бы не подошла к нему с просьбой, если бы не острая необходимость спасти детеныша. Ведь я совершенно не знала, чем могу помочь. Ласка и нежность – это лишь верхушка айсберга. Одними поглаживаниями тут не справишься.

Подошла на привале, вздрагивая от тяжелой атмосферы.

Тахир совершенно бесцеремонно подхватил малыша и стал крутить. Я чуть не заорала на него, мне казалось, он его просто сломает. Но терпела, кусая губы. Он вернул его мне и вздохнул:

– Без понятия, на чем еще душа держится. Может, и на вашей привязке. Не мучила бы ты его, отпустила. Не вытащишь, да и себя погубить можешь.

– Помоги, – выдавила сквозь пересохшие губы.

– Должок за тобой будет, – на его лицо снова вернулось глумливое выражение.

Я, не моргая, смотрела в его глаза. Оба ведь понимаем, что мне нечем расплачиваться в этом мире, кроме как телом. Тахир усмехнулся и кивнул, не дожидаясь ответа:

– Дотяни до вечера, я насобираю кое-чего для отвара. Попробуем отпоить. Дыши за двоих, Николь.

И он легко поднялся и ушел вперед по дороге. Бессменный разведчик, которому я буду должна. Гад, который точно знает, что сейчас происходит между мной и детенышем ирлиса. Я дышу за двоих, я иду за двоих. Так тяжело мне не было даже в первый день похода. И больше всего я сейчас боялась, что пропущу, когда крохотное сердце устанет биться.

Под молчаливое неодобрение я периодически сбегала к реке и смачивала платок, который прикладывала к мордочке малыша. У него не было сил пить, но я ощущала, как он тихонько посасывал мокрую тряпицу.

Я даже проглотила остатки гордости и подошла к Джантару за той самой волшебной мазью, но он лишь досадливо дернулся:

– Не поможет.

А потом тяжело вздохнул и спросил:

– Тебя же к травницам могут даже не пустить, ты это понимаешь? Чертова дура.

Я вжала голову в плечи и вернулась в конец нашего каравана. Я все понимаю, в этом-то и проблема. Вчерашнее детство развеялось с утренней росой. Обрушилась жизнь с ее выбором. А у меня нет правильных решений, как и у Джантара.

От этих мыслей глаза помимо воли набухали тяжелыми слезами. И страшно стало. Что же я натворила?

***

Джантар шел впереди всех и высматривал едва видную тропу к броду, заросшую за ненадобностью. Теперь стало понятно, отчего прервалась связь с травницами. Мост обвалился, и путники поворачивали налево, к Верхнему броду, а по дороге нарывались на гнездо ирлиса. Хищник обычно не нападает на людей, избегает ненужных схваток, но тут все одно к одному: лишенная стаи, с больными малышами, самка нападает на первого человека, видя в нем угрозу, и, вкусив человеческую кровь, становится людоедом.

Демон злился. На себя, на Николь, на всю ситуацию в целом. Джантар был уверен, что единственная причина, из-за чего он уступил девушке – хлеб, который они преломили накануне. В груди клокотало раздражение. Чертова девка, в очередной раз ведь смешивает все планы. Вроде ничего особого не делает, мирная, безобидная… а злость на Николь только множится. С самого первой минуты ее появления.

А всё потому, что напоминает Акину, и при этом совсем другая. Смотрит как на врага, а потом своими поступками душу вытягивает. Муторно становится. Ведь в сердце, где после смерти Акины был ноющий изредка рубец, с появлением Николь набух болезненный нарыв. И такое либо вырезать на живое, либо выжечь. Либо убрать прочь с глаз, либо… И ведь она, как наваждение, как безумие, которому хочется поддаться, проверить – а как оно будет? Каково сжимать ее в объятьях?

Это ли не наказание богов? Понять бы еще, в чем провинился перед ними.

