Апофеоз Судьбы

Они подошли к храму. Состояние его было, мягко говоря, лачужным. Изнутри строение походило на безлюдную пещеру, и даже старый, но величественный, высотой во всю стену, орган, не мог придать сооружению должной монументальности. Основание пошатнулось не иначе, как от неверия прихожан и слабой воли священников, которые в суете мирской потеряли Самого Бога.

– Да, брат, немало работы нам здесь предстоит! – заметил Фабиан.

– Не будь занудой. Пока за нами никто еще не гнался. Мы сделаем все, что от нас зависит, но понадобится большая выдержка.

– Ах, это, значит, я зануда? – рассмеялся Фабиан, – Не хотел напоминать тебе о твоей забывчивости, но похоже, придется. Напомнить, как тебя год назад укусила безобидная змейка, а ты потом весь день за мной плелся, боясь умереть? Я мог бы еще кое-что вспомнить! – хитро посмотрел на него Фабиан, но шутить было некогда.

– Да, – рассмеялся Эдвин. – Я тогда от страха все про ту змею выведал. И только потом успокоился.

– Ладно, брат, нам стоило бы поменьше болтать попусту. Дел невпроворот.

Эдвин сел у скамьи, снял сапог и вывалил из голенища горсть снега. Снял второй, вытряхнул снег из него тоже. Переобувшись, он немного помолчал, затем кратко добавил к словам друга:

– Храмина сия, да служит Господу по достоинству Его в обилии и достатке веры. Начнем с фундамента, глядишь, и до крыши доберемся.

Мануэль не задержался в обнесенном частоколом городе и двух дней. Его не стали останавливать, понимая, что на такой риск способен пойти далеко не каждый человек. Да и работы для него и корма для его лошадей здесь не было, они не пережили бы долгую зиму.

Фабиан и Эдвин целыми днями трудились, возвращаясь на ночлег затемно. Изо дня в день стены храма прочнели, становясь настоящей крепостью, в которой было безопасно и уютно. Все бы ничего, только в доме Божьем было чересчур тихо. Никому не было дела до старого храма. Никому, кроме нескольких наглых подростков, которые раз от раза камнями сбивали кресты.

Это и имел в виду Фридеман, когда говорил о диком, необузданном населении города. И именно поэтому он не стал помогать Эдвину в его дерзновениях. Фридеман понимал, что крестам долго не устоять. Подростки делали это, в большинстве случаев, поздним вечером, когда никто не мог помешать их потехам.

Взрослые, как и в прочих городах, старались не выходить в ночь, остерегаясь нечистой силы. Считалось, что ночами выходить в путь небезопасно, но недорослей, что сбивали кресты, ничуть это не пугало. Их вообще ничего не пугало, кроме собственной тени, как оказалось однажды, когда все трое, напугав друг друга, бросили свои камни и разбежались кто куда.

Прошел месяц. Братья почти отреставрировали храм, оставалось только починить ризницу и крышу главной апсиды23. Кресты на время укрепили металлическими пластинами, которые не позволяли их свалить.

За это время Эдвин Нойманн, Фабиан Сарто и Фридеман Хофер достаточно хорошо узнали друг друга. Фридеман временами вел себя как чудак, чересчур приземленно, а порой даже трусливо. Однажды он впопыхах забежал домой, закрыл дверь и сидел спиною к ней с полчаса. Как ни пытался Фабиан его успокоить, но так и не смог. Дрожащим голосом он с трудом рассказал, что с ним стряслось, а Эдвин и Фабиан стояли и молча слушали. Их взяло глубокое недоумение, когда они узнали причину такой реакции.

– Меня… меня чуть не убили, – говорил Фридеман. – Бесы… маленькие бесы…

– Что стряслось? – спрашивал его Фабиан. – Какие еще бесы?

– Они отняли мой камень…

– Нефрит? – спросил Фабиан.

– Да! Да… – завыл Фридеман, едва успев вытереть накатившие слезы.

Фабиан, отказываясь это понимать, помотал головой и отошел. Увидев горе Фридемана, Эдвин предложил ему воды, но не стал пытать хрупкое сердце товарища лишними вопросами. Он лишь утешающе коснулся его плеча, присоединившись затем к Фабиану, который молча сел у играющего огнем камина.

