Полная версия
Обманутые сумасшествием
Андрей Попов
Обманутые сумасшествием
Пролог
Вечная галактическая ночь…
Звезды были такими же далекими и холодными, как десять, сто, пятьсот лет назад… Зажженные по всему пространству вселенной в глубокой древности, они уже потеряли счет своим годам, на протяжении целых эпох пытаясь освещать своим призрачным светом безмерный океан пустоты. Каждый относился к ним по-своему. Для романтиков они были сияющими гирляндами, украшением Вечности. Для неугомонных мечтателей – далекими мирами, непознанными и не познаваемыми в принципе. Для блуждающих астронавтов – маяками вселенной, не столь желанными, сколь жизненно необходимыми. Ну а для людей равнодушных, коих подавляющее большинство, звезды являлись лишь безликими холодными огоньками: мертвыми, неподвижными, чем они и были на самом деле. И вообще, все, что находится чуть выше облаков, равносильно что находится за гранью реальности. Для обывателя это, пожалуй, самый верный и правильный подход.
Но эти самые огоньки, расположенные по ту сторону здравого смысла, тем не менее веками не дают покоя всем пытливым умам. Наивная схоластика древних посвятила звездам сотни мифов: нелепых, безрассудных и изящных, где эти миниатюрные светила то возвышались до титула божества, то волшебством рассказчика становились родственны нам, обладая душой и телом, а порой чьим-то капризом низвергались подобно падению злых демонов. Глядя на звезды, и сейчас еще сложно понять, чего же в них больше: божественного или демонического? Этого мизерного света, едва хватающего для освещения самих себя, или устрашающей мертвой темноты, которой они скованы со всех сторон?
Одна древняя сага гласила, что когда-то давным-давно, в самых нижних слоях архаичного времени, вселенная была пуста как пасмурная ночь: ни огонька, ни искорки света, НИЧЕГО. Лишь омертвелая, беззвучная и безжизненная тьма непроницаемым взору куполом свисала сверху, и такой же беспроглядной бездной зияла внизу. В ней не существовало абсолютно ничего, кроме всевластных богов, соперничающих друг с другом.
И вот у Хроноса, бога времени, появилась возлюбленная Ариафида (что в переводе с одного старобытного языка означает «Вечность»). Он, как и подобает возлюбленному, постоянно ездил к ней на свидания на своей великолепной колеснице, сияющей голубым огнем и драгоценными камнями. Ни пустота, ни вездесущий мрак не были препятствием для этой счастливой пары. Но по причине того, что темнота, властвующая над миром, путала все направления и в ней невозможно было что-либо разобрать, Хронос частенько сбивался с пути. Вот тогда-то он и повелел своим слугам по всему протяжению вселенной зажечь маленькие светильники, расположенные строго по прямой линии, чтобы они, вечно горя, указывали дорогу прямо ко дворцу возлюбленной.
Но никакая идиллия, как известно, не длится бесконечно. Легенда не была бы легендой, если бы в ней не нашлись представители темных сил, извечно вносящие хаос и сумятицу в чье-либо счастье. Таковым являлся Деймос, бог Устрашения. Позавидовал он возлюбленным горькой, серой, ядовитой завистью, не дающей покоя ни днем, ни ночью.
«…и наслал разгневанный Деймос по всему пространству сильный ураган, и тот смешал беспорядочно все светильники и хаотично раскидал их по вселенной в разных направлениях. И выехал по обычаю Хронос на своей колеснице к прекрасной Ариафиде, но в путанице огней так и не смог найти к ней дороги. И опечалился Хронос, и назвал эти маленькие светильники «звездами», то есть «рассеянными»…»
Когда болезненно-сухие, абсолютно невзрачные научные теории становятся скучны для души и тоскливы для ума, хочется поверить в какой-нибудь красивый миф, который вдруг отыщешь среди пыльных архивов старых фолиантов, прочитаешь, задумчиво вздохнешь и скажешь самому себе: наверняка, так оно и было.
Помимо всего прочего, звезды способны навеки сохранять тайны. Они были свидетелями многих грандиозных событий, происходящих во всех закоулках вселенной, индифферентно взирая на них мириадами огненных глаз, но при этом обещая пребывать в вечном молчании. И галактическая пустота становилась могилой для всех таинственных происшествий, в ней возникающих.
