Клич мятежников. Из истории будущего Юга

– Да спи же ты, какая война, просто бандиты, – отрезал Уилф. – Полиция с ними справится. Постреляют и всё.

Он собрал ружьё. Подумал, снарядил магазин пулевыми патронами, ещё один загнал сразу в ствол, поставил помпу на предохранитель и положил оружие на тумбочку возле кровати. Стал неспешно раздеваться.

– Можно к тебе? – хныкнул Винс. Уилф свёл брови:

– Ещё новости! Тебе что, три года?

– Ну Уилф, мне страшноооо… – проныл младший, садясь в постели.

– Иди, – буркнул старший, ставя рядом с кроватью кроссовки и откидывая одеяло. Винс немедленно перебрался со своей кровати под бок к старшему брату. Залез поглубже, повозился и притих, но не испуганно-выжидающе, как лежал у себя в постели, а удовлетворённо. Уилф подумал и обнял Винса. Тот коротко выдохнул и уткнулся носом в плечо брату. И, кажется, мгновенно уснул.

Уилф не закрывал глаз. Он смотрел на то, как чуть шевелящийся красноватый длинный отблеск лежит на чёрном стволе ружья. Вспоминал слова Томми – уехать. Но куда уезжать? Да и как об этом сказать маме, она же только посмеётся…

Потом комната и отблеск на ружье стали ему сниться…

…Миссис Матмэн не спала.

За все свои тридцать шесть лет она – решительная и умная женщина, настоящая домохозяйка, мать двоих сыновей и жена старшины флота – ни разу не чувствовала себя такой беспомощной. Всегда само собой разумелось, что большие вопросы решают мэр и президент, за порядком на улицах следит полиция, деньги пересылает муж, а её дело – растить детей и вести дом так, чтобы его было не стыдно показать соседкам, не стыдно встретить в нём отпускника-мужа, чтобы в нём было всегда уютно и спокойно.

Но сейчас миссис Матмэн не понимала, как ей быть. Смутное ощущение тревоги переполняло её, как выплёскивающаяся из ведра грязная вода – и вызывало такое же желание поскорей выплеснуть эту воду… но как и куда?

На ночном столике женщины лежал – рядом с семейной фотографией, они снимались все четверо в Йеллоустоуне в прошлом году – небольшой пятизарядный кольт, никелированный, красивый, изящный даже – подарок мужа. Она умела стрелять, причём неплохо. И сейчас почему-то вспоминались строки из прочитанного лет пятнадцать назад романа «Унесённые ветром» – как Скарлетт о’Хара застрелила пролезшего в дом мародёра-северянина. Но это было страшно давно, так давно, что фантастические фильмы о зомби и инопланетянах-захватчиках казались реальней, чем невозможная история про горящие американские города и убивающих друг друга граждан Соединённых Штатов.

Сейчас ей вдруг пришла в голову пугающая мысль, что всё это ведь было. И Скарлетт о’Хара тоже не верила, что в Таре может произойти что-то такое…

Какое – такое? Она прошептала молитву – короткую, выученную в детстве и всегда приносившую успокоение. Но сейчас вдруг пришла острая обида: где Поль? Почему он в каких-то далёких морях, а не рядом с ней и сыновьями, почему он не в доме – и она, его жена, должна сидеть на постели в спальне и смотреть на револьвер с мыслями о том, как ей быть?!

Она набрала номер на мобильнике. В который уже раз.

Нет связи.

На миг ей представилось…

– Нет, – сказала она громко и решительно. Это просто сцена из фильма «Пирл-Харбор» и так не бывает.

Но ведь было, не так ли, спросила темнота в дальнем углу. Почему ты думаешь, что не может повториться?

Она поднялась на ноги. Держа в руке револьвер – его маленькая увесистость успокаивала немного – обошла комнаты. Все, одну за другой. Потом поднялась к сыновьям.

