Егерь-2: Назад в СССР

А затем повернулась к мужу.

– Георгий, нам повезло! Мы с Алёной достали великолепную телятину. Обед будет через сорок минут. Надеюсь, ты пригласишь Александра Сергеевича остаться.

С этими словами Галина Петровна ещё раз кивнула мужчинам и вышла из комнаты.

– Видал? – снова прошептал Георгий Петрович Тимофееву. – Какова, а? Королева! Значит, решено – остаёшься обедать. И не вздумай возражать!

Но возражать Александр Сергеевич и не собирался. Наоборот, при мысли о генеральском обеде у него свело желудок в сладком томлении, а рот наполнился слюной.

– Давай-ка, ещё по глоточку, для аппетита, – сказал генерал. – Да сыр бери, не стесняйся! Вон, как у тебя глаза-то блестят от голода. Вот что! Я тебе потом отрежу немного сыра и колбаски копчёной – порадуешь своих.

– Не нужно, Георгий Петрович, – возразил Тимофеев.

Но генерал только хлопнул ладонью по журнальному столику, пресекая возражения.

– Что думаешь делать с Синицыным, Саша? – спросил он.

– А что с ним делать? – удивился Тимофеев. – Пусть работает.

– Сезон скоро открывается, – напомнил генерал. – А на базу вместо Жмыхина ты кого посадишь?

– Базу, наверное, придётся пока закрыть, – вздохнул Тимофеев. – Человека туда я быстро не найду. Да и ещё одна заковыка есть.

– Какая?

Георгий Петрович поднял брови.

– Жмыхин у нас работал давно, – виновато сказал Александр Сергеевич. – Вообще-то, егерю полагается жить на базе. Но он выпросил разрешение построить себе дом на землях охотхозяйства. Мы этот дом провели по документам, как постройку, принадлежащую базе.

– Так в чём проблема? – удивился генерал.

– Там жена Жмыхина осталась, – сказал Тимофеев. – Теперь ума не приложу – что с ней делать. Не выгонишь же на улицу. Да и жена за мужа не отвечает.

– Ох, Александр Сергеевич! Хитёр ты, как лис! Ладно, уговорил! Съездим вместе на базу, на месте разберёмся. Да завтра и поедем – чего тянуть? И Синицына туда вызови.

– Да не согласится он, – возразил Тимофеев. – К тому же, у него свой участок есть. А там я кого посажу?

– Вот ты вызови, а мы на месте и поговорим. И позвони-ка ты ему прямо сейчас!

С этими словами Георгий Петрович ухватил Тимофеева под локоть, вежливо, но непреклонно поднял с дивана и повёл к стоящему на столе телефону.

***

Еловое озеро. Утро

Лодка медленно и бесшумно продвигалась по зеркальной воде. Я едва шевелил вёслами, тихо, без всплесков опуская их в воду. Хорошо смазанные уключины не скрипели. На всякий случай я обмотал их старой рубашкой, разорвав её пополам.

Со времени ареста Жмыхина прошла неделя. Трижды меня вызывали в Волхов к следователю. Один раз пришлось ехать вместе с ним на базу, показывать на месте, что и как произошло в то утро. Жену Жмыхина я не видел. В дом она нас не приглашала, а следователь не посчитал нужным с ней разговаривать. Видимо, её подробно допросили раньше.

И слава богу! Не хотел я смотреть в глаза женщины, мужа которой засадил в тюрьму. Пусть даже он был трижды виноват в этом. Пусть собирался стрелять в меня. Но так устроен человек, что не может хладнокровно наблюдать чужие страдания, хоть и заслуженные.

Поэтому я подписал протокол на тёплом капоте машины следователя и, облегчённо вздохнув, уехал вместе с ним.

Когда Тимофеев дозвонился до меня, я первым делом хотел отказаться от встречи на озере. Потому что заранее понимал, о чём пойдёт разговор.

Но Александр Сергеевич заверил, что никто не станет на меня давить.

