Мир за мир

– Лизет, Никита где?

– К Дане пошёл.

Ну вот, теперь сына придётся полчаса вызванивать! Да он ещё и огрызаться будет, и правильно сделает – ну кому захочется возвращаться в такой дом? Самому-то Алексею тоже давно не хочется – уже который год везде воняет то молоком, то детской неожиданностью, всё разбросано, опустившаяся растолстевшая Ольга, вечно взвинченный девятилетний Никита, постоянно хнычущая Лизочка, теперь вот и откровенно навязанная Ксюша, а там и ещё кто-нибудь… «Беги, мужик, беги!»

– Елизавета, а пошли в кафе?

– Мама не разрешает. Там курят и пьют.

– Я знаю место, где не курят. Одевайся.

– Папа, а мы правда пойдём в кафе? Я кушать хочу, – девочка полезла за ботинками, и в этот момент в замке повернулся ключ:

– Лёшик, раздень Ксюшу, я за коляской!

Альбац котёнку! Так и останутся они с Лизой голодными. Сейчас Ольга будет целый час плясать вокруг Ксюши – сначала варево какое-то для неё, потом кормить, потом спать… То есть караулить это варево будет он, а жена повиснет на телефоне: «Ты знаешь, Ира, сегодня по радио говорили, что в гречке много селена!.. Да-да, только запивать её надо непременно сырой водой, которая отстаивалась ровно два часа… Лена, что я прочитала! Оказывается, дети, рождённые при восходящей луне до полудня, будут страдать диабетом! Ты говорила, у тебя врач знакомый есть? Срочно Ксюшу проверить надо!.. И не говори, уже столько прививок придумали, а дети всё равно болеют».15 Всё это время около вкусно воркующей с такими же телефонными клушами мамы будет болтаться и хныкать неприкаянная Лизочка, которой тоже хочется вкусненького. Потом, когда дети лягут спать, жена опять начнёт грузить его очередным бредом на тему того, что у Никиты, как она вычитала где-то, «синдром гиперактивности», а у Лизочки – «синдром сжатого желудка». Ёлы-палы, да здоровые они, это у их мамаши «синдром людоматки»!

– Папа, а кто такой Альбац?

Блииин! Он что, уже думать вслух начал? «Беги, мужик, беги! Хватай Лизочку – и беги! Не оставляй её здесь, иначе она всё детство бесплатной нянькой пробатрачит! А Никита не дастся – на него где сядешь, там и слезешь».

– Это такая нехорошая глупая тётя. Лизет, ты оделась? Молодец! – Алексей поднял дочь на руки…

* * *

Не дочь, конечно же. Подушку. Под тающий голос жены: «Отпусти меня…»

И приснится же такая хрень! Это Ольга-то – опустившаяся чокнутая мамаша? Да она весь гардероб каждые полгода меняет, а уж косметикой – вся ванная комната заставлена. Вон, спит рядом его красавица, да только что-то не хочется уже крепко обнять её спящую, как было когда-то давно.

Хотелось есть, и Алексей, встав и пройдя на кухню, заглянул в холодильник. Ну так и есть – салат, проростки, обезжиренный йогурт, ещё какая-то зелёная чушь. Ничего существеннее жена дома не держит и ему не даёт: «Я же на диете, не соблазняй меня своими отбивными!» Сходить в кафе? Чёрт, он вчера все деньги выгреб – выплата по кредиту за Олину машину. Уломала же его супруга на новенький «Мини» вместо трёхлетней «альмеры»! Уломать-то уломала, а свою зарплату опять на очередную идиотскую шмотку спустила – пусть теперь муж отдувается.

– Лёшик, опять ты в этих брюках! Я же их выбросить приготовила.

– Да ладно тебе! Оль, у тебя деньги есть – пожрать купить?

– Так! В холодильнике есть полезная еда. На холестерин денег не дам, они у меня на стилиста отложены.

– Я же вчера отдал тебе все деньги на выплату!

