Полная версия
Мне повезло. Нас, тогда еще подростков летной школы – базовый курс, первая ступень – отправили искать все, что сможем найти, на огромной площади, по которой рассыпались обломки космического корабля – доставщика почты с Земли. Он перевозил бандероли для разработчиков урановых копей с Дер-Дау-Дэй. Какая-то техническая неисправность помешала капитану астротрака внести коррективы в навигационную систему. Вобщем, ему не удалось долететь до планеты, и ведомый им корабль врезался в скалу на предыдущей, от звезды, планете в галактике Ин-Вейн. Эта книга, отправленная, скорее всего, кому-то в подарок, выпала из почтового пакета, разорванного во время столкновения. На эту книгу – тогда еще не запрещенную для копирования ввиду излишнего пессимизма автора, я случайно набрел в ходе прочесывания местности. И тут же слямзил ее, спрятав в одном из карманов рабочего комбинезона. Нужно ли напоминать о том, что случилось это много лет назад? Я это к тому, что я уже не молод. Имеет смысл не забывать об этом на случай, если у кого-то из тех, кто читает мое сообщение в эту самую минуту в блоге, посвященного воспоминаниям заключенных федеральной тюрьмы особого режима для смертников, официально называемой «Дряхлые кости» или, в просторечии, «Курорт С Видом На Тот Самый Свет» появится желание стукнуть и дать знать астрокопам про еще один источник опасного вольномыслия. Предупреждаю заранее, меня, все равно, не осудят ввиду моей древности, и остаток жизни я проведу где-угодно, только не в «Дряхлых костях», ухаживая за пациентами, больными заразными и, по-прежнему неизлечимыми болезнями. Вместо этого, меня, всего лишь, заставят подписать бумагу, в которой я заверю, что отныне самое большое преступление, которое я себе позволю, будет заключаться в желании поделиться с незнакомцем в автобусе о качестве сосисок в хот-догах, которые во времена моей молодости были и длинней и толще, либо про очередную победу «Оклахомо». Например, про тот знаменитый подхват с зацепом в падении в исполнении Свайденберга, или Швайденбергера, – в том смысле, что он уже, разумеется, не тот, что был раньше! Сдал, старина Швайденбергер или Свайденберг, сдал, -господи, ну, почему все в моей жизни не так, как надо? И я уже мало что помню, и – что еще хуже – все знаменитости, ну, сплошь, одни евреи!.. Нет, я не расист, или чего-нибудь там похуже. Но так, согласитесь, нельзя! Ну, куда ни плюнь, нет, вы только вдумайтесь в это – куда ни плюнь, еще одна знаменитость! Из этих, как их… Причем, раз уж разговор зашел о хот-догах, то я не могу не спросить о качестве мяса, из которого их делают. Надеюсь, хоть здесь евреи не при чем. Впрочем, я не уверен…
Но я, кажется, немного сбился? Мы ведь говорили о «Парадоксах космоса». Вот только, скажите на милость, почему же я, вдруг, вспомнил об этой книге? Ах да, я назвал вам свою профессию. С этого все началось. Так вот, дин из парадоксов этой книги звучит, примерно, так: приближение конца нашей цивилизации равно квадрату скорости технического прогресса, помноженной на коэффициент роста среднестатистического ай-кью. Памятуя о его постоянном ускорении, можно только удивляться предприимчивости, с которой мы, всякий раз, торопимся воспользоваться помощью дьявола, только для того, чтобы как можно скорее узреть, наконец, подлинное лицо Господа, творящего Судный день.
