Ловушка для птицелова

Элейна Уркхарт

Ловушка для птицелова

Для мамы и папы, которым не обязательно читать эту книгу.

Жизнь с вами совершенно точно не вдохновила меня на этот сюжет (представьте себе!), но вы вдохновили меня на писательство. Вам достался странный ребенок, но вы сообразили, как с ним справиться. Вечно вам за это признательна.

Для Джона, который подарил мне уверенность в творчестве. С каждым прожитым годом я восхищаюсь тобой все сильнее. Никогда не переставай петь R&B-баллады времен девяностых в самое неподходящее для этого время.

Для трех моих чудесных детей, которые пишут гораздо лучше, чем я когда-либо буду, и обладают волосами куда красивее, чем у меня когда-либо были. Вам нельзя читать эту книгу. Положите ее обратно на полку.

Alaina Urquhart

THE BUTCHER AND THE WREN

© 2022 by Perimortem LLC

© Коложвари М. Е., перевод, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Часть первая

Глава первая

Из вентиляции до Джереми доносились крики. Он прекрасно их слышал, но не обращал внимания. Его ежевечерняя рутина стояла на первом месте. Скучные и обыденные дела, благодаря которым он чувствовал себя самим собой. Даже самое простое действие – повернуть рукоятку древнего крана в его опрятной ванной – словно заземляло его, помогало обрести спокойствие.

Его вечер обычно заканчивался у зеркала. Он вылезал из душа, затем неспешно брился – ему нравилось залезать в кровать с чистым телом и чистым разумом. Он тщательно следил за тем, чтобы каждый вечер проходил одинаково, невзирая ни на какие внешние обстоятельства.

Сегодня его обычную рутину прервал особенно громкий вскрик. Джереми уставился в зеркало, чувствуя, как его начинает затоплять гнев. Прорастал в нем, словно сорняк. Звучащие из подвала вопли казались почти ритмичными, они мешали ему думать. Он ненавидел громкие звуки всегда, сколько себя помнил. Когда он был маленьким, каждый раз, когда он оказывался в людном месте, ему начинало казаться, что мир вокруг стремительно уменьшается, зажимая его в тиски. Единственный звук, который приносил ему наслаждение – это шум болотных топей. Эта многоголосая симфония всегда убаюкивала его, словно теплое одеяло. Звуки дикой природы – вот настоящая музыка для ушей.

Он попытался отрешиться от воплей. Его рутина священна. Он вздохнул, убрал со лба выбившуюся прядь светлых волос и включил радио, стоящее у раковины. Настоящую музыку Джереми тоже любил, в ней он находил умиротворение. Из динамиков зазвучала «Hotline Bling», исполненная Дрейком, и Джереми тут же выключил звук. Долгожданного облегчения не наступило. Иногда ему казалось, что он родился в неподходящее время.

Он медленно смыл с рук кровь и грязь, стараясь не обращать внимания на приглушенные, полные страданий стоны, которые слышит из вентиляции. Затем он долго рассматривал себя в зеркало. С каждым годом его скулы выступали чуточку сильнее. Возраст берет свое, и это приносило Джереми странное удовлетворение. Множество абсолютно нормальных, уравновешенных людей всегда восхищались изящными очертаниями черепных костей. Большинство из них даже не понимали, как примитивно зловещи их пристрастия. Они не позволяли себе как следует присмотреться к дикой стороне собственного разума, еще миллионы лет назад сформировавшейся у наших предков из-за потребности выжить любой ценой. Не хотели увидеть черты, которые эволюция сочла полезными. Люди зачастую слишком тупы, чтобы понять – их собственные пристрастия рождены генами, берущими свое начало из безжалостных, жестоких времен.

Джереми совсем не выглядел порочным. Он казался безобидным, а временами мог выглядеть совершенно нормальным. Вот поэтому это все и работало.

Существует такое растение, аморфофаллус титанический – иногда его попросту называют «трупным цветком». Он огромен, прекрасен, и у него нет никаких защитных механизмов, которые представляли бы опасность. Но когда он цветет – примерно каждые десять лет – он источает аромат, напоминающий тухлое мясо. И он отлично живет. Можно сказать, процветает. Джереми не так уж сильно отличался от трупного цветка. Люди стекались поглазеть на это удивительное растение, и многие его любили, несмотря на все странности.

