Полная версия
Ловушка для птицелова
И он поспешил к дверям морга. Рен положила ксерокопию на стойку позади себя и натянула на руки чистые перчатки. Затем она сняла верхнюю часть грудной клетки жертвы и взглянула на часы, висящие над дверью.
– Это будет долгая ночь, дорогая.
Глава седьмая
На часах было 5:08 вечера, когда Джереми собрал свои вещи и направился к двери.
– Суббота! – раздался крик Кори, летящий через море рабочих столов. Джереми прощально взмахнул рукой, дав понять, что услышал, но шага не сбавил. Вскоре он уже прошел мимо стойки в главном холле и оказался на парковке. Там Джереми тяжело выдохнул, ощущая, как почти сразу же его отпускает напряжение. Жизнь в офисе – то еще испытание.
Как только Джереми сел в машину, его немедленно придавило тяжестью солнечного дня. Он потянулся к кнопке включения кондиционера, но это не принесло облегчения: теперь на Джереми со всех сторон обрушился горячий, спертый воздух. Немного помогло открытое окно: по крайней мере, теперь Джереми не задыхался. Кондиционер наконец-то подул холодным воздухом, и Джереми медленно задышал, контролируя вдохи и выдохи. Ему стало интересно – похоже ли ощущается, когда тебя душат? Короткий момент беспомощной, тошнотворной паники, за которой следует внезапное чувство облегчения.
Джереми, впрочем, облегчение ничуть не интересовало. Нет, его мысли всецело занимала только боль и способы ее причинить. Механика боли одновременно замысловата и до обыденности проста – фундаментальная дихотомия в действии. Физиологически боль требует совершенной симфонии химических реакций. Каждое звено этой цепочки должно сработать строго в определенное время, чтобы ощущение стало реальным. Стимул посылает импульс по периферическому нервному волокну, и тот попадает в соматосенсорную кору головного мозга. Если же что-то прервет его путь, то ощущение будет утрачено. Для сравнения: запустить этот электрический импульс мог бы даже троглодит. Все, что для этого требуется – это тупой или же острый предмет в сочетании с физической силой.
Абсолютно захватывающе.
Джереми помнил первый раз, когда он увидел боль и опознал ее. Ему было лет семь, и он читал книгу в гостиной, в том самом доме, в котором он жил и поныне. Он перевернул страницу и услышал знакомый звук: это машина его отца остановилась на подъездной дорожке. Дверь открылась, а затем хлопнула с такой силой, что было ясно: отец на взводе. Джереми слышал, как он бормочет что-то себе под нос, шипя и ругаясь, пока шаркает к своему сараю.
Джереми подскочил и побежал на улицу, чтобы посмотреть, что происходит. Тогда он и услышал новый, незнакомый ему звук. Он исходил из багажника отцовского пикапа, и звук этот был полон агонии. Поначалу Джереми показалось, что там лежит раненый ребенок: настолько человеческим и страдающим был этот плач, эти подвывания, сопровождаемые тихими, болезненными стонами. Звук этот одновременно завораживал и отталкивал, и Джереми наполнило странное предвосхищение, охватившее каждую клеточку его тела. Летняя жара навалилась на него, как тяжелое одеяло: зловещая, будящая дурные предчувствия, побуждающая спрятаться. Но Джереми шел и шел вперед, к кричащему существу, скорчившемуся в пикапе, словно его тянуло туда невидимой нитью. Встав на подножку, чтобы заглянуть внутрь, он увидел перед собой испуганную лань. Джереми ясно разглядел ее сломанную ногу и открытую рану, которая тянулась от левого уголка рта вниз, к плечу. Ее бока и живот поднимались и опускались с такими мучительными, трудными вдохами, что Джереми сам потрясенно выпустил воздух из легких. Из ее носа капала кровь, а в глазах застыло дикое выражение ужаса и боли. До сих пор Джереми мог ясно представить себе эти глаза, стоило ему только закрыть свои собственные.
