Таёжный дьявол. Хранитель чащи

Из соседнего чума вальяжно вышла кошка и вывалялась в снегу. Как уже знал Степан – это считалось к непогоде. Жилище Пайрии было и впрямь высоким, но не слишком выделялось на фоне остальных. Походило на индейский вигвам, только сделанный из оленьих шкур. Плотные кожаные стены по бокам украшали изображённые угольком рисунки животных, а над входом висело несколько оберегов, сплетённых из сухих веток, шерсти и птичьих перьев. Степан нашёл это приятным. Ненцы оказались не отчуждены от искусства. Степан уже изрядно продрог и, не желая заставлять хозяина ждать, зашёл внутрь.

В чуме оказалось просторно, как в небольшой однокомнатной квартирке, лишённой громоздкой мебели, но в то же время тепло и уютно. Свободно могли уместиться пять-шесть человек. Было где развернуться и семье и приезжим гостям. Жилище с виду казалось простым и приземистым. Помещенье хорошо вентилировалось, внутри будто работал кондиционер, только бесшумный, и осуществлял медленную вытяжку воздуха через верхнее отверстие. По бокам возле стен располагались набитые сеном лежанки, а посередине топилась небольшая железная печка-буржуйка. Один из немногих здешних признаков цивилизации, почти достопримечательность, потому как, со слов Пайрии, в большинстве чумов огонь поддерживался кострами. Тепла от неё хватало даже в стужу, да и шкуры, которыми были покрыты стены, хорошо согревали. Внутри жилища можно было снять верхнюю одежду.

Пайрия пригласил сесть за небольшой столик и выпить чай. Степан несказанно обрадовался. Он нуждался в горячительных напитках сейчас как никогда прежде и даже не мог поверить, что испытывал столь острую потребность в, казалось бы обыкновенных вещах. Под ногами прямо на снегу лежали широкие доски, а вдоль всего периметра по кругу циновки из тонких стволов молодой сосны и стебельной травы, поверх которых расстилались звериные шкуры. Сидеть в тепле и видеть под ногами между досок снег, Степану было непривычно. Иногда из-под деревянного покрытия меж щелей задувал позёмка, но вопреки ожиданиям холодно не было, и он быстро согрелся. Только посидев некоторое время в жилище, Степан перестал чувствовать за собой слежку и, находясь в безопасности, наконец, спокойно вздохнул и расслабился. Он весь растёкся от тепла, словно оттаял, и развалился на лежанке.

Через входную ширму в чум забегали собаки, без приглашения, как свои, но вели себя культурно, под руку не лезли. Они старались быть незаметными, уважали хозяев. Все невысокие – ростом с вершок. Сначала можно подумать, что ещё щенки, но на самом деле взрослые, обученные лайки. Пайрия сказал, что иногда их привязывают на короткую веревку к шестам, чтобы не мешались и отдыхали, стерегли вход.

Достав вещи из походной сумки, Степан угостил хозяина банкой варенья, сыром, печеньем, бутербродами с копчёной колбасой и прочими радостями городской пищи. Пайрия обрадовался подаркам и пожаловался, что к ним в Хымвынар редко кто заезжает. Среди угощений оказались персики. Пайрия округлил глаза и набросился на них так, будто с роду не видел.

– О-о-о, пона одя-ока!

– Угощайтесь, – со скрипом в голосе предложил Степан.

Он внутренне возмутился нападкам Пайрии, но решил смолчать и не портить приятные впечатления от гостеприимства. Степан взял персики больше для себя, нежели для угощения. Ему нравилась мысль о том, что всякий раз даже в самой холодной дороге они сохранили в себе частичку теплоты.

– Вы их никогда не ели?

– Давно-мана охотника привозите! Осень давано-мана!

Пайрия разорвал пакет и принялся жадно поедать с неподдельным аппетитом. Он небрежно надкусывал фрукты и обильно пуская сок, страстно чавкал, будто целовал губы любимой женщины. Воспользовавшись увлечённостью Пайрии, Степан всё же решил один из персиков припрятать в куртке и оставить у себя на всякий случай, как весенний талисман, которым можно подкрепиться на обратном пути. Он пригрел его под одеждой вместе с бутербродами и закрыл внутренние карманы на замок.

Перемежаясь с терпким ароматом заваренного чая, в чуме чувствовался резкий запах шерсти, крепкого мужского пота и древесного прения, но просачивающаяся из скрытых зазоров меж прослойками кожаных покрытий приятная зимняя свежесть развеивала вонь. Степан быстро привык.

