Бурный XVI век. Габсбурги, ведьмы, еретики, кровавые мятежи

Несмотря на то что Фридрих III производил впечатление увальня (его называли Heiligen Römischen Reiches Erzschlafmütze, что с немецкого переводится как «архисоня Священной Римской империи»), он был неглуп. Он сумел завладеть всеми австрийскими землями своих соперников и укрепить священный миф об истории Габсбургов. Пятибуквенный акроним его девиза, AEIOU, имел десятки интерпретаций, от «Aquila Electa Iovis Omnia Vincit» (Избранный Юпитером орел побеждает всех) до «Austria Erit In Orbe Ultima» (Австрия будет последней на земле). Незадолго до смерти Фридрих III расшифровал значение этого акронима – «Alles Erdreich Ist Österreich Untertan» – «Австрия является правителем мира». Не забудьте об этом при заказе очередной порции торта «Захер»!

За вторую половину XV столетия некогда обширная Римская империя растеряла оперение и превратилась в кучку маленьких неуправляемых земель. Венский конкордат 1448 года между Фридрихом III и папой Николаем V должен был способствовать восстановлению утраченного Фридрихом III влияния. Более того, Фридриху удалось добиться большего и получить титул кайзера. В итоге 19 марта 1452 года Николай V вручил Фридриху III священную мантию и корону Карла Великого, державу и скипетр. Фридрих III очень тщательно подготовился к этому событию, включая создание privilegium maius [9], документа с поддельными свидетельствами, благодаря которым Габсбурги незаконно получили многочисленные привилегии, а габсбургский миф достиг своей кульминации.

Возрождение империи подверглось риску год спустя, когда султан Османской империи Мехмед II после кровопролитных боев захватил столицу Византии Константинополь. Город, который обороняли менее 7000 защитников, взяло штурмом османское войско численностью 80 000 солдат. После шестинедельной осады в последней оборонительной стене византийцев была пробита брешь, и в город ринулись десятки тысяч солдат османского войска. Число убитых не поддавалось счету.

Все Европа забила тревогу из-за огромного масштаба потерь как со стратегической, так и с идеологической точки зрения. Папа Николай V предал Мехмеда II анафеме, назвав его «сатанинским отродьем». Запад начал готовиться к многолетней изнурительной войне против султана Мехмеда II и его османского войска.

Трирская встреча

В браке с принцессой Элеонорой Португальской у императора Фридриха III родилось пятеро детей. Из них младенчество пережили только Кунегунда и Максимилиан. Как единственный наследник мужского пола, Максимилиан сделался важным козырем в политической игре императора. Фридрих III уже давно пристально наблюдал за агрессивной экспансионистской политикой Карла Смелого. Брак Максимилиана с Марией Бургундской мог превратить такого потенциально опасного противника, как Карл Смелый, в нового союзника в борьбе против короля Франции. Брачный союз между бургундским и габсбургским домами расширил бы границы Римской империи до Северного моря и пополнил пустую казну Габсбургов. Помимо этого, Фридрих III знал слабое место в непомерном честолюбии Карла Смелого: император Священной Римской империи имел право пожаловать герцогу Бургундии королевскую корону, что позволило бы Карлу Смелому реализовать старую мечту герцогов Бургундских и возвыситься до уровня своего соперника, короля Франции.

Официальная встреча Карла Смелого с Фридрихом III состоялась 30 сентября 1473 года на берегу Мозеля в немецком городе Трире. Официально было объявлено, что габсбургская и бургундская стороны встречаются для того, чтобы обсудить участие бургундцев в крестовом походе, чтобы король Франции Людовик XI не знал о настоящей цели этой встречи. Императору Фридриху III пришлось залезть в долги, чтобы оплатить поездку, но в конечном итоге он прибыл в сопровождении 2500 рыцарей. Размер его свиты поблек, когда le grand duc d’Occident [10] Карл Смелый, за которым следовали многочисленная свита, 250 телохранителей, 6000 солдат и 400 повозок, груженных посудой, коврами и мебелью, въехал в городские ворота Трира. Карл также привез с собой весь гардероб, включая специально сшитую к этому событию мантию, отделанную 1400 крупными жемчужинами и 23 большими персидскими рубинами.

