Написано около ПИРСа

Когда-нибудь, я верю, всё это закончится, и мы сможем сделать шаг из своих дверей навстречу друг другу – она из своей реальности, а я из своей. Обнимемся и будем долго стоять, держа друг друга в объятиях. Сейчас это кажется сказкой. Сказкой, которая когда-то была, и нет. Она не может не вернуться.

Даже ещё год назад я бы никогда не поверила, что все мы окажемся в каком-то параллельном мире, в котором мира нет…

Рассказ одинокого дворника

Приходько Сергей

Одиноко…

Хочется поговорить…

Можно и с собой…

Но лучше с воронами…

Я ведь дворник со стажем!

Почему вороны? Да это самые частые спутники дворников. Я бы даже сказал – дворники наоборот. С каким забвением они выгребают из урн весь мусор в надежде найти в нём куриную лапку. Или кусочек шашлыка. Как тут не поговорить по душам, наставить этих тварей на культурную жизнь? Их ум действительно поражает хитростью, а вот душонка бомжовая – после них пёстрые ковры из упаковок мороженого, чипсов, шоколадок разносятся ветром по такому милому моему парку.

Ну, хватит про ворон. Вы, наверное, думаете, как меня, такого образованного, с двумя высшими, занесло в дворники? Можно сказать, метлой. Она ведь метёт по жизни всех без разбора. Но у меня есть удивительная особенность: то, что посылает мне жизнь, я непременно люблю. Каждая вещь или дело всегда имеют две противоположные стороны. Поэтому любить можно всё, либо не любить всё вовсе.

Вот и мусор я полюбил, точнее – наводить чистоту. Знаете, в мусоре нет никакой грязи. Это просто такая форма жизни наших вещей – послужили немного, а теперь – на помойку. Мы ведь тоже несильно отличаемся от него по назначению.

Я заметил, за эту работу люди чаще благодарят. Просто подходят с такими добрыми глазками и говорят тебе комплименты. Будто всю жизнь ждали, когда этот парк будет чистый, и наконец, дождались. Деньги они дают тем, у кого их и так много, а вот просто поблагодарить… Это намного ценнее.

Как тут ни взять в руку наколку и ни прочесать каждый метр зелёного уголка природы?! За бутылками приходится наклоняться. Пробовал заменить наколку щипцами – не то. Мелкую бумажку трудно ухватить.

Будучи дворником, я ощутил безграничную свободу. Никто не смотрит тебе в рот, ловя очередную сказанную глупость. Кто-то сказал, что «слово, произнесённое вслух, есть ложь». Наверное, он тоже был дворником. Только отрекшись от городской суеты, можно постигнуть этот всесильный Вселенский Разум.

Сколько собачек вокруг, и все тебя понимают без всяких слов. Проницательные глаза расскажут, о чем угодно. Я вот сижу, битый час пытаюсь что-то донести, а если бы просто посмотреть…

Часто смотрю на небо. Оно ведь тоже мне свой взгляд посылает. Я всё изучаю его, пока невесть откуда взявшийся директор парка не засмеётся – ну, и дворник! Понимал бы он хоть что-то в нашей работе. Мне иногда хочется надеть костюм, белую рубашку и галстук, как у него. Я ведь должен сиять чистотой в первую очередь.

А то прибегут дети с бельчонком: ворона гнездо разорила, надо обратно его в дупло. И я уже альпинист. Опасная у меня работа. Недавно торфяники горели. Три дня тушил. Сам почти тушеный стал и подкоптился изрядно. Но какое счастье – спасти тысячи деревьев!

Особенно любят меня бабульки. Прибегут – ой, спасибо за скамеечки, только вот без спинок – как сидеть? Нельзя ли такие, как в советское время, со спинкой колесом, как у нас? Ну как отказать?

А мету я только опавшие листья. За них мне отдельно приплачивают, как и за скамейки. Вот только Кленовая аллея тяжело даётся. Столько красоты! Пока рассмотришь все узоры на листьях, уже и стемнеет.