Он не мог отвести взгляда. Несколько секунд он просто стоял там, разделяя кошмарный момент с этим прекрасным существом.
Затем, словно по сигналу, в воздухе зазвучала музыка. Его отец включил старое радио в сарае. Он всегда любил, чтобы во время работы играла музыка. Из динамиков полилась песня «Эти сапожки сделаны, чтобы ходить в них» за авторством Нэнси Синатры.
– Сын, спускайся оттуда. Ты ее напугаешь, а мне надо, чтобы она заткнулась, – скомандовал отец, появившийся из дверей сарая. Через плечо у него висела винтовка, и он сделал несколько взмахов рукой, прогоняя Джереми от кричащего животного.
– Пап, что случилось? – осторожно спросил Джереми, спрыгивая на землю. Его отец прошелся ладонью по волосам песочного цвета, затем нервно потер подбородок. Раздался знакомый шершавый звук.
– Она выбежала на дорогу прямо перед машиной. В следующий миг передо мной уже лежит эта чертова тварь, вся перекореженная. Не мог я ее так оставить. А ружья я с собой не взял, так что пришлось везти ее сюда, – буднично объяснил отец. Он обошел пикап сзади и опустил заднюю стенку грузового отсека.
Теперь лань стало видно куда лучше: она лежала на старой грязной тряпке, когда-то бывшей белой, но со временем приобретшей отвратительный бежево-пыльный оттенок. По ткани расплывались пятна крови. Язык вываливался у лани изо рта. Пока Джереми смотрел на нее во все глаза, отец успел подкатить к машине большую тачку.
– Хорошо, что ты здесь оказался, парень, – сказал он, хлопнув Джереми по спине так сильно, что тот пошатнулся.
– Что ты собираешься делать? – серьезно спросил он у отца.
– Ну, нам придется ее убить. Мы были бы чудовищами, если бы позволили ей просто так страдать.
Джереми ощутил, как у него перехватило дыхание.
– Убить? – переспросил он, не отрывая взгляда от лани.
– Это жизнь, сын. Нельзя позволять живым существам страдать без необходимости. Кроме того, существует определенная иерархия. Кто-то находится на вершине пищевой цепочки, а кто-то – в самом низу. Жертва этой лани даст нам много отличного мяса, – объяснил отец. Потом он резко дернул ткань на себя, и раненное животное содрогнулось от этого движения. – Давай. Помоги мне стащить ее вниз.
Джереми был ошарашен. Он совершенно механически помог отцу подтянуть ткань с лежащей на ней ланью к краю грузового отсека, затем забрался внутрь и помог опустить ее в тачку. Крики лани стали громкими и настойчивыми. Она звала на помощь своих сородичей, но сейчас она находилась слишком далеко от дома.
Лань ударилась о дно тачки с отвратительным стуком. Раздался негромкий треск, и лань закричала еще пронзительнее. Отец решительно повез тачку за дом, и Джереми безмолвно последовал за ним. Когда они дошли до деревьев, он помог выгрузить лань на траву.
– Встань рядом, сын, – отец поманил его к себе, и Джереми пришлось отойти от животного.
Затем отец прицелился. Он стоял, касаясь ботинком задней ноги лани, с винтовкой наизготовку, нацеленной ей в голову. Лань громко закричала, словно чувствовала нависшую над ней гибель.
– Смотри. Целиться нужно между глаз, – тихо сказал он. – Убить раненное животное нужно быстро.
И с этими словами он неожиданно нажал на курок. Джереми подскочил на месте от внезапного грохота. На секунду все словно замедлилось, затем голова лани резко откинулась назад. Последовавшая за этим тишина навалилась сверху, выбив из него дрожь, словно холодный ливень. Какое-то время они молча стояли рядом – Джереми и отец.