Еще среди древних находились отчаянные головы, берущие на себя смелость утверждать, что звезды уже состарились и близятся к своей смерти. Вот-вот должны погаснуть. С тех пор прошли тысячи лет, но и сейчас можно найти достаточное количество подобных философов-могильщиков. Минут еще тысячи лет, сменятся эпохи, будут сорваны миллиарды листков с настенных календарей, но, пожалуй, и тогда не прекратятся разговоры о том же самом. А звезды обречены на существование намного более долгое, чем различные гипотезы и мифы, им посвященные…
* * *…он появлялся лишь на несколько секунд, затем исчезал, чтобы вновь появиться за много миллионов миль от данной точки пространства. Вынырнув из небытия, какие-то призрачные мгновения он давал понять окружающему миру, что существует на правах его полноценного обитателя, но тут же растворялся, оставив после себя холод и пустоту, и заставляя всерьез усомниться в собственной реальности. Его полет, пожалуй, был сравним с плаваньем гигантского дельфина, который лишь изредка выныривает из океана, чтобы глотнуть свежую порцию воздуха, а затем на долгое время скрывается под темными водами. Все ближайшие созвездия были беспристрастными свидетелями того, как между ними появился столь странный объект, мерцающий своим существованием и очерчивающий во вселенной пунктирную линию собственной траектории.
Вот он опять материализовался, обретя форму и цвет, и этих немногих секунд оказалось достаточно, чтобы узнать в нем лайнер класса «В» Похоронной компании «Space Undying». Тупоносый обтекаемый корпус и впрямь давал ему сходство с большим дельфином – тот же светло-металлический блеск и те же маленькие крылья-плавники на хвосте. По линии хребта располагалась цепь сигнальных огней, создающих конкуренцию самим звездам, они периодически вспыхивали ярко-голубым светом, затмевая облик традиционных светил вселенной. «ГЕРМЕС» – крупная надпись на обшивке возвеличивала его чуть ли не до ранга галактического божества. Он был способен появляться и исчезать в разных областях пространства и, несомненно, способен еще на большее, как и полагается истинному божеству.
Лайнер, глотая пустоту, направлялся к системе Эпсилон в созвездии Волопаса. На его борту было более пятидесяти тысяч пассажиров…
Впрочем, здесь ошибка. Там находилось всего лишь пятеро, шестой не в счет…
Опять неточность! Лучше сказать так: на его борту более пятидесяти тысяч, пятеро из которых пока еще оставались в живых… Наконец-то удачная формулировка, и наконец-то можно перейти непосредственно к сути повествования. Но для этого оставим на время сонливую пустоту космоса и проникнем в стальное чрево звездолета.
Глава первая
В одном из отсеков, затерявшихся в лабиринте себе подобных, ясно были различимы чьи-то голоса… Даже более того: целая полифония криков, нелепой ругани, шуток – и все это сливалось в непрекращающийся гомон, состоящий из смеха и обрывочных фраз.
– Все замолчали! Сейчас мой ход… Так-так-так. Чем же мы удивим гуманоидов с планеты… кстати, все забываю, с какой вы планеты?
– С Земли.
– О какое совпадение! Я ведь тоже оттуда! Итак, чем же мы удивим гуманоидов с Земли? Наступает интригующая пауза… Семерка пик!
– Бью десяткой!
Послышался звучный шлепок. Одна карта ударила другую. Две физиономии, расположенные друг против друга, как-то странно переглянулись.
– Вот зараза… наверняка ты спер эту карту из колоды. Совесть твоя нечиста. А ну-ка, вот эту семерку! Слабо?
На игральный стол, красиво планируя, прилетела семерка бубей.
– Найдется еще одна десятка. И именно – бубновая. Ты гений, Айрант! Теперь у меня остались четыре козырных туза и покер. Эти паршивые десятки торчали у меня как занозы между пальцев.
На грубый блеф Линда уже никто не обращал внимания, но бортмех явно помрачнел, поглядывая на Фабиана, невозмутимо восседающего напротив. Эта металлическая кукла, не способная выразить ни одной вразумительной эмоции, порой бесила своим завидным равнодушием.
– Железо, набитое идиотизмом! Ты пришло сюда спать, что ли?! Ты не забыло, что на кону наши дежурства?! То есть, мои дежурства!