Какое-то время гости не давали диакону выбиться из праведной колеи, но они все равно часто разочаровывались в его поступках, наблюдая грехи как в мелочах, так и в больших делах. А когда речь заходила о том, что настало время проповедовать, он тут же находил с десяток причин, по которым этого делать было нельзя.

Фабиан дивился малодушию Фридемана, часто разговаривал с ним, стараясь придать тому уверенности. Но несмотря на все усилия, вложенные в пробуждение мужества и храбрости в великане, все было тщетно. Фридеман едва ли мог с собой что-то поделать. В нем будто жило маленькое дитя, вырванное из рук матери и бесконечно одинокое.

Фридеман все чаще рассказывал о страшных историях, которые братьям казались попросту бреднями. Например, о том, что в городе регулярно проводились языческие жертвоприношения.

Таких жестокостей, дрожа, говорил диакон, не видали и в годы глубокой античности. Например, каждый год жители Финстервальде собираются у большого камня, который они назвали «Волчьей скалой». Там они совершают обряд, во время которого наносят жертве глубокую, но не смертельную рану, после чего привязывают к дереву, чтобы он не мог сбежать. Кровь медленно стекает из раны, а ветер разносит ее запах, привлекая волков. Это – искупление за то, что волки оберегают жителей города.

Однако, как полагали братья по вере, Фридеман говорил все это лишь для того, чтобы не подвергать себя опасности проповедования. Фабиан, напротив, был полон смелости совершить духовный подвиг.

– Интересно, можем ли мы связаться с Мартином? – спросил Фабиан.

– Не думаю, – ответил Эдвин.

– Почему?

– Я разговаривал вчера с Фридеманом. Сегодня вновь спросил его об этом. Он сказал, что вел переписку с Мартином до тех пор, пока письма не перестали доходить до назначенного места. Именно тогда в городе появились разбойники, которые сжигали или просто выбрасывали их, чтобы искусственно отрезать город от внешнего мира. Княжеские войска давно здесь не бывали, потому что это место вне интересов империи. О нем все позабыли.

– Зачем же люди до сих пор пишут и носят письма? – спросил Фабиан. – Их ведь все равно сжигают…

– Никто и не носит их никуда. Насколько мне известно, люди перестали писать письма. Но жалеть их незачем, ведь это вполне их устроило. То, что здесь происходит, как считают многие жители, не должно выйти за пределы городских ворот. Они соорудили себе замкнутый мир, в котором делают все, что им нравится.

– Да уж. Что-то мне это напоминает… – сказал Фабиан, опустив от холода рукава. – В Содоме и Гоморре тоже жили по своим законам. Но такие места обречены на гибель. Если бы был хоть один шанс обратить этих людей, Бог сохранил бы им жизни, но такая зараза слишком опасна для всего мира, ее можно только убить, искоренить и забыть. Люди думают, что сеют всюду праздник и радость, а в самом деле, плоды, которые приносит их праздник, полны язв. Не жалеют своих дней, не ищут смысла, а спросишь, чему радуются – не найдут что ответить.

– Надеюсь, судьба этого городка будет не такой, как у Содома, ведь мы еще не знаем, что здесь стряслось. Может, люди тут не такие уж и плохие, как нам рассказывают.

– Пусть так. Пусть. Давай-ка помолимся, – сказал Фабиан Сарто и, утерев ладонями лицо, опустился на колени. – Господь все усмотрел. Все усмотрел…

Эдвин расположился рядом, и они помолились.

Фридеман ошибся, говоря, что дров хватит на всю зиму. Слишком сильные морозы на глазах опустошали дровник. Не помогало даже то, что они перенесли дрова в сарай и со всех сторон завалили домик снегом, чтобы сберечь крохи тепла и не позволить ветру выдувать их.

К тому же, втрое быстрее исчерпались скудные запасы еды, приготовленные на зиму лишь для одного человека, что стало большой проблемой. Фридеман старался скрывать это как мог. Тайком от гостей он просил еды у соседей, которые, долго ворча, все же делились собственными запасами, едва способными прокормить их самих до прихода весны.