Теперь, оглядываясь назад, Джереми считал этот день важнейшим в своей жизни. Тогда он увидел страдания, боль и избавление, которое приносит смерть.
Джереми зашел в дом и небрежно бросил ключи в миску с мелочью. Он представил себе, как этот внезапный стук металла об металл испугал его гостей, и мысли об их ужасе привели его в радостное возбуждение. Он прошел к раковине на кухне и принялся яростно оттирать руки, избавляясь от микробов, которых наверняка нахватал в офисе. Затем Джереми расстегнул рубашку и, весь в предвкушении, направился к двери, ведущей в подвал. Он сделал только одну короткую остановку: чтобы повесить рубашку на крючок, торчащий из стены.
Затем, разгладив складки на своей белой футболке, он открыл скрипнувшую подвальную дверь и принялся спускаться вниз.
Глава восьмая
Рен провела ключ-картой, чтобы открыть внушительную дверь морга, и спустилась по ступенькам к задней парковке. Там она села за руль скромного черного седана и быстро нажала на кнопку блокировки дверей. Она слишком часто видела последствия того, как люди беспечно сидят в открытых машинах, в то время как рядом поджидает какой-нибудь маньяк.
Какое-то время Рен просто сидела, пытаясь собраться с мыслями, прежде чем отправиться домой. Затем горячий ветерок донес до окна машины приглушенный разговор, и когда Рен подняла взгляд, то увидела, как из задней двери морга выходит Леруа, на ходу приглаживая волосы. Она уже хотела его окликнуть, но увидела, что Леруа занят: он отвечал на телефонный звонок. Громкая связь у него была включена, так что Рен услышала торопливый голос на другом конце провода.
– Это Бен. На книге ничего нет.
Леруа громко вздохнул, наклонился к своей машине и взял сигарету, лежащую на приборной стойке.
– Что, вообще ничего?
– Прости, приятель, – Бен звучал искренне расстроенным. – Я надеялся, хоть на этот раз мы что-нибудь найдем.
Леруа на какое-то время задержал у рта незажженную сигарету.
– Этот урод что, пришел в библиотеку в перчатках? Как ему вообще удается не оставлять за собой никаких следов? – он выдохнул, прикурил и сделал быструю, глубокую затяжку. – Черт. Сначала Мюллер не справилась с этим парнем, а теперь еще ты? Что стало с моими экспертами?
Рен это возмутило, однако взгляда она не отвела. Леруа выдохнул облако дыма, и оно поплыло по парковке из открытого окна его машины. Он работал в полиции достаточно долго, чтобы знать: в реальном мире дела не подаются тебе на блюдечке с голубой каемочкой, как это часто бывает в телевизоре. Но он привык к тому, чтобы преступник оставлял после себя хоть какую-то зацепку, нить, за которую можно потянуть.
Даже Израэль Киз, один из самых дотошных и хитроумных серийных убийц, которых когда-либо видел мир, в конце концов допустил ошибку. Все, что он делал, он сначала тщательно продумывал. Он не убивал в одном городе: Киз всегда путешествовал, иногда перелетая Америку на самолете, иногда – пересекая на автомобиле или поезде. Жертв он похищал и убивал случайно, предварительно закапывая специальные наборы для убийств по всей территории Соединенных Штатов, чтобы его инструменты всегда были готовы к приезду. Он тщательно дистанцировался от каждого своего убийства – кроме последнего, которое совершил в своем городе и которое в конечном итоге привело к его поимке. Когда Киз увидел молоденькую баристу, работающую в маленьком кофейном киоске Анкориджа, который он планировал ограбить в тот вечер, он утратил над собой всякий контроль. Киз похитил, изнасиловал и убил баристу, и сделал он это без какого-либо планирования, использовав для этого свою собственную машину. Это спонтанное похищение попало на пленку камеры наблюдения, а когда Киз попытался сбежать, он попался на камеры снова – в этот раз когда зашел в банк, чтобы снять деньги со счета по пути из города. Его идеальное царство террора закончилось, стоило ему всего раз проявить беспечность. И Рен надеялась, что их убийцу ждет та же участь.