– Ах, это я виновата, что ты так мало зарабатываешь? Да с тобой по улице идти стыдно – костюм двухлетней давности, мобильник вытаскиваешь – хоть сквозь землю провались, а машина? Надо мной уже смеются – муж на «пассате» ездит!

– Так возьми кредит и купи мне машину, какую хочешь! Почему я один должен кредиты брать?

– Да? А выплачивать кто будет?

– Тебе надо – ты и будешь, вместо своих шмоток!

Успокаивать демонстративно плачущую жену Алексею пришлось полчаса. Такие сцены у них случались каждый месяц, но в этот раз, услышав дежурные всхлипывания «ты меня не любишь», он вдруг понял со всей ясностью: да, не любит! Шмотки – хрен бы с ними, но давно уже ему с Ольгой попросту не о чем говорить. И ей с ним – тоже, вот и заполняет дурочка пустоту жизни погоней за вещами. «Беги, мужик, беги!»

Он и побежал – до удара головой в дверь квартиры…

* * *

В спинку родного дивана.

– Отпусти меня… – прошелестел голос Ольги, уходя вместе со сном.

Фигасе! Ему снилось, что ему снится сон? Вложенные сны?16 А хоть сейчас-то он проснулся? Или это опять очередной сон, и он, окончательно проснувшись, всё-таки увидит любимую, как Моррель у Дюма?17

Нет, уже не сон. Какой там Дюма! Его квартира, оставленная в воскресенье днём. Портрет Ольги на стене, так и не убранные с субботы пивные бутылки на столе возле компьютера, рядом – ключи от машины… Машина! «Пассат» остался на берегу Оки, в ста с лишним километрах отсюда! Но как тогда он попал домой?

Значит, всё остальное тоже приснилось – «квадрат Стихий», костёр с вином на берегу, Страж Вихрей и Ледяная Дева… Не ездил он на Оку, и не бывает на свете чудес – бывают только сны. Что ж, заснём опять!

В бутылке ещё оставалась водка. «Всё равно идти, мало», – Алексей влез в ботинки и набросил куртку, отряхнув её от песка. От песка! Так где он всё-таки был вчера?

«Пассат», конечно же, стоял во дворе, и на спидометре, конечно же… Нет, на спидометре прибавилось двести с лишним километров. То есть он ездил куда-то и не помнит обратной дороги? Или давал кому-то машину и тоже не помнит?

«Спокойно. Я смотрел на спидометр, когда клал в бардачок термос с кофе, и это уж никак не снилось. Потом на реке выпил стаканчик, потом ещё один. Значит, если всё это приснилось, термос должен быть полным».

В термосе, тем не менее, оказалась где-то половина ещё тёплого кофе. Алексей машинально допил его и в полном изнеможении откинулся на неудобное сиденье. Неудобное? Так и есть – сиденье сдвинуто вперёд. Значит… Нет, нет, всё приснилось, не может быть чудес на свете! Ошалело мотнув головой, он выбрался из машины и поплёлся в магазин.

Звонок в дверь раздался, когда Алексей лихорадочно скручивал крышку с бутылки. «Да пошли вы все, я не обязан быть дома!» Но звонивший никак не хотел уняться.

«Опять этот алкаш с первого этажа на угощение напрашивается!» – он раздражённо отодвинул пустой стакан и подошёл к двери:

– Ну кто там?

– Тот, кто мог бы и не звонить!

* * *

– Нет, ну что ты! Лично я никаких снов не насылаю.

– А кто тогда?

– Да обычно никто со стороны ни при чём, это просто разум играет. Но если такие сны… Говоришь, оба раза просила отпустить? Значит, работа Творца и самой Ольги, больше некому.

– Сама Оля? Просит отпустить и ещё издевается? То она «людоматка», то стерва шмоточная?

– А ты не думал, пока она была жива – как вы с ней дальше жить будете?

– Не знаю, но не так же! Не так! – Алексей, поморщившись, забросил в рот водку и полминуты, приходя в себя, хрустел солёным огурцом (стараниями Стража Вихрей закуски на столе хватало).