– Я провожу анализ, сэр.
– Какие еще анализы? Ходи давай!
Робот встал и куда-то пошел.
– Да не ногами ходи, придурок! Карты зачем в твоих щупальцах торчат?!
Линд громко расхохотался, потом налил себе сока из графина и поморщился от двойного удовольствия: и сок вкусный, и игра пока удачно складывается.
– О чем ты можешь думать, Фабиан? – Оди с любопытством уставился на грубую застывшую маску робота, изредка именуемую его лицом, хотя на самом деле пытался подглядеть его карты.
Айрант был вне себя от бешенства и нервно постукивал пальцами по столу.
– Да о чем он способен думать? У него в голове всего одна запчасть, да и то от другого механизма и вдобавок закрученная не по инструкции… Титановый ублюдок! Потомок самого глюконутого компьютера! Если по твоей вине я проиграю, знаешь, что я с тобой сделаю? – Бортмех даже заулыбался в предвкушении грядущей экзекуции. – Я из тебя выпотрошу все микросхемы, а твое титановое чучело набью дерьмом и поставлю на Флинтронне, чтобы отпугивало пролетающие мимо НЛО!
На лице Фабиана брови слегка приподнялись, что имитировало изумление или просто непонимание. Вообще, какие-либо эмоции (если здесь уместно это слово) выражались у него лишь движением темных стальных бровей: сошлись на переносице – недовольство, опустились вниз – усталость, слегка наклонились – задумчивость. Губы в нижней части лица выглядели уж слишком примитивно – лишь две раскрывающиеся створки, приходящие в движение во время речи. А из всего вышеуслышанного пока можно сделать один вывод: жизнь здесь, кажется, не баловала скукой, но была весьма оживленной. Что ж, слушаем дальше:
– Анализ закончен, сэр. – Робот взял своими щупальцами трефовую десятку и кинул ее на стол.
– И тебе столько времени понадобилось, чтобы отыскать эту десятку? Сволочь! Я бы ее скорей стащил из колоды! – Айрант перевел взгляд на Линда и почти ласково улыбнулся: – Ну что, обладатель четырех козырных тузов?
Тот раздраженно глянул на своего полупроводникового соперника, что-то там пробурчал и нехотя сгреб карты. А Айрант явно повеселел, и переменившееся настроение обозначилось на его лице широкой, несколько идиотской улыбкой с двумя рядами почерневших зубов. Он даже погладил Фабиана по титановому затылку и мягко произнес:
– Не думай только, что я решил одарить тебя лаской. Я просто массажирую твой мозг, чтобы лучше соображал.
– Спасибо, сэр.
Линд кисло улыбнулся, видя, как робот с серьезной миной благодарит за оказанную услугу. И когда Айрант очередной раз спросил, с какой они все планеты, Линд совсем уж вяло пробурчал:
– Лично я с Земли. Не веришь – могу показать удостоверение.
Бортмех от радости аж подпрыгнул на кресле.
– Вы верите в такие счастливые совпадения – и я оттуда же! А куда вы летите, позвольте спросить?
Ответил Оди, недовольно качая головой, этот дурак уже достал всех.
– К созвездию Волопаса, минуя галактику Свинопаса.
– И я туда же!!
Впрочем, пора бы уже с ними познакомиться: если не из любопытства, то хотя бы из вежливости. Начнем, пожалуй, с того, кто больше всех кричал, – Айранта Скина. Номинально он числился бортмехаником, хотя в экипаже его чаще называли бортбездельником. И у этого прозвища была серьезная коммерческая причина. Дело в том, что корабли легендарной компании «Space Undying», даже класса «В», отличались непревзойденной надежностью к прибыли самой компании и к горькой зависти ее конкурентов. Если даже они иногда и выходили из строя, то этого все равно никогда не случалось (распространенный среди навигаторов каламбур). По этому поводу Айрант неоднократно заявлял, что он когда-нибудь сам что-нибудь сломает, чтобы наконец заняться ремонтом и создать видимость собственной работы. Сейчас он сидел за игральным столом, разевая рот по любому случаю и остро реагируя на самую невинную реплику своих коллег. Вообще, если на борту лайнера происходили шумные скандалы, то все без исключения были связаны с его именем.