– Это удивительно! Вы сами делаете такие жилища? – осторожно отпивая из чашки, спросил Степан и обвёл взглядом стены.

Едва он успел оглядеться как знакомый вкус чая во рту почувствовался невыносимо приятным, заставил замычать от восторга, закивать и зажмуриться.

– А?! Да-да. Чума-мана осень крепкая, – усаживаясь рядом, начал Пайрия.

На неразборчивом, едва понятном языке он сказал, что хижины хоть и разборные и выглядят хрупкими, но являются прочными и устанавливаются по старинной, проверенной веками технологии. Даже самые небрежно собранные выдерживают сильные ветры в открытой тундре.

– Не ну бывать, конечна, сваливать. Но редко, это еси ставить не уметь. Совсем-совсем не уметь-мана. Тогда все сразу помогать, – сжал кулаки Пайрия, словно обеими руками растягивал перед собой короткую веревку. – Все друг за друга помогать дружно держаться.

Обучению постройки и уходом за жилищем у ненцев начинают с ранних лет и уделяют этому особое внимание. На один чум более тридцати шестов уходит. Сверху их покрывают и бережно укутывают двумя слоями нюков, сшитых из шкур оленей. Укладка тоже особенная. Первый слой – мехом внутрь, а второй – наружу. Всего на зимнее покрытие чума требуется, как понял Степан, более шестидесяти шкур.

– Бедные олени. Наверняка страдают от такого убоя.

– Не-е-е-т-мана! Нета! – помотал головой Пайрия.

Он уверил, что ненцы, да и вообще все местные племена, испокон веков всегда относились ко всем животным тундры с уважением. Берегли, разводили и больше чем нужно не забивали.

– Что для нас оленя-мана? – отпивая горячий чай, сказал Пайрия, – и в месяцы листьев и холода ездема на нёма. Одеваемса в оленя, оленя даёт пишу-мана и жильё. Поэтому оленя у нас многа. Чем больше-мана, тема лучише. Настоящего оленя никогда не бывать мало.

– Зачем тогда вы охотитесь на оленей, если вы о них заботитесь и разводите?

– Да это и не мы-мана, а ребята Пераварукога. А эти наше-мана свои родные-мана, а они на диких-то и не только оленя. Волка, кабана, лисицу. Медведя ещё, – с тенью недовольства проговорил Пайрия.

– И вы им позволяете?

– Они нас защищать. От голодного зверя-мана и таких, как они сами. Толька других, – объяснил Пайрия и тоном дал понять, что не желает продолжать об этом разговор.

– В других стоянках тоже есть ещё охотники?! – переспросил Степан.

Пайрия кивнул.

– И бандита. Опасна бывает нас грабить-мана. Нападать. Валадимера защищать, без них опасна-мана, – он опустил взгляд, сдерживая в себе тревогу, сожаление и грусть, будто расписывался в собственной беспомощности.

Степан призадумался и вновь отпил чай. Не зря он сюда прибыл. Удалённость цивилизации способствовала усилению беззакония. Здесь всюду были преступления и тайны, скрытые плохо, неуверенно, впопыхах, заставляющие всё время обращать на себя внимание. Казалось бы, к чему они в заполярном кочевом поселении? Степана это насторожило, но любопытствовать он не стал. Не любил назойливо совать нос в чужие дела. Не хотел тем самым подтверждать и без того скверную репутацию профессии журналиста, но тайный следователь в нём ликовал от пребывания в нужном месте в нужное время.

– А у вас в стаде и самцы и важенки? – сменил тему Степан.

– Да-а-а-а, последних, даже больше-мана, – улыбчиво проговорил Пайрия, – так что друзьяма Црына есть из кого выбиратя. Только вот для упряжи они не годятся-мана. Не ходовые. Для нарт нужна сильный-мана, рогатый! – добавил он и сложил над головой руки растопыренными пальцами, будто подтверждая правдивость сказанных слов.

В чум вошла хозяйка – невысокая женщина, которая недавно проверяла загон. Она была одета всё в ту же плотную шубу и махровую бордовую косынку. Степан привстал, вежливо поздоровался. Женщина что-то сказала на нен-ваде в ответ, отряхнулась от снега и стала хлопотать у печки.