Одним словом, не знаю, как у вас, а у меня нет повода для особого оптимизма всякий раз, когда мы говорим о будущем. И как всегда в таких случаях, где я предлагаю искать корни всех наших проблем? Ну, разумеется, в нашем прошлом. Помните, с чего все началось? С «научного» подхода к объяснению действительности, или с «сугубо научного» способа ее освоения. С Френсиса Блейка. Это он создал, так называемую, методологию науки. И что лежит в ее основе? Опытная возможность увидеть, пощупать, понюхать. И если мы не в силах этого сделать – ничего, кроме данного нам в ощущениях на свете не было, нет и не будет никогда! Только при таком раскладе можно было упразднить Господа Бога, сделать его ненужной иконой, без которой вполне можно обойтись! Извечная мечта дьявола – навсегда безбожный мир. Нам это, в самом деле удалось. Не было у дьявола лучшего ученика, чем Блейк, и, думаю, уже не будет. Результат: мы, в принципе, не в состоянии создать хоть сколько-нибудь безопасные технологии производства и использования чего бы то ни было, независимо от того, о чем идет речь! Вы только вдумайтесь в это: в принципе! Мы без труда готовы приписать миру, созданному, между прочим, вовсе не нами, любые эпитеты, кроме одного, на самом деле, самого важного,– его изначально продуманной безопасности. Мы никак не хотим понять, что до разумности, хоть сколько-нибудь коррелирующей с понятием Бога нам еще идти и идти. Мы даже не на подступах, мы просто дружным строем шагаем в прямо противоположную сторону. Именно по этой причине мы никогда еще не были так далеки от Бога и, одновременно, от безопасности нашего существования, как теперь. И с каждым днем этот разрыв лишь увеличивается. Нам, право же, нечем гордиться, нам нечему радоваться. У нас гораздо больше оснований для того, чтобы страдать от неизбывной всесокрушающей боли.
Верите-нет, я каждое утро благодарю Господа за то, что он помог мне родиться именно тогда, когда мою мать угораздило помочь с этим непростым делом, тем более что самому справиться с этим мне, скорее всего, вряд ли удалось бы! Я не завидую тем, кто будут рождены завтра.
Именно по этой причине я не удивляюсь, что на свете то и дело появляются люди, живущие, во-первых, исключительно для себя, и, во-вторых, не склонные отягчать свое сегодня какой бы то ни было моралью. Как я сам смог в этом убедиться, их было немало в прошлом, их развелось, как грибов после дождя, теперь.
Об одной такой особе, с которой свела меня моя молодость, и которую я не в силах забыть до сих пор, я и хочу вам рассказать. Дайте только мне промочить горло. Вот сейчас я отопью глоток этого замечательного виски, и полученного завода, надеюсь, мне хватит для того, чтобы рассказать вам всё, от начала и до конца.
* * *
Для меня разбитое зеркало означало одно: я окончательно утратил возможность воспользоваться приглашением Шеннон, чтобы посетить бескрайние, если ей верить, просторы неведомого мне мира. Кроме того, я, точно также, навсегда потерял шанс встретиться с женщиной, без которой я, поневоле, буду чувствовать себя сиротой независимо о того, как именно сложится моя дальнейшая жизнь.
Теперь, когда мне стал известен внешний рисунок происшедшего, я пытался проникнуть в его суть. Мне хотелось понять, что привело женщину, которую я никогда не видел даже на фото, и которая нашла в себе силы, чтобы поставить жирную точку не только под своей собственной жизнью. Теперь для меня это было совершенно ясно.
Скорее всего, думал я, с ней случилось то же самое, что случилось бы со мной, если бы я смог набраться решимости для такого шага. Просто, в отличие от меня, у нее хватило смелости занести ногу над резной рамой позолоченного оклада, и сделать шаг в неизвестность.
Думаю, произошло это не сразу. Поначалу, она, вероятно, точно также, как и я, приходила сюда в музей, время от времени, только для того, чтобы убедиться, что возможность воспользоваться порталом все еще есть, и что, раз так, то к чему спешить? Тем более что никто не знает, что именно ждет тебя там, за поблекшей за века амальгамой неустанного отражения. Никто ведь, в самом деле, не знает, что начинается там, в наполненной гулкими стонами и горячечным шепотом полутьме портала,– почему-то именно так я всегда представлял себе то, что последует за моим, исполненным очевидного безумия, робким шажком.
Возможно, она, всего лишь, забыла последовательность шагов. Для успеха проникновения в запретный для всех, кроме меня и нее, мир, это ничего не меняет. Шеннон предупреждала меня об этом. Малейшая неосторожность, и портал останется закрытым. Суд по всему, с ней случилось именно это. Возможно, к ней уже спешили с разных сторон те, кто следят за поддержанием покоя и безопасности посюстороннего мира. Скорее всего, они даже кричали что-нибудь вроде «Мэм! Остановитесь!.. Туда нельзя!.. Ну, что ты уставился на нее, Том? Немедленно вызови полицию! Мэм!.. Мэм!..»