День сменяла ночь, и до поры до времени ничего необычного не происходило. Они были готовы на многое, но, когда жестокость, присутствовавшая в Финстервальде, впервые стала обнажать свое лицо, миссионерам стало поистине страшно.

ГЛАВА 2

Это случилось, когда холода стали медленно отступать, но зима еще была полна сил. Обложные густые облака, обессилев, отступили и отдали февральское небо во власть солнцу. По следам груженых торговых повозок местами пошли проталины. Впервые за долгое время Эдвин услышал, как потекли узкие ручейки, выбираясь из сугробов, отрекаясь от тонкой снежной пелены. Играя в солнечном свете, они оживили местность. В воздухе стоял еле слышный звон тающих льдинок. На его фоне звучал хор ветров, и веяло странным глубоким григорианским распевом.

К утру Эдвин и Фабиан направились в храм. Перед тем, как начать работу, они снова обошли здание и остановились у кладбища, рассматривая надгробия. Лишь на двух из них были написаны имена. Фабиан постарался их запомнить. На этом кладбище вместе с другими были похоронены Маркус Леманн и Урсула Беккер. Эдвин прошел ладонью по их надгробиям, стряхнув с них мокрый снег.

Теперь, когда сошли наледи, можно было доделать оставшуюся часть четырехскатной крыши. Спустя два часа работы оба они устало улеглись на крыше поперечного нефа.

– Архитекторы не поскупились, это настоящее искусство. Странно, видеть это чудесное творение в таком забытом месте, – сказал Эдвин. – А ведь когда мы только пришли, вид у храма был совсем иной. Сейчас смотреть приятно.

– Когда-то он был не забытым, – ответил Фабиан Сарто. – Меня тревожит то, что это место сгубило не время, а сами люди… собственными руками.

Эдвин собрал ладонью лежащий на поверхности крыши снег, прижал его к губам и втянул в себя пропитавшую снег влагу. Он поежился на угловатой поверхности крыши, лег поудобнее и спросил:

– А хорошо вы жили в Лейпциге до того, как я приехал? Вот в Мюльберге жизнь была хорошая, всего хватало. Хотя, быть может, это я был слишком наивным ребенком и ничего не понимал. Раньше ведь по-другому все было? Некоторые семьи, слышал я, так потонули в долгах, что и не каждый день могли позволить себе хорошо поесть.

– Хорошо поесть? – спросил Фабиан. – А что для тебя значит хорошо поесть?

– Понять, хорошо поел человек или плохо, можно по двум вещам: здоровому виду и способности работать. Если человек бледный, глаза желты и смотрят лишь вскользь, то он явно недоедает, и его руки к продолжительному труду уже неспособны.

– И что же, что же ты хочешь спросить у меня? Голодала ли моя семья?..

– Мне просто… интересно, ничего более. Я всегда жил хоть и не в достатке, но мы никогда не голодали, – почти шепотом произнес Эдвин. – Всегда спрашивал себя, а что, если бы я жил в нищете… Помнишь, я говорил о том, как украл поросенка? Это я хотел на подвиг пойти для своих друзей. Дома у нас в тот момент еды хватало. А вот теперь я сам без гроша. Право, трудно в себе задушить… кхм… скупца, который привык, что весь мир крутится вокруг него одного. А не покончу с ним – и человеком не стану.

Фабиан бросил на него сухой взгляд и произнес:

– Один наш дальний родственник покончил с собой, оставив записку, в которой говорилось, что из-за долгов он больше не в силах прокормить детей. Следующими строками он проклинал всех, начиная с сеньоров, и заканчивая кардиналом. Если бы не его мудрая жена, дети были бы обречены на голодную смерть. Что бы ни случилось, всегда нужно помнить о последствиях. Забота о ближних на порядок важнее нашей собственной судьбы.

Эдвин встревоженно сжал губы. Он вытер ладонь и, повернувшись на спину, глядел на поднимающиеся от домов клубы дыма.

– Надо не забыть наполнить лампы маслом.

– Да, сделаем это сразу же, как закончим с крышей. Работы еще много.