Четырнадцатилетний Максимилиан сопровождал своего отца в этой поездке в Трир. Его платье, несомненно, было приобретено в долг, и он наверняка был ослеплен, увидев черно-красное бургундское великолепие у ворот Трира.

Роскошь бургундцев вызвала у германской делегации «отторжение». В итоге переговоры прошли безрезультатно. После полутора месяцев переговоров у габсбургского императора также возникло unheimliches Gefühl [11], что они не продвигаются к цели. Герцог Бургундский, по мнению Фридриха III, предъявлял чрезмерные требования, и императору постоянно приходилось занимать оборонительную позицию. В конце концов Фридрих III не выдержал и, не попрощавшись, отбыл вместе со свитой рано утром 25 ноября 1473 года, так и не договорившись с Карлом Смелым о коронации и оставив его в одиночку оплачивать огромные счета за все увеселения. Результатом данной очень затратной миссии стало заключение брачного договора, но герцог остался без королевского титула.

Мария не присутствовала на переговорах в Трире, но получила от императора портрет жениха и украшения. Максимилиан получил от Марии в ответ перстень с бриллиантами и письмо, в котором она подтверждала согласие на брак по просьбе отца, «ради которого была готова на все». Помолвка состоялась 4 мая 1476 года, но назначенная на ноябрь свадьба была отложена из-за войны между бургундцами и швейцарцами. Данный брак также требовал папского разрешения из-за родства Марии и Максимилиана (его дед и ее бабушка были родными братом и сестрой).

«Да здравствует прибывший!»

Первая фрейлина бургундского двора Иоганна ван Галевайн-Коумен на придворном совете, колебавшемся в выборе между малолетним французским принцем Карлом и сыном габсбургского императора Максимилианом, мудро высказалась: «Моя госпожа – женщина и должна рожать детей, и именно это сейчас нужно стране». Мария Бургундская приняла решение, которое изменило ход истории.

28 марта 1477 года Мария отправила к Максимилиану гонца с просьбой насколько возможно ускорить приезд к ней. Но это требовало времени, так как принц прежде должен был собрать средства на поездку. В ожидании этого события 21 апреля 1477 года посол габсбургского дома герцог Людвиг Баварский заключил брачное соглашение в герцогском дворце в Брюгге. Одетый в полные доспехи – символ обещанного от имени Максимилиана военного покровительства, – Людвиг Баварский возлег на супружеское ложе рядом с Марией. Между ними лежал меч, означающий непорочность, а по углам ложа при свете факелов стояли на страже четыре вооруженных лучника.

Сегодня такое зрелище покажется странным, но брак per procura [12], также известный как «перчаточный брак» из-за обычая возлагать на алтарь перчатку, которая должна была олицетворять отсутствующего жениха, в то время был распространен среди европейского дворянства и королевских домов. Возможность пребывать в отсутствии действовала только для женихов. Брак по доверенности был введен в обиход римлянами, у которых было принято рассматривать его как деловую сделку, действительную без участия чиновника или совершения обряда. Римское право позволяло жениху выдавать доверенность на заключение сделки. Католическая церковь, несмотря на институализацию брака, сохранила возможность заключения брака по доверенности со стороны жениха. Европейские королевские дома, включая бургундский и габсбургский, использовали эту привилегию в полной мере.

В эпоху, когда браки повсеместно страдали от войн и эпидемий, нередко заключались брачные договоры, в которых в качестве жениха или невесты мог быть указан младенец, либо, как в случае Максимилиана и Марии, когда расстояние препятствовало быстрому воссоединению, в качестве временной гарантии использовался брак по доверенности. Во время этого символического бракосочетания представитель жениха возлежал без обуви (за исключением случаев, когда он был в полных доспехах по примеру Людвига Баварского) на одном ложе с невестой, а вокруг ложа стояли свидетели. После этого назначалась официальная свадебная церемония, после которой жених и невеста физически «консумировали» брак. Глагол «консумировать» происходит от латинского consummare, означавшего «вступить в брачные отношения» и лишить невесту девственности.

