Белый бобер

Мы были сзади и не слышали, о чем они говорили, но скоро все двинулись по мягкой земле извилистого ущелья, теперь уже не рысью, а шагом. Пройдя так полмили или больше, несколько раз останавливаясь, чтобы разведчики смогли осмотреть равнину, мы узнали, что сейчас находимся рядом со стадом. Продолжая путь, мы поднимались выше и выше к уровню равнины, и во время последней остановки уже почти могли ее видеть. В этот раз, когда вернулись разведчики, вниз по линии передали по цепочке, что мы находимся у самого края стада, и что должны быть готовы напасть на него. Мы развернули своих лошадей к восточному склону оврага, все охотники достали из висевших за спиной колчанов луки и по несколько стрел и, когда Большой Озеро махнул высоко поднятым луком, рванулись вперед.

Когда мы преодолели небольшой подъем, моим глазам открылось то, что я посчитал самым величественным зрелищем из всего ранее виденного – стадо примерно в две тысячи бизонов, расположившееся на волнистой равнине; некоторые из них лежали, другие паслись, некоторые, похоже, спали стоя; часть животных оказалась так близко, что я мог видеть их глубоко сидящие глаза, поблескивавшие сквозь волнистую шерсть на голове. Мы оказались среди них прежде, чем они опомнились от растерянности и с удивительной быстротой пустились бежать на восток, собравшись при этом в компактную массу. Их копыта стучали по земле, издавая звук, похожий на гром, и поднимали долго не оседающее облако мягкой, белесой пыли. В воздухе стоял сильный запах шалфея и шиповника, кусты которых они раздавили по пути.

Антуан и Анри предупредили нас с отцом, чтобы мы держались подальше от охотников – просто с некоторого расстояния смотрели на то, как они убивают свою добычу. Хотя я и намеревался так поступить, но выполнит этого указания не смог: как только моя отлично обученная лошадь увидела бизонов, остановить ее для меня было не проще, чем остановить одного из бегущих передо мной бизонов, схватив его за хвост. «Бизоньи скакуны» любили погоню не меньше самих охотников, сидящих на их спинах. Всадник должен был только направить лошадь к понравившемуся ему животному, и теперь она напрягала все силы, чтобы оказаться рядом с ним.

Когда я оказался в гуще погони, то увидел развернувшийся отряд наших охотников, которые гнались за своей добычей; их заплетенные в косы волосы развевались на ветру, глаза горели от возбуждения, на их возбужденных лицах застыло выражение мрачного удовлетворения, когда они вгоняли стрелу за стрелой в жизненно важные места коров. Стрелы направлялись в место прямо за ребрами, и проникали прямо в сердце и легкие. Другим местом для смертельного выстрела были почки. В этом случае стрела пронзала позвоночник бизона, и животное сразу падало – иногда с такой силой, что переворачивалось через голову, прежде чем удариться об землю.

Не Бегун, который был прямо передо мной, был тем, за кем я решил следовать; он прокладывал мне путь в густой массе стада – животные расходились вправо и влево от нас, пока мы скакали, и смыкались за нами, пытаясь избежать встречи с теми из нашего отряда, у кого лошади были не такими быстрыми. В этом и был главный риск такой охоты: если лошадь упадет и сбросит всадника, он наверняка будет растоптан массой бегущих за ним животных. Такая судьба ждала не только всадника, но и его лошадь, если только ей не удавалось немедленно подняться и продолжить бег. Даже и в этом случае было более чем вероятно, что она могла стать жертвой острых рогов бизонов, потому что лошадь без всадника они не боялись.

Глядя на моих друзей, пускающих стрелы в коров, я так увлекся этим представлением, что сам забыл, для чего я здесь, пока моя лошадь не вытянула голову и не укусила за горб молодую корову сбоку от меня, к которой сама и приблизилась. Тогда я взял ружье, навел его на ребра коровы и выстрелил, и тут же увидел, как кровь хлынула у нее из ноздрей и рта густой пузырящейся струей; таким был, как я позднее узнал, результат выстрела в легкие.

Ха! этот мой первый – и успешный – выстрел пробудил во мне жажду крови, когда я увидел, что животной начало спотыкаться, а потом упало.