– Мы примем любое ваше решение, Андрей Иванович, – сказал он. – Но поговорить нужно.

– Хорошо, – нехотя ответил я. – Только… Вы сказали, что приедете после обеда?

– Да, – подтвердил Тимофеев.

– Разрешите мне прийти утром пораньше и взять лодку с базы? Я хочу осмотреть озеро.

– Конечно, берите, если нужно. Но к двум часам дня мы ждём вас на базе.

– Хорошо, – повторил я и повесил трубку под любопытным взглядом Фёдора Игнатьевича.

– Сманивают тебя, – не спросил, а утвердительно сказал председатель.

Я покачал головой.

– Да пока, вроде, нет.

– Значит, будут сманивать. Согласишься?

Я сердцем чувствовал, что Фёдор Игнатьевич прав. Зачем бы ещё Тимофееву вызывать меня на базу? Да ещё и Георгий Петрович приедет с ним.

– Не знаю, Фёдор Игнатьевич, – честно ответил я. – как пойдёт.

Я вышел из Черёмуховки почти затемно – небо на востоке едва посерело. Пока брезжили короткие утренние сумерки, добрался знакомой дорогой до леса и через два часа уже был на озере.

Собаки Жмыхина встретили меня неистовым лаем, но его жена даже не вышла на крыльцо. И полотняная занавеска на окне не дрогнула – я специально следил.

Пару раз за эту неделю прошли короткие дожди. Кровь давно смылась, да и трава подросла. Но я чётко запомнил место, где упал Самохвалов, и обошёл его стороной.

Ярко вспомнилось всё, что происходило сразу после убийства.

Самохвалов умер, пока мы несли его до машины. Павел проверил у него пульс, дыхание и махнул рукой.

– Бесполезно везти. Только больше мороки будет.

Мы положили труп прямо на землю – подстелить было нечего.

Заливались злым лаем собаки, почуявшие недоброе.

Жмыхин стонал сквозь зубы, сидя на траве. Павел перевязал ему простреленное навылет плечо найденным на базе бинтом, но кровь продолжала сочиться сквозь белую марлю. Лицо Жмыхина побледнело, временами его била крупная дрожь.

Меня тоже потряхивало от мысли, что этот человек хотел меня убить. Отчего-то втемяшилось в голову, что он хотел сделать это сразу, ещё при нашей первой встрече. Просто откладывал момент, выжидал.

Я даже вспомнил удивление от того, что один человек может настолько ненавидеть другого.

Павел предложил егерю пересесть на причал или пойти в дом. Но тот лишь яростно мотнул головой.

Жена Жмыхина так и не вышла из дома. Павел постучался в дверь, выслушал что-то и молча отошёл прочь.

Фёдор Игнатьевич с Воронцовым поехали в Светлое – звонить в милицию.

Я присел на край причала и смотрел на мёртвого человека, лежавшего на земле, словно большой куль с тряпьём. Смотреть не хотелось, но я не отводил взгляд, словно Самохвалову могло стать от этого легче.

Первым примчался на мотоцикле коллега Павла из Светлого – пожилой старший лейтенант с заметной сединой в жёстких тёмных волосах. Он сообщил, что вызвал оперативную группу.

Старший лейтенант был очень недоволен тем, что мы не предупредили его о нашем рейде. Павел вполголоса объяснил, что информация о браконьерах поступила только сегодня ночью, и терять время мы не могли. Кажется, коллега ему не поверил. Видимо, решил, что Павел хотел выслужиться перед начальством.

За мотоциклом старшего лейтенанта ехал наш «Газик».

А ещё через полчаса прикатила оперативная группа на знакомом милицейском автобусе.

Первым делом в автобус посадили Жмыхина и под конвоем увезли оказывать ему медицинскую помощь. Затем за дело взялись криминалисты.