Сперва она испугалась – младшего не было в кровати. Но потом женщина увидела под боком у старшего компактный выпяченный бугорок одеяла и невольно улыбнулась. Ну конечно. Бежать к маме – Винс уже великоват. А к брату можно…

Улыбка исчезла с её лица. На тумбочке рядом с кроватью Уилфа лежало ружьё, подаренный в прошлом году отцом «мосберг». Миссис Матмэн тогда очень не понравилась эта идея – дарить мальчишке настоящее оружие. Но муж махнул рукой, сказав, что это игрушка. А Уилф смотрел так жалобно и в то же время сердито, что как-то возражать женщина в самом деле не смогла. Да и то сказать – едва ли можно было назвать 410-ку серьёзным калибром.2

И вот теперь она почти с облегчением смотрела на оружие рядом с кроватью сына. Уилф умеет им пользоваться, это хорошо…

О чём это я, подумала женщина испуганно. Зачем мальчику пользоваться оружием для тренировочной стрельбы?! И как пользоваться?! Стрелять в людей? В кого, в каких?! Нет, нет же… Этого просто не может быть. И не будет.

Она посмотрела на револьвер в своей руке. А она к чему готовится, бродя по комнатам с револьвером в руке? Нет, глупости какие… Завтра утром всё будет в порядке. Завтра утром всё наладится. Это просто ночь такая. Просто ночь…

Уилф громко вздохнул и завозился. Миссис Матмэн наклонилась к старшему. Тот на секунду приоткрыл сонные глаза, улыбнулся совсем по-детски, пробормотал: «Маааам…» – и, опять закрыв глаза, повернулся на бок. Нашарил и обнял неподвижно спящего младшего брата, замер.

Да нет. Всё будет хорошо, успокоенно подумала миссис Матмэн. Посмотрела на револьвер в своей руке, усмехнулась его нелепости. И, выйдя из комнаты сыновей, тихо притворив за собой дверь, пошла к себе.

Надо выспаться, потому что завтра будет день. Обычный день.

2 глава. БРАТ ПО ЯРОСТИ

Ненависть – юным уродует лица,

Ненависть – просится из берегов,

Ненависть жаждет и хочет напиться

Чёрною кровью врагов!

В. Высоцкий. Баллада о ненависти.

Уилф проснулся во всём доме Матмэнов первым.

Иногда с ним бывало такое – он просыпался самым первым, лежал и представлял себе, что он вообще единственный бодрствующий человек на Земле. Всё спит и все спят. Он лежал и представлял себе сонные бесконечные улицы, хотя знал, конечно, что сейчас, когда в Талахасси утро, есть места, где день, ночь, вечер…

Но сейчас утро было иным. Уилф понимал, что дом, его дом – спит. Странно, он не только видел спящего рядом братишку, но и ясно представлял себе спящую мать – и револьвер на столике рядом с портретом отца. А ещё он понимал: город не спит. Нет. Не так. Город и не засыпал.

Ждал.

В доме царили привычные тишина и покой. Но в эту тишину доносились звуки внешнего мира. И они были чужими даже больше, чем любой фантастический фильм.

По Платановой улице временами проносились гудящие машины – а ведь было ещё очень рано для разъезда на работу и тем более – для возвращения с неё, в остальное же время по улице проезжала хорошо если одна машина в час. Вдали послышался прерывистый стон пожарной сирены, потом резко оборвался. И позади всего этого немолчно и от этого как-то незаметно потрескивали и сливались в единый фон выстрелы.

Сотни выстрелов.

Ду-дут, ду-дут, ду-дуттт, сказало что-то совсем близко, и только теперь Уилф понял, что это стрельба. Она была не такая, как в кино – казалось, кто-то рвёт в клочья бумагу или разрывает полосы ткани. Как та, которую он слышал вчера… только эта – была сплошной и не умолкала.