Завтра четверг. Четверги для Джереми – все равно что пятницы, хоть он и ненавидел это выражение. С тех пор, как он перешел на второй курс в Туланском медицинском университете, он с удовольствием пользовался возможностью брать на работе отгулы по пятницам. И хоть в пятницу ему все еще нужно будет побывать на паре лекций, выходные у него теперь начинались на день раньше, а выходные – это время, когда он занимался большинством своих дел. Сегодня Джереми был особенно взбудоражен – планы на нынешних гостей у него масштабные. Конечно, ему придется постараться, чтобы довести все до конца – Джереми не хватало еще одного гостя.

К ним присоединится Эмили. После того, как они начали вместе работать на биологии, Джереми много недель анализировал ее поведение и пришел к выводу – она та, кто сможет наконец-то бросить ему долгожданный вызов. Несколько раз в неделю Эмили бегала по утрам, у нее не было вредных привычек – а значит, выносливости у нее должно хватать. Она жила с двумя соседками в Пончатуле – они вместе снимали большой дом. Эмили, конечно, слишком уж жаждала поделиться подробностями своей жизни с новым напарником по лабораторным, но в остальном она была уверенной в себе, способной, умной – словом, обладала всеми качествами, которые помогут ей в игре. Остальные, конечно, тоже по-своему полезны, но Джереми считал, что после такого длительного пребывания в его доме они не смогут полноценно участвовать в запланированных на выходные мероприятиях.

С прошлой субботы другие два гостя уже успели немного пострадать. Джереми встретился с ними в Бьюкенене – ему даже заранее готовиться не пришлось. Обычно он предпочитал поближе узнать потенциальных гостей – как это было с Эмили – но эти двое удобно подвернулись ему под руку. Словно сама Вселенная умоляла помочь ей избавиться от отбросов общества. И, конечно, Джереми подчинился.

Кэти и Мэтт были до боли обычны. В их головах – ни единой собственной мысли. Они не задумываясь отправились домой к обладателю столь изящных черепных костей, стоило ему только пообещать им наркотики. К нынешнему моменту Кэти и Мэтт уже поняли – решение было скверным. Из вентиляции снова донесся болезненный стон, и Джереми ощутил, что теряет терпение.

Он бросил свой вечерний ритуал незаконченным и бегом спустился вниз по лестнице в подвал – туда, где сейчас живут его гости. Он тут же услышал, как тихие стоны Кэти сменились полными ужаса всхлипами. Она отшатнулась назад, маленькая и хрупкая.

– Тебе надо понять, что сейчас ты в гостях в чужом доме, – произнес Джереми, глядя в ее грязно-коричневые глаза.

Кэти была безнадежно непримечательна. Безжизненные каштановые волосы липли к ее покрытой засохшей кровью шее. Весь ее вид так и кричал: «Я живу в трейлере», хотя она изо всех сил пыталась это скрыть. Передние зубы у нее слегка выпирали, словно у грызуна – и это могло бы быть очаровательным, если бы Кэти не была такой идиоткой. Когда он подошел к ней в баре, она рассказывала Мэтту какую-то смешную историю о том, как была чирлидером в старшей школе – историю абсолютно жалкую и неинтересную. Кроме того, скорее всего, Кэти существенно приврала, учитывая, в какой физической форме она пребывает сейчас.

Джереми поправил ремни, фиксирующие Кэти на стуле, проверил капельницу, которую поставил от обезвоживания. Все в порядке, никаких проблем. И пакет с физраствором закончится еще не скоро.

– Вот Мэтт ведет себя уважительно. Постарайся быть больше похожей на Мэтта, Кэти, – Джереми широко улыбнулся и взмахом руки указал на молчаливое и неподвижное тело Мэтта, обмякшее на соседнем стуле.

Они оба прекрасно знают, что он попросту отключился во время прошлого визита Джереми – вероятнее всего, от шока. Кэти принялась громко подвывать, и Джереми закатил глаза. Сейчас она попросту испытывала его великодушие: отчаяние Кэти вызывало в нем лишь отвращение и ничего более.

Некоторое время Джереми тихо стоял напротив. Затем потянулся через темноту к радио, расположенному ровно между двумя стульями, и нажал кнопку включения. Подвал наполнился мелодией Эдвина Коллинза – «Такая девушка, как ты», и Джереми улыбнулся сам себе. Наконец-то хоть один приятный звук.