Вообще я заметил, у нас в парке люди часто знакомятся. Молодых издалека видать: сядут на спинку, а ноги на сидение ставят, будто наводнение до парка дошло, и сосут понемногу пиво. Бабушки – те любят в группы здоровья записываться. Если какой-нибудь старичок среди них случайно окажется, уж они так руками, ногами замашут! А чем ещё взять? Пирожки – это уж потом, кому больше всех повезёт.

Познакомился и я. Она оказалась собакой. Не подумайте плохого – в прямом смысле. Видно, кому-то надоело с ней гулять по два раза в день. Люди ведь ради денег каждой минутой дорожат. Теперь вместе ходим. Выпьем кофе, и на весь день. Чарли тоже делает вид, что бумажки ищет.

Быть дворником – самая почётная должность…

Вдвоём веселее собирать мусор…

Утром восходит счастье…

Только лови…

И радуйся.

Какое твоё счастье?

Сурнин Алексей

Для меня счастье – это кот.

Когда я это понял?

Во время учёбы на третьем курсе.

Декабрь. Дубан такой, что не спасает даже тёплый свитер под пуховиком.

Стою на остановке, жду автобус. Хожу взад-вперёд, растираю застывшими пальцами белые до синевы уши. Урна у остановки, полная мусора. Рядом коробка из-под обуви. Внутри котёнок. Выбросили. Как мусор. Тв-вари!

Подхожу ближе. Мелкий. Чуть больше моей ладони. Взять или не взять? Живу в комнатушке общаги с женой. Комендантша – зверюга. Кормежку купи. Лоток постоянно выноси. Жена ворчать будет. Взять или не взять?

Пока дождался автобуса, чуть с ума не сошёл от рассуждений и прикидок.

Еду к однокурснику за конспектами, а котёнок – не отпускает. Сам хилый, маленький, а коготками так за сердце цапнул… Чую, не на месте оно. Я здесь, в автобусе, а оно там – на остановке.

– Сволочь ты, – вопит совесть. – Живую душу умирать оставил.

– Нормальный он, – парирует благоразумие. – Держать негде. Гадить везде будет. Всё правильно сделал.

Одолжил у Коляна конспекты, еду обратно, а сам о котёнке думаю – взять или не взять?

– Возьму! – в итоге решаю я. – Обязательно! Если этот маленький паршивец к моему возвращению жив будет – возьму! И хрен с ней, с комендантшей.

Доезжаю до своей остановки. Выхожу и прямиком – к котёнку.

– Эй, ты живой? – тормошу его. Он лишь тихо пискнул.

– Жи-во-ой! – Я засунул его за пазуху и понёсся в общагу.

Принёс в комнату, молока налил, печени куриной дал. Она ест, а я её разглядываю. Да, она. Котенок девочкой оказался. Пятицветная «черепашка». Рыжие, белые, серые, чёрные, кремовые пятна на тельце наляпаны так, словно над ним художник-абстракционист с похмелья поработал.

Наелась, по штанам на меня забралась, прижалась к животу и завела свой маленький дизель-генератор: «Фррр-фырр-фррр».

Она дремлет, а я в ступоре сижу. Я ж её мог и не взять. А она меня благодарит…

Горло спазмы душат, в глазах слёзы стоят, сердце в рёбра бьёт. Тихое «фрр» резонирует с чем—то глубоко внутри, выворачивает душу наизнанку, вытряхивает её, как старый полушубок по весне – от моли и пыли. Заставляет душу замирать от восторга, радости и восхищения…

– Будешь «Счастьем», – сказала жена, когда увидела это чудо…

Счастье разное бывает.

Слепую малышку прооперировали, и она теперь видит лицо матери. Не кончиками пальцев, а своими глазами. Ребёнок СЧАСТЛИВ, у мамы слёзы СЧАСТЬЯ.