– Я убил бизона! Убил бизона! – крикнул я, с трудом слыша собственный голос в грохоте, который выбивали из твердой сухой земли восемь тысяч копыт! Я отпустил уздечку и начал перезаряжать ружье, и уже по своей воле моя лошадь поднесла меня к боку другой коровы. Три раза я сыпал порцию пороха из пороховницы в ладонь и каждый раз терял его при попытке засыпать в дуло ружья. При четвертой попытке я смог все же засыпать порох в ствол, а потом – каким же я был глупцом – достал пулю и пыж из кармана куртки, потом короткий стартер из твердого дерева и забил пулю в ствол. Потом я воспользовался шомполом, чтобы опустить пулю до пороха. А вот что я должен был сделать – как делают это все охотники при погоне за бизонами: просто вслед за порохом закинуть в ствол пулю без пыжа, пару раз толкнуть ее шомполом, чтобы убедиться, что она на месте, а потом, держа ружье стволом вверх, надеть капсюль, и теперь можно было снова стрелять; следовало опустить ствол, прицелиться и быстро спустить курок, пока пуля не выкатилась из ствола.

Так вот, я достал шомпол и был готов вставить его в ствол, когда вдруг почувствовал, как что-то сильно прижало мою левую ногу, и увидел, что мы вместе с лошадью поднимаемся в воздух. Я посмотрел вниз, и вот те на! Большая корова, рядом с которой мы слишком близко оказались, спятила от страха и гнева, сунула свою голову под мою лошадь, прямо за передними ногами, и пыталась убрать нас со своего пути! Лошадь делала отчаянные попытки освободиться, перескочив через голову бизонихи, и ей это удалось бы, если бы один из ее рогов не застрял под подпругой седла. Это остановило ее так резко, что я упал на землю, и, пока я падал, подпруга лопнула, и седло отлетело и ударило меня по голове, едва не лишив чувств!

Я упал, растянувшись на животе. Дышал я с трудом, голова кружилась, но я все же смог найти в себе силы подняться на ноги и отыскать свое ружье. Я увидел, что моя лошадь вскочила и побежала, волоча уздечку, и почти моментально бизоны сомкнулись за ней, отрезав ее от меня. Я мог только отбиваться своим ружьем от потока животных, бегущих с обеих сторон от меня.

– Я пропал! Меня затопчут насмерть! – сказал я про себя.

Едва я об этом подумал, как услышал крик. Я повернулся и в облаке густой клубящейся пыли, висевшей в воздухе, увидел мою почти-сестру, которая прорывалась ко мне, изо всех сил подгоняя лошадь. Я рванулся к ней и схватился за кончик ее узды, и она оторвала меня от земли, так что теперь я был почти свободен. Если бы узда не была привязана к ее нижней челюсти, она бы осталась у меня; но так она смогла меня вытащить, хотя самой ей было очень больно. Лошадь вертелась, гарцевала, фыркала и дрожала, девушка взяла у меня мое ружье, и я смог с первой попытки сесть у нее за спиной, обхватив ее за талию левой рукой, и забрал у нее ружье.

Мы поскакали дальше. Я оглянулся назад и увидел позади нас огромную массу бизонов, и тут и там всадников, пускавших в них стрелы. Мы двигались, если так можно сказать, в маленьком движущемся оазисе в море пыльных, косматых, увенчанных острыми рогами голов и могучих горбов. Мы двигались все медленнее и медленнее, и бизоны за нашей спиной расходились вправо и влево от нас, чтобы не столкнуться с нами, поскольку они бежали быстрее. Мне казалось, что так прошли часы, хотя на деле с того мгновения, как я оказался за спиной девушки, не прошло и пяти минут. Я продолжал оставаться за спиной девушки, когда последние бизоны стада обогнали нас, и теперь мы были свободны. Наша лошадь охотно остановилась. Я сполз с нее, проковылял к ближайшей бизоньей туше и сел на нее. Женщина-Звезда спешилась и тоже села рядом со мной.

Кровь струилась по моей щеке из раны, которую седло оставило у меня на виске; она сорвала несколько листьев с растущих в прерии трав, растерла их и наложила эту кашицу на рану. Мне сразу стало легче. Я встал и посмотрел на убегающее стадо. Несколько охотников, чьи лошади были более выносливыми, продолжали их преследовать. Я повернулся и посмотрел назад; по всему пройденному нам пути равнина была покрыта мертвыми и ранеными бизонами, которых было несколько сотен. Раненые – раны которых были слишком тяжелыми или болезненными, чтобы они могли уйти далеко, собирались в маленький группы, испытывая друг к другу некую симпатию в ожидании ожидавшей их суровой судьбы. Охотники, рассеявшиеся во время охоты, приближались к таким группам и прекращали их мучения выпущенными едва не в упор стрелами. До последнего большие быки – и даже коровы – пытались выпрямится и напасть на всадников, или по крайней мере повернуться к ним головой. А потом, когда в них вонзалась последняя стрела, они стояли, истекая кровью, и только потом начинали пошатываться и наконец падали с ужасным стуком, потому что касались земли уже мертвыми. Умирающие бизоны, особенно крупные старые быки, представляли собой действительно величественное зрелище.