Ей не оставалось ничего другого, кроме как идти ва-банк. Я не знаю, успела ли она перекреститься. Я не уверен, успела ли она произнести про себя «Встречай меня, счастье!..»
И вот печальный результат: вход остался закрытым для нее. Можно не сомневаться, что она, безусловно, сделала что-то не так. Может быть, забыла какую-то деталь от волнения. Возможно она, вправленная и обрамленная в прозрачно-голубое сияние рамы,
поторопилась. Кому-кому, а мне то уж точно не нужно рассказывать о том, что чувствует выброшенная на берег рыба-самоубийца на фоне спасительной синевы водоема за ее спинным плавником. Сколько я себя помню, эта рама продолжает вписывать меня в себя и ни на одну минуту не оставляет наедине с собой. Довольство собственным рабством снимает кучу проблем. И все же, по крайней мере, одна из них остается с тобой навсегда. Там, на невидимой никому, повернутой к стене плоскости, за каждой рамой скрывается крючок. С него не спрыгнуть и не соскочить. На это ни у кого не хватает решимости.
Мы прикованы к Земле ложно понятым чувством безопасности. Нам и невдомек, что, на самом деле, как итог наших липовых достижений, мы сидим на пороховой бочке, которая бы уже давным-давно разорвала на мелкие кусочки нас всех, если бы кому-то не пришла в голову спасительная идея взяться за освоение новых горизонтов здешнего мира – тех, что мы еще не успели осквернить. Млечный путь хорош для нас лишь тем, что его… много! Даже для нас с нашей чисто космической, по масштабам, жадностью и способностью загадить гораздо большее пространство, чем то, которое нам, на самом деле, нужно, потому что свобода, в нашем понимании, – нечто существенно большее, чем размеры нашего гроба.
У меня не было ни малейших сомнений в том, что Шеннон проинструктировала ту, которой больше нет, с той же внимательностью к деталям, с которой объяснила это мне. Впрочем, откуда взялась эта моя уверенность в том, что Шеннон хотела нашей встречи? Почему я решил, что сбывшаяся судьба двух, по большому счету, не самых близких ей людей, входила в круг ее безусловных задач? Что если она просто-напросто подшутила над нами,– двумя, давно взрослыми людьми, которые не взяли за труд самостоятельно обзавестись друг другом в этой жизни? Сколько раз я становился свидетелем до колик смешной картины, когда некто – совершенно все равно, кто именно – становился объектом розыгрыша своих ближних по одной-единственной причине: он свято уверовал в свою значимость. И это правило оставалось неизменным для всех, начиная с самого Господа Бога. У меня нет ничего, кроме догадок, которые к делу, как говорится, не пришьешь.
В конце концов все, что мне известно наверняка, так это тот непреложный факт, что в какое-то мгновение та, что должна была стать, для меня всем в этой жизни, вместо того, чтобы сделать меня счастливым, по чистой случайности сломала каблук, и это стало единственной причиной, которая оторвала подошву туфли от пола. Мне знаком этот пол. Я думаю, в тот день свершений, от него, точно также, как и теперь, пахло теплым запахом мастики. Веками проверенным средством. Гарантия качества ухода за полами. Сейчас такой ослепительный блеск можно увидеть, и такой изумительно-теплый запах можно почувствовать в одних только музеях. И в королевских дворцах. Успокаивает нервы посетителей. Усыпляет тех, кто покоится в мраморных гробницах. Заставляет на мгновение задуматься о вечном – о том, чего, при нашем, совершенно наплевательском отношении к действительности, никогда не произойдет.
* * *
На панели задач зажглась и тут же погасла навсегда памятная иконка и выплывшая на мгновение подсказка высветила до боли знакомый текст: прибыла новая весточка, приятель!
Чисто механически я поддел взглядом острие управляемого телепатически курсора и коснулся им иконки с почтовым голубем на ней. Послание состояло из одного-единственного слова. Адресат был мне не известен. Бессмысленная аббревиатура, если она, в самом деле, подразумевалась под ничего не говорящим мне сочетанием цифр и букв, не хранила даже намека на попытку ее расшифровать. Я и не стал терять время.
Внезапно, поверх всей этой абракадабры по экрану промелькнула бегущая строка: «Проблемы?»
«Да как вам сказать»,– шепотом произнес я, не ожидая от продолжения этого заочного общения ровным счетом ничего. Догадливая программа тут же перевела сказанное в запись, после чего незамедлительно отправила его моему невидимому визави.