Осторожно, чтобы не разбудить Винса, мальчишка поднялся. Винс недовольно захныкал, обнял подушку и перевернулся вместе с ней поперёк кровати, но не проснулся. Покосившись на него, Уилф задержал взгляд на дробовике, потом подошёл к окну и раздвинул гардины.

Тут и там над городом плыли дымы. Как раз когда он открыл гардину, по улице снова пронеслась машина – открытый «бог-ког»3, в котором сидели несколько человек, Уилф не различил, кто они, но мог бы поклясться, что все сидящие – вооружены. В остальном Платановая улица была пустынна и тиха. Словно то, что творилось вокруг, её не касалось и не могло коснуться. Никогда. Никак. Только у дома Остинов во дворе стояли обе их машины, и возле них быстро и молча суетились люди. Быстро, молча и… и испуганно. Они грузили какие-то вещи. Они собирались уезжать. Нет. Не уезжать.

Бежать.

Минитмены, вдруг подумал Уилф, удерживая гардину рукой. Это вспомнилось из уроков истории – минитмены. В каждом посёлке был такой отряд, члены которого должны были за минуту собраться и выбежать на улицу с оружием в руках для защиты посёлка.

Улица пуста. Как так получилось, что мы – все – одни среди такого множества людей? Уилф тряхнул головой и вдруг сильно пожалел, что вчера не поговорил как следует с Томми Ли. Где он сейчас? Он, наверное, мог бы объяснить… объяснить, что же, всё-таки, происходит…

Он снова рассеянно повёл взглядом по улице. Мальчишке показалось, что на углу лежит человек – человек с мотоциклом. Именно лежит. Но всмотреться он не успел, потому что откуда-то сбоку появился мистер Бинэм.

Старый пьянчуга был с утра заряжен, как следует. В перекошенной рубахе и запачканных чёрт те чем джинсах он двигался посреди улицы по сильной синусоиде, то и дело прикладываясь к огромной бутылке контрабандного кубинского рома, которую держал в левой руке. В правой он сжимал двустволку. Как раз перед домом Матмэнов Бинэм остановился, сделал ещё один глоток, помотал головой и заорал хрипло и неожиданно зычно:

– А ну вставайте! Спасайтесь! Это смерть! Мать вашу, матерь божья, я вижу, что это смерть! Люди! Вставайте и бегите, пока ещё можно, бегите, раз мы разучились пить и драться! Юг! Юг! Юг! Проснись!

Во дворе Остинов уже было пусто, люди бросили машину и спрятались в дом. Краем глаза Уилф увидел, что в доме наискось дрогнула гардина. И понял, что там кто-то стоит и смотрит на улицу. И, наверное, не только там. Стоят и смотрят. И им страшно. Они ничего не понимают, и им страшно. Улица не спит. Улица ждёт, и никто, кроме этого алкаша…

Что – «никто», он не додумал, не успел.

Мистер Бинэм опять хлебнул и взревел:

– Поток цветов обвил

Зелёные холмы…

Велик ваш подвиг был!

Вас помним вечно мы! А ну! Вставайте! Какого хера попрятались! Юг!!!

– Уилф… – послышался голос бесшумно вошедшей в комнату матери, но мальчишка даже не обернулся, потому что именно в этот момент из-за поворота (да, там точно лежал человек, человек рядом с кросс-мотоциклом, и Уилф даже видел теперь его светлые волосы и серую шляпу рядом) с высоким воем вылетел форд-пикап. В его кузове мотались сразу трое афроамериканцев – плечом к плечу, держась каждый одной рукой за ограждение, а в другой сжимая винтовку. М16 на ремнях, перекинутых для удобства через плечи.

Мистер Бинэм сделал ещё один глоток и выстрелил навскидку. Сперва из одного, потом из другого ствола.

Уилф отшатнулся от окна, отталкивая мать на кровать – она села от неожиданности, разбудив Винса, который от неожиданности тонко ойкнул. Но они – все трое – женщина и мальчики – услышали снаружи короткий мокрый удар.