Максимилиан в это время занимался сбором средств для оплаты расходов на поездку. Филипп де Коммин в своих мемуарах утверждал, что Марии Бургундской было известно о том, что отец Максимилиана Фридрих III следил за всеми шагами сына и был «пожалуй, самым скупым из всех людей, что мне [де Коммину] довелось знать». Для того чтобы ускорить дело, Мария послала своему габсбургскому жениху 100 000 гульденов из бургундской казны. И 21 мая 1477 года обоз Максимилиана был наконец готов к путешествию из Вены в Гент на расстояние более 1500 километров. Эта поездка превратилась в торжественный поход, в котором принца радостно встречали повсюду. Максимилиан благоразумно никому не говорил, что деньги улетают словно дым. Историограф Жан Молине описывает, как жители Лёвена и Брюсселя почти в экстазе встречали Максимилиана и «каждый поздравлял и восхвалял его. Люди поднимали руки к небу, благодаря Господа за этот праздник. Слезы лились рекой, а те, кто был в состоянии говорить, кричали: “Да здравствует Бургундия! Да здравствует прибывший! Да здравствует Максимилиан!”»

Около полуночи 18 августа 1477 года, через три месяца после отъезда из Вены, Максимилиан въехал в центр Гента на белом коне, облаченный в «белые доспехи с позолотой» и с большим бургундским крестом из черного бархата на груди. Принца окружала вооруженная свита из 500 (некоторые источники утверждают, что из 800) рыцарей. Его встречала восхищенная толпа. У городских ворот была построена триумфальная арка с девизом «Gloriosissime princeps, defende nos ne pereamur» – «Славный принц, защити нас от гибели». Злопамятный Филипп де Коммин писал, что прибытие Максимилиана «нельзя было назвать действительно ошеломляющим, поскольку население потратило больше денег, чем получило, а до этого бургундцы жили в достатке». Несмотря на то что чествование нового монарха обошлось в круглую сумму, жители Гента были убеждены, что их гостеприимство окупится.

Монархов всегда сопровождали сотни придворных, что было выгодно для местной экономики. Монарший визит укреплял городской имидж и привлекал жителей других городов, тем самым обеспечивая дополнительный доход торговцам и хозяевам постоялых дворов. Шествие завершилось роскошным пиршеством, по окончании которого Максимилиан и его свита, сопровождаемые торжествующей толпой, направились в замок Хоф-тен-Валле, где их поджидала Мария Бургундская. Хоф-тен-Валле, впоследствии переименованный в Принсенхоф, представлял собой огромный замок на двух гектарах земли. В нем было 300 комнат, 28 каминов и собственный зверинец. В зверинце для увеселения жителей замка держали львов и медведя. Герцогиня ожидала жениха у ворот. До этого они никогда не встречались. Когда Максимилиан прибыл к воротам, Мария увидела атлетически сложенного восемнадцатилетнего молодого человека. Из-под его герцогской шляпы ниспадали длинные белокурые волосы.

Максимилиан унаследовал все основные черты внешности Габсбургов: длинный нос, ямку на подбородке и огромную нижнюю челюсть. Он был одет в узкие штаны-шоссы, верхнее платье со шнуровкой на талии и дублет в поперечную полоску. В правой руке он держал перчатку [13]. Наряд невесты представлял собой длинное платье из парчи с узором, изображающим гранаты, лиф платья туго зашнурован и оторочен мехом, наряд дополнял остроконечный головной убор с ниспадающей до бедер вуалью. Мария была невысокого роста, ее отличали припухшие веки, курносый нос и полная нижняя губа. Максимилиан позднее в письме к своему советнику Зигмунду фон Прюшенку описывал невесту следующими словами: «Красивая, благочестивая, добродетельная женщина, с белоснежной кожей… небольшой головой, некрупными чертами лица, серо-карими глазами, прекрасными и ясными». Молодые преклонили колени и обняли друг друга. Мария говорила только по-французски, Максимилиан только по-немецки и на ломаном французском, поэтому их первая беседа, вероятно, была непродолжительной.

Если верить источникам того времени, в воздухе между ними витала любовь – они полюбили друг друга с первого взгляда. Перед встречей Мария спрятала в корсаже верхнего платья цветок гвоздики, символ благочестивого и счастливого брака. По старинному обычаю жених должен был найти цветок на платье невесты. Фрейлины Марии подсказали Максимилиану, где герцогиня спрятала цветок, но, вероятно, усталость, полумрак или волнение сыграли шутку с герцогом Габсбургом. Максимилиан безуспешно пытался двумя пальцами нащупать цветок в платье Марии. Бдительный епископ Трира, сопровождавший Максимилиана в Генте, пришел на помощь неуклюжему принцу и шепотом попросил Марию ослабить затяжку корсажа. После того как цветок был торжественно найден, состоялось подписание брачного соглашения, за которыми последовали богослужение и очередное пиршество. Это была короткая ночь, после которой «новобрачный учтиво попрощался с супругой и вернулся в свои покои».