– Так-то лучше, – и он начал покачиваться в такт музыке, предоставив Кэти еще один шанс взять себя в руки.

К концу первого куплета она начала безудержно рыдать. Джереми без раздумий схватил в руки плоскогубцы и одним быстрым движением вырвал отвратительно-розовый ноготь с большого пальца ее левой руки. Рывком приблизил к себе ее искривленное в рыданиях лицо – так близко, что они коснулись носами.

– Еще один звук, и я начну выдергивать зубы. Ясно?

Кэти смогла только кивнуть, но Джереми удовлетворился и этим. Он отбросил плоскогубцы в угол и, подмигнув, отправился вверх по лестнице.

В детстве Джереми жалость встречалась нечасто. Как и множество других вещей, если уж говорить начистоту. Его отец был мужчиной суровым, но справедливым, и приходя домой, он ожидал определенную степень подчинения и от жены, и от сына. Если Джереми удавалось поймать его в подходящем состоянии духа, отец с готовностью учил Джереми множеству полезных и интересных вещей. Он работал автомехаником, и хоть настоящего образования у него не было, Джереми всегда гордился тем, что его отец работает с самолетами и стремился хоть глазком посмотреть на величайшее творение человечества.

Но если момент был выбран неподходящий, Джереми ожидало жестокое наказание.

Несмотря на его непредсказуемость, Джереми каждый день с нетерпением ждал отца с работы. Они мало чем занимались вместе, но все же были моменты, которые Джереми ценил. После целого дня, проведенного наедине с матерью, он наслаждался уютной тишиной, повисшей в гостиной, пока они с отцом смотрели телевизор перед сном. Дни Джереми обычно были наполнены пренебрежением и игнорированием, сдобренным редким проявлениям внимания от матери – таким бурным, что это было даже чересчур. Казалось, она не может контролировать свои чувства – их было то слишком мало, то слишком много.

Внимание Джереми всецело занимали книги – его надежное убежище от непредсказуемого поведения родителей. В семь лет он все еще не учился в школе. Но насколько бы невнимательной не была его мать, каждые несколько дней она водила его в библиотеку, что стояла на авеню Святого Чарльза. Они всегда ходили туда по рабочим дням, пока отец был занят на работе. В то время Джереми еще не понимал, что его мать таскает его в библиотеку с единственной целью – у нее была интрижка с одним из библиотекарей. Так или иначе, он превосходно усвоил преподанные ей уроки коварства и обмана. Он быстро выучил, что никогда нельзя говорить отцу, что мать оставляет его одного шататься туда-сюда вдоль книжных полок, а сама в это время уходит в подсобку вместе с мистером Кэрравеем. И еще важнее: он научился красть, и научился он этому сам. Джереми приносил домой книги, тайком сунутые под пальто или в рюкзак – нельзя было рассчитывать, что мать согласится расписаться для него в формуляре. Сейчас Джереми понимал, что работники библиотеки, скорее всего, просто из жалости отводили взгляд в сторону, позволяя ему брать, что хочет, но в то время он чувствовал себя так, словно только что провернул ограбление банка.

Иногда мисс Нокс – одна из библиотекарш – пробовала с ним поговорить. Как-то раз она даже набралась смелости спросить, все ли у него в порядке дома – и голос у нее дрожал от беспокойства. Джереми не ответил. Вместо этого он попросил у нее книгу по лоботомии. Недавно он ознакомился с этой архаичной медицинской практикой и с ее самым ярым поклонником – доктором Вальтером Фриманом. На выходных его отец смотрел повтор одной из серий «Фронтлайна», «Сломанные умы». Рассказывалось в ней о жестокости психиатрической медицины, и особенное внимание уделялось лоботомии: методу, которому подвергали пациентов, диагностированных такими тяжелыми заболеваниями, как, например, шизофрения. Врачи одним точным разрезом отсекали от мозга тот участок, который, как они считали, был ответственен за атипичное поведение.

Больше всего Джереми покорила методика префронтальной лоботомии доктора Фримена. Джереми помнил, как про это шутили: «лоботомия ножом для колки льда». Невероятно провокативное название, которое вызывало в его воображении образ: хирург в безупречно чистом халате, одержимый желанием исследовать психически больной разум. Позже, в 1992 году, он услышал, как небрежно в новостях рассказывают о так называемой «лоботомии», которую серийный убийца Джеффри Дамер использовал, чтобы подчинить себе своих жертв. Джереми тогда почувствовал отвращение. Дамер был настолько клиническим идиотом, что думал, будто сможет создать послушного зомби, вводя в мозг жертвы чистящее средство и кислоту. Он был имбецилом, а называть это «лоботомией» – это все равно что говорить, что Тед Банди просто «ходил на свидания». Джереми практически видел, как доктор Фриман вращается в своем гробу.