– Это жена моя-мана. Красавице Ырнла, Она по-вашем совсем не говорить, – представил её Пайрия и широкой улыбкой обнажил кривой ряд полусгнивших зубов.

– Рад знакомству, – ответил Степан и обратил внимание на хозяйку.

Загорелое обветренное лицо с мелкой сеточкой первых морщин, узкие студёные глаза в тесном обрамлении густых ресниц и чёрных бровей. Низкорослая, полноватая, со слегка отдающей масленым блеском кожей, типичная представительница местного племени. Степан не нашёл в Ырнле ничего симпатичного и привлекательного. Позже она вытерлась, а Пайрия объяснил, что кочевники намазываются оленьим жиром, чтобы уберечь кожу от мороза и ветра, а для похода в лес используют специальный настой на древесной смоле с особым веществом, чтобы добавить себе силы, скрыть человеческий запах и задобрить хранителей тайги. Степан для себя заметил, что многие о них здесь говорят, но ничего удивительного в этом не нашёл. Ненцы – народ суеверный, крепко верящий в древние заветы предков и строго чтивший старых богов.

– У вас удивительный уклад жизни, не чувствуете себя на отшибе? Не ощущаете затерянными где-то в лесотундре? – вновь перешёл к расспросам Степан.

– О-о-о-о нет-мана! Чего ты! Нам самим-мана тута хорошо. Города сильно шумный. Нет природа. Совесема нет. А здеся, – Пайрия запнулся и глубоко вдохнул полной грудью, – побывав однажды-мана захотеть остаться навсегда. Сам потома поймёшь, – улыбнулся он и захрустел печеньем.

Пайрия улыбнулся с хитрым прищуром, как будто что-то о Степане знал. Он чего-то недоговаривал, но ждал, что тот сам обо всём узнает, и был готов указать путь. Степану приходились по душе эти недомолвки. Они его изрядно дразнили, подначивали с головой погрузиться в разгадки таящихся здесь секретов. Он хотел как можно больше всё обо всём разузнать.

– Ну не знаю, по мне так слишком холодно и как-то первобытно.

– Это ты ещё зима не знать, когда ссать замерзать сразу, – посмеялся Пайрия.

От таких подробностей Степан едва не поперхнулся чаем и слегка откашлялся. Пайрия заботливо похлопал его по спине. Степан пришёл в себя, прервался и заметил лежащие пучком иголки странного кисло-салатного цвета. Вначале подумал еловые, но присмотревшись понял, что на деревьях такие не растут.

– А это что?

– Шкура зеленого ежа, – пояснил Пайрия.

– Кого?!

– Ежа зеленого. Тута такие водятся, – он махнул рукой так, будто на что-то повседневное. – Забегают вредители. Припаса-мана жрут. Мы их гоняем, но не ловим. Не отстреливаем. Кормим, приручаем. Они безвредные если собаки не гоняют. Смелые однака. Мы видим их вестниками, добрыми знаками тайги.

Степан удивился от важности истории и в недоумении пожал плечами.

– Вижу вы тут среди такой диковинной живности как пить дать не скучаете.

– А то!

– Как развлекаетесь? Гонки на оленьих упряжках, наверное, проводите?

– Да бывает, обкатываема. Гонки на оленя-мана, только в праздника-мана! На день оленевода-мана, – улыбнулся Пайрия, – А така забота-мана и без того хватает! Жизнь в тундра одна радость всё время. Поймёшь только, когда тут много время проведёшь.

– Ну-у-у-у, не знаю. Наверное, – пожал плечами Степан и сделал свежие заметки на бумаге.

К словам Пайрии он выражал сдержанный скепсис. Степан с трудом понимал ненцев и не осознавал, что их тут держало. Он недоумевал, почему эти люди всю жизнь шли за оленями по ледяным просторам тундры. Может, их тут держала зима, или затягивала какая-то непостижимая воронка снежных степей и дальних странствий? Что бы это ни было, но притягивала людей сюда не одна природа и не только те её особенности, которые бросались в глаза. Степан ценил неповторимые ощущения уюта и тепла, что сейчас здесь испытывал. Таких, безусловно, ему нигде больше не почувствовать, но удобств цивилизации не хватало. Сейчас бы принять тёплую ванну, развалиться на мягком диване под телевизором, но и вместе с тем придаться обыденной скуке, которую он в глубине души люто ненавидел.

– Вот-е, смотри-мана. Одни говорище? Секущено-мана?