* * *

Уилф не знал, что позавчера в Б*** пятнадцатилетний Джесс Халлорхан, сын офицера, заступился за одноклассницу перед двумя «афроамериканцами» и был расстрелян ими из пистолетов прямо на школьном дворе. Похороны мальчика превратились в манифестацию, на которой впервые появились открыто флаги Старого Юга. Гроб Джесса Халлорхана сопровождали десятки вооружённых гражданских гвардейцев. Уже вчера начались погромы в клоаках черных кварталов. Брошенные по приказу губернатора на подавление части Национальной Гвардии почти поголовно перешли на сторону восставших жителей Б***.

И это послужило началом к тройному восстанию на юге США – восстанию хорошо организованных, щедро финансируемых и многочисленных негритянско-мусульманских, нарко-латиносских \организаций – и милиционной «гражданской гвардии»; каждая из этих трёх сторон была изначально враждебна двум остальным. Федеральные силы по приказу президента фактически приняли сторону цветных и немедленно раскололись – примерно треть частей открыто отказалась повиноваться приказам и заявила о «переходе на сторону народа», под которым подразумевались в данном случае почти исключительно белые американцы. Полиция оказалась практически парализована, Национальная Гвардия в основном приняла сторону гражданских гвардейцев.

До Талахасси всеобщее восстание по-настоящему докатилось именно этим утром.

* * *

Уилфу казалось, что он стоял сбоку от окна, переводя дыхание, невероятно долго (на самом деле – всего несколько секунд). Потом он, не слушая испуганного крика матери, метнулся обратно к окну.

В доме напротив лопнули окна, и наружу легко и красиво выскользнули невесомые перистые языки пламени. Очередь – совсем близко – ударила в уши, и Уилф увидел, что по улице бегут афроамериканцы – их было много, и все они были вооружены. Они вбегали во дворы и дома, стреляли в окна, бросали в них бутылки, взрывавшиеся рыжим огнём. Где-то дальше по улице послышались длинные очереди, и большинство афроамериканцев бросились туда…

– Что происходит? – медленно, даже с некоторым интересом, спросил Уилф сам у себя, разглядывая творящееся на улице. Как и все американские подростки, он вполне был подготовлен голливудскими фильмами к вторжению инопланетян, захвату Земли зомби, китайцами или даже русскими, глобальному потеплению, похолоданию, наводнению, смертоносной эпидемии, выпадению метеоритного дождя и падению Луны. Ещё каких-то сто лет назад при виде того, что творилось на улице, любой житель Платановой улицы крикнул бы: «Не стой столбом, парень, ты что, не видишь – взбунтовались ниггеры?!» Но Уилф не употреблял слова «ниггеры» даже в мыслях и всегда чувствовал себя неловко, даже читая его где-то. А уж что афроамериканцы могут взбунтоваться (?!) – ему не приходило в голову вовсе. Зачем?! Против кого?! Из-за чего?!

Дом напротив горел. На крыльцо из распахнувшейся двери выбежал кричащий человек, женщина. Она горела тоже, и Уилф не сразу её узнал, но узнал – когда она упала через перила и осталась лежать на газоне. Это была миссис о’Лири.

Потом у дома о’Лири просела крыша. Уилф вздрогнул от страшного звука – и отшатнулся от окна, чтобы больше не видеть то, чего не могло быть.

– Что там, Уилф? – испуганно спросил Винс, обеими руками и даже ногами обвивший мать.