Джереми был ребенком, жаждущим знаний. И поскольку эту потребность никто не удовлетворял, он подкормил свой голод с помощью собственных экспериментов. Совет его отца, услышанный в далеком детстве, эхом отзывался в его ушах всю жизнь.

– Хочешь узнать что-нибудь новое, сынок? Вскрой это.

Глава вторая

Несмотря на ранний час, воздух Луизианны казался густым, словно патока. Судмедэксперт, доктор Рен Мюллер, сонно моргая, вылезла из машины в душную ночь. Она покосилась на часы и поморщилась, раздумывая, как было бы хорошо, если бы преступники хоть на пару месяцев перестали совершать свои грязные дела в два часа ночи.

Она прошла сквозь густую, влажную траву и встала на выступающие корни голого кипариса, растущего неподалеку. Его ствол испещряли многочисленные борозды и канавки, и казалось, что они вот-вот распахнутся пошире и заглотят ее целиком, выпустив откуда не возьмись длинные суставчатые руки. Она отвела взгляд от дерева, так напоминающее ей полузабытое мифическое существо, и постояла немного, чтобы позволить глазам привыкнуть к искусственному свету, сияющему чуть впереди. Лучи фонарей трех полицейских указывали на что-то, лежащее у берега. Разрезая тьму, они отбрасывали густые черные тени. Рен нравился такой резкий контраст. Помогает лучше сосредоточиться на сцене преступления.

Почти полностью обнаженное тело женщины лежало у самой границы воды, и над ней колыхалась высокая трава, росшая вдоль берега. Женщина лежала лицом вверх, и голова и плечи у нее были погружены в мутную темную воду. Высокая, вес средний. Рен оглянулась через плечо – ее помощники семенили где-то позади, таща с собой носилки. Даже втроем им будет непросто забрать тело у этого зловещего залива.

Всего две недели назад детективы нашли разлагающийся труп еще одной молодой женщины, лежащий за баром «Двенадцать миль в час». Она лежала лицом вниз в луже, вымокшая в пахнущей болотом воде. Рен сразу увидела в этих двух делах схожие черты, и на нее нахлынуло дурное предчувствие, которое ей пришлось подавить. Каждое тело следует осматривать беспристрастно, ничего заранее не ожидая, и этому правилу Рен следовала неукоснительно. Но даже сейчас, полностью сфокусировавшись на уникальном случае Джейн Доу, Рен сделала себе мысленную пометку: проверить, не спрятал ли убийца что-нибудь на теле. У предыдущей жертвы, найденной две недели назад, в глотке нашлось несколько смятых страниц, вырванных из книги. Они были пропитаны водой и почти нечитаемы, но на одной странице все же можно было разобрать: «Глава седьмая».

Рен осторожно подошла поближе. Рубашки у Джейн Доу не было, только грязные обрезанные шорты из джинсовой ткани и голубой лифчик. На животе у нее был глубокий горизонтальный разрез: женщину практически выпотрошили каким-то довольно тупым предметом.

Почему-то Рен не могла избавиться от мысли: как, должно быть, оглушительно стрекотали цикады в день ее смерти. Сейчас-то они точно стрекотали, и делали это изо всех сил, пока усталая команда судмедэкспертизы пыталась понять, как прошли последние мгновения жизни Джейн Доу. Смаковал ли убийца ее последний вздох, пока тащил безжизненное тело к берегу, чтобы оставить его разлагаться в реке? Такие запретные, извращенные мысли всегда завораживали Рен. Но мысли о смерти завораживали ее еще больше.

Она перевела взгляд на тело и заметила плетеный браслет на левом запястье Джейн Доу. Изначально он, должно быть, был белым, но теперь выглядел изрядно изношенным и отжившим свое. Рен представила себе, как Джейн покупает это невинное украшение. Живо вообразила, как она вертит его в руках, примеривается, и только потом решает купить. Импульсивная покупка из дешевого магазинчика, теперь посмертно запечатленная в истории.