Отдельно от групп возвращающихся охотников мой отец, Анри и Антуан теперь приблизились к нам, а потом и Не Бегун, который вел мою лошадь, по груди которой все еще текла кровь из раны, нанесенной ей коровой. Когда мы с моей почти-сестрой объяснили на наших языках, что со мной было, мой отец пришел в сильное возбуждение, и когда наш рассказ закончился, он начал ругать меня и объявил, что никогда более не позволит мне участвовать в погоне за бизонами.

– Эй! Эй! Будь рассудительнее, – сказал ему Анри. – В том, что случилось, моя вина. Я должен был сказать юноше о том, как правильно перезаряжать ружье, и о том, что он не должен позволять лошади приближаться к бизонам.

– В любом случае это опасное занятие, эта погоня за бизонами, и я не желаю, чтобы мой сын еще раз принимал в ней участие, – сказал отец. – Сам я никогда в такой погоне участия не приму!

– Ха-ха! – засмеялся Антуан. – Именно это я сказал себе после первой погони. Но и вы поступите, как мы, как мы все. Мы все говорили, что больше в погоне участвовать не будем; что просто пойдем вместе с охотниками и посмотрим, как они преследуют бизонов. Но, как только погоня начинается, мы оказываемся не в силах сопротивляться и следуем за остальными, и понимаем, что мы правильно поступаем, когда выбираем жирных коров и валим их, пока наши лошади в состоянии бежать!

– Может, вы и правы, – сказал отец после недолгого раздумья. – Должен признаться, я сам едва с ума не сходил от возбуждения во время этой погони! Я и не думал о том, насколько это опасно. И я убил трех бизонов! Неплохо для новичка, не так ли?

– Я убил одного! – воскликнул я, – и хочу пойти и освежевать его, как только найду седло и шомпол.

Седло искать не пришлось: один из охотников тут же его привез, и Анри починил его подпругу. Я положил седло на лошадь Женщины-Звезды и мы вдвоем отправились на поиски шомпола, и скоро его нашли. Потом мы направились к моей добыче и освежевали ее. Я был самым счастливым юношей, когда вонзил свой нож в первого убитого мною бизона!

Женщины охотников теперь рассеялись вдоль линии, по которой проходила погоня, и как они начали болтать, смеяться и петь, пока свежевали и разделывали туши! Я удивлялся тому, как быстро они свежевали коров и нарезали их мясо на порции, которые можно было погрузить на травуа или вьючных лошадей. Через три часа после окончания погони все мы отправились в лагерь и прибыли туда вскоре после полудня. Другие группы охотников тоже получили богатую добычу.

Едва мясо было доставлено к вигвамам, женщины начали резать его на тонкие ломти, чтобы высушить, развешивая их на ремнях и поднятых шестах для травуа, а иногда просто на соседних кустах, пока, как я издали увидел, весь большой лагерь не стал казаться красным в лучах заходящего солнца. И какими счастливыми были все! До глубокой ночи, пока я не ложился спать, и еще неизвестно, сколько времени после этого, слышались крики, которыми соседей звали на пир, на танцы или на игры. Сотни барабанов отбивали ритм для танцующих и поющих, и, чтобы не отставать от них, несколько тысяч находившихся в лагере собак затянули свою песню, которую подтянули волки и койоты, окружившие лагерь широким концом с наступлением ночи.

После большой охоты на бизонов вожди отменили запрет на охоту, и день за днем мы ездили, куда хотели – ставили капканы на бобров и выдр по берегам ручьев, стреляли оленей и вапити у подножия гор, и толсторогов на голых горных склонах, а иногда выезжали на равнину за антилопой или бизоном. Целью каждого охотника было обеспечить свой вигвам свежим мясом, поскольку большое количество вяленого мяса, добытого во время большой охоты, предназначалось на тот случай, если зимой настанут совсем плохие времена.

