Полная версия
Почему мы расстались
Дэниел Хэндлер
Почему мы расстались
Original title:
Why We Broke Up
by Daniel Handler
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
U.C.C. copyright notice on the Translation
Text copyright © 2011 by Daniel Handler
Art copyright © 2011 by Maira Kalman
Published by arrangement with Charlotte Sheedy Literary Agency. All rights reserved.
© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024
* * *Шарлотт – вот почему мы встретились.
Д. Х. + М. К.
Почему мы расстались
Дорогой Эд,
через секунду ты услышишь глухой удар о землю. Около входной двери, которой никто не пользуется. От этого удара скрипнут дверные петли, ведь на землю, брякнув, опустится что-то очень тяжелое и важное, и Джоан оторвется от готовки. Она беспокойно взглянет на кастрюлю: отойдешь – стряпня пригорит. Я прямо-таки вижу отражение ее нахмуренного лица в булькающем соусе или каком-то другом вареве. И все же она пойдет посмотреть. А ты нет, Эд. Ты не сдвинешься с места. Наверное, ты, весь потный, сидишь один в своей комнате наверху. Тебе надо бы принять душ, но ты – я надеюсь, – убитый горем, валяешься на кровати, так что дверь откроет твоя сестра Джоан, хотя то, что ударилось о землю, предназначается тебе. Ты даже представить не можешь, что бросили у твоей двери. Ты даже не подозреваешь, почему это случилось.
Сегодня прекрасный день: светит солнце и все такое. В такие дни обычно думаешь, что все будет хорошо и так далее. Не самый подходящий день для всего этого, не самый подходящий день для нас, ведь мы встречались, когда на улице то и дело шел дождь: с 5 октября по 12 ноября. Но сейчас на календаре декабрь, небо прояснилось, и мне тоже все стало ясно. Сейчас, Эд, я расскажу тебе, почему мы расстались. В этом письме будет вся правда о случившемся. А самая главная правда в том, что я чертовски тебя любила.
О землю стукнулась коробка, Эд. Я оставляю ее тебе. Я нашла ее в подвале и забрала себе, когда наши вещи перестали помещаться в ящике прикроватной тумбочки. А еще я боялась, что мама что-нибудь найдет, потому что ее так и тянет выведать мои секреты. Поэтому я свалила все вещи в коробку, спрятала ее в шкаф и поставила на крышку туфли, которые не ношу. В коробке все до единого воспоминания о нашей любви, трофеи и обломки отношений – словно конфетти, оставшиеся в канаве после праздника, словно хлам, вышвырнутый на обочину. Я вываливаю все содержимое коробки обратно в твою жизнь, Эд, не оставив себе ни единой нашей вещи. Я бросаю у тебя на крыльце коробку, Эд, но на самом деле я бросаю тебя.
Признаюсь, звук, с которым коробка стукнется о землю, заставит меня улыбнуться. В последнее время это редкость. С недавних пор я вылитая Эме Рондле в «Небеса тоже плачут», французском фильме, который ты не смотрел. Она играет модельера-убийцу и за весь фильм улыбается только два раза. Первый раз – когда главного злодея, убившего ее отца, сбрасывают с крыши, но я сейчас думаю о другой сцене. Я думаю о финале, когда героиня наконец получает конверт с фотографиями и, не распечатывая, сжигает его в вычурной пепельнице. Девушка понимает, что все кончено, она зажигает сигарету и, стоя в роскошном зеленом платье, смотрит, как стайка дроздов вьется вокруг церковного шпиля. Эта картина так и застыла у меня перед глазами. Так улыбаются, когда в мире все снова идет своим чередом. Я улыбаюсь так же, потому что любила тебя, а теперь вышвыриваю твой хлам прочь из своей жизни, туда, где и тебе самое место. Я знаю, что тебе, Эд, этого точно не понять, но, может, если я расскажу тебе все с начала до конца, на этот раз до тебя дойдет. Ведь мне и теперь хочется, чтобы ты все понял. Конечно, я тебя больше не люблю, но все же я могу тебе кое-что показать. Ты знаешь, что я хочу стать режиссером, но ты никогда не видел, какие фильмы я проигрываю у себя в голове, и вот поэтому, Эд, мы и расстались.
На крышке коробки я нацарапала свою любимую цитату Хоука Дэвиса – он настоящая легенда, – и мне кажется, что каждое мое слово пропитано Хоуком Дэвисом, ведь это письмо я пишу, подложив крышку под лист. Пикап с логотипом магазина отца Эла потряхивает, поэтому некоторые слова выходят корявыми – вот уж не повезло тебе все это читать. Утром я позвонила Элу, и на вопрос: «Угадай, почему я звоню?» – он тут же ответил:
– Хочешь попросить меня куда-то тебя подбросить на папином пикапе.
– А ты хорош, – сказала я. – Почти угадал.
– Почти?
– Ладно, да, ты угадал.
– Хорошо, сейчас найду ключи и приеду.
– Они, наверное, остались у тебя в куртке со вчерашнего дня.
– Ты тоже неплохо соображаешь.
– Хочешь, скажу, куда мы поедем?
– Расскажешь в машине.
– Но я хочу сейчас.
– Это неважно, Мин, – сказал Эл.
– Зови меня мисс Безысходность, – сказала я.
– Почему?
– Собираюсь вернуть Эду его хлам, – ответила я, глубоко вздохнув, и услышала такой же вздох в трубке.
– Неужели?
– Да. Пора с этим заканчивать, правда?
– Конечно, если ты готова. Ты ведь готова?
Снова глубокий вздох, на этот раз куда более взволнованный.
– Да.
– Тебе грустно?
– Нет.
– Мин.
– Ну да, мне грустно.