«А как насчет штурмовой атаки в виде тройного с содовой?»
«Это уже пройденный этап.»
«Ты мне симпатичен. Появилось желание помочь.»
«И есть возможности, которые позволяют сделать это?»
«Вроде, как да.»
«Тогда удиви меня!»
«Попытаюсь. В наборе твоих характеристик есть единственный, зато крупный минус. Ты невнимателен. Все дело лишь в этом.»
«?..»
«!»
«И что же теперь делать?»
«Исправляться.»
«И каким же образом?»
«Для начала рекомендую обратить внимание на то, что раньше ускользало от твоего внимания.»
«Есть желание воспользоваться намеком?»
«Есть. Ты поместил свои вирусы и их ДНК в некую условную среду, позабыв об их исконной принадлежности – средней полосе планеты, которая, по сути, ничто иное как линия симметрии, разделяющая две половинки смыслового эллипса.»
«И это хоть сколько-нибудь значимо?»
«Пролагаю, что да. Впрочем, и это еще не все. Ты забыл, что имеешь дело с двойной планетой. Лефт-Кун-Ри – это лишь часть того, что вращается вокруг звезды Ка-Уме-Цор.»
«И что с того, что кроме Лефт-Кун-Ри есть еще одна, парная с ней планета, под названием Райт-Кун-Ри?»
«Она не парная. Она – ее зеркальное отражение. Зеркальное».
«Простите, с кем имею честь?»
«Если вы не дока по части этикета, я бы посоветовала уделить этой части нашего общения место ближе к концу нашей крохотной дискуссии. Не возражаете?»
««Посоветовала»? Как там по-французски? «Шерле-ля… И что-то еще, что рифмуется с Нотр-Дам»? Что ж, один-ноль в пользу всегда прекрасных дам!.. Мне осталось задать лишь один, чисто шкурный вопрос: по части подсказок вы исчерпали свой лимит?»
«Господь с вами! Подсказывать, по-настоящему, я еще и не начинала. И поскольку вся информация, нужная мне для этого, у меня под рукой, я, пожалуй, начну. Делиться плодами своими наблюдательности.»
«Дерзайте!»
«Честно говоря, когда я пытаюсь понять, по какой причине вам, в течение вот уже двух недель, не удалось понять то, на что мне пришлось потратить не более пяти минут, поневоле приходится напомнить о вышесказанном. Невнимательность – вот, пожалуй, единственное, чего вам не хватает для того, чтобы чувствовать себя успешным независимо от времени года и погоды на дворе.»
«Другими словами..?»
«Будь оно иначе, мне не пришлось бы напоминать вам о факте, который, по непонятной мне причине, обошел вас стороной. В период созревания, лепестки Пэло-Врай приобретают не часто встречающееся в живой природе свойство. Их чашеобразные структуры все больше становится похожими на крошечные зеркала. Начиная с этого момента, в них смотрятся звезды.»
«Я искренне ценю поэтичность вашего дарования. Но вот, что меня интересует в гораздо большей степени, так это любая другая ипостась моего яркого, легко запоминающегося образа. Другими словами, есть ли что-нибудь еще, чем я могу быть полезен?»
«Можете, и не в последнюю очередь для себя самого. Рекомендую начать с воспоминаний о методе шифровки написанного великим Леонардо. Попробуйте воспользоваться зеркальцем в следующий раз, когда на вас ниспадет просветление, и вот тогда, я думаю, вам удастся сочинить вашу следующую удачную формулу. А я позволю себе откланяться до тех пор. Удачи!»
Горящая ровным неоновым светом зеленая лампочка у адреса с так и не разгаданной мной аббревиатурой, погасла. Мой визави отключилась, так и не выполнив невысказанную мною вслух просьбу. Она не представилась.
Кем она была? По какому праву позволила себе вмешаться в сою жизнь, не спросив на это разрешения? Какими техническими возможностями располагала, чтобы оказаться в достаточной степени осведомленной о моих проблемах?
Я мог продолжать множить список вопросов, на которые не было ответов.
Как ни странно это звучит, но на подавляющее большинство этих вопросов ответов нет до сих пор, и я не уверен, что смогу их когда-нибудь получить.