Мы оставались на Желтой реке месяц или больше, затем переехали и продолжали охотиться и ставить капканы поочередно на Это Их Сокрушило (теперь это ручей Армелла), в низовьях реку Устричных Раковин и ее притоках – ручьях Плоских Ив и Кленовом, и в конце осени пошли назад к форту Бентон, направляясь на Солнечную реку, где вожди решили зимовать.

За эти летние месяцы я стал хорошим наездником и охотником, и под руководством Анри и Антуана научился ставить капканы на бобров и выдр. Кроме того, я настолько преуспел в изучении языка черноногих, что мой прогресс шел очень быстро. Не Бегун и я были неразлучными товарищами, и моя почти-сестра, Женщина-Звезда, ездила с нами охотиться и ставить капканы, с одобрения ее отца. Он часто говорил, что хотел бы, чтобы она родилась мальчиком, потому что духу в ней хватило бы на то, чтобы стать великим воином. И он вечерами рассказывал нам много историй о Питамакан (Бегущем Орле), деве-воине из племени черноногих, которая стала предводителем военных отрядов и имя которой стало широко известно.

– В ее вигваме в лагере, одетая в аккуратное платье из оленьей кожи, она была самой вежливой и добросердечной женщиной, которую все любили и уважали! – говорил он. – На тропе войны, одетая, как любой воин, она был суровым молчаливым предводителем, и до самой последней ее битвы, когда она была убита ври атаке на вражеский лагерь, водила отряды с неизменным успехом. Когда бы она не сказала, что хочет отправиться в военный поход, даже самые прославленные воины нашего племени приходили к ней и просили разрешения присоединиться к ее отряду. Почему? Потому что она владела сильной магией! Потому что ее видения всегда показывали ей путь к победе!

И Безумное Перо, вновь рассказав о ней и ее походах, говорил:

– Дочь моя, ты можешь стать великим военным предводителем, если захочешь. Отбрось только одно, и дорога тебе будет открыта. Я говорю о любви. Мужчина может любить и воевать, но женщине приходится выбирать одно из двух.

Как хорошо я запомнил ночь, когда Женщина-Звезда сделала свой выбор! Это была ночь накануне нашего возвращения к форту Бентон. Мы стояли лагерем на реке Шонкин. На земле уже лежал снег, и сильный северо-западный ветер заставлял клапаны вигвама хлопать и гудеть, словно рой пчел – словно очень большой рой. И как же нам было уютно внутри, сидя на мягких лежанках, защищенным от ветра и согреваемых маленьким костром в очаге! Между мною и Не Бегуном сидело несколько навестивших нас мужчин, среди них великий шаман по имени Старое Солнце (Натос Апси), и кроме них в вигваме было несколько женщин – последние собрались у входа вместе с обитательницами нашего вигвама. Безумное Перо рассказывал очередную историю о Бегущем Орле, деве-воине, и все слушали ее с таки интересом, словно прежде не слышали, потому что ярких слов рассказчика и его жестов было более чем достаточно для того, чтобы сделать любую историю интересной.

И, как обычно, доведя свой рассказ до конца, он сказал Женщине-Звезде:

– Дочь моя, ты хорошо знаешь, каково мое большое желание: ты должна сделать свой выбор – выбрать путь воина, и тогда ты сможешь стать такой же великой, какой была Питамакан!

– Ай! Ты наверняка сможешь стать такой, если только твое желание овладеет твоим разумом, – воскликнул Старое Солнце. – Дочь моего друга, которого я знаю всю жизнь, – продолжал старик, подняв руки в умоляющем жесте, и голос которого дрожал от волнения, – сделай свой выбор прямо сейчас! Здесь, перед всеми нами, принеси Солнцу клятву стать его собственностью, его священной принадлежностью. Тогда ты никогда не выйдешь замуж! Тогда ты станешь, как была дева Бегущий Орел, ужасом для наших врагов и добрым и щедрым другом для вдов, сирот, стариков и других беспомощных людей нашего племени!

Женщины у входа затаили дыхание, когда он закончил говорить. Клятва, принесения которой требовал старик от девушки, была страшной. Все мы – мужчины и женщины – уставились на нее и не дышали, ожидая ее ответа. Сразу она его не дала.