Справа от него восседал Линд Оунтер, бортовой врач, космический эскулап, спаситель души и тела. Можно одарить его еще более яркими титулами, да что-то не подбираются нужные слова. А ведь действительно, в отличии от других, незаменимый человек, особенно для таких длительных рейсов. Разболелся зуб, заныла голова, что-то там покалывает в спину – всегда есть к кому обратиться. Это, кстати, тот самый, у которого «четыре козырных туза и покер». На самом же деле в его руке мельтешили семерки, девятки, десятки – не более того, причем, среди них лишь одна козырная. К достоинствам Линда следует отнести в первую очередь прекрасную память, позволяющую к концу игры безошибочно вычислять все карты противника, что часто спасало его из самых безвыходных ситуаций.
Напротив него ерзал в кресле Оди Вункас, астрофизик. Короче, все что было связано с научным осмыслением происходящего в галактике, являлось по его части. Если говорить еще точнее, он был таким же бездельником, как и все остальные. Потому что настоящая работа, причем – грязная и неблагородная, их ожидала только на Флинтронне. Но это потом, а сейчас… Он прохладным взором разглядывал свою порцию карт, и по выражению его лица никогда невозможно было понять – доволен он ими или нет. Он никогда не блефовал и даже не высказывал своих эмоций, имел незаурядную способность не радоваться успеху и не огорчаться из-за поражений. Словом, был молодцом. Да и карта, кстати, ему сейчас пришла довольно приличная: в обществе королей и вальтов сидела прекрасная леди, червовая дама, а если учесть, что черви являлись козырями, ее присутствие особенно украшало эти сияющие азартом картинки.
Ну вот, с тремя познакомились, теперь очередь дошла до Фабиана. Он сидел, обхватив металлическими щупальцами свои карты, и заговаривал лишь тогда, когда к нему непосредственно обращались. Безукоризненный аналитик и последователь строгих алгоритмов, робот, увы, был напрочь лишен фантазии и выглядел довольно слабым в игре. Но, пользуясь своей слабостью как оружием, расхолаживающим бдительность противников, он иногда совершал ошеломляющие ходы и нередко выигрывал. Он молча и покорно терпел всякого рода унижения, сыплющиеся в его адрес, его оперативная память не в состоянии была понять и переработать множество замысловатых оборотов речи, всяких колкостей, откровенных матов, долетающих до его звукодатчиков. Он часто оставлял вопросы без ответа, попросту их не понимая. На нем привыкли срывать злость все кому не лень, и он, как громоотвод, впитывал в себя напряженную атмосферу, возникающую в среде экипажа. Айрант же над ним вообще издевался – прямо и откровенно. А сцены за игральным столом нередко заканчивались унизительным изгнанием, когда тугодумие Фабиана всех доводило до бешенства. И представитель железной расы под град проклятий и шквал язвительных усмешек покорно покидал поле интеллектуальных состязаний – арену мухлежа и лицемерия. Он не способен был обижаться и, став причиной очередного скандала, отделывался зазубренной фразой: «простите, господа…» После этого на него находили приступы мизантропии, и он подолгу слонялся по пустым отсекам, не желая кому-либо попадаться на глаза.
Но чтобы вся эта веселая компания предстала перед нами в полном комплекте, необходимо упомянуть еще двоих членов экипажа, отсутствующих за игральным столом. Это прежде всего капитан Кьюнг Нилтон, который если не являлся, то по во всяком случае считался здесь за главного. Как и остальные должности, капитан номинальный, носящий свой звонкий титул, как носят блестящий медальон. Техническое оснащение звездолета превратило всех пятерых в «свободных космических граждан», то есть слоняющихся бездельников. Зато на планете в качестве возмездия их ожидала совсем другая жизнь, если ее вообще можно будет назвать жизнью: и черные работы, и нервы, и усталость, и все тяготы телесного труда. В данный момент Кьюнг находился на дежурстве в отсеке визуального контроля, уткнувшись в какой-то любовный роман и, кажется, увлеченный им, пребывал вообще вне этого звездолета.