Уилф словно бы проснулся от этого вопроса. Метнувшись, он схватил ружьё, брюки… и опять застыл. Он медлил потому, что была противна мысль о том, что придётся оставить свой дом. Это промедление могло стать губительным в любой момент, оно шло из древних времён, из генетики. Но предок Уилфа, передавший своему потомку это упрямое желание любой ценой защищать своё жилище, жил в небольшой хижине с одной комнатой, с двумя-тремя окнами-бойницами, узкой тяжёлой дверью, напрочно сбитой из толстых, не сразу поддающихся даже огню тяжёлых древесных плах – при нападении на такое жильё разум требовал оставаться внутри и бить врага из окон.

Дом Уилфа – полутораэтажный, тонкостенный, с большими стеклянными окнами, несколькими комнатами, стеклянными дверями, доверху набитый тем, что может гореть – был фактически ловушкой для обороняющегося.

К счастью, мальчик всё-таки понял это достаточно быстро.

– Мама, быстро уходим! – держа в левой руке готовое к выстрелу ружьё, Уилф начал теснить поднявшуюся с кровати мать к выходу. – Быстро, быстро же, скорей! Винса бери!

– Зачем, куда? – миссис Матмэн тем не менее пятилась, крепко держа в левой руке руку притихшего, во все глаза смотрящего на старшего брата младшего сынишки, а в правой сжимая револьвер. На миг в женщине проснулся удивлённый гнев, она хотела даже прикрикнуть на разбушевавшегося старшего сына: «А ну-ка, молодой человек!..» – но потом вдруг испугалась. Испугалась лица Уилфа и его слов, того, как он напирал и вёл себя. Ей вспомнились все эти истории про ребят, которые сходили с ума и хватались за оружие. Раньше она никогда не примеряла этих рассказов по ТВ всерьёз на себя и свою семью. Но сейчас… что, если Уилф на самом деле сошёл с ума?! Может быть, началась какая-то эпидемия?! Что делать? Винс…

…Она была умной и храброй женщиной, миссис Матмэн. Любящей матерью, верной женой, настоящей хозяйкой. Но даже её разум, её взгляд на мир были испакощены донельзя. И, пытаясь встроить в реальную жизнь претендовавшие на ещё большую реальность фантастические картины и рецепты из шоу и фильмов, она теряла секунды, теряла их там, где ещё её бабушка инстинктивно сделала бы единственно верное – подчинилась мужчине и начала спасать ребёнка.

Телерассказы были реальней реальности. Миссис Матмэн всё ещё не могла отрешиться от них полностью. А Уилф в отчаянье остановился, видя, что мать ничего не предпринимает и не зная, что ему делать – не толкать же её ружьём, в самом деле?! Они были уже в самом низу лестницы, направо – дверь во двор, налево – чёрный ход…

…и как раз тут дверь во двор рухнула. Разлетелась и упала стеклянными брызгами и пластами. Все трое – женщина и мальчики – обернулись.

Большая обезьянья лапа, просунувшись внутрь, зашарила в поисках ручки, рванула её. Дверь отлетела, стукнулась в стену, рассыпая последние осколки стекла. Внутрь вошёл низенький длиннорукий чернокожий – с винтовкой в правой руке. За ним виднелись ещё двое, и у всех троих на лицах расплывались при виде хозяев дома широкие улыбки.

(…на мордах… оскалы…)

– Гых, – совершенно нечеловечески сказал вошедший первым. – Съ… ться хотели?

– Что вы себе позволяете? – миссис Матмэн спросила это без страха, с изумлением скорей. – Как вы посмели ворваться сюда? Мой муж…

– У тебя их, сучка белосисая, сейчас будет целых три, – сообщил чернокожий. – Только на децл вре…

Он не договорил.

Уилф издал вопль – дикий, улюлюкающий крик, жуткий и нечеловеческий. Он сам не знал и не понимал, что это за звук – вопль поднялся откуда-то из района пяток, заполнил всё тело и выплеснулся наружу за какие-то доли секунды. И от этого визга-воя-рёва проникшие в дом налётчики оторопели. Всего лишь на миг. Но именно этого мига мальчишке хватило.