– Не так? Все думают, что будет «не так», а потом не могут друг другу простить, что любовь ушла. Думаешь, любовь сама по себе должна людей поддерживать? Наоборот, это муж с женой должны за ней всё время ухаживать, чтобы не засохла!

– Но как-то ведь люди живут?

– А так вот и живут – на одной лени.

– Лени?

– Конечно. Не хотят менять ничего. Это Оля тебе крайности показывала, вот ты и побежал. А будь не так карикатурно?

– Так что же, любви нет? И Оля меня не любила?

– Да есть, есть любовь-морковь! Только для неё общее дело нужно. Республика18, так сказать. А не домострой и не контракт на оказание услуг для взрослых.

– А какое у Игната с Таисией общее дело? – Алексей никогда бы не осмелился задать Стражу Вихрей подобный вопрос, будучи трезвым, но в задушевной беседе можно брякнуть ещё и не такое.

– Однако заметил! Скажем так, помогать таким, как ты. В Интернете про нас на самом деле правду пишут.

– Борис… А ты не скажешь, Оля меня любила?

– Любит! Потому и просила отпустить, чтобы вы расстались любимыми и не топили потихоньку любовь в тухлятине. Марина, что ты ухмыляешься? Между прочим, могла бы и в дверь позвонить!

– Зачем? Чтобы соседи потом трепались, что у Лёхи девка новая, а он себя предателем чувствовал и оправдывался? – появившаяся непонятно откуда Ледяная Дева присела на край дивана и взяла со стола пустой стакан. – Ну ты и спишь! Прямо как медведь в берлоге – мы тебя тащим-тащим по лестнице, а ты всё спишь.

– Да я уж догадался, как всё было. Машину ты сюда пригнала?

– Ага. Так что вы с Борисом решили?

– В смысле?

– В смысле – что с тобой дальше делать. И что делать с этими, – «Марина» развернула листок из блокнота. – Сержант Кресов Виталий Андреевич19, в настоящее время прапорщик. Дёшево совесть продал, а? Даже офицерского звания до сих пор не получил! Совершил убийство по приказу своего непосредственного начальника, лейтенанта Семихина Игоря Юрьевича, в настоящее время майора. Ну и?

– А адрес?

– Адреса пока не скажу, и подробностей тоже. А то ты напьёшься и попрёшь на этого Семихина с голыми руками, а он профессиональный каратель – убьёт не задумываясь и ещё медаль очередную получит. Могу только сказать, что оба москвичи.

– Так что ты предлагаешь? – взмолился совершенно опустошённый Алексей. – Адрес я и сам выяснить смогу. И ствол достану.

– И всё? Вот ползёт такая гнида, вдруг бах – и пуля в башке. Так и подохнет довольный – за одиннадцать лет твоих страданий? Это если ты ещё попадёшь как следует.

– Он разрушил мой мир. Он отнял мою любовь. Я… я убью его жену… – бормотал Алексей, не поднимая взгляда.

– Беда с вами, романтичными юношами! – вклинился Страж Вихрей. – Ты бы ещё сказал – тёщу грохнешь! Ну какая там любовь? Семихин вообще не женат и не любит никого, он только задержанных баб раскладывает и в шлюх на халяву спускает. А Кресов со своей супругой восемнадцать лет существует, давным-давно все помидоры завяли! Думаешь, если у тебя любовь была смыслом жизни, то у всех так?

– Всё равно! Око за око, зуб за зуб… и мир за мир!

– Ты сказал. Именно «мир за мир». А где у них кощеевы яйца…

– Это я тоже знаю, – подхватила Ледяная Дева. – Только с Лёхой что делать?

– А вот это знаю уже я, – Страж Вихрей, приобняв Алексея за плечи, посмотрел ему в глаза. – Беги! Отпусти свою память, не надо её стирать. И не пытайся любить чужой любовью. Твой путь только начинается. Слышишь? Беги!