Лодку, на которой охотились браконьеры, осмотрели и увезли на экспертизу. Для этого из Светлого пригнали грузовик. Совхозный шофёр недовольно ворчал – дескать, оторвали от работы. Но, увидев кровь на траве и закованного в наручники Жмыхина, примолк и стал с любопытством оглядываться. Его плутоватый взгляд скользнул по сараям и остановился на лодках. Не знаю, о чём подумал шофёр. Но я на всякий случай подошёл к нему.

– Здесь охрану оставят. Да и я буду приглядывать за имуществом.

– А, – сразу поскучнел шофёр. – Закурить есть?

– Не курю.

Мы вытащили лодку из воды и помогли погрузить её в кузов. В кабину вместе с шофёром сел один из милиционеров.

Следователь коротко дал ему указание. Затем дверцы грузовика захлопнулись, и он укатил в сторону города.

Нас в тот день допрашивали почти до темноты. Следователь оказался въедливым, да и убийство – не квартирная кража. Когда же следователь увидел документы убитого, вопросы посыпались лавиной.

В животе бурчало от голода, царапнутая дробиной щека болела, голова была тяжёлой и соображала плохо. Как ни странно, это оказалось на руку. Когда следователь стал подробно выяснять мою биографию чуть ли не с момента зачатия, я вдруг обнаружил, что отвечаю ему совершенно на автомате. И говорю те вещи, которые до этого времени вспомнить не мог.

Нет, иногда неизвестные прежде моменты всплывали в мозгу яркими вспышками. Но так же мгновенно затухали прежде, чем я мог в них разобраться. А тут прямо целая картина выстроилась. И не сухими строчками протокола, а живой, настоящей памятью.

Слава богу, гораздо больше следователя интересовали подробности убийства и мои взаимоотношения с Жмыхиным и Самохваловым. Иначе он точно поймал бы меня на нестыковках.

Фёдора Игнатьевича отпустили первым. Он тут же сел в машину и поехал в Светлое. Вернулся через двадцать минут и привёз бидон тёплого молока с фермы и несколько буханок хлеба. В «Газике» нашлась алюминиевая кружка. Этой кружкой мы по очереди черпали из бидона молоко, запивая им вкусный ноздреватый хлеб.

***

Я отвязал одну из лодок, сел на вёсла и медленно поплыл вдоль берега в ту сторону, где неделю тому назад охотились браконьеры.

Дело было вот в чём. Когда следователь заносил в протокол их добычу, среди крякв и чирков я увидел крупную птицу в сером с белым оперении, с ярко-оранжевым клювом.

Это был серый гусь – птица, вполне обычная для Центральной Европы, но чрезвычайно редкая у нас. Браконьеры не пожалели редкую птицу. А может, просто не стали разбираться – сбили влёт и закинули в лодку.

И теперь я искал гнездо серого гуся. Судя по размерам, убитая птица была самкой – самцы, обычно крупнее чуть ли не вдвое. Значит, у неё вполне мог остаться выводок.

Я медленно продвигался вдоль берега, а сам поневоле любовался озером. В свете утреннего солнца спокойная вода казалась тёмным старинным зеркалом. Ближе к берегу на ней тут и там проступали оспины кувшинок. Вдоль берегов и на отмелях колыхались метёлки тростника. То и дело раздавались всплески – это хищная рыба вышла на утренний жор перед дневной жарой.

Утки на озере было достаточно. Подросшие выводки то и дело скрывались в зарослях под тревожное кряканье заботливых утиных мамаш. Утята почти сравнялись размерами со взрослой птицей и сейчас линяли, меняя детское пуховое оперение на взрослое, пригодное для полёта. Ещё немного – и встанут на крыло, начнут готовиться к дальнему пути на юг.

Я насчитал шестнадцать выводков крякв и чуть меньше чирков. Эти утки отличались от крякв меньшими размерами и двумя белыми полосками на голове.

Поневоле я поймал себя на том, что мне нравится это озеро. Здесь было тихо и спокойно, если забыть о недавнем происшествии. Лет через тридцать большинство таких озёр сплошь обрастут коттеджными посёлками и будут отгорожены от простых людей высоченными заборами с охраной. Но сейчас здесь не было ни души, кроме меня и расплывающихся по тростникам уток.