Она согнулась на своем месте, нервно сплела руки и наконец произнесла:

– Отец мой! И ты, Старое Солнце, великий шаман! Вы хорошо знаете, что эта великая клятва Солнцу, которую вы требуете, чтобы я принесла – это то, что, сделав однажды, невозможно нарушить! Я могла бы ее принести! Но подумайте сами, я так молода! Я прошу вас дать мне время. Время узнать себя, чтобы быть уверенной в том, что я смогу выдержать этот обет. Мне этого хочется! Я хочу стать женщиной Солнца! Я обещаю вам, что принесу эту клятву, как только буду знать, что смогу ее выдержать!

– Ха! Хорошо сказано! – сказал ей Старое Солнце. – Твой ответ показывает, что мудрости в тебе больше, чем можно было бы ожидать от кого-то твоего возраста. Он показывает, что в тебе есть дух правдивости, мудрости и честности, который так нужен женщине Солнца. Молись о хороших вещих снах. Твой отец, и я тоже, принесем жертвы Солнцу, всем богам, и попросим их помогать тебе на каждом шагу. Я предсказываю, что скоро ты будешь в сила принести эту клятву!

– Мы выкурим еще одну трубку! – сказал Безумное Перо, голос которого дрожал от волнения. – Давайте выкурим ее в честь Солнца с подходящими молитвами!

Он наполнил большую трубку, и Старое Солнце ее зажег, и с первыми несколькими затяжками просил Солнце быть милостивым к Женщине-Звезде; показать ей путь, которым она должна идти, так же, как сделала это Бегущий Орел, гордость и радость племени пикуни, и всех племен черноногих. И, когда трубка пошла по рукам, каждый, кто получал ее и затягивался, просил, чтобы Женщина-Звезда скоро принесла нужную клятву. Скоро трубка была выкурена. Безумное Перо выбил из нее пепел и сказал нам «Кай». Мы разошлись.

Этим вечером, прежде чем догорели последние костры, во всех вигвамах стало известно о том, что Женщина-Звезда намерена посвятить себя Солнцу. Многие молодые воины с тоской восприняли эту новость. До последнего времени самые лучший и самые храбрые из них были желанными гостями в вигваме Безумного Пера. Теперь они не могли приходить туда, чтобы предстать в своих лучших нарядах перед глазами юной девушки и показать ей свое благородство!

Идя в наш вигвам вместе с Не Бегуном, я чувствовал себя подавленным тем, что произошло в вигваме Безумного Пера. Не то, чтобы я был в нее влюблен. Скорее, я понимал, что, еще до того, как мы вернемся в Сент-Луис, моя подруга станет монахиней.

На языке черноногих и на французском мы обсудили эту новость, как только уселись на лежанках в нашем вигваме. Услышав ее, Анри и Антуан пожали плечами, и Антуан спокойно сказал:

– Ну что же, если твоя сестра хочет стать девой Солнца, то это ее дело, не наше.

Мой отец сказал:

– В одном язычники и христиане схожи: они готовы подвергать бесконечным мучениям свой ум и свое тело, чтобы приблизиться к тому, что считают совершенством!

– Бедная маленькая сестренка! Мне так ее жаль! Она упустит величайшую радость для женщины – счастье быть хорошей женой! – сказала Женщина-Орел.

Женщина-Рябчик ничего не сказала. Новость эта так поразила ее, что она, не прекращая плакать, легла спать, и я слышал ее вздохи и всхлипы еще долго после того, как погас огонь в очаге.

Глава

IV

Подводные Люди

По возвращении в форт Бентон мы отдали свои меха на сохранение владельцу отеля «Оверленд», а потом оставались в лагере неделю или больше, пока индейцы меняли свои меха на нужные им товары.

Анри и Антуан, как и мой отец, будучи свободными трапперами и торговцами, в форте были нежеланными гостями. Со времени своего основания в 1822 году Американская Мехоторговая компания практически монополизировала всю торговлю мехами и их добычу в верховьях Миссури, и яростно сопротивлялась всяким попыткам конкурировать с ней. Я сам за время этой остановки посетил форт всего раз – я пошел туда ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство.

Его массивные глинобитные стены были увенчаны двумя двухэтажными бастионами, на каждом из которых стояло две пушки. Большие ворота были такими же крепкими, как и стены, и внутри этих ворот была сделана еще одна маленькая дверь, через которую, если ожидались неприятности, несколько индейцев зараз проходили, чтобы торговать, и только при условии, что свое оружие они оставят снаружи.