Цинковые гробы выгружают из вагона. Рядом с капитаном, сопровождающим «груз 200», стоит женщина. Он зачитывает список фамилий. Побелевшими от напряжения пальцами женщина стиснула пальто на груди, перестала дышать и вся обратилась в слух – ждёт знакомой фамилии. Капитан дочитывает до конца и замолкает. Не прозвучало… ЖИВ. Её сын жив. Напряжение отпускает, и она оседает на землю. СЧАСТЬЕ.

Тридцатилетний парень боится, что болен ВИЧ. Трясущимися от напряжения пальцами тычет в номер медицинского центра на своём телефоне, чтобы узнать результаты анализов. Усталый женский голос говорит, что результат отрицательный. СЧАСТЬЕ.

А какое ТВОЁ счастье?

Море или горы

Чигринская Марина

Море, говоришь?

Лаптевых? Согласна и на Баренцево, Охотское, Японское. Вот и имя моё от латинского «маринус» – «морская». А довелось встретиться только с Чёрным…

Интересно, вспоминали родители о море, думая, как назвать младшенькую? Мечтали о том, как она с визгом будет взлетать на штормовых волнах в Сочи? Прыгать «солдатиком» с огромной скалы в Симеизе, холодея от страха? Плавать у Золотых ворот в Коктебеле, не веря, что внизу почти километр тяжелой толщи воды, такая она прозрачная?

Знаешь, я впервые увидела море восьмилетней девочкой. В Севастополе. Замерла от восторга, утонула в могучем рёве, слилась с огромными торопливыми волнами. И… испугалась силы и мощи «чудовища». Боюсь и сейчас…

Тебе хорошо, ты и в горах свой, и с морем на «ты». А для меня оно – Его Величество. Мне не постигнуть без проводника тайн этой огромной Вселенной. Море капризно и изменчиво, не знаешь, чего ждать. На Волге заплываю на середину реки и ничего не боюсь, а на море – до буйков и обратно. Волжская вода родная. Качает, баюкает, смывает слёзы.

Только не подумай, что я дикая противница моря. Крым люблю всем сердцем, казалось, и море тоже… Но встретилась с двуглавым Эльбрусом и застыла от красоты и величия его вершин. Покой потеряла. Ну, почему не раньше – в 30, 40? Хотя бы в 50? Рванула бы в альпинистки – в новый фантастический мир!

Ты не представляешь, что со мной творится, когда прикасаюсь к шершавой щеке скалы, горячей, как печка. Когда сижу на камне над самым обрывом. Хочется кричать от восторга и полноты жизни! А потом застыть и слушать, как вздыхают и шепчут скалы свои старинные легенды.

Горы… Кажется, что море тянет меня вниз, а горы зовут взлететь.

А ещё в горах есть реки. Они усердно поливают горы, и те растут и растут веками. Горная речка – это моё-моё. У нас один характер на двоих. Обе бежим, несёмся, не думая ни о чём. Омоешь ноги упругой ледяной струёй, зачерпнёшь пригоршню напиться, и можно лететь дальше. Заросли рододендронов по берегам, огромные хосты – я никогда не видела их в дикой природе. Водопады со звенящей весёлыми брызгами водой! Ночёвка в палатке рядом с ревущей рекой! А горные озёра! Это же что-то невероятное!

Да-да, не трогай за плечо, знаю, что пишем о море. Прости, но сердце в горах! А потому – знаешь, давай лучше в Архыз! Люблю возвращаться в места, где была счастлива. А вдруг, где-то там, на знакомой полянке, поджидает меня преданный Джинн…

Если бы они умели говорить

Бузыкаева Лариса

Мои коты.

Они, конечно, были не совсем мои. Ещё папины и мамины. Нельзя сказать, что я о них забыла в дне сегодняшнем. Нет.

Каждый прохожий, идущий мимо, оставляет в памяти свою царапинку, а тут – живые пушистые существа.

Они сидят на яркой радуге, свесив хвосты, и внимательно меня разглядывают. Чудесные кошары!