Торжественное благословение брака состоялось в часовне замка Хоф-тен-Валле в пять часов утра. Церемония прошла скромно, поскольку траур по Карлу Смелому еще не завершился. У ног Максимилиана и Марии лежали их фамильные гербы: слева щит с австрийским крестом, а справа бургундский герб. Венчание придало юридическую силу союзу между двумя королевскими домами. Габсбургский орел приземлился.

Самая большая в мире рыночная площадь

В Средние века стандартная модель государств с размежеванными сплошными национальными границами еще не сформировалась. На самых первых европейских картах государства практически не указаны, а Испания, Италия, Галлия и Германия обозначают области, которые веками находились под римлянами. Европа, включая бургундские земли, представляла собой пеструю смесь деревень, городов, лесов и рек.

Марии Бургундской досталось лоскутное одеяло из отдельных земель и ленов. Она носила титул герцогини Бургундии (несмотря на то, что герцогство было захвачено королем Франции сразу после гибели Карла Смелого), Лотарингии, Брабанта, Лимбурга, Люксембурга и Гелдерна. Она также носила титул графини Фландрии, Артуа, Франш-Конте, Эно, Голландии, Зеландии, Намюра и Зютфена. И в дополнение к этому – титулы маркграфини Священной Римской империи и дамы Фрисландии, Салена и Мехелена.

Столь длинный титул предоставлял ей власть как минимум над 208 городами, 150 замками и 6300 приходами. Мария, как и ее предки, считала данные земли своей личной собственностью. Она являлась правительницей одного из самых населенных и процветающих регионов Европы. С экономической и культурной точки зрения Нижние Земли могли соревноваться с центром и севером Италии. Фландрия, Брабант, Голландия и Зеландия, окружавшие устье Шельды, Мааса и Рейна, составляли экономический центр тяжести Бургундских Нидерландов. Крупные города этих регионов являлись частью пульсирующего экономического сердца бургундского и габсбургского домов.

Наиболее крупные города были сосредоточены во Фландрии. Гент, население которого в период расцвета составляло 65 000 жителей, являлся не только одним из самых больших и населенных городов Нидерландов, но и одним из основных торговых центров Западной Европы. Влияние Гента распространялось во Фландрии от Кортрейка до Ауденарде, включая Алст, Дендермонде и Герардсберген.

Благодаря выгодному положению и наличию выхода к морю Брюгге превратился в процветающий центр международной торговли. Его население составляло 45 000 человек. К концу XIII века этот портовый город получил преимущество за счет дешевого морского торгового судоходства. Итальянские купцы стали первыми, кого привлекли возможности северных земель. За ними последовали толпы купцов из всех уголков Европы, наводнившие «самый большой склад в мире», как называли Брюгге из-за огромного количества перевозимых через него товаров. Этот порт сделался центром торговли для испанских, итальянских, английских, немецких и азиатских купцов.

Брюгге превратился в один из крупнейших производителей высококачественного сукна и встречал итальянских банкиров с распростертыми объятиями. Но заиливание Звина, политические беспорядки и постоянные военные конфликты с Францией привели к тому, что иностранные купцы стали приискивать новое и в первую очередь безопасное место для ведения дел. Перенос торговли в Антверпен привел к экономическому спаду в Брюгге. Тем временем Антверпен сделался новой базой для международных торговых операций. Этот город превратился в международный центр, из антверпенской гавани товары отправлялись по всему миру. Он также стал главным европейским финансовым рынком и литературной меккой благодаря книгопечатанию [14].

С 1480 года Антверпен принялся стремительно опережать в развитии все западноевропейские города. Венецианский посол Федерико Бодоаро называл Антверпен «maggior piazza del mondo» – самой большой в мире площадью. В 1560 году, когда численность населения Антверпена превысила 100 000 человек, он уступал только Парижу. Экономический расцвет Антверпена пошел на убыль в последней четверти XVI века, когда монополия Антверпена на торговлю специями разрушилась из-за перемещения торговых путей в Лиссабон и Венецию. В 1584 году город подвергся годовой осаде испанскими войсками короля Филиппа II, которая привела к бегству большинства купцов и банкиров в Северные Нидерланды. Капитуляция города в августе 1585 года ознаменовала окончание золотого века Антверпена. Торговля через сухопутные пути способствовала экономическому выживанию города.

