Далёкий от тёплых воздушных масс, приносящихся с Лазурного Моря океаническим течением, город располагался практически в сердце Королевства, в поясе резкого климата. Поэтому оттепель тут, как и заморозки, приходила стремительно, окончательно и бесповоротно.

Наливались почки на карликовых деревцах кариако, окружённых овальными газонами, аккуратно встроенными в городской пейзаж вдоль центральных улиц, вымощенных серой квадратной шершавой плиткой, оттеняющей ярко-рыжие бордюры. Снег ещё не сошёл до конца, но кое-где уже пробивались первые, слабые и неуверенные ростки травы да стебли будущих цветов. Уже показались проталины на озере, готовом вот-вот сбросить ледяной покров в вытекающую из него реку, и тогда на многочисленных набережных, что сдерживали от разрушения берега в южной части города, будет праздник Ледохода.

Сколько лет этой традиции, сказать не мог никто – поговаривали, что давно, даже при Рикрофе Завоевателе, соответствующий Королевский указ уже существовал. Ледоход означал начало подготовки к посевной, и юго-западная часть города превращалась в один большой рынок. Когда проносило льдины, шкиперы приводили по реке баржи, приезжали вольные земледельцы со всей страны, чтобы к началу посева закупить всё то, что будет необходимо летом. И разбегался, распродавался по многочисленным рукам труд кузнецов и кожевенников, столяров и плотников. Колёса тележные, упряжи, мотыги и лопаты, бадьи и корзины – почти неделю всё это торговалось так, что кожевенник за пять дней мог распродать всё, сделанное им за зиму. И уходили товары по всем областям, градам и весям, баржами и телегами, и там бойкие купцы открывали уже свои рынки.

Ледоход означал открытие таких же торжищ по всему Королевству.

Времена те давно прошли, но традиция осталась – праздник весны, веселье по поводу окончания холодов. Вот и сейчас – чувствовалось приближение какого-то торжества. Даже люди, казалось, стали улыбчивее и добрее, стали чаще выходить гулять, несмотря на то, что погода стояла ещё пасмурная, и пришедшие с юга тучи грозились вот-вот разразиться мокрым снегом. Будто бы и так мало сырости – капли талой воды срывались с красной, жёлтой, оранжевой черепицы крыш, полученной из обожжённой глины, которой в изобилии было на берегах озера, по форме напомнившего бы Дементьеву цифру «девять» или даже жирную запятую.

На обочинах дорог, на пешеходных дорожках по всему городу собирались лужицы, сливались в ручейки, которые исчезали в зарешёченных провалах водостоков, чтобы превратиться в падающие из труб набережной потоки воды.

Ангерер окружал озеро подковой с севера. На западной оконечности подковы находился как раз «привоз», рыночный район, где скоро начнутся гуляния. В другом конце города, на восточном берегу, стоял Аркрайт Деи, «цвет рассвета» – королевская резиденция, и указом, изданным давным-давно, в Ангерере было запрещено строительство зданий выше, чем крыша дворца. Ранним утром восходящее солнце показывалось как раз меж двух возвышенностей вдали на востоке, и свет первым делом освещал и сам Цвет Рассвета, сложенный из оранжевого камня, и отстроенные рядом особняки вельмож, приближённых ко двору.

Весна в Ангерере была прекрасна. На окружающих город лугах скоро распустятся цветы, улицы вот-вот наполнятся лучами Белувы – отсутствие сплошной застройки высотками позволяло городу равномерно наполняться светом с самого утра. В окне небольшого кафе было видно и дворец на противоположном берегу, и тающее озеро, и набережную, и людей на ней, неспешно идущих по своим делам. Если провести конкурс на звание «самой суетливой столицы мира», Ангерер занял бы на ней последнее место с большим отрывом от ближайшего конкурента.

История здесь была на каждом углу, она просто ощущалась в воздухе, но представлена она была не крепостными стенами и не величественными соборами, а вот этими домами из тёмного камня, этими крышами с цветной черепицей, этой характерной для Неолона архитектурой – сплюснутый куб первого и второго этажей и пирамида верхних. Этим ровно пиленым белым, потемневшим от времени камнем, скрепой для которого служила та самая рыжая глина. Два материала, из которых постепенно отстраивался город, год за годом, век за веком. Крепостная стена, говорили, тут тоже когда-то была, но остались от неё только клочки, да и то местами – когда право наследования должно было перейти к тесно скованному с Вистийским двором узами династических браков королю Неолона, имперский двор решил иначе. Престол был передан путём интриг в обход, и это стало поводом для того, чтобы начать войну за право Короля Неолонского на корону Империи.

