Курсант. Назад в СССР 2

Гоша встал и швырнул на стол ключи от машины:

– За воротами Волга, город в той стороне. Когда доедешь до дома, оставь ключи в бардачке. Водить умеешь?

– Разберёмся, – кивнул я.

* * *

Домой добрался, уже когда начинало светать. Осторожно открыл квартиру и прокрался в ванную. Мать не заметила моего отсутствия и мирно спала, я в последнее время часто задерживался на работе.

Скинул извозюканную в подвальной грязи одежду, сразу замочив её в тазу, а сам залез в ванну под теплый душ. Болели ребра и челюсть. Но вода привела меня в чувства.

Завтра позвоню Паутову, скажу, что заболел, отлежаться надо. Денёк пропущу, отосплюсь и соберусь с мыслями.

Ночка выдалась слишком насыщенной, многое перевернулось в сознании. Загадок стало еще больше. К главному вопросу об убийстве Зины добавился еще один квест. Кто на меня напал тогда во дворе? Гоше незачем было врать. Если это были не его люди, то кто? И где они сейчас? Получается, у меня есть враги, о существовании которых я не знаю? Чёрт! Мутная какая-то история получается… Но ничего. Разберёмся. И не такие клубки распутывать приходилось.

Я вылез из ванны и обтёрся махровым полотенцем. Посмотрел в зеркало. На челюсти вздулась синеватая шишка. Других видимых повреждений нет. Как всегда, скажу, что упал.

Зашёл на кухню. На газовой плите с невзрачной надписью “Лысьва” стояла еще чуть теплая эмалированная кастрюля. Приоткрыл крышку и вдохнул аромат щей из свежей капусты с укропчиком. Только сейчас я понял, как дико хочу жрать. Налил большую чашку и, не разогревая, слупил с краюхой черного хлеба. Всё… Спать.

* * *

– Разрешите, Аристарх Бенедиктович? – я постучался в кабинет Паутова и, не дожидаясь ответной реакции, вошёл.

Спрашивать разрешения войти – было лишь формальностью. Никто никогда из сотрудников не дожидался разрешения.

И Паутов на такие вопросы не отвечал, просто кивал на стул у стены, чтобы посетители прижали зад и начинали “жаловаться” своему начальнику.

Кому-то отпроситься надо, на кого-то следак из-за сроков экспертизы давит, кто-то с операми повздорил потому, что те притащили слишком много терпил и свидетелей на откатку пальцев. Бывало, чтобы отработать один никчемный след пальца, изъятый с места преступления, приходилось дактилоскопировать целую строительную бригаду (причём несколько смен), что работали на стройке, где кирпичи подрезали.

Паутов всех выслушивал и, если надо, разруливал междоусобные тёрки через звонок начальнику следствия или розыска. Своих в обиду не давал, но кляузы и беспричинный поклёп не поощрял. Не смотрел на ситуацию однобоко. Не так, что все прочие службы – челядь, а мы белая кость (хотя на самом деле, зачастую, так и было, мало в УВД людей с высшим образованием, многих вчерашних передовиков-комбайнеров и сталеваров направили работать по комсомольской путёвке), а вникал в суть, примеривая роль Третейского судьи.

Но я пришёл не жаловаться и даже не за советом…

– Выздоровел? – начальник разглядывал меня, ища признаки болезненности в моем потрепанном виде.

Вчера, по понятным причинам, пришлось “прогулять” работу. Денёк-другой Паутов давал сотрудникам протюлениться и без больничного. Если, конечно, причина уважительная или похмелье после профессионального праздника.

– Да нормально, отлежался маленько, – кивнул я.

– Что с лицом?

Синяк на челюсти я попробовал замазать тональным кремом матери, но шишка предательски выступала, искажая симметрию моего пролетарского контура лица.

– Упал, Аристарх Бенедиктович. В подъезде на ступеньках кто-то банку со сметаной расхвостал. Скользко до жути. Не заметил.

– Сметану белую… И не заметить? – конечно, он мне не поверил, но дальше ковырять не стал.

Перегаром от меня не несло, стало быть, в пьяном дебоше не участвовал и в других непотребствах пока замечен не был. Как-никак это мой первый вынужденный прогул, а до этого – доблестная служба длиною в несколько месяцев без единого опоздания.

– Говори, что надо, – Паутов прищурился, отхлебывая чай из гранёного стакана в серебристом узорчатом подстаканнике.