Роскошь и богатство Бургундских Нидерландов ошеломляли иностранных путешественников и купцов. До второй половины XVI века испанская поговорка «No hay más Flandes»[15] отражала процветание этих земель: лучшего места, чем Фландрия, было не найти. Разумеется, далеко не все были счастливчиками, жившими в бургундской версии райского сада. Бургундским Нидерландам то и дело приходилось бороться с резким падением уровня жизни в неурожайные годы. Многие жители не могли справиться с ростом цен на еду, что приводило к голоду и эпидемиям и многотысячной убыли населения. В отличие от богатых и расчетливых купцов и предпринимателей, умевших нажить состояние на коммерции, многочисленные ремесленники были вынуждены работать за еду и едва сводили концы с концами.

Постоянные войны и эпидемия чумы привели к тому, что многие дома стояли в запустении, несмотря на высокую степень урбанизации. В сельской местности бесчинствовали нищие бродяги, оставшиеся без работы наемники и банды разбойников. Указы о порядке и повиновении не помогли устранить возникшие в XV и XVI веках бедность и чудовищное неравенство.

По Европе бродило много приезжих торговцев и пилигримов, но об истинном единстве в те времена речи не было. Иноземцы восхваляли роскошную, великолепную архитектуру Фландрии, но ксенофобии это не уменьшало. Боязнь неизвестного привела к взаимному непониманию. На смену неуверенности пришло коллективное неприятие всего «иного».

Итальянский священник Антонио де Беатис в 1517 году, например, восхищался тем, что фламандцы «сияли чистотой и излучали вкус к жизни, а женщины в облегающих платьях благодаря румянцу и светлой коже были прекрасны». Он также обращал внимание на то, что впечатление от прекрасных лиц фламандских женщин нередко было испорчено некрасивыми зубами, «причиной чего, вероятно, является то, что они едят сливочное масло и пьют пиво, но, к счастью, у них не воняет изо рта». Итальянскому священнику, как и многим его современникам-южанам, показалось отвратительным, что жители Нидерландов готовят мясо на сливочном масле вместо оливкового. Несмотря ни на что, фламандцы пришлись ему по душе больше, чем французы, которых он лаконично охарактеризовал как «méprisable, vicieux et paresseux»[16], поскольку именно так к ним и относился. Его язвительность можно объяснить тем, что в одном из французских постоялых дворов у него украли дорожный скарб.

В те далекие времена в Европе все критиковали друг друга. Испанцы считали, что женщины из Фландрии отличаются «грубыми руками и черными зубами», а также «естественной холодностью и их редко можно ублажить как в постели, так и иными способами». Гуманист Эразм Роттердамский писал, что испанцы используют «мочу для отбеливания» зубов, из-за чего у них несвежий запах изо рта. Французы не переваривали англичан. Один анонимный французский поэт назвал англичан «ужасными, отвратительными, вонючими и смрадными жабами». Англичане же считали испанцев boring [17]. Они также считали, что испанцы не танцуют, а «то прохаживаются, то бегают рысью». Французский философ Мишель Монтень во время путешествия по Италии жаловался, что «никогда не встречал народа, где было бы столь же мало красивых женщин, как среди итальянок»[18], и был оскорблен «варварской гордостью и высокомерием германцев».

В свою очередь, итальянцы описывали германцев как «самый ужасный народ, который когда-либо жил на свете, он всегда скандально преграждает дорогу своим бесконечным скарбом». В районах, где говорили на германских языках, слово «flämisch», то есть «фламандец», изначально означало «изысканный и воспитанный человек», но в XVII веке приобрело новое значение и стало синонимом того, кто ведет себя как «обидчивый забияка». В XV и XVI веках карусель ксенофобии кружилась непрестанно.