Но война была проиграна, враг дошёл до Ангерера и осадил его – так и оказалась разрушена крепостная стена. За считанные часы до решающего штурма подошли войска с юга, в той битве погиб король, и потери были такими, что уже ни имперцы, ни южане не могли даже помыслить о дальнейших наступательных действиях.

Так Королевство обрело независимость от Империи, и потом веками путём то умелой дипломатии, то демонстрации силы армий её отстаивало. Да и потом, Вистии даже был выгоден барьер между своими границами и варварами с востока. Неолон исторически не раз воевал с Селлестией, что, конечно, имперцам было на руку – этакая гарантия ненападения на южные рубежи.

Дом, в котором находилось кафе с окнами на дворец на противоположном берегу, был построен как раз в те времена и потому так прекрасно сохранился – боевые действия тут, в рыночном районе, не велись даже в Континентальную, когда вокруг полыхало всё и вся. Конечно, от былого величия оставались лишь воспоминания, когда Королевство чуть ли не на равных говорило с самой Империей и брало города на востоке, а вот образ жизни и размеренность её течения здесь, в Ангерере, сохранились, никуда не делись. Как, впрочем, и тоска по тем временам, когда они, подданные Неолона, были равными гражданам величайшей Империи в истории.

Эта атмосфера действовала даже тут, в кафе – по стенам висят старые фонари, в которых смоляные чашки внутри сменились на электрические лампы, специально изготовленные так, чтобы свет по оттенку не отличался от горящей смолы. На потолке видны бегущие трещины по потемневшим уже от старости деревянным балкам, играют блики на полированных досках пола. Впрочем, с полом хозяева явно схитрили – он был новый, просто сделан так, чтобы доски смотрелись как вековые. А вот овальные столики и плетёные стулья возле них относились уже к стилю, которое Дементьев, будь он тут, назвал бы «ретро». Новые, но технология та же, по которой изготавливали мебель тут, в Неолоне, в старину – плетение из гибких веток кустарников, что когда-то в изобилии росли по берегам озера. Впрочем, растут и сейчас, стоит только уехать из города на юг гауста на три, и вот они, тоже ждущие весны.

То, как сидящая у окна девушка с большими карими глазами, аккуратным подбородком и длинными прямыми чёрными волосами оглядывает зал, стало, своего рода, сигналом для обслуги. Не спеша, как и принято тут, в Неолоне, светловолосая, по-простому подстриженная молодая женщина, работавшая в кафе этим утром, приблизилась к столику и уточнила у гостьи:

– Чего-то ещё желаете?

На международном она говорила прекрасно, если не считать акцента, присущего всем Неолонцам: чуть гортанно, акцентируя твёрдые согласные. Чёрная юбка, жёлтый свитер, голубые глаза, аккуратно выделенные синими тенями, улыбаются.

– Ещё аганжи и эти ваши булочки с сыром, – ответила ей Мислеги.

– Бессонная ночь, да? – улыбнулась та теперь уже и подкрашенными тёмно-розовым губами.

– Концерт, – пояснила Ниан.

На самом деле, никакой, конечно не концерт. Собственно, о нём она узнала по афише, что не успели заменить на свежую, по дороге от аэропорта. Просто недельная поездка, потому и не спалось перед встречей. Волнения она, по привычке, выплеснула в текст – писала почти до самого утра статью для журнала о путешествиях, которую оставалось только доработать, чтобы отправить издателю. Платили немного – но как прикрытие для своей основной деятельности подходило хорошо, да и вжиться в роль свободной журналистки помогало.

Низкое, хмурое небо, затянутое принесёнными циклоном тучами – в окне было видно, как проплывает в воздухе снижающийся корабль. Обычный транспортник среднемагистрального класса, даже отсюда заметно выступающие расположенные по бортам «поплавки» – отсеки плавучести. Недорогие билеты, приемлемые вполне условия с одноместными каютами для пассажиров, неплохая скорость. На таком же сегодня утром прилетела сидящая у окна гостья кафе из рабочей поездки в находящийся далеко на севере Крайкен-Урас.