Рен сама не заметила, как сделала несколько шагов к телу. Коллеги помогли вытянуть жертву подальше на мокрый берег. Медленно и аккуратно вытащили из воды голову, чтобы получше рассмотреть лицо: по нему уже заметно расползлись трупные пятна. Когда сердце остановилось, прекратив толкать кровь по кровеносным сосудам, свернувшаяся кровь начала течь туда, куда ей велела гравитация, и прилила к лицу, оставив яркие пятна на щеках и лбу. Свет был тусклым, но Рен почти с уверенностью могла сказать, что пятна ярко-розового цвета – а значит, жертва умерла не меньше десяти часов назад. Цвета тканей начинают изменяться спустя около получаса после смерти, но заметить это можно только через два-три часа. Только через шесть часов после смерти трупные пятна становятся темно-розового цвета, легко различимые даже для неопытного взгляда. А после двенадцати часов с момента смерти они становятся наиболее яркими – и больше уже никак не изменятся.

Когда Рен перестала рассматривать лицо Джейн Доу, замершее в выражении вечного ужаса, и опустила взгляд ниже, то заметила яркие синяки на шее. Явное свидетельство удушения. Рен отметила это у себя в блокноте – чтобы потом, когда вернется в морг, не забыть рассмотреть получше – и, надев фиолетовые латексные перчатки, пробежалась пальцами по глубоким отметинам, избороздившим шею жертвы.

Затем она ощупала карманы Джейн Доу, выискивая очертания чего-нибудь выпирающего или острого. Удивительно, сколько раз она хвалила себя за этот маленький дополнительный шаг, когда таким образом нащупывала шприц и тем самым оберегала себя от поездки в больницу. В этот раз в карманах ничего подозрительного не обнаружилось, и Рен безбоязненно запустила руку внутрь – пусто. На теле ничего не было.

– Нашли еще что-нибудь? Кошелек, например? – спросила Рен, заранее зная ответ. Она подняла взгляд на трех полицейских, стоящих с фонариками наперевес, и те подтвердили ее догадку: все трое отрицательно помотали головами.

Молодой парень, стоящий справа, легкомысленно помахал фонариком, и его луч хаотично заметался по берегу.

– Мы видим то же, что и вы. Ни кошелька, ни документов, ни орудия преступления.

Рен не понравилось его поведение, но она просто кивнула и вновь занялась Джейн Доу. Вскоре она обнаружила на ее бицепсе старую, уже выцветшую татуировку, изображающую сложенные в молитве ладони, вокруг которых обвивались бусины четок.

– Передайте камеру, – сказала Рен и не глядя протянула руку. Один из помощников – новичок – поспешно извлек камеру из сумки и так рьяно кинулся ее передавать, что чуть не упал. Рен сделала пару снимков татуировки, а затем проверила, нет ли на теле других отметок.

– Когда доберемся до морга, сможем сделать фотографии получше, но перед этим всегда полезно снять как можно больше снимков. Никогда не знаешь, что может случиться, пока мы перевозим тело. А поскольку никаких документов у нее нет, для опознания нам пригодится любая информация, иначе она застрянет в морге на долгие месяцы, – объяснила она новичку, отдавая назад камеру. Затем Рен хрустнула пальцами. Ужасная привычка, да, но какая уж есть. – Хорошо, как мы определим время смерти?

Рен перевела взгляд на двух своих самых юных подопечных, и их лица тут же смертельно побледнели.

Первый решил тут же изложить все, что он знает.

– Ну, э-э, трупные пятна…

Он указал на красное лицо Джейн Доу. Рен криво улыбнулась и кивнула.

– Да, это мы видим. Как насчет менее очевидного метода?

Рен знала, что он умен. Пока еще не так расторопен, как хотелось бы, но знает, что нужно делать. А скорость придет со временем. Скоро ему даже задумываться не надо будет над тем, что он делает – будь то работа на месте преступления или в секционной морга.

Он нервно провел рукой по темным волосам и предположил:

– Ректальная температура?

Рен показала ему большой палец, но затем состроила гримасу и покачала головой.

– Инстинкты у тебя хорошие. Если бы речь шла о среде с постоянной температурой, это был бы прекрасный ответ. Но к сожалению, мы даже мечтать не можем, чтобы температура все это время оставалась на отметке в двадцать семь градусов, – она кивнула на носилки и скомандовала, – Откройте мешок. Пора ее отсюда вытаскивать.