А, вот и они!

Я опустил вёсла в воду, чуть толкнул их от себя, и лодка замерла. И я тоже замер, перестав даже дышать, чтобы не спугнуть птиц.

Гусята выплывали из-за полузатопленной корявой берёзы, которая торчала прямо из воды. Не знаю, как она там очутилась – разве что сползла с корнями, когда весенний паводок подтопил низкий берег. Большинство веток на берёзе были чёрными, мертвыми, но одна упрямо зеленела.

Сколько же вас? Один, два, три… пять? А, нет! Вот ещё два – они чуть отстали от собратьев.

Гусята почти закончили линьку и оделись в блестящее серое оперение с белой опушкой.

Один гусёнок нырнул, смешно задрав кверху оранжевые лапы с перепонками. Почти сразу вынырнул, держа в клюве пучок зелёных водорослей. Ещё двое последовали его примеру. Ну, с голоду не пропадут.

Остальные плыли ровным строем, словно маленькая эскадра игрушечных корабликов.

Долиняют, поднимутся на крыло и полетят кормиться перед отлётом на осенние поля. А на озеро будут возвращаться только в сумерках для ночёвки. И ночевать станут не в зарослях тростника. Наоборот, выберут открытое место, где издалека видно любого врага. Вот только кто научит их летать? Матери теперь нет рядом. Да и отца тоже не видно, хотя гуси обычно воспитывают птенцов вдвоём.

Ладно, будем уповать на инстинкты. Они редко подводят животных.

Неплохо бы их подкормить – принести в рюкзаке овса или пшеницы. Надо не забыть это сделать.

Я чуть шевельнул веслом. Гусята мигом развернулись и, не нарушая строя, скрылись за корягой. Ничего, теперь я знаю, где вас искать!

Я взглянул на часы и чуть не охнул – время давно перевалило за полдень. А ведь я ещё хотел взглянуть на пожарище, отыскать там спрятанные инструменты. Утром спешил, срезал наискосок через лес, чтобы не идти к базе вдоль берега, не наворачивать крюк в несколько километров.

Ладно, надеюсь, разговор не затянется. Всё, что мне надо сделать – твёрдо отказаться от места Жмыхина и остаться в Черёмуховке. А на обратном пути загляну на место пожара. Прикину – что сгорело безвозвратно, а что можно восстановить. Заодно заберу инструменты – незачем им под дождём мокнуть.

Кстати, инструменты можно занести Трифону. Пусть пользуется, если нужно. И мне не придётся каждый раз таскать их на себе из Черёмуховки. Заодно и повидаю бородатого отшельника. Хоть он и не сильно скучал по людям, но я чувствовал, что мне Трифон обрадуется. Спрошу – не нужно ли ему чего из продуктов. А то и ночевать напрошусь, если пустит.

Ну, да ладно! Об этом потом.

Я сильным гребком развернул лодку и прямо через середину озера направил её к базе, которая едва виднелась вдалеке.

Эх, раз! Эх, два!

Когда я добрался до причала, собаки снова заходились лаем. «Уаз» генерала стоял рядом с навесом. Рустама не было видно. Наверное, опять пользуется моментом, чтобы подремать в кузове. Благо, Георгий Петрович не против.

Тимофеев сидел на нагретых солнцем досках причала. На голове его была надета цветная панама – видимо, от солнца.

Генерал неторопливо прохаживался по причалу, заложив руки за спину, словно мерил его шагами. Иногда останавливался на самом краю и вглядывался в озёрную даль.

Невысокий, с широкими плечами и прямой спиной, он был похож на капитана корабля. Ему бы треуголку и кривую абордажную саблю! Представив эту картину, я едва не расхохотался.

– Веселишься, Андрей Иваныч?