Но не рассказывать же всё это стоящей рядом обслуге?

– Ах, вчера же приезжали эти «Слёзы Камня», – прощебетала светловолосая, – Активисты нам на дверь афишу налепили, еле-еле убрали следы клея. Мне эта группа не нравится, слишком мрачные… Что люди в них находят, не пойму? Да и поклонники у них… Антиморалисты всякие, – и с этими словами женщина как-то особо пристально оглядела Мислеги, словно проверяя, не принадлежит ли та к одному из молодёжных движений. Но, судя по тому, как, спустя несколько тарнов, сменился её взгляд, осмотр оказался удовлетворительным: ничего этакого, экстремального, она в образе посетительницы не увидела. Синие штаны, плотно сидящие на бёдрах и свободные на голени, красный свитер, из косметики – только тёмная подводка на глазах. Подозрение вызвали, разве что, ботинки-«вездеходы» да сложенный на коленях плащ из чёрной кожи, под которым, казалось, пряталось что-то цилиндрическое.

«Из Селлестии, наверное. Они там так и не научились одеваться», – про себя подумала женщина, работавшая в кафе, но вслух произнесла другое: – Подождите, сейчас принесу ваш заказ.

Удаляясь, подумала над тем, что и сама-то себе жениха достойного найти не может, а тут эта, в ботинках, которые носят экстремалы – на что такая, интересно, рассчитывает? Книжница какая-нибудь, наверное.

Суетясь над заказом, женщина от стойки снова бросила взгляд на гостью – ну точно, книжница. Достала вон из плаща издание карманного формата. Ждёт чего-то, отсюда и книжка, и на часы на стене поглядывает. Да и что она там читает? Ни ярких иллюстраций на обложке, ни даже имени автора нет. Видимо, какой-то безвестный и непопулярный писатель. Зачем такое читать, если потом показать своё знание литературы не получится?

Но Мислеги до этих взглядов не было решительно никакого дела. Психологию таких она изучила давно, и вполне чётко себе представляла, что могут подумать женщины из категории вот этих, несущих некую «правильность» в поступках – и даже мыслях – как знамя. И потому хорошо, что ушла и перестала надоедать своей болтовнёй. Подруг у Ниан не было, и заводить их она не собиралась.

Чёрная была больше поглощена чтением:

Вихрятся циклоны, и в пасмурном небеЧернеют колонны грозы и дождя.Гуляют ветра. Волны вскинули гребни.И кроны деревьев шумят и гудят.Я в этой стихии ничтожной крупинкой.Везде и нигде, я ни в чем и во всем.Я с ветром гуляю мельчайшей пылинкой.Я -капля, что падает вместе с дождем.Всегда и повсюду. Разорванный в клочья.Я -молнии искра. Я – этот циклон.Но в это же время я – пуля, что ночьюНесется, шурша, через весь полигон.Ведь я -бесконечность. Я – целая книга.Но я же -мельчайшая точка меж строк.Меня так непросто понять и постигнуть…Вам всем меня видно, но я – одинок.Кругом столько глаз, только я незаметен.Все взгляды насквозь, я прозрачен и нем.На мне не оставило время отметин.Являясь ничем, я давно уж стал всем.Один в этом мире. Всегда и повсюду.Давно, безнадежно и крепко влюблен.Мечусь, ожидаю какого-то чуда…От грусти я падаю вместе с дождем.Я знаю давно, что чудес не бывает.Но я буду ждать и грустить всё равно.Я следом за ней теплым ветром гуляю,Ночами я веткой стучу к ней в окно.Не строю иллюзий. Зачем? Все понятно.Хоть выхода нет, но я всё же уйду.Я просто растаю в огне автоматном,Вольюсь в бесконечно чужую звезду…Полярным сиянием в небе прощальнымМерцаю, где не было их никогда.Она меня видит. И плачет печально…Ей стало понятно:ушел…навсегда…..

Мислеги прикрыла глаза, осознавая и осмысливая прочитанное. Оно отозвалось где-то внутри отзвуками эстетического удовольствия, затронуло те струны, что заставляли сердце петь.