Детектив Леруа вдохнул очередное облако токсинов, успокаивая расшатанные нервы. По его лицу легко читался занимавший его вопрос: возможно ли, что Новый Орлеан породил серийного убийцу, чей интеллект превосходит даже макиавеллиевский размах Израэля Киза?
Из динамиков послышался смешок Бена. На фоне заработала кофемашина.
– По крайней мере, не я один оказался в тупике, – заметил он. Леруа снова тяжело вздохнул.
– Ладно. Похоже, мы вернулись к тому, с чего начали. Спасибо, приятель, – со стоном ответил он.
– Удачи, – и Бен повесил трубку.
Рен тяжело было обидеть. Они все работали на пределе своих возможностей. Леруа так вообще выглядел просто ужасно. Когда он щелчком отправил дотлевшую сигарету в полет и вырулил с парковки, Рен заметила, что под глазами у детектива темные круги. Она вздохнула и повернула ключ зажигания. Из динамиков тут же зазвучало радио, прорезав тишину пустых улиц, посреди которых расположился морг. Рен поморщилась, выключила звук и вместо этого подсоединила к блютузу машины свой телефон, чтобы выбрать подкаст для короткой поездки домой. Это не помогло ей отвлечься. Рен не могла перестать думать об имени в библиотечной карточке. По словам Леруа, Филип Трюдо – всего лишь отвлекающий маневр, но она никак не могла выкинуть из головы то, как знакомо звучало это имя.
Как много Филипов Трюдо ты встретишь за свою жизнь?
Рен свернула на свою улицу, задаваясь вопросом: стоит ли ей прислушаться к ноющему чувству ужаса, или лучше поверить, что Леруа и другие детективы сделали свою работу должным образом, вычеркнув этого парня из Массачусетса. Остановившись у подъездной дорожки, Рен вышла из машины и поднялась по ступенькам на свое старое покосившееся крыльцо. Дом у Рен уже очень старый, но ей, тем не менее, нравился и его характер, и многочисленные причуды.
Рен закрыла за собой входную дверь и повесила ключи на крючок, затем прошла на кухню, где бросила на пол сумку. Чувствуя себя измотанной, но еще не готовой ложиться спать, Рен покосилась на висящие над плитой часы и решила сварить себе чашечку кофе. Большинство ее друзей после долгого рабочего дня предпочитали выпить бокал красного вина, но Рен вино никогда не нравилось. С ее точки зрения, на вкус оно было как кислый виноградный сок, который слишком надолго оставили на солнце, и кроме того, от вина у нее болела голова. А вот теплый, ободряющий запах готовящегося кофе немедленно ее успокоил. Рен облокотилась на кухонную стойку и некоторое время слушала журчание и побулькивание кофемашины.
Филип Трюдо.
Она еще раз повторила это имя – сначала мысленно, затем вслух, надеясь, что это поможет давно позабытому воспоминанию вынырнуть на поверхность. Говорила она, правда, тихо, чтобы не разбудить своего мужа, Ричарда, спавшего наверху. Ему нужно было рано вставать на работу, и Рен всегда старалась, чтобы ее ночные посиделки не мешали его отдыху.
Сжав в руках кофейную чашку, Рен отправилась к дивану в гостиной и плюхнулась на его потертые подушки. Ричард ужасно хотел заменить диван на новый, но Рен отказывалась с ним расставаться. Ей нравилось, как легко этот старый диван принимает форму ее тела. К новой мебели всегда нужно привыкать – первое время она никогда не может обнять тебя так, как нужно. А сейчас у Рен совершенно не было терпения, чтобы к чему-то привыкать – даже к новому жесткому дивану.