Генерал придержал нос лодки, подождал, пока вылезу на причал с верёвкой и накину петлю на столбик.

– Как самочувствие, настроение?

– Нормальное, товарищ генерал-лейтенант.

Георгий Петрович пристально взглянул на меня.

– Официозом прикрываешься? Умно. Только поговорить всё же придётся.

Глава 3

Георгий Петрович легко спустился с причала и хлопнул по плечу Тимофеева.

– Идём, Александр Сергеевич! Поговорим с женой Жмыхина. Андрей Иванович! Прошу с нами!

Упираться выглядело бы откровенным мальчишеством. Я пожал плечами и пошёл вслед за Тимофеевым к дому егеря.

Когда мы подошли к вольеру с лайками, собаки бросились лапами на сетку, хрипло рыча и взлаивая. Что-то необычное в их голосах привлекло моё внимание. Я посмотрел на собак.

Чёрт!

Бока лаек запали, животы были подтянуты чуть ли не к позвоночнику. Собаки тяжело дышали, из их глоток вместо рычания вырывался хрип.

До блеска вылизанные алюминиевые миски перевёрнутые валялись в неубранном собачьем дерьме.

Она не кормит собак, что ли? И воды им не даёт?

Я шагнул к двери вольера – собаки с другой стороны сетки следовали за мной, словно привязанные. Перестав рычать, они жадно следили за моими руками.

На оббитой сеткой двери висел замок.

Чёрт!

Я бросился к дому. Задев плечом генерала, взбежал на крепкое деревянное крыльцо и забарабанил в дверь.

– Откройте! Откройте немедленно!

– Что случилось, Андрей Иваныч? – удивился генерал.

– Там собаки несколько дней без воды даже! Ключ от вольера нужен!

Георгий Петрович нахмурился. Сделал шаг ко мне и тоже постучал в дверь.

– Людмила Сергеевна! Будьте добры впустить нас! Дело серьёзное!

Я дёрнул дверь на себя. Заперто.

Внутри дома послышались шаги. Лязгнул крючок, и дверь открылась. В полутьме коридора блеснули женские глаза.

– Что вам нужно? Уходите, оставьте меня в покое!

Не давая генералу начать разговор, я вмешался:

– Ключ от вольера, быстро! И ведро!

Людмила Сергеевна смешалась и отступила на шаг. Я шагнул в дом и со всей убедительностью, как только мог, заговорил:

– Собаки здесь ни при чём! Если вам они не нужны – найдём, кому отдать. Но нельзя же так! Дайте ключ, пожалуйста!

В голове уже прокручивалось, что делать в случае отказа. Найти в сарае топор, сбить замок. Потом дверь можно будет запереть на проволоку, ничего страшного.

Но Людмила Сергеевна протянула руку и с вбитого в дверной косяк гвоздика сняла ключ. Протянула мне.

– Возьмите.

Я огляделся и увидел стоявшее в коридоре пустое ведро. Подхватил его, выбежал на крыльцо.

– Александр Сергеевич! Идёмте со мной, поможете!

Тимофеев молча присоединился ко мне.

Я зачерпнул из озера ведро половину ведра воды и пошёл к вольеру. Увидев это, собаки взревели и принялись из последних сил бросаться на сетку. Под их тяжестью сетка прогибалась и звенела.

– Александр Сергеевич! Я открою дверь и войду внутрь. А вы сразу придержите её, чтобы собаки не разбежались. Иначе потом не поймаем – не дадутся в руки.

– Понял, Андрей Иваныч! – кивнул Тимофеев.

Я повернул ключ в замке. Собачьи морды – вот они, совсем рядом! Зубы оскалены, из глоток вырывается горячее дыхание. Толстые мощные лапы рвут тупыми когтями неподатливую сетку.

Я отбросил замок в сторону и подхватил ведро.

– Держите!

Через узкую щель проскочил в вольер. И сейчас же Тимофеев захлопнул за мной дверь и навалился на неё телом.

Зубы лязгнули возле запястья.