Пикуни, как я узнал, полагались племенем, наиболее дружественным по отношению к компании; разные ее агенты и работники почти все нашли жен в этом племени. Другие племена черноногих – собственно черноногие, Кровь и гро-вантры, были настроены не столь дружелюбно, и однажды, подстрекаемые компанией Гудзонова Залива, попытались захватить форт и уничтожить его обитателей. Вороны тоже как-то, узнав, что их могучие враги, пикуни, находятся далеко не севере, осадили его и поклялись уморить голодом всех белых, которые снабжают ружьями их врагов. На четвертый день осады чиновник компании, майор Гильбертсон, приказал навести пушку на их лагерь и выстрелить.

Когда прогрохотало орудие и заряд картечи обрушился на вигвамы, по счастливой случайности не задев никого из людей, результат был тот, на который можно было надеяться; Вороны сняли лагерь и убежали на юг так быстро и в таком страхе, что оставили там множество своих вещей!

Попытка черноногих, однако, едва не стала удачной. Было спланировано, что воины войдут в форт, по несколько человек зараз, с оружием, спрятанным под одеждой, а потом по сигналу нападут на белых. Случилось так, что молодой воин из племени Кровь закрутил любовь с одной из обитательниц форта. Боясь, что она может стать жертвой резни, он однажды ночью подозвал ее к воротам, сказал, что происходит, и умолял ее выйти и бежать с ним. Похоже, он заблуждался по поводу того, какие чувства испытывает к нему женщина: она любила своего белого мужа и немедленно побежала к нему, чтобы рассказать о том, что узнала. На следующее утро агент пригласил в форт вождей северных племен и сказал им, что знает об их планах убить его и его людей и уничтожить форт, поэтому теперь каждого индейца, который захочет войти в форт, буду в воротах обыскивать на предмет оружия, и что пушка на бастионе постоянно будет наготове и направлена на их лагерь. Вожди были очень расстроены тем, что их план был раскрыт, и винили во всем агента компании Гудзонова Залива, и просили прощения. Оно после некоторых разговоров было получено, и результатом стало то, что теперь каждый сезон форт вел большую торговлю с северными племенами.

Настоящая зима настала вскоре после того, как мы встали лагерем на Солнечной реке, или, как называли ее черноногие, Кок-сис-страк-уие-так-тай (река верхушек скал). Наш вигвам стоял под прикрытием густой рощи хлопковых деревьев, чуть ниже того места на равнине, где позднее был построен форт Шоу. Здесь у нас было достаточно дров на всю долгую зиму; вокруг лагеря и дальше на равнине были хорошие пастбища для лошадей; разнообразная дичь была многочисленной; по берегам реки было много бобровых хаток. Наши вожди решили, что для зимовки это идеальное место.

Когда поблизости вдоль реки бобры были выловлены, Анри, Антуан, их женщины, мой отец, я и Не Бегун перенесли свой вигвам и свои вещи вверх по долине, ближе к подножию гор. Дальше мы пройти не могли, потому что снег для лошадей был слишком глубоким. Но некоторое время спустя Анри и Антуан прошли на снегоступах на день пути дальше вверх по реке и там устроили свой лагерь, и количество мехов, которые мы добыли там и на нашем месте в течение следующих трех месяцев, было просто удивительным.

Когда настал март, и мы прекратили ставить капканы и отправились вниз, к лагерю пикуни, у нас было не менее четырех сотен бобровых шкур, сорок четыре выдровых, и около двух сотен шкурок пекана, куницы и норки. Эта добыча, вместе с той, что мы оставили в форте Бентон, по прикидке моего отца должна была стоить семь тысяч долларов.

У нас не хватало лошадей, чтобы погрузить на них всю зимнюю добычу, но Безумное Перо одолжил нам нескольких своих животных, так что стало возможным переправить всю добычу в форт Бентон за одну поездку. Вместе с пикуни мы оказались там 15 марта.

Весна была очень ранней. Ледоход на реке начался еще 5 марта, и несколько свободных трапперов уже отправились в Сент-Луис на своих лодках, нагруженных мехом. Мы оказались в форте Бентон как раз вовремя, чтобы отец смог нанять для перевозки себя и нашей добычи большую килевую лодку, которую работники построили за эту зиму. Несколько других трапперов поступили со своими мехами так же, и, когда все они были погружены, получилась такая куча ценного меха, что это вызвало приступ тоски у агента Американской Мехоторговой компании! Два дня, предшествовавших отправлению лодки, он постоянно присутствовал при погрузке, описывая по-английски и по-французски опасности неверной реки, враждебных индейцев на ее берегах, а потом предложил купить меха- разумеется, по оскорбительно низкой цене.