– Получай! Получай! Получай, грязный ниггер! – над локтем дёргающего рычаг перезарядки Уилфа бешено кувыркались гильзы, выстрелы 410-го в помещении гремели, как салютная пушка, кричал, обхватив мать, Винс, но всё это заглушал рёв умирающих животных – все трое налётчиков бились сперва об стены, потом на полу, а Уилф стрелял, пока не выпустил последнюю, шестую, пулю. Он дёрнул затвор в ярости, а следом уже лез ещё один – с большим пистолетом в одной и топором на коротком топорище – в другой лапе. Его налитые кровью глаза были полны звериной ярости. – Ма, беги! – крикнул Уилф. И присел – сзади послышался треск выстрела – не такого громкого, как выстрел его дробовика, револьверного. Правый глаз негра лопнул, голова дёрнулась, расплёскивая густо-алое на стену, и он с хриплым «рррыххх…» осел наружу.

Одной рукой прижав к своей ночной рубашке лицо плачущего Винса, другой рукой миссис Матмэн опускала револьвер. Лицо женщины было потрясённым почти до смешного.

– Господи, – сказала она. – Господи, что это?

– Бегите! – Уилф бросил пустой дробовик, схватил лежащее у самых ног незнакомое оружие – короткую самозарядную винтовку с изогнутым магазином и удобным прикладом, вылетевшую из рук одного из убитых.

– Я должна переодеться… – медленно заговорила миссис Матмэн, но Винс заплакал, теребя её рубашку:

– Ма, ма, уйдём скорей, мамочка, уйдём отсюда ско-ре-е-е! – и она, опомнившись наконец, схватила младшего сына в охапку, метнулась к двери, но тут же остановилась, обернулась, вскрикнув горестно:

– Уилф?!

– О господи, да бегите же!!! – отчаянно прокричал мальчик – по тропинке к дому бежали двое, и как раз в этот момент они начали стрелять – от бедра, на бегу, поливая струями пуль весь фасад дома и что-то визгливо крича. – Бегите, чтоб вас! Убегайте, не будьте бестолочами! – и, припав на колено, мальчишка, как при стрельбе по мишеням в тире АСА, влепил по пуле в каждого бегущего, ощутив резкую, тяжёлую отдачу…

* * *

– Господи, где же они?

Уилф Матмэн произнёс это еле слышно, чтобы просто услышать свой голос. Он не надеялся найти мать и братишку в том аду, в который превратились улицы его родного Талахасси. Просто это «где же они?» подразумевало ответ, что они хоть где-то есть. Живые. Большего Уилф не хотел.