Пайрия достал из-под лежанки с виду старый, потрёпанный альбом, подсел к Степану и, раскрыв где-то на середине, стал листать фотографии разных лет.

– Вот здесь-мана мы осень на Ямале. Переход через река. Сильный, шумный, – рассказывал он, показывая, как все кочевники вместе преодолевали бурную водную преграду на пути к новым стойбищам.

Упряжки оленей с нартами, гружёнными провизией, личными вещами и разного рода снастями, перетаскивались через реку. Все кочевники действовали единой командой, слаженности которой можно было только позавидовать.

– Вы путешествуете на оленях, а если что в пути случится, вы с собой запасных не водите? – полюбопытствовал Степан.

– Не-е-е-т! Ха-ха! – рассмеялся Пайрия. – Мы проверенных-мана в нарта запрягать. А если щито, то отборных из стада взять. Вон мы какой большой его гнать, – добавил он, указывая на тянущуюся вдоль фотографии вереницу оленей.

Животных было много, несколько сотен голов. Казалось, погонщики пасли здесь всю популяцию. Степан широко распахнул глаза, но видя ухмылку Пайрии, застеснялся и почувствовал себя неловко.

– А тут ловить зимний рыба вместе с другими-мана, – показывал Пайрия на то, как несколько ненцев сидели возле проруби на льду где-то среди заснеженной тундры.

Среди местных были люди в похожих одеждах, того же кроя, но другой расцветки. Пайрия пояснил, что у каждого племени есть свои отличительные знаки, собственные особенности, поверья и обычаи. Во многом схожие и всё же различимые, но это никогда не служило поводом для распрей. Все северяне жили в Заполярье единым народом и все были по-своему разные. Племена относились друг к другу с почтением и часто дружили между собой. Всех объединяла общая борьба за выживание в суровых условиях полярных степей или жестоких зим холодной снежной тайги.

На одной из фотографий Пайрия и несколько соплеменников сидели у берега реки. На льду виднелись следы от полозьев и трещины, а дальше змеились отпечатки копыт. Ненцы выглядели вымокшими и продрогшими, явно высыхающими после нежелательного купания. На заднем плане Степан заметил странный изящный силуэт: ни человеческий, ни олений. Размытый, нечёткий, но особенно отличный от остальных. Невдалеке среди деревьев стояла молодая девушка приятной наружности, одетая в тонкую оленью шкуру и шапку с высокими закручивающимися рогами. Большие и высокие, они заворачивались навстречу друг к другу спиралями и казались свежими, словно недавно снятыми у животного с головы. Степан удивился такому декору. Наверняка в нём было неудобно ходить. Плохо различимая, в облегающей одноцветной шубке, незнакомка сразу привлекла внимание. Весь мех на ней украшали извилистые узоры, словно нанесенные на тело белые татуировки, повторяющие контуры закручивающихся рогов. Степана поразила надетая на девушке необычного кроя одежда, обтягивающая, словно комбинезон, не похожая на балахонистые малицы ненцев или же дутые куртки охотников. Шерсть на ней так плотно прилегала к телу, что со стороны казалось, будто была незнакомке родной, собственной. Пайрия поторопился перевернуть страницу альбома, но Степан успел подставить руку.

– Постойте, а это кто?

– Та ета местная-мана, лесная – видя любопытный взгляд Степана, ответил Пайрия. – Нам помогать. В тундра все свои друг другу помотать. Мы провалиться-мана под лёд, она тоже на нём плохо стоять, но помочь нам выбраться-мана. Она меня спасать.

– Из какого-то необычного таёжного племени? – глядя на девушку, предположил Степан.

Пайрия кивнул. Она выглядела стройной и изящной. Даже на поблёкшей фотографии Степана восторгала её нежная плавность форм до помутнения сознания. Ему было страшно и представит, что можно испытать встреть он в живую подобную особу. Её однотонная шубка сидела тесно, как закрытый купальник из короткой шерсти. На теле она выглядела притягательно, подчёркивала манящую плавность соблазнительных женских изгибов так, что Степану привиделось, будто бы девушка была и вовсе голая. Это показалось нелепым в лютый мороз. Может, она так смотрелась потому, что намокла или ещё из-за чего, но Степан удивился, что вообще можно пошить одежду подобным образом. Вряд ли она хорошо сберегала тепло. Незнакомка держала осанку гордо, смотрелась необычайно величественно, видимо, была значимой фигурой.