* * *

Жизнь представлялась Даше Кресовой сплошными зарослями крапивы.

Из-за отца.

Конечно, институт заложничества освящён вековой традицией, но от этого Даше было не легче. Взгляды на улице, полные бессильной и не очень ненависти, преследовали её лет с шести-семи, когда она шла по улице с папой и папа был в форме. И тогда же исчез папин друг, весёлый дядя Андрей, по которому девочка сильно скучала и на вопросы о котором родители отвечали уклончиво. Маленькая Даша ещё не понимала, что эти взгляды предназначены вовсе не ей и что не от хорошей жизни отец постоянно ходит в форме.

Семилетних одноклассников родители подпускали к ней неохотно: «У Даши отец милиционер, она с тобой подерётся, а нас посадят! И смотри не брякни при ней, о чём папа вчера на кухне рассказывал!» Десятилетние – дали ей погоняло «Ментовна» и демонстративно распевали «Зондеркоманда молодости нашей». Тринадцатилетние – изводили вопросами на тему того, какие пытки применяют в милиции. Шестнадцатилетние – просто не принимали её в компанию: скажет ещё сдуру папочке, что Артём на байке без прав гоняет, а у Катяры частенько косяк в сумке… Правда, откровенную травлю они прекратили – в десятом классе к ним зарулил парень какой-то кавказской национальности, который в первую же неделю обозвал Дашу «омоновской подстилкой». После этого все начали чморить уже его – при всей неприязни к ментам, демонстративно хамящих чучмеков ненавидят куда сильнее.

Возможно, с ней и начали бы искать дружбы, будь она дочерью гаишника или следователя, но чем может быть полезен омоновец? «Бить, бить, бить, на допросах пытать», как кто-то из сталинских наркомов выражался в резолюциях? Так бить – дело нехитрое, это люди и сами могут. А вот помочь человеку – именно как мент – омоновец при всём желании не в состоянии, ни легально, ни нелегально. Нет у него таких полномочий. Только бить.

Даша плакала. Даша дралась. Даша жаловалась папе. Папа был человеком толстокожим и отмахивался – бить его Дашку никто не бил, а злые слова – подумаешь!.. Девочка ненавидела одноклассников за их несправедливость – её папочка не дерётся и даже почти не пьёт, за что же его честят убийцей? Как-то раз она прямо спросила отца об этом, получив в ответ гневную отповедь и после этого немного успокоившись, поскольку на дом «работу» Виталий Андреевич, понятно, не брал, а о том, что он делает на службе, Даша настолько остро не хотела думать, что умудрялась временами даже забывать, где именно работает папа.

А Виталий Андреевич, при всей своей простоте и толстокожести, боялся. Он бы не признался в этом никому, и прежде всего самому себе, но – боялся. Боялся, что «что-то случится» с его женой и дочерью, хоть и не испытывал к ним особой нежности. Кому, как не омоновцу, знать, сколько отморозков – в погонах и без – пасётся на московских улицах? Для Даши он ввёл строжайший комендантский час, недвусмысленно заявив, что так будет всегда, и пусть дочь не надеется на восемнадцатилетие – хоть два раза по восемнадцать, а домой чтобы к восьми и ни минутой позже! И никакого телевизора – там сплошной р-разврат! Правда, побочного результата такой фельдфебельщины он предвидеть не мог – лишённая и компании, и свободы дочь милицейского прапорщика и кассирши из супермаркета, которой было нечего делать, кроме как заниматься, неожиданно поступила в университет. У отца хватило ума не препятствовать ей в этом, но с тех пор он чувствовал какую-то раздражающую неуверенность и стал, находясь «при исполнении», часто орать на окарауливаемую популяцию. Подчинённым тоже доставалось.