– А ну,…! – грубо прикрикнул я, и собаки отскочили в сторону, неотрывно следя за мной горящими глазами.

Я ногой перевернул миску и налил в неё воды. Один из кобелей тут же подскочил, просунул морду прямо мне под руки и принялся жадно и шумно лакать. Второй крутился рядом, пытаясь тоже подобраться к миске.

Я поставил ему ведро. Пёс засунул голову внутрь.

Бока собак ходили ходуном, раздувались.

Пользуясь тем, что собаки заняты, я выскочил из вольера. Тимофеев прижал дверь, а я подобрал замок и просунул дужку в проушины. Запер и сунул ключ в карман, чертовски хорошо понимая, что этим простым движением, возможно, беру на себя ответственность.

– Пойдёмте в дом, Александр Сергеевич! Надо накормить собак и поговорить с хозяйкой.

Мы снова поднялись на крыльцо, с которого была видна озёрная даль и окаймлявшие её лесные заросли. Эх, хорошо здесь, всё же!

Я снова невольно подумал, что через пару десятков лет такой участок на берегу будет стоить бешеные миллионы. И вряд ли я смогу позволить себе его купить.

В доме отвратительно пахло прокисшей едой, грязным бельём и мусорным ведром. Похоже, с того момента, как арестовали Жмыхина, его жена просто опустила руки и ничего не делала. Я хорошо понимал её душевное состояние – остаться одной в лесной глуши, без привычной жизни, без поддержки и без понимания, что делать дальше.

Людмила Сергеевна и генерал сидели за столом возле окна напротив друг друга. Голова женщины низко склонилась, она смотрела в стол перед собой и тихо повторяла:

– Что мне делать теперь? Ничего не понимаю. К сестре ехать? А зачем я ей нужна? Квартира маленькая от родителей осталась. А сестра там с мужем и детьми. Я ведь не в гости к ним приеду – насовсем.

– Людмила Сергеевна, – вмешался я. – У вас крупа есть? Что вы собакам варите? И в какой кастрюле?

Женщина замолчала. Поднялась, открыла дверцу кухонного шкафа.

– Вот, здесь пшено.

Она показала мне на мешок, стоявший на нижней полке. Он был наполовину полон крупой.

– Здесь кастрюля.

Ко дну семилитровой алюминиевой кастрюли намертво присохли остатки каши. Видно, Жмыхин не успел её помыть.

– Пойдёмте со мной.

Людмила Сергеевна вывела меня в коридор и показала на стоявший у стены тридцатилитровый молочный бидон, укрытый брезентом.

– Там мясо. Одной крупой кормить вредно. Только его надо прополоскать от соли и…

Мясо? В металлическом бидоне, на летней жаре?

Она не договорила. Повернулась и пошла обратно в дом.

Я пошёл за ней. Взял кастрюлю и вернулся к бидону. Заранее наморщив нос, отстегнул защёлку и поднял тяжёлую крышку с резиновым кольцом уплотнителя.

Бидон был набит небрежно порубленными кабаньими рёбрами и копытами. Тут же лежали куски разрубленной головы. Всё это залито крепким рассолом, который не давал мясу протухнуть, и отбивал запах.

Ну, Жмыхин!

Несмотря на рассол, в мясе копошились черви.

Я сунул руку в бидон, взял несколько скользких кусков и бросил их в кастрюлю. Закрыл бидон крышкой и пошёл на озеро, подальше от причала. Нашёл удобный спуск, вытряхнул мясо в воду – пусть отмокает от соли. А сам пучком травы принялся отмывать кастрюлю.

Крупинки присохшей каши крохотными жёлтыми шариками медленно оседали на песчаное дно. Их подберут мальки – никакого вреда природе. Главное – не мыть посуду с мылом.

Зачерпнув горсть песка, я оттёр пригоревшую кашу и сполоснул кастрюлю. В воде поднялось облако мути, к которому сразу же кинулись мелкие рыбёшки.