Один – чёрно-белый, холёный, важный и степенный. Ни дать ни взять граф. Лорд. Ах, нет – Маркиз! А как иначе мы могли назвать столь важную особу кошачьей масти?

Второй – серенький. Местами чрезвычайно пушист, местами почти лыс. Тонкохвостый и большеухий. Осоловело-изумлённые глазки смотрят доверчиво и искренне.

Мой малыш. Мой Шнурок.

– Представляешь, я даже не помню, как ты у нас появился, – смотрю на Маркиза и начинаю разговор первая.

Неловко болтать с котами, запрокинув голову. Радуга высоко. Ложусь на траву, закидываю руки за голову – вот теперь удобно, теперь мы – глаза в глаза.

– Это плохо, – вынес вердикт Маркиз. – Не ожидал от тебя.

– Да нет же! Просто мне кажется, что ты был у нас всегда! – понимаю, что оправдываться перед призраком кота, – дело неблагодарное, но надо как-то спасать репутацию бывшей хозяйки. – Прекрасно помню, как покупали тебе сухой и влажный корм, рыбку. Как ты выселял папу с его законной кровати, укладываясь ровно посерединке. И взрослый мужчина терпел твои выходки. Помню, как забирался в постель к маме. Как мы все вчетвером ходили на огород.

– А про меня… ничего не помнишь? – легким ветерком прошелестел в моём сознании вопрос.

Вопрос будто сам собой появился вместе с милым образом Шнурка, таким, каким я его помнила. Его глаза смотрели на меня с такой отчаянной надеждой, что я не выдержала.

– Шнурик, милый, тебя я помню больше! – изо всех сил пытаюсь послать лучики любви и тепла поближе к его серенькой шкурке. – Как ты впервые появился на коврике около нашей двери. И никуда не хотел уходить, хотя я налила тебе молока и посадила на высокий подоконник двумя этажами ниже. Ты молоко вылакал и – бегом за мной, дальше нравиться и умилять.

– Я очень хотел быть вашим.

– Ага… Ты мне тоже сразу понравился. Но… что скажут родители, ты же понимаешь.

– Да, понимаю. С котами ведь столько хлопот, – эхом продолжал ход моих мыслей Шнурок.

– Перестаньте сентиментальничать. Оба, – Маркиз встал и небрежно потянулся, выгнув спину. – В конечном итоге всё всем разрешили: тебе – он глянул на меня строго – пустить малыша в дом, а тебе, котёнок, – остаться в этом доме.

– О да, я помню твоё робкое появление в нашей прихожей. Внимательно все обнюхав, ты почему-то стал заигрывать с папиными шнурками от ботинок. Именно из-за этой любви к длинным верёвочкам мы и назвали тебя Шнурком, малыш, – я увлеклась воспоминаниями о Шнурке-котёнке и невольно улыбнулась.

– Так это я от волнения, – он смущённо опустил мордочку и распушил хвостик.

– Ты был забавным и очень хорошим. Старательным, – я смотрела на своих котов, мысленно к ним прижимаясь. – Помнишь, малыш, как ты пытался походить на людей? Ты усаживался в унитаз и справлял там маленькие кошачьи дела. А потом смешно тряс лапками.

– Я очень хотел быть вашим, – эхо доносилось с радуги все тише.

Мои глаза увлажнились. Внутри жадным пламенем разгорался стыд:

– Простите.

Маркиз презрительно зашипел. Шнурок стал старательно вылизывать лапки.

– Люди – бессердечные существа. Думающие только о себе, – Маркиз начал вещать твёрдо и весомо. – Мы для вас не важны. И многим – не нужны. Что стоило тому лихому шоферу немного притормозить и дать мне возможность перебежать дорогу? Ведь я шёл домой. Я шёл к вам. И чем Шнурок помешал твоему соседу? За что тот размозжил ему голову?

Каждое слово будто вбивало в меня гвозди. Обвинительные речи Маркиза вонзались острыми ножами. Шнурок, сжавшись в мягкий серый комочек, горестно молчал.