– Раньше мы бывало-мана дружить. Они принимать к себя поиманых бандита-мана, тех, кому не места среди нас изгнанных из племя-ма, но теперь всё прошло.

– Они их наказывали?

– У себя оставляли, но те времена уйти, далеко-мана уйти, – с грустью проговорил Пайрия и перевернул лист.

Степан задумался о необычных правилах здешнего правосудия. Он решил непременно наведаться к местному таёжному народу и продолжил рассматривать альбом. Живописные фотографии запечатлели изображения скалистых горных перевалов, стоянок среди пастбищ, лесных опушек и рек. Обширные травянистые плато, на которых междуречья и угнетённые снегом редколесья чередовались с кустарниковыми и обледенелыми степями. Степан поражался дивным видам, но необычайно привлекательная девушка впечатлила намного сильней и не выходила из головы. Он хотел как можно больше узнать о природе её возникновения. Откуда взялась и почему не походила на представительниц местного племени? Степан даже подумал, что она могла быть связана с пропажами людей в здешних местах, но Пайрия не отвечал на вопросы о незнакомке и старался сменить тему. Давал понять, что разговоры о ней неприятны. Видя, с какой болезненностью он воспринимал расспросы, Степан решил хозяина чума не злить и не портить к себе отношение, планируя позже обязательно докопаться до истины.

Природные виды поражали многообразием и даже на старых, затёртых фотографиях представлялись интересными и удивительными. Одним из таких необыкновенных явлений Степану показались необычные каменные изваяния, стоящие рядом друг с другом на небольшом плато рядом с кочевниками. Поросшие зарослями и лишайником по форме они напоминали людей, выглядели низкорослыми, словно карлики и казались искусно слепленными идолами. Они воспринимались будто живыми. Степан нашёл странным отсутствие вокруг каменных статуй горной породы. С первого взгляда им тут не откуда было взяться, а ведущие назад в лес следы будто свидетельствовали о том, что каменные изваяния пришли из тайги сами. Степан, задумался над наблюдениями, но находясь под впечатлением от недавно увиденной незнакомки, решил Пайрию не допрашивать. Глядя на каменные идолы, он гадал кто бы это мог быть: возможно олицетворения древних северных богов, а может очередная неизвестная находка людей и они сами вокруг притопали снег в желании поближе рассмотреть. Степан так и не понял, на мутном фото было трудно разглядеть. Он мало интересовался мифологией и посчитал это незначимым для дела, стараясь не смешивать работу и личные впечатления.

Листая альбом, Пайрия внутренне погружался в особенно радостные события прошлого так, словно они происходили недавно. Он делал это с таким рвением, будто хотел заглушить в себе вновь возникшую боль откликнувшихся горьких воспоминаний. Пайрия во всех подробностях вспоминал погоду, настроение, все действия до мелочей, проживая всё вновь с прежними эмоциями. Он обо всём рассказывал в ярких красках и с должным азартом, иногда эмоциями превосходя красоту запечатлённых на фотографиях, образов. Несмотря на его старательность в высказываниях, Степану было тяжело всё понять. Пайрия средне владел языком, но считался среди местных самым лучшим умельцем, и никому не позволял ставить под сомнения собственные умения. Степан разделял его восторг и про себя замечал, что нигде, даже на сравнительно недавних фотографиях охотников Перворукого не видел. Эта странность заставляла задуматься. Степан невольно вспоминал об исчезнувшей в конце восьмидесятых годов советской экспедиции Петра Праворукого, отправившейся в окрестные зоны и без вести пропавшей среди снегов. Перед поездкой в Хымвынар Степан собирал информацию о путешествиях в лесотундру и накануне наткнулся на статью о полярниках позднего советского периода. После всего увиденного Степана начали одолевать подозрения, и он решил поинтересоваться у Влада при встрече, знает ли он о судьбе экспедиции, исчезнувшей во льдах.

Позже Пайрия показал длинную лозу, сделанную из деревянной излучины, с натянутым кожаным ремешком и древком со сверлом посередине. Инструмент походил на те, которыми раньше добывали огонь. В городе эту диковинную конструкцию можно встретить разве что в музее, а тут, со слов хозяина, она широко применялась.

– А вы вообще пользуетесь современными инструментами, ну, скажем, для ремонта саней? – спросил Степан.