Мы рождаемся в трехмерном пространстве, обусловленном проявлением силы тяжести и кучей других ограничений, к которым – спасибо шишкам и шрамам! – привыкаем с детства. Мы – ограниченные существа уже потому, что живем в ограниченном объеме жизненного пространства, частью которого является пространство информационное. Мы знаем меньше, чем нам бы того хотелось, и никогда не узнаем всего, чего хотелось бы нам знать. Я не верю в реинкарнацию. Скорее всего, это значит, что и в следующей моей судьбе мне не дано будет узнать всех секретов и тайн моей нынешней жизни. Вероятно, этого одного будет достаточно, чтобы почувствовать себя глубоко несчастным в тот момент, когда мне придется навсегда покинуть этот мир. Впрочем, надеюсь, что у меня хватит мудрости оценить прожитое не с позиций оставшегося за гранью моего восприятия, а исходя из объема того, что мне удалось постичь. Слабая, но утешительная надежда!
После общения с неизвестной мне визави – мне хотелось верить, что в моей жизни объявился не очередной злодей, а ангел-хранитель в виде то ли ментора, то ли друга. Я понимал, что оснований для того, чтобы завидовать самому себе у меня было явно недостаточно, но, такова уж людская природа, мне хотелось верить, что я стою, по крайней мере, чужой заботы.
При любом раскладе, терять мне было совершенно нечего. Я быстро уточнил в справочной литературе, каким именно образом великий художник, механик и изобретатель прошлого шифровал свои дневники.
Ответ появился спустя доли наносекунды. Я не ошибся. Для шифровки мастер эпохи Возрождения приставлял к бумаге крошечное зеркальце и писал то, что видел. Только не на бумаге, а в зеркальце. В результате, читателю без зеркала, прочитать написанное на бумаге было, практически, невозможно.
Ветерок пробежал по моей спине, и я понял, что я уловил одно из прочувствованных ощущений вдохновения. Оформить покупку совершенно ненужного мужчине предмета было делом одной минуты. Нет, я не скупердяй, хотя бессмысленных трат стараюсь избегать. В данном случае, хотя я и не был уверен в результате подсказанного предмета, я решился на эту трату без колебаний. Тем более, что речь шла о сумме, которая не могла меня разорить. Даже с учетом скорости доставки. Несколькими минутами позже я услыхал жужжание почтового дрона за окном с легкой бандеролью для меня в грузовом отсеке.
Я раскрыл окно, и крохотный почтовый курьер вплыл в комнату, и завис над моей неубранной постелью. Две половинки поддона грузового отсека разошлись в разные стороны, и простенькое зеркальце, упакованное в прозрачность пластиковых пупырышек во избежании любых почтовых коллизий, упало на мою подушку. После этого дрон совершил прощальный круг по периметру моей комнаты, выскользнул в окно и исчез из вида.
Распечатать посылку был делом одной минуты.
Я по памяти набросал последнюю по счету из пришедших мне в голову структурных формул антибиотика и схватился за зеркальце, как за палочку-выручалочку.
Не помню, сколько именно времени прошло, прежде чем я почувствовал легкий голод. Заказывать что-нибудь онлайн и ждать, пока очередной дрон поставит на мой кухонный стол что-нибудь вроде лукового супа под густой коричневой пенкой из ночного кафе в Париже – одного только аромата этого блюда уже достаточно, чтобы простить себе, все без исключения, ошибки молодости.
В надежде сэкономить побольше времени на эксперименты с зеркальцем, я спустился в фойе дома, в котором арендовал свою крошечную, но довольно уютную квартирку. Там всегда можно было выбрать себе что-нибудь, хотя и не столь знаменитое, но вполне приемлемое, чтобы утолить не слишком притязательные вкусы одинокого мужчины.
Так и вышло. Не прошло и пятнадцати минут, и я смог вернуться к своим опытам с зеркальцем. Прошло еще полчаса, прежде чем я понял, что дама прекрасная, как только что выяснилось, рне во всех отношениях, которую я принял за ангела-хранителя, на самом деле оказалась, всего лишь, шутником, единственной целью которого было меня меня разыграть.