– Ребята, – я что-то пыталась сказать, как-то оправдать тех людей. Поняла, что это бесполезно. Просто молчала и смотрела на своих пушистиков сквозь слёзы.

– Не плачь. Не надо. Мы видели, как вы убивались. Как искали в ливень и темень, – голос Маркиза стал мягче. – У тебя хороший папа. Он всё-таки нашёл нас. Искренне скорбел, гладил спинки. Мы были неприглядны, поэтому вы нас так больше и не видели. Он все сделал в одиночку.

– Он по-человечески похоронил нас, – заговорил Шнурок, когда Маркиз умолк. – Ведь мы были – его. Поэтому… мы не в обиде. Мы продолжаем вас любить. И вы любите нас. Пожалуйста.

Радужная дымка рассеялась, растворившись в тумане.

Котов уже давно нет.

И разговора этого не было вообще.

Но мне до жгучей боли стыдно. И горько. До сих пор.

Повезло

Вахрушева Ольга

Рыжеусый Кузьма неподвижно сидел на заборе и из последних сил боролся со сном.

«Да, разморило некстати, свалюсь ненароком, – думал он, продолжая довольно облизываться. – Жирная была хозяйская рыба под сметанным соусом. Так объелся, что лень шевелиться. Повезло – никто не видел. А то скандала не миновать».

Кузьма летом в дом заходил редко. Что там делать? На воле-то простор! А тут такой аппетитный запах шёл с кухни, что не зайти невозможно. Пахло рыбой. На счастье и дверь оказалась открытой настежь.

Дома ни души.

Прошмыгнул на кухню, а там… на столе в большой тарелке – запечённая рыба.

И потекли в Кузькиной голове ленивые мысли, как облака по небу.

– Вот и не сдержался – наелся досыта. Но и хозяйке оставил, что я, себе – ирод какой? Ну и с какой стати сегодня мышей ловить?

И как в таком состоянии кого-то ещё охранять? И кого? Сказать – засмеют. А может, позавидуют, когда узнают? – мысли роем сонных мух носились в голове и не давали провалиться в сон.

Вспомнилось, как однажды, тоже сытый, отдыхал в тенёчке под кустом лопуха.

Соседский-то Васька в это время неподвижно сидел на заборе, охотился. В саду хозяйские цыплята копошились. Вот Васька их и увидел. А цыпки и не подозревали, что опасность рядом, зато Васька доволен, что удобный момент выбрал.

Приготовился, пригнулся – и пулей вниз. Меня-то не видит. Минута – он уже стелется по земле, как змея. Ни одного резкого движения – будто воришка крадётся.

Ну, котяра, держись! Сейчас узнаешь, как на чужое зариться. Хоть ты и сосед мне, мало не покажется!

Ещё секунда перед решающим прыжком – и…

Я как выскочу из-под лопуха, как дам Ваське по морде! Не тронь, мол, это моё хозяйство! Расцарапал его как следует – знай своё место.

Цыплятки и испугаться не успели. Тут мама-курица встрепенулась, перья распушила, крыльями замахала, шею вытянула и как закричит резко, протяжно: «Ре-ре-ре!» Малыши тотчас в кусты. Только их и видели.

На куриный переполох и хозяйка прибежала. Цыпок пересчитала, меня похвалила, хохочет: «Ну что, Васька, показал тебе Кузя наш кузькину мать?»

Что ни говори, повезло с хозяйкой. Кормит хорошо, не обижает. Я доволен.

Прошлым летом взбрело ей в голову цыплятами заняться. Вот тут я кстати и пришёлся – получил должность сторожа. Мелкотня весь день в саду бегает, в земле ковыряется – червячков, букашек ищет.

Беспокойное у меня хозяйство – не смотри, что крошки совсем. Глаз да глаз за ними. Каждый лёгкой добычей норовит полакомиться. То чужой кот заберётся в сад, то коршун в небе низко кружит, то вороны громко каркают. Бывает, и лиса во двор забежит. Обнаглела совсем рыжая – никого не боится. Ей забор не забор, перелезает – будто так и надо. Но это уже не по моей части.