Весь этот длинный, бесконечно длинный и совершенно безумный день он куда-то бежал, шёл, полз – не останавливаясь, казалось, ни на секунду. Кругом был огонь и рушащиеся здания, стрельба и крики – так не кричат люди. Уилф не знал, как называется его оружие, но держал его, не выпуская. А патроны к нему – толстенькие, необычные – он насыпал в какую-то невесть откуда взявшуюся поясную сумку, висящую на таком же кто знает, откуда свалившемся, ремне прямо поверх пижамы – с верхом – в оружейном магазине, точнее – насыпал хозяин магазина, сыпал горстями, пока двое мужчин стреляли через окна наружу, сыпал и бормотал: «Вот, держи… магазинов к этой штуке нет, а патроны – держи… патронов у меня полно, настоящие русские, контрабанда… вот, держи…» Куда он делся, куда делись те мужчины, кто они все были? Уилф не знал. Он опять бежал, полз и стрелял – один, и помог какой-то старухе перетащить через забор уже даже не плачущую от ужаса девочку лет пяти, с огромными глазами прижимавшую к груди медвежонка Тедди. Дальше – они втроём сидели, как ни в чём не бывало, в каком-то доме, пили холодный, который налил им седоусый тощий старик… вот только на столе у старика лежал поцарапанный, потёртый «калашников», как в кино, и потом старик допил чай, взял автомат и сказал: «Так, ну вот и гости…» А потом опять были какие-то люди, и они вместе стреляли с нижнего этажа большого здания – через двери и витрины, и рядом с Уилфом стрелял полицейский – плачущий полицейский. И он снова остался один, бежал, упал в какие-то кусты, где лежал убитый пёс – с расколотой головой – рядом с убитым мальчиком лет десяти, голова которого тоже была расколота, как орех щипцами. Но это было не важно – Уилф наступил на стекло и сейчас вытаскивал его; вытащил и опять бежал и снова стрелял. Потом был танк и люди в форме, к которым он, как к спасению, бежал вместе с ещё тремя людьми… а с танка ударил пулемёт и раздался невозможный крик: «Грёбаные дикси, грёбаные мятежники!» – и все упали, потому что они не хромали и бежали впереди, а Уилф, как перепуганный зверёк, взвизгнул и на бегу – уже в сторону, в переулок – начал стрелять, и с танка мешком упал человек в федеральной форме – враг. Долбаный янки. Другой человек в такой же федеральной форме с пулемётом лежал в дверях магазина и огнём из пулемёта прикрывал убегающих женщин с детьми – кричащих трёх женщин – и сам кричал: «Вот что такое техасцы!!! Мы не суки!!! Мы техасцы!!!» – и люди в такой же форме падали впереди, а Уилф подавал ленту… Он вроде бы видел даже каких-то знакомых людей, но не помнил, разговаривал ли с ними. И не очень понимал, жив ли, и если да – то почему, за какие заслуги и удача ли это – что он жив.

В районе, где он остался, было уже почти тихо, стрельба откатилась в сторону южной окраины, и там не умолкала, слилась в сплошной перестук.

– Господи, где они? – повторил Уилф. Неподалёку фонтанировала высоченной струёй срезанная пожарная колонка, вода текла по канаве через кусты, в которых он лежал, сплошным чистым потоком, и мальчишка вдруг ощутил, что внутри у него всё горит от жажды. Чуть подавшись вперёд на локтях и не выпуская оружие из руки, он опустил лицо в холодную воду и пил, пока его не вырвало. Он подождал, пока вода снесёт блевотину, напился снова и снарядил магазин – после этого патрон в сумке осталось мало, едва десяток. Подумал, что надо идти домой, что уже поздно – и помотал головой яростно, чтобы вытряхнуть эту мысль, пока она не проела мозг.

Шум, поднявший в конце улицы, в темноте, заставил Уилфа напрячься и замереть. Фонари не горели, кроме одного, над выбитой дверью магазина, возле которого била колонка – и мальчишка не сводил глаз с улицы, откуда приближался шум.

Его источник стал ясен очень быстро.

Появилась группа негров. Их было штук сто, нет, не группа – толпа, воющая и улюлюкающая. Кое-кто нёс факелы, и отсветы багрового пламени делали их лица и движения лицами и движениями чудовищ из фильма ужасов. Даже трудно было поверить, что они реальны. Но от киношных чудовищ негров отличало то, что все в толпе были вооружены с головы до ног, всем, чем угодно – от дробовиков до пулемётов. То и дело раздавалась пальба – идущие стреляли без разбора по окнам домов. Уилф поймал себя на том, что выискивает в толпе знакомые лица афроамериканцев – отцов соучеников, вообще жителей Талахасси. Но знакомых лиц там не было. Там вообще не было лиц.

Только морды.

В центре толпы переваливался здоровенный джип – со спешно срезанной крышей, с установленным сзади шестиствольным «минимагом». На передке джипа на четвереньках стояла, уронив голову (волосы закрывали лицо) привязанная и подпёртая какими-то деревяшками белая женщина или девушка – голая и окровавленная. Всё её тело моталось на верёвках и распорках в такт толчкам джипа, и Уилф понадеялся, что она мертва.