– Поскорее бы уже все сделать…

– А я как раз этого боюсь. Закончим строить, впереди останется самое сложное. Как бы не встретить препятствия от местных…

– Да, этого и я боюсь, – признался Фабиан. – Но не больше, чем любой другой неизвестности.

– Что же касается храма, я думаю, можно пока обойтись без освещения. Свечи в люстре менять – целая история, потолки здесь вон какие высокие, да к тому же, тремя свечами, что у нас есть в запасе, храм не осветишь.

– Высоты боишься? – с мягкой улыбкой спросил Эдвин.

Фабиан махнул рукой. С крыши стало видно, как вновь поднимался ветер, качая ветви деревьев, сбрасывая с них снежную пелену.

– Что мне делать на такой высоте? Крышу починю и слезу. Да притом, с большой радостью, – сказал Фабиан.

– А как ты собрался в небеса, если высоты боишься? – рассмеялся Эдвин.

– Ничего, – с ухмылкой ответил Фабиан. – Когда-нибудь ты станешь умнее.

– Трудно меня этим обидеть, – ответил Эдвин. – Всем нам есть, куда расти. Мы еще совсем молоды. Нам нужно как-то интереснее все устроить. Сказано ведь: «радуйтесь».

– Непременно. А знаешь, что еще сказано? «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими».24

Эдвин глубоко вдохнул и так же глубоко выдохнул. День был ясный, но скоро и до них добрался холодный ветер. Работы было еще достаточно много, но, когда они увидели приближающееся скопище людей, им стало не до того.

***

Вслед за толпой стариков, женщин и детей несколько подростков то погоняли пинками, то волоком тащили худого, измученного мужчину в порванной одежде. Он с ног до головы был покрыт кровоточащими ранами. Его сломанная в предплечье рука буквально висела. Человек еле плелся, гонимый ударами злых, вредных до ужаса детей. Они толкали его, пинали и бросали камнями, забавляясь в своей слепой жестокости.

По мере приближения толпы к окружавшей храм роще поднимался и нарастал шум, от которого разлетелись сороки. Фабиану на минуту показалось, что даже деревья, сгрудившиеся вокруг них, присоединились к этому неведомому зверству. Ветви цеплялись за плечи мужчины, за людей, продирающихся через этот коридор.

Стужа усилилась. Но это был не тот январский мороз, от которого немели руки: этот будто проникал внутрь – в самое сердце.

Эдвин потянул друга за пояс, что помогло тому скатиться ниже по крыше. Если бы их заметили, смерти бы не миновать.

– Может, попробуем спуститься через ризницу? – предложил Фабиан.

– Не думаю, что это хорошая идея, – отвечал Эдвин. – Крыша под тяжестью снега может обвалиться, мы ведь ее не укрепили как следует.

– А что, если скатимся назад? Там сугробы, может и свезти.

– Оставь это, – прошептал Эдвин. – Не хочется мне прыгать с такой высоты, полагаясь на одно везение.

– Что, если это продлится до ночи? Мы ведь замерзнем до костей. А тот человек… что с ним станет…

– Лучше задубеем, чем разом отправимся на тот свет. Я к такому еще не готов, – сказал Эдвин.

– Кто знает, какая смерть милее.

– А смерть бывает милой?

– Для того несчастного быстрая смерть была бы избавлением.

– Что же делать, Господи…

Они закрыли глаза и молитвой воззвали к Богу о спасении страдальца, чтобы толпа, охваченная бесовским духом, отреклась от беззакония.

Толпа ярилась, обвинения звучали все громче. Вскоре затаившимся на крыше братьям стало понятно, что мужчину обвиняли в убийстве. Он «убил волчицу – матерь лесов». Его довели до предсмертных мук из-за того, что он убил хищницу, спасая от нее свое стадо овец. Старики, которые яростно поносили замученного, были похожи на волхвов, обезумевших от запаха крови.

Вся эта процессия была полна неслыханной жестокости. Братьям пришлось лежать несколько часов на покрывшем крышу снегу, вынужденно наблюдая ужасную сцену расправы.

– Эдвин.

– М?

– Ты видишь? Там… в толпе…

– Прости, я не могу на это смотреть… – отвечал Эдвин.

– Там Фридеман!

Эдвин попытался еще раз взглянуть в ту сторону, но его стошнило.