За размышлениями Кузькина голова ещё больше отяжелела, сознание затуманилось, и погрузился он в сладостную дрёму. Да и не заметил, как провалился в сон.

И снилось старому коту, как за верную службу хозяйка ему живую мышь подарила, белую, с бантиком вокруг шеи. И стали они вдвоём играть понарошку в «кошки-мышки». А после, довольные, лакали молочко из одного блюдца, временами показывая друг дружке язык.

Вдруг резкий порыв ветра принёс знакомый запах любимого лакомства. Сон мигом улетучился, осталось лёгкое беспокойство.

Кузьма пошевелил усами и принюхался. Медленно открыл сначала один глаз, потом другой. Увидел двух сорок. Они мирно сидели на ветке старого тополя, который рос рядом с забором. Иногда взглядывали в его сторону и о чём-то беспрестанно трещали.

«Меньше надо есть, – подумал Кузьма, – а то невесть что почудится. Тут ещё эти балаболки. Погодите – доберусь до вас, мало не покажется. Сейчас надо придумать, как хозяйку умаслить: рыбка-то съедена. А то бросит она меня, как дырявое ведро.

Прежняя-то в мешок посадила и на помойку выкинула! Хорошо, завязка свалилась – выбраться смог. Долго пришлось по помойкам шастать. Повезло, люди добрые приютили. Кузьмой назвали. Кормить стали. А те и миску наполнять забывали. Вот и приходилось еду человеческую исподтишка таскать – не будешь же голодать да одними мышами питаться.

И чего это меня сегодня вдруг на старое потянуло? Эх… С пережору так отключился, что даже про службу свою забыл. Ой, не миновать мне взбучки сегодня! Покажет хозяйка кузькину мать. И поделом».

Кузьма закрутил головой по сторонам, чуть с забора не грохнулся. Фух, да вон же они. Все на месте. Под кустом смородины травку щиплют – не сразу и увидишь. Только слышно, как пищат.

Интересно за ними наблюдать. Найдут червячка – начинают играть в догонялки. Кто проворнее, тому добыча и достаётся.

А как сойдутся курочки-мамашки, такое начинается! Мама не горюй! Схватятся друг с дружкой – и давай доказывать, кто главнее. И ведь молча дерутся – только перья летят. Аж до крови друг друга клюют. Хозяйка громкий писк услышит, бежит наседок разнимать. Понимает, что начались бои местного значения. Не поделили территорию, значит. Прибежит, разнимет и оттащит бойцовых кур в разные стороны сада. И снова тишина – до нового боя за первенство.

Так… Всё ж пора за мышкой для хозяйки, пока не поздно.

С этой мыслью пройдоха спрыгнул с забора и пулей юркнул в сарай.

Сороки и обсудить его манёвр не успели, как взъерошенный Кузьма с жирной мышкой в зубах выскочил из сарая пулей, будто за ним соседский Барбос гнался. И через минуту уже стоял перед хозяйкой и умоляюще смотрел ей прямо в душу виноватыми ярко-зелёными глазами. Будто извинялся: «Возьми добычу! Я сегодня провинился, но ведь ты меня не выгонишь, правда?»

«Вот молодец! – проворковала ничего не знающая пока о краже хозяйка, пытаясь его погладить. – Добытчик ты мой». И, мурлыкая себе под нос: «Говорят, не повезёт, если черный кот дорогу перейдёт…» – быстрыми шагами направилась в сад.

«Неужели пронесло?» – облегчённо вздохнул довольный Кузьма и с мышкой в зубах вальяжно поднялся на крыльцо.

Коза Марта

Ильская Веста

Чёрно-белая коза Марта предавалась своему любимому занятию – медитировала на кузнечика. В этот раз попался очень интересный экземпляр. Более пяти сантиметров тельце с прекрасно оформленными крыльями салатового цвета.