От этого медитативного занятия меня отвлекло рычание двигателя за спиной. Я обернулся и увидел, как на территорию базы въезжает военный «ЗИЛ-157» в защитной окраске. Над высокими бортами кузова в такт движению покачивались стриженые головы солдат.

Ничего себе! Вызвать военных мог только Георгий Петрович. А зачем?

Грузовик остановился напротив базы. Из кабины выскочил белобрысый сержант.

– Отделение! Стройся! – громко скомандовал он. Заметное оканье выдавало в нём уроженца русского Севера.

Солдатики проворно посыпались из кузова и выстроились вдоль грузовика.

Георгий Петрович вышел на крыльцо. Наверняка увидел в окно, что грузовик приехал.

Сержант подбежал к нему.

– Товарищ генерал-лейтенант! Отделение по вашему приказу прибыло! – доложил он, вскинув ладонь к пилотке.

– Вольно! – махнул рукой Георгий Петрович. – Пока всем отдыхать!

– Отделение, вольно! – скомандовал сержант. – Приказ – отдыхать!

Я зачерпнул в кастрюлю воды, бросил в неё отмокшее мясо и поспешил в дом. Сержант проводил меня настороженным взглядом, но честь отдавать не стал.

Генерал и Людмила Сергеевна снова сидели за столом. Но теперь жена Жмыхина выглядела совсем по-другому. Глаза её горели, щёки раскраснелись. Она смотрела прямо на генерала.

Я поставил кастрюлю на плиту, положил в топку пару поленьев. Сунул между ними растопку и чиркнул спичкой. Огонь затрещал, разгораясь, а я прислушивался к разговору.

– Вправду возьмут? – полным надежды голосом спрашивала Людмила Сергеевна.

– Возьмут, – кивнул Георгий Петрович. – Продавщицей в магазин в военном городке. Прежняя продавщица уходит в декрет, вы будете за неё. Выделим служебную квартиру. Солдаты помогут с переездом. Машина у крыльца. Согласны?

– Спасибо, товарищ генерал!

По щекам Людмилы Сергеевны текли слёзы. Она, всхлипывая, закрыла лицо руками. Худые плечи затряслись.

– А Митя как же? – глотая слова вперемешку со слезами, спросила она.

– Мужу вы вряд ли поможете, – откровенно сказал Георгий Петрович. – Накуролесил он – дальше некуда. Ну, а если свидание дадут – так из военного городка ещё проще добраться, чем отсюда. Ну? Согласны?

– Согласна! – выдохнула Людмила Сергеевна.

– Тогда час на сборы, – поглядев на часы, сказал генерал. – Солдаты помогут погрузить вещи. К вечеру будете на месте, завтра примете магазин. Но уговор – работать на совесть! Я за вас поручился.

– Да я, товарищ генерал…

Жмыхина снова зарыдала.

Вода в кастрюле закипела, покрылась серыми клочьями пены. Я ложкой снял пену и всыпал в кипяток пару кружек крупы.

– Людмила Сергеевна! – подозвал её генерал. – Мы пойдём, осмотрим базу. Собирайтесь спокойно. Только приглядите за кормом для собак, ладно?

Женщина молча закивала.

– Они так выли, – вдруг сказала она. – Я думала – с ума сойду. А уехать и бросить не могла. Решила – сдохнут, тогда уеду.

И снова горькие слёзы потекли по её щекам.

Мы вышли на воздух.

Увидев генерала, сержант снова подскочил с чурбака, на котором сидел и поспешно затушил папиросу.

– Отделение! Стройся!

– Товарищ сержант, ко мне! – махнул ему Георгий Петрович.

Сержант подбежал к нам.

– Слушай задание. На нас внимания не обращать. Мы здесь просто гуляем. Там, в доме женщина. Поступаете в её распоряжение. Поможешь ей собрать вещи, погрузишь в машину и с четырьмя бойцами отправишь в расположение части. Там старший доложит командиру о прибытии. Понял?