Фридеман вел себя неестественно, притворно и этим сильно выделялся из толпы. Он повторял все, что они делали, но как бы нелюдимо, сторонясь от всех, и в это же время, присутствуя в ритуале. Видимо, его страх перед смертью был так велик, что он был готов на все, лишь бы язычники его не тронули.

Так они и пролежали до глубокого вечера, продрогли, но пути назад не было. Пришлось терпеть до конца и наблюдать за казнью воочию. И молиться – искренне, истово, понимая свое бессилие и осознавая свою наивность и глупость, когда отмахивались от рассказов и предостережений диакона.

Люди разошлись, только когда мрак ночи поглотил все огни. Эдвин Нойманн и Фабиан Сарто, дрожа от холода, скатились по нефу и побежали домой, чтобы согреться. Это был самый кошмарный день в их жизни. Всю дорогу Эдвин повторял одни и те же слова. У него получалось это от раза к разу то шепотом, то вслух:

«Он

ничего

не сделал…

Бог совсем ничего не сделал…»

Фабиану нечего было на это ответить, он и сам многого не понимал.

«Почему Бог так глух к просьбам людей? Неужели Ему нет до нас никакого дела?» – с большим внутренним опасением он спрашивал себя об этом, но какая-то сила, сидящая внутри, не давала развить эту мысль, а тем более, произнести ее вслух.

ГЛАВА 3

Эдвин сидел в углу комнаты, смотря на тусклый, но живой огонек камина. На улице Фабиан Сарто, собрав последние силы, постучал ногами о пол, сбивая снег и оставив его за порогом, затем вошел в дом. Перед камином развалился на покрывале из заячьего меха Фридеман. Он был так пьян, что бредил, разговаривая сам с собой, и из этого бреда братья по крупице узнали о нем многое. К сожалению, о том, что из сказанного было правдой, а что плодом помутненного сознания, оставалось лишь догадываться.

Фридеман то смеялся, называя Лютера простодушным дураком, то плакал, ударяя себя в грудь. Из его неразборчивой речи все же удавалось взять что-то местами скверное, но важное и необходимое для принятия дальнейших решений:

– Ввы, никчемные святые – протяжно выговаривал Фридеман, – знаете, вы?.. Знаете, что волки вас охраняют днем, ночь… чью, при луне, когда все остальные спят. Все спят! – Крикнул диакон и поднес руку к огню.

Его широкая ладонь покрылась копотью от смольной дымки. Боль ожога приглушилась вином, и он продолжил пить, утоляя жажду. Но жажду, которая томилась в нем, нельзя было утолить ни водой, ни, тем более, вином.

– Мы горим, но продолжаем спать! – стиснув зубы, вторил он.

Фабиан с трудом оттащил от камина несчастного диакона, утратившего человеческий вид. Было больно смотреть на его увечное духовное состояние, вызывающее лишь жалость. Да, его можно было осуждать в причастности к ужасной расправе над невинным человеком, но в эту минуту перед ними лежало лишь чуть живое тело, дух которого страдал от вины и стыда.

– А вот теперь я в полном замешательстве, – сказал Фабиан. – Ума не приложу, что делать дальше. Сперва эти неприветливые лица на въезде в город, потом казнь, а теперь свихнувшийся священник.

Эдвин сидел у камина. В его холодных глазах мелькали оранжево-красные огни. Он и не слышал слов Фабиана. Только смотрел в одну точку и пытался согреться.

– Давай поговорим, Эдвин… Нужно продумать план, иначе у нас ничего не получится. Здесь творится что-то неладное. На душе очень тревожно.

Послушник несмело повернулся к Фабиану.

– Давай просто уедем отсюда, – сказал Эдвин, сжимая в руке Библию. – Я думаю… я совсем не готов к таким испытаниям. У меня сердце вот-вот откажется стучать.

– Рано сдаешься, брат. Мы ведь только приехали. Если уедем, эти люди так и останутся язычниками, понимаешь? Только в последнюю очередь мы должны думать о себе. Наша вера и так подверглась сомнениям. Причем, это допустили мы сами, и нам самим теперь придется за это отвечать.