Даже сейчас, с чашкой успокаивающего кофе в руках, Рен никак не могла окончательно отпустить прошедший день. Мысли постоянно возвращались к жертве, лежащей в морге. Раздутое, избитое тело Джейд Доу было настоящей ловушкой для разума Рен. Убийца умен – достаточно умен, чтобы понимать, какое разочарование вызовет предварительно охлажденное тело у того, кому придется разбираться с определением времени смерти. И с каждой жертвой он становился все умнее. В этот раз он еще усерднее позаботился о том, чтобы скрыть свою личность – а значит, он способен учиться и адаптироваться. И жизни он своих жертв каждый раз лишал новым способом, словно экспериментировал. У убийцы был пытливый ум и дотошность исследователя – а это всегда опасное сочетание.
– Рен!
– Что? Ох. Привет, дорогой, – от мыслей ее отвлек знакомый голос. Ричард зевнул и упал в удобное кресло напротив.
– Ты как, с нами? – улыбнулся он, и Рен издала хриплый смешок в ответ.
– Извини. Я не хотела тебя будить. Просто хотела развеяться немного перед сном.
– Судя по всему, развеялась ты на отлично. Я тебя дважды окликнул, прежде чем ты очнулась.
– Это была долгая ночь.
Рен откинулась на спинку дивана и сделала глоток кофе. Ричард, напротив, наклонился вперед, пристроив локти на коленях.
– Да, у меня было предчувствие, что сегодня тебя долго не будет.
Ричард всегда все понимал. Иногда Рен не понимала, как ему это удается, но она никогда не принимала его поддержку за должное.
– В этот раз все особенно плохо, – вздохнула Рен, прикусывая губу. – Я просто хочу найти этого ублюдка.
– Рен, в этом-то и дело. Ты не должна его искать. Это работа детективов. Сосредоточься на том, что ты делаешь лучше всего. Работай с той информацией, которая тебя предоставлена.
Она знала, что Ричард прав. Но он был не в курсе ни о Филипе Трюдо, ни о ноющем ощущении, будто тут есть какая-то связь, которую может найти только Рен. Но вместо того чтобы спорить, Рен поддалась и встала с дивана.
– Ты прав, я знаю.
– Пойдем спать.
Рен кивнула и направилась к раковине, чтобы вылить остатки уже остывшего кофе, а Ричард зашаркал к лестнице. Опустошая чашку, Рен краем глаза заметила в окне свое отражение. Вид у нее был тот еще.
Тут она заметила, что растущий в горшке на подоконнике базилик уже почти завял. Она быстро освежила его небольшим количеством воды из-под крана, зная, что уже через несколько часов он снова воспрянет.
– Давай, малыш. Попей.
Потом она выключила свет и поднялась в спальню, гадая, поливает ли серийный убийца свои домашние растения.
Глава девятая
Поездка в университет по пробкам могла занять несколько часов. Иногда Джереми был даже не против. Это то время, которое он мог провести в полном одиночестве, где никто не отвлекает его от мыслей.
Сегодня был не один из таких дней.
Джереми нервничал. Ощущение было такое, словно внутри ног бегает целая прорва маленьких жучков, и он покачивал и постукивал ногами в бесплодных попытках унять этот зуд. Такое бывало каждый раз, когда он пытался решить, что хочет создать следующим. Теперь, когда его цель была совсем близко, он не мог перестать о ней думать. Не мог перестать мысленно представлять, как будет разворачиваться его игра. Он уже мог чувствовать запах их отчаяния.
Джереми ущипнул себя за переносицу и включил радио, переключился на местную станцию.
– Жертву, белую женщину примерно двадцати лет, нашли этим утром у одного популярного местного бара. Тело отвезли на судмедэкспертизу, аутопсия будет проведена сегодня днем.