Второй из них – Фастер Роунд, специалист по электронике. Личность, если не легендарная, то довольно уникальная для галактических экспедиций. Он никогда не играл в карты из-за своих религиозных убеждений. Еще в молодости, на Земле, наитием какого-то внушения он стал адептом одной из древнеиндусских сект, зародившихся около трех тысячелетий назад. И сейчас был убежден, пытаясь убедить других, что Брахма – верховный творец всего видимого, требует от каждого разумного существа как минимум сотню мантр в сутки в Его честь. К Фастеру и его причудам давно уже привыкли и реагировали довольно спокойно, когда заставали его в каюте стоящим на коленях с четками в руках, погруженным в созерцание чего-то невидимого для простых смертных. Впрочем, все хорошо знали, что его человеческие качества откровенно-неподдельны. Он был единственным среди компании отпетых безбожников, кто никогда не надевал на себя маску лицемерия, всегда говорил то, что на самом деле думал, или же – а это случалось чаще – не говорил ничего, был другом молчания и тишины.
Вот и познакомились… Оставим теперь в стороне личные досье и вернемся за игральный стол – притон бурных эмоций, неудержимых страстей и, разумеется, пронзительных возгласов, им сопутствующих. Там, кажется, наступала кульминация.
– Какая сволочь тасовала карты?! – орал Айрант, чувствуя, что проигрывает. – Да мои ли это карты вообще?!
Он переставлял в ладони эти разноцветные невеселые картинки, как будто от их комбинации что-то должно измениться. А упомянутой выше «сволочью», как всегда, оказался Фабиан. Робот сидел, не проявляя никаких эмоций, даже его искусственные брови заняли некое неопределенное положение. Он уткнул взор своих фотоэлементов в козырного короля и двух его телохранителей – тузов. Развязка была предрешена. Он знал карты своего противника (ведь их осталось всего двое), знал и предполагаемые ходы, не мог лишь предвидеть словесных издевательств, которыми Айрант непременно будет мстить за свой проигрыш. Линд и Оди с любопытством наблюдали исход поединка, язвительно подбадривая обе стороны:
– Не беспокойся, Фабиан, тебе не так уж и страшно выиграть, ведь ты не способен от этого возгордиться. А тебе, Айрант, нечего расстраиваться из-за проигрыша, какая разница – шесть смен или семь… Дотяни уж до святого числа, и побьешь собственный рекорд. Ведь семь раз подряд остаться в дураках – нужно быть не просто идиотом, а самым талантливым, самым искусным из всех рожденных на Земле идиотов, согласись. Кстати, это афоризм, его надо где-нибудь записать.
Смешного здесь ничего не было, но разразился демонстративный смех – саркастический, щекочущий нервы и окончательно выводящий из себя. Бортмех резко вскочил из-за стола, состроил ядовитую физиономию, с которой он походил на разъяренную пантеру, и швырнул свою порцию карт роботу в лицо.
– На! Подавись!.. Чтоб я еще хоть раз… – о, сколько раз была произносима его устами эта фраза, – чтобы я еще хоть когда-нибудь сел за один стол с жуликами и мухлевщиками! Да я… да я… да я лучше побуду в обществе с пассажирами, чем с вами, профессиональными мошенниками!
Каждое слово извергалось вулканом. Смех резко замолк. Вышедший из собственного равновесия бортмеханик представлял из себя довольно непредсказуемое зрелище, и все это хорошо знали.
– Угомонись, угомонись… – примирительно произнес Линд. – Уж в их общество мы всегда успеем. Лучше тасуй карты.
– Да пошли вы все… – Айрант не договорил, предлагая самим догадываться – куда.
Наигранная веселость быстро исчезла. Упоминание о пассажирах привело к мысли, что приближается очередной Обход. По графику он выпадал на долю Линда, но тот все же сумел спихнуть его Оди за счет своего выигрыша. Правда, Обходы, самые бессмысленные мероприятия во всей вселенной, тем не менее были не столь утомительны как бесконечные во времени дежурства. И это не смотря на то, что от них веяло могильным холодом, мрачной философией бытия и банальным угнетением духа.