– Молись за меня… Много молись, Фабиан. Я очень слаб, – сказал ему Эдвин, снова отведя взор на камин.

– Каждый день молюсь, – ответил Фабиан. Подойдя, он похлопал ему по плечу и сказал. – Рано мы духом пали. Я ко многому был готов, когда собирался в путь. А ты думал, что мы не встретим препятствий?

– Нет, разумеется, я понимал.

– Тогда воспрянь. Нас ждет много дел.

– Дела, дела… Делами ли оправдаемся?

Они буквально валились с ног. Оба простыли и легли ближе к камину. После увиденного ночь была долгая и бессонная, а когда, наконец-то, подступил сон, уже начинало светать. Но они так устали, что высоко стоящее солнце их не разбудило, и они спали почти до середины дня.

Эдвина разбудил сильный поток холодного сквозного ветра. Он ударил из двери, которую отворили незнакомцы. Они быстро вошли в дом и специально оставили дверь нараспашку, чтобы утренняя стужа сама разбудила нежданных гостей Финстервальде.

– Хватайте вон того, что поздоровее, а этого я на себя возьму, – сказал один из чужаков. Ростом он был ненамного меньше Фридемана, но шире в плечах.

– Да ты с ними со всеми один управишься, Мэлвин, – напрягая хрипящие голосовые связки, ответил другой.

– Спят как медвежата, и будить не хочется, – с гоготом произнес третий.

– Ну все, давай их сюда! – сказал Мэлвин.

Дальше все случилось как-то сумбурно. Один из крепышей был просто громадным, он походил на крупного быка. Из его больших ноздрей в выстывшем воздухе комнаты били плотные столбы пара. Он схватил еще спящего Фридемана за ворот и отшвырнул его в стену, которая чуть не обвалилась от удара.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Ординарец – офицер или солдат, находящийся при начальнике, для скорейшего и верного доставления необходимых сведений по службе.

2

Карл V Габсбург – король Испании с 23 января 1516 года, король Германии с 28 июня 1519 по 1556 годы, император Священной Римской империи с 1519 года.

3

Вассал – землевладелец-феодал, зависящий от сеньора и обязанный ему различными повинностями.

4

Мартин Лютер – христианский богослов, инициатор Реформации, ведущий переводчик Библии на немецкий язык. Его именем названо одно из направлений протестантизма – лютеранство.

5

Индульгенция – понятие в католической церкви, означающее освобождение от временного наказания за грехи, в которых человек уже покаялся и которые прощены в таинстве исповеди.

6

«Немногие избегнут оспы и любви» – нем.

7

Новициат – период испытания в Католической церкви для вступающих в монашеский орден новициев. Новициат заключается в выполнении самых тяжёлых и низших работ в монастыре. По завершении новициата следует торжественное принятие в орден. Новиций становился полноправным монахом после пострижения и вручения монашеского одеяния.

8

Книга Притч (10:19).

9

Псалом 24.

10

Евангелие от Матфея (10:39)

11

Левиафан – морское чудовище, упоминаемое в Ветхом Завете.

12

Реформация – широкое религиозное и общественно-политическое движение в Западной и Центральной Европе XVI – начала XVII века, направленное на реформирование католического христианства в соответствии с Библией.

13

Евангелие от Луки (10:19).

14

Псалом (138:7-8)

15

Защитная речь, которую Мартин Лютер произнес на Немецком конгрессе в Вормсе, когда ему предложили отречься от своих взглядов и трудов.

16

Анафема – отлучение от церкви.

17

Священная римская империя германской нации – надгосударственный союз итальянских, немецких, балканских, франкских и западнославянских государств и народов, существовавший с 962 по 1806 годы.

18

Иезуиты – неофициальное название членов Общества Иисуса, одного из крупнейших мужских монашеских орденов Римско-католической церкви.

19

Тритон – музыкальный интервал величиной в три целых тона. В элементарной теории музыки, ориентируется на мажорно-минорную тональность.

20

Послание к Евреям, (12:4).

21

Первое послание Иоанна (3:1).

22

Евангелие от Иоанна (1:1).

23

Апси́да – выступ здания, примыкающий к основному объему полусводом.

24

Послание к Римлянам (12:15).