Но куда сильнее он боялся тюрьмы. Этот страх был, пожалуй, надуманным, – давно уже похоронена убитая им девушка, закрыто уголовное дело, уничтожены вещественные доказательства, да и виноват формально не он, а отдавший приказ Семихин, – но оттого и самым неприятным. Начальника Кресов тоже боялся, простым мужицким разумом чувствуя в нём что-то запредельное. Тогда, над телом Ольги (паспорт у неё был, и они не стали его уничтожать), когда Виталий заикнулся о рапорте, лейтенант холодно сказал: «А я здесь при чём? Это ты зачем-то стрелять начал. Пуля из твоего автомата, свидетелей нет, и хрен докажешь, что я приказывал. Потому что мне совершенно не было смысла её убивать. Понял?» Смысла действительно не было, поэтому Виталий был очень благодарен командиру, который предложил подбросить труп к телевышке. Дело, конечно, замяли, но Семихин прозрачно намекнул, что «ничего тебе не будет, пока ты выполняешь мои приказы». В те дни он набрал таким образом целую личную гвардию – кроме Виталия, подставились Шурик и Володя, а Гену и подставлять не надо было – сам рвался. Был ещё Андрей, но тот сообразил потребовать письменный приказ, благо обстановка в тот момент оказалась более-менее спокойной. Андрея с тех пор Кресов видел лишь пару раз, и говорил бывший друг с ним скомканно: да, комиссовали по состоянию здоровья… да, работает инкассатором… да, Дашу он помнит, передай ей привет. Потом Володя погиб в Чечне, а Шурик, видимо, запомнил только «ничего тебе не будет» и пропустил мимо ушей «пока ты выполняешь мои приказы», потому что устроил по собственной инициативе пьяный погром в кабаке, набив при этом морду не кому-нибудь, а гаишному полковнику. Шурик теперь со своим волчьим билетом автостоянку сторожит и спивается потихоньку – только Виталий с Геной и остались в команде Семихина. Плюс молодёжь какая-то, но это пока не в счёт…

– Даша, ты? – прилёгший перед телевизором Виталий Андреевич наконец-то дождался стука каблучков в прихожей.

– Как, она ещё не вернулась? – встревоженная мать заглянула в комнату дочери. – Ой!

– Света? Что такое?

– Фотография какая-то с траурной лентой, я сначала подумала – Дашина!

– Какая ещё фотография? – Кресов раздражённо встал и подошёл к жене.

Оба страха взвились одновременно: «Меня посадят! С Дашкой что-то случилось!»

Он отчаянно хватался за последнюю глупую соломинку: «Нет! Нет! Дашка тут не при делах! Это воры залезали и забыли зачем-то!»

Потому что девушку с фотографии Виталий Андреевич прекрасно помнил.

Помнил даже её имя и фамилию.

* * *

Как хрустит на ресницах этот октябрьский день! Пройтись до метро – одно удовольствие. Ну и пусть она некрасивая, зажатая и одета тоже «зажато» – солнце есть солнце! Ррраз-два!

– Дашуль, привет!

– Привет! – машинально отозвалась Даша, ещё не успев понять, что окликнувшая её женщина ей абсолютно не знакома. Но красавица, и одета как! Вроде бы на первый взгляд пестровато, а понимаешь, что ничего лишнего, всё естественно, как сама земля. И золото с камешками – тончайшей работы, никакой вульгарности. Если у такого дня есть фея, то это именно она. Правда, феи не ходят с папками вместо волшебных палочек, но и папка в руках у незнакомки – само изящество.

– Таисия, – женщина слегка поклонилась. – Можно просто Таис.

– Откуда вы меня знаете?

– Я и родителей ваших знаю, и общие знакомые есть, – голос у «Таисии» был звонкий и весёлый, и Даша почувствовала огромную симпатию к ней. – Заехала в универ по делам, смотрю – Даша! Папа как?

– Нормально.

– А с Андреем вы что, поссорились?

– Дядя Андрей? Он же погиб… – губы Даши предательски задрожали.

– Первый раз слышу. Давно?

– Лет десять назад. Я помню, он к нам перестал приходить, когда мне семь лет исполнилось, а года через два папа сказал, что его какие-то «баркашовцы» убили.