Для неё это были прекрасные строчки, и главное – это произведение посвящено ей. И книга в руках – никакая не книга. Это был просто блокнот со стихами, написанными от руки.

Никто и никогда не дарил ей раньше стихов. До того, как она встретила Его. И любви до этого у неё тоже не было. С парнями она, конечно, встречалась – Чинтери одобрял, когда она пыталась жить, словно обычная девушка – но до близости никогда не доходило. Мислеги умела и нравиться, и знала, как знакомиться, одеваться, как себя вести. Знала, каково это – быть, как они.

И не понимала, чего эти самые «они» в этом находят. Ну, разве что организм требовал. Не понимала, пока не встретила Мирралда. Того самого, что и посвятил ей эти строки. Такого же Чёрного, как и она.

Женщина из обслуги кафе принесла заказ, улыбнулась – на сей раз дежурной улыбкой и, видя, что гостье нет до неё дела, снова удалилась.

Ниан вернулась к аганжи и булкам, сосредоточившись на том, что происходит внутри. Там было какое-то странное ощущение полноты, обретения самой себя. Как оказалось, всё, чего ей не хватало – это вот такого отражения своей же сущности. А ещё чувство лёгкости, когда даже верится в то, что вот-вот полетишь. Стоит только зажмурить глаза, захотеть этого крепко-крепко, и земля уйдёт из-под ног, и тяготение потеряет над тобой всякую власть.

«Глупо, подруга?» – спрашивала она себя, и признавалась: да, глупо. В двадцать лет вести себя так ей, очень рано повзрослевшей, было уже просто… неприлично даже. Но ничего поделать с собой не могла.

Но и сейчас привычка читать между строк дала о себе знать. Это написано перед самым её отъездом в Крайкен-Урас. Написано от чувства одиночества, что навалилось на автора в ожидании грядущего расставания. Разлуки были обычным делом – она то и дело ездила домой, в Селлестию, брала работу, выполняла, возвращалась в Неолон… Иногда везло: выпадала работа в Королевстве, здесь, под носом у Храмовников, людям её профессии лучше было не задерживаться или же быть очень, очень незаметными. Поэтому поездки в Королевство не были редкостью. Вот и в этот раз – прилетела две недели назад, пять дней с любимым и снова рабочая поездка, чтобы выполнить заказ.

«Ушёл… Навсегда…». От того, что дни расставания казались вечностью. Как и ей.

Мислеги снова принялась смотреть в окно, скосившись перед этим на часы – ну что же он опаздывает, не случилось ли чего? Она старалась вспомнить, когда последний раз кинсы тянулись так долго.

В ожидании достала коммуникатор, подключилась к сети – сообщение:

«Ваши эскизы я просмотрел, удовлетворён. Оплата при встрече».

Это её Посредник из Селлестии. Он ждёт, когда она объявится за оплатой и следующим заданием – если, конечно, захочет таковое взять сейчас.

Мислеги запросила последние новости и стала пролистывать заголовки. Экономика, аналитика. Ничего интересного. А вот светская хроника заставила её улыбнуться уголком рта.

«Принцесса Нелина сообщила о непременном намерении посетить открывающийся после срочной реставрации Музей Континентальной Войны».

Ну, надо же, как долго они реагировали – полгода почти прошло. Королевский Двор, конечно, не мог не обозначить, откуда были выделены деньги на реставрацию. И визит юной Принцессы на правах хозяйки мероприятия – лучшая демонстрация, что Король заботится о своих подданных. Монархия здесь конституционная, но выборная законодательная власть попросту не может надавить на власть исполнительную. Недаром же столько лет упорно проталкивались в государственную систему Неолона разные условности. Всё верно, бюрократические барьеры, что так старательно выстраивались Королевским Двором, привели к тому, что реальной силы у выборной палаты просто не было. Закон они могли принять, да. Но кто сказал, что он будет буква в букву и немедленно исполняться? А вот Королевский Указ есть Королевский Указ, и на то, кстати, тоже есть свой закон.

Ни у Мислеги, ни, разумеется, у её работодателей иллюзий на этот счёт не было. Плевать старику Аунгриду на своих подданных, до тех пор, пока не бушуют, и всё идёт гладко. Работают себе, платят налоги, что им ещё нужно? Какие-то тропинки наверх, в ряды потомственной аристократии? Так пожалуйста, для того и придуманы браки. Докажите, что, несмотря на безродность, вы равны семьям, веками служившими Короне. Пусть одна из таких семей воспримет вас, как равного.