Минут через пять переходная дверь, издав чуть слышный, почти виртуальный шум, отъехала в сторону. Глаза Могущественного Дракона от неожиданности вспыхнули, а в образовавшемся проеме появился Кьюнг. Первый среди равных. При себе он имел несколько задумчивую физиономию, никак не вписывающуюся в общий колорит кипящих страстей. Однако, едва он сообразил в чем дело, как его усталость мигом испарилась, зрачки сверкнули, точно в его душе невидимый демон чиркнул спичкой. Взор тайного злорадства неумело скрывала фальшивая мимика сочувствия. Он похлопал Айранта по плечу и ласково произнес:
– Друг мой, неужели это правда – целых семь смен?! – его ироничное «друг мой» можно было смело читать как «милый сердцу болван», и все это знали. – Чего ты от меня хочешь: слов восхищения или возгласов сострадания? Поверь, ты достоин и того, и другого. Нет, ну это рекорд, честное слово! Я что-то не припомню, чтобы кто-нибудь за один присест проигрывал…
– Заткнись, капитан! – рявкнул Айрант. – И так тошно… Да если хотите знать, я почту для себя за счастье семь смен побыть в одиночестве, только бы не видеть ваши обнаглевшие рожи! Особенно эту тупую физиономию Фабиана! – он взял со стола стакан с остатками прохладительного напитка и плеснул роботу в лицо.
Их полупроводниковый коллега сделал шаг назад. По титановой обшивке побежали струйки кем-то не допитого сока.
– Не понимаю, сэр, в чем я виноват?
– В том, что ты кусок вонючего железа! Все, прощайте! – в ярости пнув ногой по медленно отползающей двери, Айрант направился в отсек контроля. И направился с такой скоростью, будто под ногами у него горел пластик.
– Да прихвати побольше книг! – посоветовал Линд, когда тот уже скрылся. – Псих… Он что, на Земле откосил от медкомиссии? Как таких придурков вообще допускают в космос? Ну, не везет тебе в карты – не играй…
Тишина наступила так внезапно, и выглядела так необычно в контрасте с многоголосьем ругани, что казалось, все звуки во вселенной отключены нажатием некой потайной кнопки. Едва различимый шум тахионных двигателей был настолько слаб и незначителен, что создавалось впечатление – он и является этой самой всеобъемлющей тишиной, ее голосом, ее субстанцией, ее источником. Спокойствие было умиротворяющим, и его даже не хотелось нарушать.
– Кстати, чей Обход? – спросил Кьюнг.
Оди постучал себя пальцем в грудь.
– Сегодня ближе к вечеру сделаешь?
Тот кивнул. Сначала хотел что-то сказать, но понял, что устал от бесконечного потока слов.
– Ясно, что занятие бессмысленное, но за эту бессмыслицу нам тоже платят деньги.
Тут надо бы воспользоваться паузой и пояснить, что на борту лайнера такие понятия, как «утро», «вечер», а также «день» и «ночь» существовали хотя и условно, но вполне ощутимо в качестве зрительных восприятий. Все полетное время было разделено на периоды в двадцать четыре часа, на протяжении которых внутреннее освещение звездолета имитировало подобие медленного рассвета, затем ясное время суток, когда неоновые светила горели на всю мощность, далее – вечер, их цвет слегка окрашивался в красноватый оттенок, а «ночью» огни практически гасли, но не полностью, чтобы можно было передвигаться между отсеками. Ночью вспыхивающие глаза драконов выглядели просто устрашающе. И тогда все понимали – звездолетом движет самая настоящая колдовская сила. Тахионные двигатели – просто понты для тех, кто в них верит.
Айрант, так как ему ничего другого не оставалось, заглянул в библиотеку, взял пару исторических романов про освоение первых планет, и направился оттуда в отсек визуального контроля. Обшивка переходных салонов отдавала фиолетовыми оттенками, что в сочетании с матовой краснотой неоновых ламп и впрямь создавало убедительную пародию на вечерние сумерки. Дверь бесшумно, как тень, уплыла в сторону, и он оказался внутри небольшого помещения, в котором бывал уже десятки раз и в котором еще предстоит побывать несколько раз по столько же, а если он часто будет проигрывать в карты – то вообще отсюда никогда не вылезет. Камера одиночного заключения, где все они проводили существенную часть полетного времени. Множество дисплеев с изображением скучной космической пустоты порой казались окнами в какую-то виртуальную реальность – вымышленную и не имеющую ничего общего с реальностью замкнутого пространства звездолета. Айрант уселся в кресло, демонстративно отвернув голову от навязчивых экранов. И уткнул взор в первую страницу книги.