Джереми ощутил, как сердце у него забилось быстрее, а к лицу прилил жар. Всякий раз, когда он понимал, что эти неумехи-детективы нашли еще одного его гостя, Джереми охватывал особенный трепет. Единственная причина, по которой они еще не присоединились к преступникам, которых так усиленно ищут – это их своеобразная ложная мораль. Хрупкая вещь, которая может в любой момент разлететься на куски, словно стекло.
И еще этот судмедэксперт. Неважно, как сильно он верит, что мертвые могут с ним говорить – они не могут. Судмедэкспертиза может определить – иногда – причину смерти, но как они почувствуют последние мысли жертвы, судорожно глотающей стремительно заканчивающийся воздух? Криминальные патологоанатомы могут очень точно объяснить, что произошло после того, как остановилось сердце. Но они не могут написать отчет, объясняющий, как выглядит истинное мучение, не могут упростить до схемы безумное удовольствие, которое испытывает тот, кто его причиняет. Они вооружены пилой для костей, но никогда не обхватывали ладонью чужую шею. Смерть и боль нельзя объяснить в отчете о вскрытии, как ни пытайся. Это глубоко первобытные понятия, которым нельзя научить на лекции или измерить в лаборатории.
Они понятия не имеют, что их ждет – всю эту команду так называемых экспертов, все еще преследующих предсказуемого убийцу, действующего по определенной схеме. Никто из них не замечает, как все изменилось. Пока они будут тщетно пытаться составить его профиль, Джереми будет дирижировать из тени.
Пробка впереди начала рассасываться, и Джереми стряхнул с себя задумчивость.
Поймайте меня, если сможете.
Глава десятая
Это что, смерть?..
Рен была окружена такой плотной тьмой, что, казалось, ее можно тронуть ладонью. Затем на нее волной обрушилась жара, такая сильная, что голова идет кругом. Ее сердце забилось сильнее, и сильнее, и сильнее, пока темнота расцветала глубоким красным светом. В горле застрял крик, и Рен раскрыла рот, как рыба, в тщетной попытке глотнуть воздуха. Грудь разрывало от боли, а Рен все силилась закричать, позвать на помощь, но не могла проронить ни звука.
Затем тьма вдруг рассеялась, и Рен увидела собственных родителей. Они стояли посреди ослепительно-белой комнаты, и мать цеплялась за руку отца. Лица обоих были искажены от горя.
Рен обвила вокруг них руки, обняла покрепче. Теперь она чувствовала знакомый домашний запах мамы – от нее пахло яблоками, чувствовала аромат одеколона отца – чистый и теплый. Она стояла так, прижавшись к родителям, позволяя облегчению насытить воздух.
Становилось все холоднее.
Никто не обнимал ее в ответ. Рен откинула голову, пытаясь заглянуть им в лица, но заплаканные глаза родителей смотрели сквозь нее.
– Мам! Пап! – умоляюще проговорила она, дотронулась ладонями до их лиц. Ничего. Они стояли, вцепившись друг в друга, и не обращали на Рен никакого внимания.
Она снова ощутила жар. Глубокую, пульсирующую волну жары, смешанную с тошнотой. Рен снова попыталась дозваться родителей, и в этот раз ей пришлось перекрикивать белый шум, наполнивший комнату и терзающий ее барабанные перепонки.
– Мам? Где мы? Пожалуйста, помоги! – умоляла она. Никакого ответа.
Глаза матери были красными от слез. Она выглядела совершенно отчаявшейся и не отвечала Рен, как бы та ни старалась привлечь ее внимание. Статический шум вдруг перекрыл голос: он звучал знакомо, но не принадлежал ни Рен, ни ее родителям.
– Ты умираешь, Рен, – буднично произнес мужчина.
В ее жилах заледенела кровь. Она все смотрела в лица родителей, цепляясь за них и отчаянно не желая оглядываться назад, а их фигуры растворялись, словно дым, пока от них ничего не осталось. Когда последний их след исчез, Рен беспомощно упала на колени, и из ее груди вырвался очередной полузадушенный всхлип.