Вот и результат – деньги, деньги и ещё раз деньги. Благородные фамилии сохранились, да, вот только не все смогли сберечь финансовое положение. Фамилия взамен на капиталы. А уж как образовался этот капитал – дело десятое, если вообще кому-то есть до этого хоть малейшее дело. Реставрация Музея – это не просто деньги, это прорва денег. В чьём кармане они осели – Мислеги не знала, да и знать не хотела, но.… Зато ей было прекрасно известно, что послужило поводом для реставрации. Да, массовые беспорядки, что случились не так давно на мероприятиях в памятный день, дату официального окончания Континентальной. И, по странному стечению обстоятельств, возникли они как раз возле экспонатов времён войны, выставленных на центральной площади. Королевский Двор пришёл именно к тому выводу, что и требовалось – дабы подданные возле экспонатов не бесились, надо, чтоб никого уже танк сорокалетней давности не удивлял. А где можно посмотреть на танк в любое время года в столице? Правильно, в Музее, в который люди ходить почти перестали. Вот Его Величество и засуетилось.

Это была уже не первая командировка для Мислеги, да и работа, в принципе, вполне привычная – люди и так были взбудоражены, ещё бы, война-то проиграна, с позором возвращены селлестийцам королевские города на границе. Толпой, объединённой нужным настроением и общей идеей, очень легко управлять. Нужно только делать это очень, очень осторожно, по всем правилам. То есть подходить к делу нужно, как любил выражаться Наставник, Рему Чинтери, «толково». И Чёрная, отправляясь на работу, готовилась, как следует. Повторила весь материал по управлению толпой, что у неё был. Перелистала и перечитала все статьи о массовых беспорядках, что смогла найти в архивах серверов Глобальной Информационной Сети. По подборкам фотографий препарировала события: с чего беспорядки начались, как разгорелись, во что вылились.

И только потом, уже работая, она заметила, что ей кто-то незаметно, из тени, исподволь помогает. Не то, чтобы это зацепило профессиональные чувства, нет – но не выяснить, кто и почему действует рядом и заодно с ней, она не могла.

И нашла его, Мирралда.

Тот поначалу отнекивался. Если точнее, то лгал – в Неолонском даже слова «ложь» уже не осталось, не говоря уже о производных от него. Были иносказания: «не то, что есть на самом деле» – кстати, в селлестийском аналогично – или, например, «кривая правда».

– Не ври, – припёрла Ниан тогда Мирралда к стенке словом из Международного, – Плохо получается. А раз плохо, то – может недобро закончиться.

И тот признался. Да, прислали помогать. Почему – не знает, видимо, задание такое важное. И, в качестве извинений, предложил познакомить с городом и накормить лучшим обедом, что тут можно найти. С этого всё и началось, а «не ври» с первого же дня стало правилом для них обоих по отношению друг к другу. Им, специалистам по манипулированию людьми, было не привыкать ко лжи. Но не промеж собой же! Кроме того, лгал Мирралд из рук вон плохо, он делал это слишком, чересчур правдоподобно, так, что хотелось верить – и именно на этом Мислеги его всё время ловила. Если ей хочется верить – значит, врёт, архаков сын!

К первому правилу быстро добавилось второе – «не трогай». Любая инициатива к тому, чтобы перейти к более тесному общению, исходить должна была от Ниан. Она первой брала его за руку, давала понять, что желает быть обнятой, поцелованной, или и то, и другое сразу. Это правило возникло после третьей их совместной ночи, когда Мирралд, играя, схватил её и повалил на кровать. Но вместо смеха или ласки получил испепеляющий взгляд.

– Ещё раз так сделаешь – убью, – честно предупредила Мислеги, и тот что-то такое увидел в её глазах, заставившее в слова любимой сразу же поверить.