– Я хотел узнать, были ли еще подобные убийства девушек путём удушения? Рогова была не первой. Слышал, что кроме той, что в лесополосе нашли, год назад ещё труп был.

– Было дело, – кивнул Паутов. – А тебе зачем?

– Ну как же? Если есть связь между преступлениями, значит, можно отследить почерк убийцы, а это может указать на его особенности. Выделить его из общей массы, так сказать. Поможет мотив понять. Что тоже круг подозреваемых сузит.

– О как, – Паутов приспустил очки и вздернул седые брови. – Рассуждаешь, как бывалый опер, когда успел нахвататься?

– Детективы люблю смотреть, "Следствие вед́ут ЗнаТ́оКи" не пропускаю. Мой любимый многосерийный фильм. Всегда хотел научиться на скрипке играть и преступления расследовать.

– Ровно год назад обнаружили убитую девушку в рощице на набережной. Серёжки золотые при ней были. Сексуального насилия нет. Обычная студентка из обычной семьи. Задушена верёвкой или чем-то подобным. Преступление так и осталось нераскрытым.

– Но это же серия получается? Вы же понимаете?

– Я – да, но не нам с тобой решать, объединять дела или нет. Этим прокуратура занимается. Сам понимаешь, лишний шум ни к чему. Город у нас хоть и немаленький, но тихий и спокойный, как Простоквашино. Смотрел мультик? Новый, в этом году только вышел. Так вот, там в одном доме уживаются и пес, и кот, и птичка с мальчиком. А всё почему? Не знает пёс, что должен гонять кота, а кот не знает, что может сожрать птичку. И всем хорошо…

– Вы хотите сказать, что ради общественного спокойствия прокуратура будет мухлевать с делами и не усмотрит серию?

– Не прокуратура, – Паутов многозначительно ткнул пальцем в потолок. – Такие вопросы через партийцев и Москву решаются. Представляешь, что с городом будет, если объявят, что у нас маньяк завёлся? Но после третьей жертвы уголовные дела они, конечно, объединят. Выхода другого нет, но афишировать не будут. Опера не дураки, давно поняли, что один человек орудует, но начальнику розыска сверху уже намекнули, чтобы по отчетам и коллегиям преступления проходили, как единичные. Одно в прошлом году, два в этом. И ты не лезь в это дело.

– Но мы, как криминалисты, можем участвовать в разработке версий, – не унимался я.

– Андрей, против системы не попрёшь. Тем более, слесарю это сделать трудно. Я всё понимаю, но будет отмашка сверху, мол, признаем, один убийца, одно уголовное дело – тогда другой разговор. А пока расследуем разные убийства, но принимаем во внимание, что убийца один. Хотя, есть вероятность, конечно, крайне низкая, что преступления не связанные. Но я сам в такое не верю…

– Понял, Аристарх Бенедиктович, разрешите идти?

– Иди, но… Если тебя так волнует это дело, зайди к химикам. Там волокна они исследуют. Что на одежде жертв нашли, которые за волосы приняли поначалу. Потом мне доложишь.

– Есть!

* * *

– Тук-тук! – я открыл дверь химической лаборатории, она же была одновременно и кабинетом “братьев-химиков”. Просторное помещение, заставленное столами и шкафами с банками с реактивами. В углу примостился вытяжной шкаф.

Сегодня здесь был лишь один из вечно молодых и вечно пьяных. Второй химик наслаждался отпуском и напивался дома.

Меня встретил сухонький мужичок с грустными, как у мамонтёнка, потерявшего маму, глазами. Растрёпанные усы напоминали изношенную обувную щётку. Отросшие патлы уже седеющих волос смотрелись несуразной копной.

Максим Сергеевич, по прозвищу Мензурка, скользнул по мне безразличным взглядом и уткнулся снова в окуляры громоздкого микроскопа.

– Здорово, Сергеич, – я протянул руку. – Что грустный такой? – я втянул воздух ноздрями, принюхался: ни свежака, ни перегара, обычно витающего здесь, не почувствовал. – Трезвый, что ль?

– Ага, – тот апатично протянул вялую и сухую, как вобла, ладонь.

Я пожал её, в ответ ладонь химика лишь слабо трепыхнулась:

– Случилось что?

– Случилось, – Мензурка вздохнул, оторвался от микроскопа и расправил мятый белый халат, будто его можно таким образом погладить. – Язва случилась… Нельзя мне теперь пробы снимать.

– Когда это язва тебя останавливала?

– Неправильно выразился я, Андрюша. Две язвы у меня.