Пока ее помощники разворачивали белый мешок для трупов, Рен продолжила:

– Насчет трупных пятен ты был прав. Они уже достигли своей полной величины, а значит, прошло не меньше двадцати часов. Возьмите ее за руки.

К телу приблизились двое помощников, взяли Джейн Доу каждый за свою руку.

– Попробуйте подвигать, – велела Рен. Конечности Джейн не поддались ни на йоту.

– Ничего себе она окоченела, – заметил новичок.

Рен подтянула латексные перчатки повыше.

– Именно. Тело полностью окоченело. А что значит, когда трупное окоченение еще не успело спасть?

Полицейские явно раздражались все больше и больше: они вздыхали и трагически поднимали глаза к небу, словно у них посреди ночи были еще какие-то невероятно важные дела. Рен эта сцена совершенно не тронула. Если уж она застряла в три часа утра посреди болота с мертвой женщиной, она, по крайней мере, воспользуется случаем, чтобы потренировать новичков.

Ближайший к ней помощник поднялся на ноги и отряхнул брюки.

– Ну, значит, прошло около двадцати четырех часов. А может, и больше – с таким типом окоченения срок может быть увеличен вплоть до тридцати часов.

Молодчина.

Его растущая уверенность порадовала Рен. Учитывая, как она загружена работой, ей всегда пригодится помощь человека, хорошо знающего свое дело.

– Бинго. И смотри, что у нас тут, – она указала на вьющихся в воздухе черных мух, от которых они отмахивались все это время. – Здесь, конечно, целая куча разных насекомых, но нас интересуют именно они. Это каллифориды, падальные мухи. Они первыми налетают на свежий труп и откладывают яйца, которые затем вылупляются в личинок. На этом теле личинки еще не вывелись, но готова поспорить, яйца они отложить уже успели. И это тоже укладывается в установленный нами временной срок. Похоже даже, что убийца мог избавиться от тела прямо посреди дня. Кажется, мы имеем дело с тем еще наглым ублюдком.

Новички старательно изображали увлеченных слушателей, но по тому, как они переминались с ноги на ногу, покачиваясь взад-вперед, чтобы не уснуть, Рен догадалась, что на сегодня аудитория была безвозвратно утеряна. Но не успели они уйти, как молодой полицейский позвал их откуда-то из-за деревьев.

– Эй! – воскликнул он, наставляя луч фонарика куда-то на землю. – Тут какая-то одежда!

Рен не удалось сдержать ухмылку.

– А ведь кое-кто утверждал, что тут ничего нет, – едко сказала она. Полицейские окинули ее возмущенными взглядами и поспешили к деревьям. Рен последовала за ними, взмахом руки велев помощникам заняться телом.

Когда они подошли к обнаружившему находку полицейскому, Рен тут же заметила то, что так привлекло его внимание. Под кустом лежала аккуратно сложенная грязная футболка желтого цвета, а сверху на ней стояла пара черных босоножек. Они сделали фотографию, и затем полицейские принялись упаковывать вещи в пакеты для улик. Когда футболку развернули, на землю с глухим стуком упало что-то тяжелое.

– Это книга? – Рен присела рядом и надавила кнопку собственного небольшого фонарика.

На обложке было мелким шрифтом выведено: «Упыри». При ближайшем рассмотрении оказалось, что это сборник ужасов.

Кто-то щелкнул фотоаппаратом, делая еще один снимок, и Рен поднялась на ноги с книгой в руках. Она еще немного повертела ее, а затем показала стоявшему напротив полицейскому.

– Когда-нибудь слышали такое название?

Все покачали головами. Полицейский протянул руку, чтобы забрать книгу.

– Думаете, это книга Доу? – ни к кому в особенности не обращаясь, спросил он, бездумно переворачивая страницы.

– Полагаю, скоро мы узнаем, – ответила Рен, и он убрал книгу в пакет к остальным уликам.

Рен повернулась на каблуках, с трудом выдернула ноги из влажной оседающей почвы, издавшей глухой «чавк», и вернулась обратно к месту преступления. Там она помогла помощникам погрузить Джейн Доу в мешок и положить на носилки. Затем она еще раз сделала заметку насчет цвета трупных пятен и стянула перчатки: в другом освещении пятна показались ей еще более яркими.