Мечта, а не кузнечик.

Марта вошла во вкус и не заметила как обычно, что стадо отправилось на вечернюю дойку.

Вокруг постепенно темнело, но козе это совершенно не мешало, в сумраке она видела лучше любой кошки.

Марта кардинально отличалась от стада. Прежде всего – не ела бесцельно траву на лугу, чтобы был большой удой. На каждой прогулке она познавала мир. Сорвёт пучок травы и медитирует на солнце, на лес, на кузнечиков. И так целый день.

Раньше, если стадо приходило без Марты, хозяин брал фонарик и шёл в поля на поиски. Но когда это вошло у неё в привычку, то махнул рукой и просто перестал закрывать калитку на крючок:

– Захочет, толкнëт и зайдёт.

Марта оценила широкий жест хозяина и стала возвращаться не очень поздно, всегда до полуночи.

В тот день, всё начиналось как обычно. Козы проснулись, проголодались, пободались и пошли на луг. Марта замешкалась, укладывая языком особенно непослушный завиток на боку.

И вдруг услышала знакомый голос:

– Здравствуйте, подскажите, пожалуйста, как к монастырю проехать?

Человек за забором громко расспрашивал хозяина о местной достопримечательности, выясняя все подробности.

Марта слушала родной голос и не могла поверить. Это был он! Её обожаемый супруг из прошлой жизни.

Забор отлетел, как воздушный шарик, после мощного удара рогов, и коза со всех копыт побежала за машиной. Сердце Марты стучало в унисон монастырским колоколам. Предыдущая жизнь проносилась перед глазами, как скоростной поезд.

Коза вспомнила всё до мельчайших тонкостей.

Двумя днями позднее блаженная Марта смирно ехала на заднем сидении автомобиля, медитируя на затылок вновь приобретëнного счастья.

– Папа, а зачем ты козу купил?

– Не знаю, сынок, очень она мне кого-то напоминает. Да и хозяин сказал, что это дрессированная коза. Вспомни, как она эти дни за нами ходила, словно собака обученная.

Тося, Маруся и молоко

Мухина Наталья

– Почемур-р-р такая несправедливость?! Мар-р-руська лакает молоко прямо из банки. Ещё и не просто так, а немурчательно, неэкономно. Во-о-он сколько добра себе на майку вылила. Неправильно девчонка это делает, – мурлыкает Тося, запрыгивает на стул и ставит лапки на край стола. – Между прочим, ей в стакан бабка Лукерья налила.

Стакан молока манит кошку особым запахом. Она облизывается, чуть-чуть приседает на задние лапы и – прыгает на стол.

– Как замур-р-рчательно! Целый стакан – и мой! А вы, сухарики, подвиньтесь, – Тося располагается около стакана, отбрасывает пушистым хвостом сушки и внимательно смотрит по сторонам, не идет ли старушка. – Мур-р-р, Лукерье не понравится такое утреннее молочное безобр-р-разие, – улыбается кошка и начинает звучно лакать молоко.

Маруся, Тося и молоко – идеальное сочетание деревенского утра. А птичье щебетание отлично сочетается с кошачьим причмокиванием.

– Чаво енто творится! Маруська! Тоська! – голосит вошедшая в комнату Лукерья и топает ногой. – Мы с Буренкой не для вас старались. На продажу.

– Мяу-у-у! Не даёт насладиться молоком! Мару-у-уська, ставь скор—р—рее банку на стол. От бабки нам с тобой, ух, как влетит! – мяукает Тося и резко прыгает со стола. Задними лапами нечаянно толкает стакан, он падает. Молоко разливается по столу и впитывается в скатерть. Появляется лужа с рваными краями. Кошка быстро бежит в сени.

Девочка вздрагивает, еле удерживая огромную стеклянную банку, и поворачивает голову:

– Бабушка? А мы тут – молочко пьём.

Внучка тихонечко ставит банку на стол, слезает со стула и на цыпочках уходит из комнаты вслед за кошкой Тосей.