– Это как? – я озадаченно уставился на страдальца, недоумевая, почему он еще не на больничном, с двумя-то язвами (а разве бывает две язвы?).

– А вот так, – всплеснул руками Сергеич. – Одна в желудке, а вторая – жена. К теще съехала, стерва… Сказала, пока не завяжу, не вернётся…

– Ну, да… – кивнул я. – Но ты пойми, Сергеич. В размолвке всегда двое виноваты. Жена и тёща. А с язвой не шути, возьми больничный, в госпитале полежи.

– А работать кто будет? Выйдет напарник, там посмотрим. А ты чего пришел-то? Спирту отлить?

Глава 3

– Ты же знаешь, Сергеич, что за спиртом я не ходок. Лучше скажи мне, что там по волокнам, которые на одежде убитых девушек нашли?

– А вот это самое интересное, – Мензурка многозначительно поводил в воздухе указательным пальцем и выжидающе посмотрел на меня.

В подобные моменты он старался быть похожим, как минимум, на пророка, хотя больше напоминал одержимого профессора.

Я молча смотрел на химика и ждал. Он не выдержал и продолжил:

– Волокна эти оказались из синтетики. Идентичные и на Коробейниковой, убитой в лесополосе, и на Роговой, которую нашли в парке.

– Из чего конкретно они? Смог установить?

– Я же эксперт, а не НИИ текстильной промышленности. Посмотрел под микроскопом, по спектру установил, что у нас в Союзе такие искусственные волокна не производят.

– Это точно?

– Абсолютно! Ведь у нас синтетики раз-два и обчелся: нейлон, лавсан, кремплен и капрон. Но эти волокна другие…

Я озадаченно почесал затылок. А вот это уже зацепка. Теперь прокурорские дела вынуждены будут объединять. Никуда не денутся.

– Ты заключение кому-нибудь показывал?

– Нет еще заключения, я тебе метеор, что ли? Только вчера вечером экспертизу назначили. С утра приступил, можно сказать, что ещё всё в разгаре.

– Ладно, только в выводе не забудь написать об общности происхождения волокон.

Мензурка скривился:

– Андрюха, ты ещё будешь мне говорить, как заключения писать? Не учи учёного. Конечно, напишу. Но только дам совпадение по общим признакам. Конкретно не могу указать, потому что природу волокон так и не выяснил.

– По общим? Это как?

– Ну, вывод будет в вероятной форме, мол, волокна предположительно произошли из одного источника.

– Пойдёт, – кивнул я. – Пиши, Сергеич, пиши. И не пей больше. По крайней мере, пока заключение не наклепаешь… И язву не вылечишь.

– А тебе что за дело до этого заключения? С утра уже Паутову из трёх мест позвонили, спрашивали. И ты ещё интересуешься…

– Из каких мест? – сразу насторожился я.

– Из областной управы, из прокуратуры и откуда-то ещё. Забыл, из головы вылетело. Тяжелая у меня сегодня голова. Подлечиться бы, но не могу…

– На пенсии полечишься, а сейчас "арбайтен", – улыбнулся я и вышел, ловя напоследок “проклятия” Мензурки, мол, молодой ещё, чтобы таким опытным зубрам указывать, где их стойло.

Насчёт опыта не спорю. Его, как известно, портвейном не зальёшь, с одной стороны, а вот с другой – пропить враз можно. Мозги атрофируются так, что не только навыки по работе забудешь, а вообще, облик хомо сапиенса потеряешь. Были, знаете ли, прецеденты, что и профессора в синей яме превращались в неандертальцев.

Я снова направился к Паутову. Доложу-ка ему по волокнам и заодно намекну, что неплохо бы их направить в какой-нибудь профильный НИИ на экспертизу (не зря же Мензурка текстильную промышленность поминал всуе). Такой в Москве наверняка имеется. Думаю, мужик он не дурак, сам следователю подскажет такой вариант, но на всякий случай подстраховаться надо. Вдруг здесь не принято исследовать объекты по полной. Не получилось и ладно. Как говорится, не позволила материально-техническая база.

Помню, как в мою прошлую бытность мы в скользких и громких делах до самой Академии Наук доходили. Однажды случай вообще вопиющий был. Нашли новорожденного мёртвым в мусорном баке. Роженица, тварь, избавилась. У тысяч женщин тогда образец ДНК отобрали, проверяли на родство. Но без толку, пока в Академию наук не обратились. У них там свои заморочки по исследованию ДНК человека в контексте национальностей и происхождения. Этногенез называется. Так вот, вышел я там на одну профессоршу, что докторскую по этой теме защитила, объяснил ситуацию, и договорились мы с ней о помощи нам.