А она… пусть лучше смотрит, как на врага. Пусть держится в стороне, глаза отводит. И пусть больше не печет своих лепешек. Так легче.

Джантар снова оглянулся на Николь. Осунулась, взгляд потухший. Идет, еле переставляя ноги. Но молчит. Ее выбор. Хочет играть по-взрослому, пусть несет выбранную ношу до конца. А он будет нести свою – саму Николь, хоть она этого и не понимает. Не возьмут к травницам, будет искать ей другое место. Или не будет… оставит подле. Джантар досадливо скривился.

Она словно не видит границ, не видит преград. «Ничего не боится… кроме меня», – невесело усмехнулся Джантар. Взламывает реальность, а глаза такие невинные. Как вот с этим ирлисом. Откуда ей знать, что существует целая наука по привязыванию зверей к хозяину. Охотники северных гор, откуда родом Тахир, тратят многие месяцы, чтобы сломить дух обычных хищников, проще и слабее, чем ирлис. Через голод, избиение, плен, чтобы единственное, что осталось в мире зверя – рука человека, дающая и карающая. Наказывающая и ласкающая. И в конце ломается зверь. Открывает душу и сливается с хозяином. Отдает себя в вечное рабство, теряет право на собственную жизнь и свободу. Не каждый зверь идет на такое – иногда выбирает смерть вместо рабства.

Особое положение в обществе занимают охотники, получившие себе такого верного питомца.

И тут пигалица, которая ни дьявола не знает в этом мире, сходу привязывает к себе ирлиса. Ядовитого, мать его, ирлиса из Белых Земель. Кому расскажи – не поверит. И сомнений в этом нет никаких – ее прозрачные глаза полны рыжих всполохов. Ирлис уже отдал нити своей жизни в ее руки. Нелепое стечение обстоятельств – детеныш так обессилен, что он, видимо, инстинктивно отдался Николь, лишь бы выжить. Впрочем, вокруг нее все сплошное «нелепое стечение обстоятельств».

Джантар частенько возвращался в мыслях к тому злополучному дню, когда она появилась в теле его игрушки. А может, там и нет никакого умысла? Может, задача у помощника садовника была лишь выманить Джантара взломом печатей, а попытка оживить сьяринту – его личная прихоть? Может, он решил воспользоваться поводом и вкусить недоступную простым людям ненасытность суккубы? Интересно, тогда откуда он камень души такой странный взял. Хотя чего только не продается на обычных блошиных рынках. Представить, что парень купил по дешевке никому не годный камень душ, а потом, взломав печати, решил воспользоваться моментом, было проще, чем гадать, кому понадобилась такая нелепая девчонка, как Николь.

– Ты уверен? – спросила его непривычно молчаливая Талиса.

– Нет, – ответил Джантар.

Его жизнь разлеталась на тысячу осколков, и он ни в чем теперь не был уверен.

Глава 13

Вечером был кризис. В какой-то момент мне даже показалось, что сердце замерло – на несколько секунд остановилось биение внутри малыша. Помог Тахир, сидевший рядом. Жесткий удар точно в центр хрупкого тела – и я снова подхватила рваный ритм, наполняя его всей доступной мне силой. Даже вскрикнуть не успела.

Тахир по дороге, криво усмехаясь, объяснил про привязку. Оказывается, мои ощущения, что я дышу за малыша, – вовсе не красивая метафора. Он несколько раз предлагал мне «отцепиться», «отпустить», но я упрямо мотала головой и изо всех сил представляла, как от меня идет сила к детенышу. Фантазировала и одновременно верила. Мне ли не верить в чудеса? Всю дорогу сжимала зубы и представляла, как от меня льется нечто неосязаемое и наполняет котенка. А после кризиса явственно ощутила, что всё будет хорошо. Словно сорвала жизнь детеныша с чужого крючка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Т а т к а – служанка, женщина принадлежащая к одному из сестринских сообществ сформировавшихся по профессиональному принципу.