Потом она, конечно, всё рассказала. Про то, как первый раз в своей жизни убила человека. Нет, конечно, и несчастные случаи с летальным исходом она уже подстраивала, и даже, однажды, скормила свою жертву вызванной из мира тонкой энергетики сущности. Но так, чтобы глядя в глаза… Оружие у неё было при себе – эту привычку в неё вложил Наставник, Чинтери. Умение обращаться тоже было, но не пригодилось пока ни разу. И вот случилось так, что, когда Мислеги вздумалось в очередной раз почувствовать себя желанной – выбрав для этого соответствующего парня в ночном заведении – дело не кончилось обычным «я тебе напишу». Обманутый в своих ожиданиях и потому оскорблённый, молодой человек попробовал взять Ниан силой. И, пока он возился с её одеждой, та дотянулась до своего лежавшего на полу плаща.

Так она перешагнула за ту черту, по одну сторону которой – когда выполнение заказа происходит словно понарошку, а по другую – осознание себя как именно убийцы. Да, та первая жертва приходила даже иногда во снах, смотрела на неё глазами, полными ужаса, хваталась руками за клинок, торчащий из груди – и Мислеги поначалу очень пугалась, что ничего, совсем ничего, абсолютно ничего по этому поводу не чувствует. Только какой-то страх перед той животной похотью, что увидела тогда в глазах существа, которое какие-то мгновения назад было человеком. Ощущения в ту ночь были, вспоминала Ниан сейчас, словно убила она и не человека вовсе, а агрессивное, напавшее на неё животное.

Но ту тонкую грань, что легла между знанием, как обращаться с оружием, и готовностью его применить без колебаний, при необходимости, она перешагнула именно тогда. И страх пришёл именно по той причине, что сейчас её могут найти рядом с мёртвым телом.

Мислеги испугалась не содеянного, а расплаты за него. Помнила, как прибежала, всполошённая, тогда к Чинтери, а тот только и сказал:

– Жаль, не хотел так рано отсюда уезжать.

Это сейчас Мислеги понимала – и, к слову, Мирралд тоже в этом помог, подтолкнул её рассуждения в нужном направлении: тогда требовалось, чтоб она пережила всё это сама.

С того разговора любимый больше никогда не дотрагивался до неё первым. После того рассказа она и получила подарок – вот этот простой блокнот в переплёте коричневой кожи. И, как позже выяснилось, в её подарке по утрам иногда прибавлялось нового: просыпаясь утром, она порой находила блокнотик не там, где оставляла его вечером, а на подушке. И тогда оказывалось, что в нём прибавилось строчек.

Стихи до этого, она, конечно, читала. Чинтери настаивал: в стихах, говорил он, люди проявляют истинных себя. И всегда, всегда Мислеги и её Наставник обсуждали биографию классика. Что заставляло его писать. Какие эмоции, переживания были «слиты» в стих, откуда автор брал образы. Важно было уметь видеть то, что осталось за строчками. Так она училась понимать неявные мотивы людей. Стихи и были для неё не более, чем предметом для изучения.

Но, встретив Мирралда, Ниан полюбила и поэзию, словно открыв её заново, увидев в ней всё, чего не видела раньше. Не личность автора, что стоит за образами, рифмами и размерностью ударений, а – сами образы, сами рифмы, саму размерность.

«Глупо, подруга?» – спросила она у себя, и призналась: да, глупо. Чинтери был бы ей очень недоволен. Но – несмотря на то, что это очень «бестолково» – как же приятно!

Раздумывая над всем этим, она пролистывала в коммуникаторе фотографии Музея после реставрации, сделанные камерой гражданского беспилотника. Одна получилась особо удачно – посреди экспозиции парадный вход, а на нижнем переднем крае расположились крыши домов.

«Хорошая позиция для снайпера», – почему-то подумалось Ниан.

Открылась дверь в кафе, Мислеги подняла взгляд, и сразу же стало уже ни до коммуникатора, ни до фотографий – на пороге стоял Мирралд. Улыбающийся, довольный, зелёные глаза смеются, отпущенные до подбородка светлые волосы, как всегда, растрёпаны, и блестят от брызг тех капель, что сегодня срываются с крыш с самого рассвета. Подтянутый, худой, строгая одежда только подчёркивает такое телосложение. Правильные черты лица, вечная складка от улыбки до самых крыльев носа. Навстречу этому лицу она встаёт, едва не роняя стул, тянет руки – любимый подбегает, обнимает, подхватывает и даже кружит по залу.

1 2 3...12 >

На страницу:

Перейти

1 из 12

Другие книги автора

Точка Скольжения. Архипелаг. Часть первая

Егор Майндер