Отправили ДНК младенца туда и получили результат, что мать с вероятностью семьдесят процентов происходит из одной небольшой этнической группы. Не буду говорить, какой. Такие “этносы” массово приезжали в наш город поступать в пединститут. Дело приняло новый оборот, оставалось только проверить всех подходящих студенток. Их оказалось не так много, и вскоре мамашу-убийцу мы вычислили.

На обед пошел в нашу столовку. Уже в очереди, задумавшись над делом, задержал очередь и очнулся, когда услышал за спиной язвительный девичий голос:

– Эй, неуклюжий, ты, наконец, проснулся?

Я обернулся. За мной стояла молодая работница канцелярии. В управлении она снискала репутацию стервы и была до сих пор не замужем.

– Девушка, это вы мне? – спросил я, хотя понял уже, что мне.

– А тут больше никто не спит, – скривилась канцелярша.

– Что же у вас настроение такое? Начальник с утра наругал, и вы на людях срываетесь?

– Тоже мне, умник…

– Да, я такой! – и решив поставить точку в этом деле, крикнул на раздачу. – Тетя Клава, дай мне молока с булочкой, да пойду я на печку с дурочкой!

Стоящие в очереди молодые пэпээсники заржали сразу всем табуном. А тётя Клава незлобливо посоветовала девушке:

– Ты не смотри, что парнишка мал еще, он уже медаль нашу имеет и ранение. И вообще – орел!

А так, день прошел рутинно.

* * *

– Андрей, что это за пуговица? – спросила мать, держа в руках маленький золотистый предмет. – Я гладила твои брюки, а там это. Она тебе нужна или выбросить?

– Какая пуговица? – не понял я, спешно натягивая рубашку (на работу уже маленько опаздывал).

Мать протянула руку, на ее красноватой ладони лежала та самая пуговица, что я нашел возле места происшествия в лесополосе. Блин… Хотел же Гале Федоровой ее отдать, чтобы в протокол внесла и оформила изъятие. Но приехал Паутов, отвлёк, и из головы вылетело.

Ну и ладно. Скорее всего, находка не имеет отношения к убийству. Не возле трупа же валялась. Но выбрасывать её пока не буду. Пусть полежит до лучших времен.

Я взял пуговицу с ладони матери и улыбнулся:

– На дороге нашел. Такую красоту выбрасывать жалко…

– Ох, Андрюша, – улыбнулась в ответ мать. – Ты, как сорока. Блестяшки в дом тащишь. С детства всегда был таким. Помню, найдёшь на улице пробку металлическую от бутылки или осколок стекла зеленый – и в карман скорее. Потом возле песочницы всё это добро закапывал, говорил, что это твой клад.

Мать привстала на цыпочки и чмокнула меня в макушку. В последнее время она расцвела. Под глазами исчезли круги, даже морщины немного на лице расправились. Ей больше не приходилось пахать на двух работах. Мой небольшой, но стабильный заработок, как оказалось, вносил ощутимую лепту в семейный бюджет. Даже оставалось ещё. Я откладывал помаленьку. Раньше-то за собой никогда такого не замечал.

Не мог деньги копить. Как говорится, бабки карман жгли. Спокойнее себя ощущал, когда пустой был. Нет денег – нет проблем. А тут я немного в этом плане поменялся. Либо среда на меня так действует, либо есть некоторое влияние реципиента. Да какая разница? Главное, что из двух людей (Нагорного и Петрова) с кучей недостатков у каждого получается третий, получше.

Мать крутилась перед трельяжем, сегодня она надела новое платье. Такой трельяж был почти в каждой советской квартире. Не знаю, почему они пользовались большой популярностью. Смотреть на себя сразу с трех сторон любили только стиляги и модницы. Еще некоторые девушки делали замысловатые прически, накручивая локоны с помощью такого хитрого зеркала. Большинство же людей никогда не пользовалось преимуществом многомерного устройства.

– Красавица ты у меня, мам, – сказал я. – Замуж тебе бы… А?

– Ты что? – замахала руками мать. – Разве нам с тобой вдвоём плохо? Не нужен нам никто.

– Нам – нет, – хитро прищурился я. – А тебе бы не помешало… Не вечно же я буду здесь жить.

– Вот переедешь, тогда и подумаю.

– Уже выгоняешь? Сколько у меня есть времени?

– Ты, что сынок, живи сколько хочешь!