– Хм. Ещё вчера вечером был живее нас с тобой.

– Правда?

– Могу телефон дать. Он как раз про тебя вспоминал.

– А вы… его жена?

– Да нет, ну почему сразу жена? Печально… Значит, всё-таки поссорились они с твоим папой, вот папа и сказал, что Андрей погиб.

– Дядя Андрей… Ну как он мог? С ним же папа поссорился, а не я.

– А как бы он к вам приходил после этого? Дашуль, да успокойся ты, ничего ещё не потеряно. Он всегда рад тебя видеть.

– Слушай, дай телефон! – Даша тоже как-то незаметно перешла на «ты». – А из-за чего они с папой поссорились?

– Можно сказать, из-за Оли Тарановой. Которая тебе эту цепочку подарила, – «Таисия» кивнула на золотую цепочку – единственное Дашино украшение.

– Оля? Таранова? Это папин начальник подарил на день рожденья.

– Ох, Дашуль… Она небось без пломбы была?

– Без чего? А, ну да… – девушка непроизвольно сжалась, предчувствуя, что она сейчас услышит, но отчаянно не желая в это верить. Всё, однако, было написано у неё на лице аршинными буквами, потому что «Таисия» чётко произнесла:

– К сожалению, не ошибаешься. Не веришь – позвони Андрею.

– А папа при чём? Это не он! Это дядя Игорь подарил! – Даша начала яростно срывать с шеи цепочку. – Подавись! Отдай этой Оле! Папа хороший!

– Спокойно! – женщина положила руку на плечо Даше, и та как-то сразу притихла. – Если хочешь, поедем отдадим. Только Оле уже ничего не нужно.

– Что, дядя Игорь её…

– Убил? Ну да, только не сам. Твоему папе приказал.

– Всё равно папа ни при чём! – Даша наконец-то нашла точку опоры, хоть и не свою, а заимствованную отцовскую. – Он же приказ выполнял!

– Да я уж догадываюсь, что «приказ – это святое». Так кто, по-твоему, должен отвечать?

– Никто. Это же приказ.

– А Игорь?

– Не знаю… – пролепетала окончательно уничтоженная Даша.

– Так вот. Тот, кто отдал приказ, отвечает, как если бы сделал сам. Как ни неприятно командирам об этом думать. А подчинённый имеет право попросить письменный приказ с подписью.

– А в чём разница?

– О Боже! Когда приказ устный, командир потом скажет, что никаких приказов не отдавал. Вот Андрей и сообразил попросить письменный, а другие – нет.

– И ему дали?

– Нет, конечно. Игорь слишком большая сволочь, чтобы быть дураком. И теперь твой папа у него в кармане.

– Убью дядю Игоря! – зарыдала Даша. – Я… я десять лет папу защищала, а он… он…

– Двое!

– Что – двое?

– Уже двое хотят его убить.

– А кто первый?

– Могла бы и сама сообразить. Ладно, ты Андрею будешь звонить?

– Нет-нет, не сейчас!

– А с отцом говорить будешь?

– Ой…

– Да я понимаю, что ты его боишься. Очень любишь, но – боишься, – «Таисия» раскрыла наконец свою папку и вытащила фотографию с траурной лентой. – Покажи ему. Только не в лоб, а лучше положи на стол у себя, чтобы он как бы нечаянно увидел.

– Это та самая Оля?

– Конечно.

– А… а где она похоронена?

– Хочешь съездить?

– Да! Не нужна мне эта цепочка!

– Ну поехали, потом я тебя сразу домой отвезу. Кстати, позволь дать тебе совет.

– Какой?

– «Когда говоришь правду, держи ногу в стремени»20.

* * *

Пора! Даша посмотрела на часы – отец уже час как дома, мать вошла в подъезд пятнадцать минут назад. Так, дверь не захлопывать, только прикрыть… И раздеваться она тоже не будет.

– Ты где была? – выбросился навстречу отец.