– Новый-мана трудный понимать-применять и ломаться часто, а где тут в тундра ремонт? А свой-мана везде можно сделать и починить сама. У наса и пила ваша есть-мана и машина. Но наша вещь надежнее-мана, проще и как-то роднее, – пояснил Пайрия.

Степан ответил вдумчивым молчаливым согласием и откусил хлеб с колбасой. Прожевав, он вдруг заметил лежавший в углу странный предмет, состоявший из налепленных невпопад друг на друга мохнатых шишек, обтёсанных с разных углов и выточенных аккуратными срубами. Степан приблизился и внимательно осмотрел. Вещица обладала странным сладковатым запахом, не характерным для еловой хвои и напоминала неумело сделанную куклу или ещё какой ритуальный идол. Она не походила на изделия, изготовляемые местными, выглядела необычной, выделяющейся, чужеродной.

– Забавная поделка, что это? – беря в руки, поинтересовался Степан.

– А игрушака-мана сына охотника-ма. Он такие любит, у нас их многа. Это тут забыл, – ответил Пайрия, взял её у Степана и отложил.

– Детям вы их по-особенному делаете?

– Та-да-а, эта не мы.

– А кто?!

– Это дары тайги бывать находим. Их приносит лес.

Степан заинтересовался. Пайрия опять говорил загадками, ссылаясь на древние поверья. Общение местных народов выглядело необычным для чужеземцев, и ничего удивительного в этом не находилось, но эти слова хозяин чума сказал с особенной тревогой, будто что-то таинственное за ними скрывал.

Глава 2. Мистические истории

Степан с Пайрией вели размеренную беседу, пока снаружи не раздались скрипы шагов. У входа затоптались. Рядом с чумом послышались разговоры. Голоса принадлежали охотникам. Владимир подошёл ближе и крикнул что-то по нен-вада. Пайрия ответил с недовольством, после чего внутрь вошли уже знакомые Степану по первой встрече трое охотников.

– Ну, тут тебе, наверное, много чего наговорили! Давай-ка и я, пожалуй, рядом присяду и что-нибудь да расскажу! – прохрипел Владимир. – Думаю, читателям твоим куда интереснее узнать про охоту, нежели про скучные подробности местных обрядов.

Зашедшие разместились в чуме, сняли верхнюю одежду и расселись на лежанках вокруг стола. Пайрия достаточно враждебно поприветствовал гостей и отодвинулся, нехотя уступая место.

– Ну почему же? Хорошая история всем богата, – шутливо возразил Степан. – К тому же дорогу к вам новую проложили и теперь от туристов не отвертитесь!

– Ха! Ты слышал?! Дорогу! Ну-ну! – обратился Анатролий к Лешему и толкнул его в бок.

Охотники дружно рассмеялись, а Пайрия взглянул на Степана с молчаливой надеждой. Владимир снял большие меховые перчатки и растёр руки у печки. Анатролий и Леший расположились рядом. За спиной у каждого висела винтовка с длинным стволом, начищенным до чёрного металлического блеска.

– Не хочу показаться невежливым, но мы завтра снимаемся со стоянки, – начал Владимир, – чую, скоро начнутся метели. Между непогодой нужно успеть перебраться в более надёжное место.

Пайрия удивлённо на охотников посмотрел и получил в ответ строгие, подчиняющие взгляды.

– А куда вы отправитесь?

– Да куда олень повезёт, – усмехнулся Леший, скрыв улыбкой недовольство.

Степан понял, что охотники не хотят распространяться о намеченных планах и подробнее расспрашивать не стал.

– А тебе прямо всю правду подавай на блюдечке с голубой каёмочкой? – едким, противным голосом спросил Анатролий.

– Можно и с розовой.

– Ох, журнализд, значит такой жополизд-приколист. Только знай, тайга таких не любит и подарки не преподносит. Всё с трудом нужно добывать.

Степан стал серьезен.

– Дорога ожидается трудной, не для городских, – продолжил Владимир, – а обратно добираться и вовсе будет тяжко, так что завтра отвезём тебя назад.

– Да нет проблем. Я собрал уже достаточно материала для отменной статьи, – перелистывая блокнот, проговорил Степан, – мне бы только на охоту и попасть…

– Конечно попадёшь! А как же?! Покажем тебе все самые дикие места. Ну, а на том всё.

Владимир ударил Степана по спине, так что тот едва не выплюнул прожёванный кусок бутерброда. Пайрия посмотрел с тревогой и обвёл охотников взглядом, так будто хотел понять не задумали ли они чего.