– Да шучу я, мам… А, ты про жениха-то все-таки подумай… Пока молодая.

– Ой, молодую нашел. Иди уже, на работу опоздаешь…

* * *

Телефонный звонок оторвал меня от домашнего ужина.

– Андрюша, это тебя, – трубку взяла мать.

– Кто там? – удивился я.

Кроме Быкова мне никто не звонил. Но с Тохой мы только что вместе были на тренировке. С чего бы ему опять меня искать?

– Не знаю, – пожала плечами мать, протягивая мне трубку. – Не спросила. Не привыкла еще к телефону.

– Алло, – недовольно буркнул я (после интенсивной тренировки так хотелось доесть плов из правильного, рассыпчатого риса).

– Андрей! – радостно затараторил голос на другом конце провода. – Привет! Совсем потерялся!

– Илья? Ты…

– Ага! Слушай, приходи на КВН. Мы в ДК Железнодорожников выступаем. Там четыре команды будет. За полуфинал бъёмся.

– Спасибо, а когда?

– Завтра, в субботу, начало в четыре. Придёшь?

– Постараюсь, – уклончиво ответил я, перебирая в мозгу планы на завтра. Всё стандартно: тренировка, после с Быковым по пивку, потом собирались на танцы сходить, в уже другой ДК. А то что-то засиделся я “в девках”. Скоро нимб над головой вырастет на пару с крылышками.

– Никаких "постараюсь", – приказал Трошкин. Блин, КВН его определенно поменял, стал раскрепощеннее, и на своем настоять умеет. – Приходи, я тебя бесплатно проведу.

– Да я с другом договорился на завтра встретиться, – сделал я последнюю попытку отмазаться.

– И друга бери, обоих проведу. Всё, давай, я с автомата звоню. Тут уже очередь за мной, и бабка какая-то клюкой в будку долбит. В пятницу вечером всем приспичило вдруг звонить. До завтра.

– Хорошо, приду, пока.

Я повесил трубку и подумал над предложением Ильи. КВН – тоже неплохо. И девушки там будут. Тем более, что на танцах они, в основном, уже с парой. А тут стайками студентки прилетят. Ладно. Уговорил Трошкин. Чертяка… Заодно и его повидаю. Как он там без “папки”? Судя по голосу, нормально…

* * *

С Быковым встретились на троллейбусной остановке. Он пришёл, но поглядывал по сторонам, будто в поисках путей отступления, будто всё еще сомневаясь, ехать со мной или нет. Уж очень привык по субботам пивком баловаться. А тут трезво-культурное мероприятие намечается. Я затолкнул его в «кузнечик», и через пяток остановок мы вылезли возле нужного ДК. Солидное, недавно отгроханное здание вмещало в себя зрительный зал почти на тысячу мест и кучу вспомогательных помещений, большую часть которых заняли самодеятельные коллективы.

Мы прошли в зал и уселись на боковушки для «бесплатников».

Заиграла знакомая музыка. На сцену вышли парни и девушки и запели:

«В урочный день,В урочный часМы снова рады видеть вас…»

Пока что гимном КВН была эта песня. Ее сменит “Мы начинаем КВН”, но это будет позже, в восьмидесятые. Когда игру вновь разрешат транслировать на первом канале.

– Не люблю оперу, – поморщился Быков, глядя на сцену.

– Какая это тебе, на хрен, опера? – шикнул я на него. – Это начало только, музыкальная заставка, так сказать. Тут нет оперы, тут как в театре, только намного смешнее. И спектакль не один, а несколько и от разных команд. Еще оценки за выступления ставят. В театре был хоть раз?

– А как же, – важно кивнул Антон. – Давно, правда, в детском саду еще. Нас в кукольный театр на сказку водили. Два раза…

– Я смотрю, ты театрал еще тот, так что заткнись и смотри, а то люди уже косятся…

На сцене как раз выступала команда фабрики музыкальных инструментов. Назвали они себя незамысловато. Ведущий, похожий на Маслякова (а может, это он и был) объявил: “На сцене команда КВН «Мясорубка юмора». КВН-щики выскочили на сцену с девизом: «Маш, марш делать фарш!»

Простенькие, но ламповые шутки из моего детства, без политики и похабщины, умиляли. Сидел и наслаждался представлением, ни о чем не думая.

Быков тоже был в восторге. Хлопал своими лапищами громче всех. Мне даже чуть-чуть отодвинуться от него пришлось. Чтобы дать волю его эмоциям.