Последний рыцарь

После венчания Максимилиан Австрийский и Мария Бургундская отправились в свадебное путешествие по Бургундским Нидерландам. Во всех городах правящую чету радостно приветствовали. Все искренне надеялись, что новый герцог наведет порядок во внутренней политике и положит конец войне с Францией. Вступив в брак, Максимилиан получил право выступать в качестве соправителя своей супруги в Нидерландах, но был не согласен с тем, что в соответствии с условиями брачного договора он не имеет права претендовать на трон после смерти супруги. Мария приняла его возражения и незадолго до гибели внесла изменения в положения их брачного договора.

Максимилиан назначил Оливье де Ламарша гофмейстером, поручив ему развитие Бургундского двора. Де Ламарш был бургундским дворянином, который дослужился от пажа при дворе Филиппа Доброго до высокооплачиваемой должности придворного советника и хрониста Карла Смелого. Его трактаты «Об устройстве двора герцогов Бургундских» (Etat de la maison du duc Charles de Bourgogne) и более короткий «Наставление о рыцарях, которых надлежит иметь королю, и об их полномочиях и управлении ими» (Advis des grans officers que doit avoir ung Roy et de leur pouvoir et entreprise) заложили основу бургундского придворного этикета. Максимилиан, как и его тесть Карл Смелый, хотел иметь в Бургундском герцогстве хорошо организованный двор, блистающий роскошью на всю Европу. Затея весьма дорогостоящая, поэтому из-за унаследованной от тестя пустой казны Максимилиан был вынужден ограничиться 278 придворными. Это немало, но Карл Смелый мог позволить себе вдвое больше.

Перешедший на сторону французского короля советник Карла Смелого Филипп де Коммин не принял брачный союз Марии Бургундской и Максимилиана. Он считал, что Габсбурги «совершенно не умеют вести себя за столом» и «неотесанностью подобны крестьянам». Теперь все могли спокойно обвинять Максимилиана в тщеславии (заказал более 1000 своих портретов живописцам), непостоянстве (легко заключал договоры, а потом нарушал их) и самоуправстве (поднял налоги не моргнув глазом), но «неотесанным крестьянином» эрцгерцог ни в коем случае не был.

На протяжении веков его предки на манер современных пиарщиков создавали полубожественный имидж династии, Максимилиан продолжил эту традицию. Он любил верховую езду и охоту, был поклонником гуманизма и искусства эпохи Ренессанса и глубоко чтил средневековые рыцарские идеалы. Его портреты писали такие художники, как Бернхард Штригель, Йос ван Клеве, Джованни Амброджо де Предис и Альбрехт Дюрер.

Придворный поэт Конрад Цельтис сочинял о Максимилиане вирши, в которых прославлял его как героического воина и сравнивал с персонажами античных мифов. Придворные биографы, среди которых были Йозеф Грюнпек и Иоганн Куспиниан, то и дело сталкивались лбами в попытках воспеть сверхчеловеческие качества Максимилиана. Они описывали эрцгерцога смелым и отважным рыцарем, который достойно вел себя на поле боя. Максимилиан всеми возможными способами стремился подчеркнуть собственный героизм и вымышленные традиции дома Габсбургов. Он заявлял, что родословная Габсбургов берет начало во временах Ветхого Завета, и приписывал Габсбургам родство с различными греческими и египетскими богами, парой сотен святых и почти всеми королевскими домами Европы.

Максимилиан сочинил поэму «Тойерданк», свою вымышленную автобиографию, полное название которой звучало следующим образом: «Судьба и подвиги прославленного, воинственного и почитаемого героя и рыцаря Тойерданка» (Die geverlicheiten und eins teils der geschichten des löblichen streitbaren und hochberümbten helds und ritter Teurdannckhs). Это название, похожее на скороговорку, к нашему счастью, сократилось до «Тойерданк» (Theuerdank). Само сочинение было опубликовано в 1517 году незадолго до смерти автора. В «Тойерданке» Максимилиан изобразил себя одиноким средневековым странствующим супергероем, который в капусту рубит своим мечом встречающихся на его пути аллегорических персонажей с такими пафосными именами, как Невежество, Несчастье и Зависть. Рыцарь Тойерданк ловко убивал свирепых медведей и диких кабанов, с легкостью прогнал двух львов обычной лопатой, уклонился от летящих в него пушечных ядер и прибыл целым и невредимым к своей невесте Эрнрайх, олицетворяющей Марию Бургундскую. Один из немецких историков XIX века называл Максимилиана «Der letzte Ritter», что означает «последний рыцарь во всемирной истории».