Голос заговорил вновь, и Рен пробрала дрожь.
– Что у тебя с ногами, Рен? – спросил он.
Рен перевела взгляд на свои бедра и медленно встала. Пол как будто бы потерял свою плотность, стал жидким и текучим, как вода. Рен потеряла равновесие и зашаталась.
Голос рассмеялся: сначала это был короткий, отрывистый смешок, который перешел в хихиканье, когда Рен снова упала на колени.
– Мои ноги, – прошептала она. Из них ушла вся чувствительность, словно из сухих, мертвых веток древнего дерева.
Наконец, Рен повернулась посмотреть на обладателя голоса. К ней шел стерильно-чистый мужчина, без единого пятнышка на белой футболке и джинсах. Лицо у него было размытым, и чем ближе он подходил, тем меньше воздуха оставалось в легких у Рен. Она спазматически закашлялась, давясь рвотными позывами. Ощущения были такие, словно кто-то засовывал ей в глотку раскаленную кочергу.
– Ш-ш-ш, – мягко прошелестел мужчина, опускаясь рядом с Рен на корточки и прикладывая к губам указательный палец. Несмотря на то, что она не могла различить его лица, Рен чувствовала – он улыбается. Она поползла назад, совершенно инстинктивно, не думая, волоча за собой отяжелевшие ноги в отчаянной попытке увеличить дистанцию.
– Беги, – тихо сказал голос позади.
Рен попыталась всхлипнуть, но в легких не осталось воздуха даже для того, чтобы просто выдохнуть. Комната качалась и изгибалась, жар начинал становиться невыносимым.
– Беги! – сказал он уже громче. Рен затрясло, и он расхохотался в ответ.
Она потрясла головой, изо всех сил продолжая ползти прочь. Все подернулось туманной дымкой, белая комната трепетала и извивалась, словно развевающаяся на ветру занавеска. Медленно наступила темнота, сужая ее поле зрения. Когда мир изогнулся и потемнел окончательно, Рен в последний раз услышала этот ужасающий голос.
– Беги! – закричал он.
Рен рывком села на постели. Комнату заливал дневной свет. Дыхание вырывалось из груди рваными, хриплыми выдохами, кожу заливал липкий пот. Какое-то время Рен не могла понять, проснулась ли она или все еще спит, отданная во власть кошмаров. Она сощурилась, оглядываясь и пытаясь прийти в себя, чувствуя, как неистово колотится у нее сердце.
– Господи. Это худший кошмар в моей жизни, – хрипло выдавила она в пустоту спальни, свешивая ноги с кровати.
Вчера она забыла включить сигнализацию, и сейчас увидела: жалюзи на окне с ее стороны кровати подняты, и через окно льется солнечный свет. Это еще не все: они слегка перекосились, зацепившись за облупившуюся краску. Конечно, ничего необычного в этом нет, но Рен все равно ощутила, как ее охватывает паранойя. Джейн Доу шли за ней по пятам, и Рен всегда боялась, что следом могут прийти и их убийцы.
Она покачала головой, стараясь выбросить из головы навязчивые мысли. Слишком рано. Рен поправила жалюзи и отправилась в душ.
Пока в бойлере нагревалась вода, Рен почистила зубы. Ее мысли вновь начали блуждать. Пока она занималась обычной утренней рутиной, мысленно она обдумывала предстоящий выходной. Ей бы и правда не помешало провести день вдали от всех этих как-то связанных между собой тел, найденных во всех уголках ее родного города. Целых двадцать четыре часа, в течение которых Рен не придется смотреть в раскрытую грудную клетку – это казалось почти что недостижимой фантазией. Ей нравилась идея, что она сможет просто посидеть где-нибудь с мужем и расслабиться. Черт, да Ричард за этот месяц столько раз успел пошутить свою дурацкую шутку «А ты похожа на мою жену», что Рен даже начала находить ее забавной.