Трошкин не был звездой и, в основном, светился на вторых ролях. В этом сияющем человеке уже трудно было узнать того затюканного клерка, который раньше не мог при разговоре даже смотреть в глаза. Интересно. Как у него со Зверевой? Есть подвижки? Кстати, надо не забыть спросить…

В итоге победила команда мединститута, почти целиком девчачья… Выступали девушки в белых, укороченных до линии приличия, халатиках, сразу вскружив головы жюри, собранное из пузатых солидных мужчин и заслуженных деятелей культуры и искусства нашего города.

После представления Трошкин сам отловил нас в холле:

– Куда собрались? Давайте к нам, посидим немного…

– Куда это – к вам? – поинтересовался Быков.

– Мы в гримёрке собираемся отметить! Победу!

– Трошкин! – удивился я. – Так вы же продули!

– Я же не говорил, что нашу победу, – загадочно улыбнулся Илья. – Там несколько команд будут. И медички…

– Э-э-э… Какие медички? – приятно удивился я. – Ты же за Зверевой ухаживаешь?

– Одно другому не мешает, – подмигнул Трошкин. – Пошли…

– Наш человек! – одобрительно хмыкнул Быков.

Илюша потянул меня за рукав. Вот пострел… Взрастил я “монстра”! Мы попетляли какими-то ”катакомбами” и очутились в корпусе с коридором и множеством комнат. Из-за одной из дверей доносились заразительный смех и веселые голоса.

Трошкин дёрнул ручку, пропуская нас внутрь. Гримёрка представляла собой огромную комнату со столиками и неказистыми зеркалами на них. Типа мини-трюмо. Повсюду одежные вешалки-треноги, какие-то ящики (очевидно, помещение еще использовалось, как склад), расшатанные стулья.

Разношерстный народ, преимущественно возраста от Лермонтова до Пушкина, скучковался вокруг импровизированного стола, который соорудили, сдвинув несколько ящиков неизвестно с чем. Из угощений были разложены пирожки, купленные в местном буфете, сырки “Дружба” и деликатес: батон «Докторской», порезанный на дольки. Водки оказалось гораздо больше, чем закуски: отдыхали по-студенчески.

Кто-то встал и решил блеснуть остроумием, выдав тост из “Кавказской пленницы”:

– Так выпьем же за то, чтобы каждый из нас, как бы высоко он ни летал, никогда не отрывался бы от коллектива!

Далее последовали аплодисменты тостующему, которые перекрыли задорный звон гранёных стаканов. Из них пили и водку, и вино. Универсальная посудина, лучшее изобретение Советского Союза.

– Садитесь, – улыбаясь, Трошкин пододвинул к “столу” очередной ящик.

Мы с Быковым еле вместились. Нам тут же налили штрафную. Двойную дозу из прозрачной бутылки с красной этикеткой: “Столичная”.

– Знакомить вас со всеми не буду, – сказал Трошкин, – всё равно не запомните, да и я большинство присутствующих не знаю.

Следующий тост был за победителей сегодняшней игры. После него медичкам неистово хлопали, особенно старалась команда литейщиков из политеха. Они уже оккупировали белохалатниц, протиснулись к ним поближе и не забывали вовремя подливать им вина.

Шутки и смех не прекращались ни на секунду. Давно не был я на таких посиделках. Со студенчества, наверное, и не был…

Были и песни. Куда же без них. Молодой врач, а может быть, интерн, на вид нет ещё и тридцати, кстати, единственный мужчина в команде мединститута, взял гитару. Подкрутил колки, настроил и провёл по струнам.

Разговоры вмиг прекратились. Все с интересом уставились на гитариста со смешными, не по возрасту густыми черными усами. Несмотря на моложавость, на его макушке уже обозначились залысины. Лицо мне его показалось знакомым.

Врач запел. Песня про казака показалась до боли знакомой и брала за душу… И голос с хрипотцой. И тембр знаком…

– Кто это? – спросил я Трошкина.

– Это в мединститут приехал врач из Ленинграда. Или что-то ведет у них, или по обмену опытом, я так и не понял. Прибился он временно к их команде КВН, пока здесь в командировке. А что?

– Да голос его мне знаком, будто где-то я его раньше слышал.

– Не-е, – замотал головой Трошкин. – Не мог ты его раньше слышать, он приезжий и здесь недавно. И фамилия у него такая странная. Забыл… Э-э… Помню только, что на “бум“ кончается.

– Розенбаум?

– Ага, точно! А ты откуда знаешь? – уставился на меня Трошкин.