Что только я не делал, чтобы заставить зеркальце работать! Я приставлял его ко всей формуле сразу, снизу и сверху, с левого и с правого бока, я пытался разрезать зеркальной толщиной тонкого стекла части формулы в той или иной последовательности. Я даже пытался разделить написанную формулу косой диагональю чтобы узнать не в этом ли кроется секрет успешной формулы, способной изменить законы внеземной природы и погасить пылкую страсть странного растения с зеркальными чашами лепестков к размножению. Все было тщетно!
Злой на себя донельзя, я лег спать, а утром, проснувшись, решил ничего не говорить своим подчиненным на работе из опасения, что меня поднимут на смех.
Еще один день прошел также, как все предыдущие в бессильных попытках найти подход к тайне, тщательно оберегаемой загадочным растением. Тем не менее, вечером я не плелся домой, как всегда до того, а буквально летел на крыльях нетерпеливого ожидания. У меня, по-прежнему не было ни малейшей уверенности в том, с кем я имею дело: с помощником? Со злодеем-шутником? С транжиром чужого времени?
Едва я запер за собой дверь своей квартиры, как туже со всех ног бросился к рабочему креслу у спящего, как это казалось на первый взгляд, беспробудным сном экрану монитора. Но стоило мне мысленно коснуться острия курсора, застывшего было в дупле столетнего хаба-паба в центре застывшей картинки какого-то курорта Ма-Тео-Кела-Ву, и комп проснулся. Колода заставок на рабочем столе рассыпалась по всему полю монитора, и вот уже вторая по счету увеличенных во весь экран визитных карточек очередного курорта заслонила собой первую, третья пришла на смену второй, и моя многоплановая заставка, которую я называл «визуальный перпетуум мобиле» дала мне понять: комп готов выполнить любое задание.
На баре задач горела ровным неоновым светом до боли знакомая иконка и выплывшая на мгновение подсказка высветила до боли знакомый текст: получи весточку, приятель!
Ни тебе здрасти, ни, обычного в таких случаях, вопроса о делах. Сообщение от уже знакомого мне адресата состояло из четырех знаков:
«?..»
«То есть?» – в тон моему собеседнику ответил я, подчеркнуто игнорируя знакомство с общечеловеческими правилами вежливости, этикета и правописания.
«Как далеко вам удалось продвинуться с помощью зеркальца?»
«К сожалению, ничуть не дальше, чем без него.»
«Это моя вина.»
«Нужно отдать вам должное: вам удалось меня разыграть. Обычно такие номера со мной не проходят. Это, если хотите, можно рассматривать как комплимент.»
«Господ с вами! У меня нет времени на пустопорожние развлечения. Я слишком, для этого, занята. Но вы правы. По крайней мере, в том смысле, что мне следовало иметь ввиду степень вашей неосведомленности.»
«Вы, собственно, о чем?»
«Надеюсь вас не оскорбит моя откровенность. Мое предположение о том, что вам, вероятно, хоть что-нибудь известно о природе зеркал, оказалось излишне комплиментарным.»
«Как это понимать?»
«Я забыла научить вас тому, как именно нужно смотреть в зеркало, чтобы оно могло вам доверять. Другими словами, как его приручить.»
«Приручить? Зеркало? Если не секрет, вы в эту минуту пребываете в стенах юдоли скорби? Я имею ввиду специальное медицинское учреждение, предназначенное для оказания помощи пациентам с некоторыми, впрочем, очень небольшими, ментальными проблемами. Угадал?»
«Нет. Я общаюсь с вами из моего номера, расположенного на высоте последнего этажа в здании, что обычно служит визитной карточкой хорошо вам известного курорта. Насколько мне известно, это фото входит в колоду заставок на вашем компьютере. Мне искренне жаль, что ваше знакомство с этой райской жемчужиной туризма ограничивается одним только визуальным знакомством. Мне всегда казалось, что ваш талант до сих не оценен, даже в малейшей степени, так, как он того заслуживает. И, можете мне поверить, если среди ваших многочисленных талантов числится «покладистость», я смогу убедить вас в том, на что именно вы вправе рассчитывать в случае, если вы готовы сменить прописку и место работы.»
«У вас есть для меня работа?»
«Вы чертовски догадливы! Впрочем, разговор на эту тему мне бы хотелось отложить до лучших времен. Тем более, что на сегодня у нас с вами есть более неотложные задачи. Давайте, для начала, вернемся к нашему предыдущему общению. Напоминаю, первое, что вам нужно сделать, это научиться работать с зеркалом.