– В универе. Пап, ну времени только полвосьмого!

– Я тебе разрешал парней водить? Разрешал? Ну?..

– Каких парней? – Даша откровенно растерялась. – Нет у меня никого…

– Это ты прокурору рассказывай! Кто это сюда притащил? – отец держал двумя пальцами фотографию Оли, которую девушка оставила на столе полтора часа назад. Ах, вот в чём дело! Кто бы мог подумать, что он припишет это каким-то мифическим «парням»!

– Я, а что?

– Где ты это взяла? – Виталий Андреевич остервенело скомкал фото и швырнул в угол. – Кто тебе вообще позволил приносить домой чёрт знает что? – он был явно не в себе и с каждой минутой всё больше распалялся.

– А что я такого сделала? – изобразила невинность Даша.

– Я спрашиваю, где взяла?

– Мы… мы учились принтером пользоваться…

Оплеуха!

Раньше отец всё же не бил её.

Значит, та женщина сказала правду. И дядя Андрей, которому она только что звонила – тоже. Он действительно очень обрадовался, но потом долго не хотел говорить ей неприятные вещи про отца. Лишь тогда, когда Даша начала выкладывать всё, что узнала, Андрей подтвердил её сбивчивый рассказ короткими «угу-угу».

– Ты ещё дубинкой меня ударь! – она постаралась презрительно скривить губы. – А потом застрели, как её!

– Ты что несёшь, дура? – взвизгнула мать. – Не смей так с отцом разговаривать!

– Мам, а он что, тебе не говорил?

– Хватит! – рявкнул Кресов командирским тоном. – Да, я стрелял в неё! Потому что она оказала сопротивление при задержании! Она была вооружена!

Сошлись Виталий Андреевич на приказ Семихина – может, всё и обошлось бы. Но стандартные ментовские отмазки стали его роковой ошибкой, поскольку Даша уже знала, как всё было на самом деле. «Даже приказом не пытается прикрыться! Значит, всё понимает, потому и врёт так неумело. Значит, ему даже не приказ дороже всего, а своя карьера под крылышком у Семихина», – с ужасом осознала девушка.

– Папа, не надо, а? Тебе же дядя Игорь приказал. А потом вы с неё украшения…

– Вот именно – при-ка-зал! – отец вновь почувствовал себя в родной стихии. – В армию бы тебя, чтоб знала, что такое приказ! Небось умников в своём универе наслушалась! «Заведомо преступный, заведомо преступный…» – он попытался передразнить воображаемого «умника». – Не нашего ума дело, мы люди маленькие! Поняла? Повтори!

– Мы люди маленькие. Мы без приказа ни шагу. Батяня комбат, напишите бумажку с подписью! – издевательским тоном отрапортовала Даша. – Я теперь знаю, что вы с дядей Андреем не поделили.

– Так это Андрей тебе рассказал! – взревел Кресов. – С-сука! Мы ему, понимаешь, убийцы, а он чистенький! Ну и где он теперь, этот Андрей?

– В банке работает. Инкассатором.

– Вот именно – в банке каком-то сраном! Да я могу в любой банк ворваться и всех мордой на пол положить! Вместе с твоим Андреем!

О Господи! Она и представить себе не могла, что отец окажется настолько испорченным человеком. За этот день – как постарела внезапно лет на десять. «Папа, раз ты такая сволочь, что ж меня-то сволочью не вырастил? Я бы тогда только ухмыльнулась, узнав про несчастную Олю, и подумала бы – «да уж, не повезло барышне». И преспокойно носила бы эту долбаную цепочку, даже с удовольствием – как-никак драгоценность с кровавой историей».

– Папа! Дядя Андрей хороший! А вы его выгнали! Чтобы остались только такие, как ты и дядя Гена! Сегодня ты эту Ольгу убил, а завтра такой же «маленький человек» убьёт меня? Фашисты вы с твоим дядей Игорем! – последние слова Даша выкрикивала, уже захлопывая за собой дверь.