– Ладно, я нашел ключи. Буду через пять минут.
– Хорошо.
– Хорошо?
– Я просто смотрю на цитату на крышке коробки. Помнишь у Хоука Дэвиса? «У тебя либо есть чувства, либо их нет».
– Скоро буду, Мин.
– Эл, прости. Мне не стоило…
– Мин, все в порядке.
– Ты не должен приезжать. Просто коробка слишком тяжелая, и я не знаю…
– Мин, все в порядке. И конечно же, я должен приехать.
– Почему?
Он вздохнул в трубку, а я все пялилась на крышку коробки. Я буду скучать по цитате, которую видела каждый раз, открывая шкаф, но по тебе, Эд, я не скучаю.
– Потому что, Мин, – ответил Эл, – ключи были в куртке, как ты и сказала.
Эл – очень хороший человек, Эд. Мы с тобой познакомились у Эла на вечеринке, на которую он тебя не пригласил, потому что и тогда был о тебе невысокого мнения и не хотел видеть на празднике в честь своих горьких шестнадцати ни тебя, ни кого-то еще из твоей банды шумных качков. Я ушла из колледжа пораньше, чтобы помочь Элу приготовить песто из одуванчиков, в который мы положили горгонзолу вместо пармезана, чтобы он сильнее горчил. Песто мы вылили на клецки с чернилами кальмара, которые купили в магазине отца Эла, потом из красного апельсина приготовили заправку для фруктового салата и испекли огромный кекс в форме сердца, добавив в него шоколад с 89 процентами какао. Кекс получился такой горький, что есть его было невозможно. А вы с Тревором, Кристианом и остальными дружками завалились к Элу без приглашения, жались в углу и выпили всего-то девять бутылок горького темного эля «Скарпиас». Я была хорошим гостем, Эд, а ты даже не сказал виновнику торжества: «К сожаленью, с днем рожденья» – и не вручил ему подарок, и вот поэтому мы и расстались.
Это крышечки от бутылок горького темного эля «Скарпиас», который мы с тобой пили в тот вечер во дворе у Эла. Я прямо-таки вижу яркие колючие звезды, пар от нашего дыхания в холодном воздухе, тебя в спортивной куртке и себя в кофте Эла, которую я всегда беру у него в гостях. Эл уже достал чистую сложенную кофту, когда я поднялась к нему в комнату, чтобы вручить подарок до прихода гостей.
– Я же говорил, что мне не нужен подарок, – сказал Эл. – Достаточно того, что ты помогла мне с вечеринкой. Ты вовсе не обязана…
– Я делаю это не потому, что обязана, – ответила я: мы с Элом пользовались одними и теми же карточками с терминами, когда перешли в колледж. – Я кое-что нашла для тебя. Идеальный подарок. Открой.
Он с неуверенным видом взял сверток.
– Открывай скорее, с днем рождения.
– Что там?
– То, о чем ты мечтаешь. Очень на это надеюсь. Открывай. Не зли меня.
Эл зашуршал бумагой, наконец разорвал ее и чуть не задохнулся. Я ликовала.
– Где ты его нашла?
– Ну разве, – сказала я, – у парня на вечеринке в Una settimana straordinaria[1] был не точно такой же?
Эл улыбался, глядя на коробочку. В ней лежал темно-зеленый галстук с орнаментом из ромбов. Я несколько месяцев хранила его в ящике с носками.
– Доставай, – сказала я. – Надень его сегодня. Правда ведь, это точно такой же?
– Когда тот парень вылезает из Porcini XL10, – сказал Эл, глядя на меня.
– Тебе в любом фильме только такие сцены и подавай. Надеюсь, галстук тебе нравится.
– Да, Мин. Очень. Где ты его нашла?
– Незаметно смылась в Италию, соблазнила Карло Ронци, а когда он уснул, пробралась в комнату с его старыми костюмами…
– Мин.
– Ладно, я нашла его на гаражной распродаже. Давай завяжу.
– Я сам могу завязать себе галстук, Мин.
– Но не в день рождения. – Я принялась возиться с воротником Эла. – Тебя в нем просто заживо сожрут.
– О ком ты?
– О девушках. Женщинах. Которые придут на вечеринку.
– Мин, сегодня придут те же друзья, что и обычно.
– Почему ты так в этом уверен?
– Мин.
– Разве ты не готов? Я вот готова. Уже совсем не думаю о Джо. Грустить о той летней интрижке – ну уж нет. А ты? Ведь в Лос-Анджелесе ты был сто лет назад…
– В прошлом году. Вообще, даже в этом, но в прошлом учебном году.
– Ну да, а теперь начался наш предпоследний год в колледже, первый серьезный этап в нашей жизни. Разве ты не готов? К вечеринкам, к романтике, к Una settimana straordinaria? Разве ты – ну, не знаю, – разве ты не жаждешь…
– Я жажду попробовать песто.
– Эл.
– А еще жажду повеселиться с друзьями. Всё. Это самый обычный день рождения.
– Наступают твои горькие шестнадцать! Хочешь сказать, что если перед тобой затормозит девушка на Porcini как там его…
– Ладно, да, к машине я готов.
– Когда тебе исполнится двадцать один, – сказала я, – куплю тебе машину.
Эл очень медленно вздохнул, глядя на меня.
– Ты не сможешь этого сделать, Мин.
– Я могу достать то, о чем ты мечтаешь. Видишь, один раз у меня это уже получилось.
– Да, ты можешь завязать галстук. Но купить машину – это все равно что сплести аксельбант. Забудь об этом.
– Ладно, ладно.
– Но спасибо тебе.
Я пригладила Элу волосы.
– С днем рождения, – сказала я.
– Вот кофта, если замерзнешь.
– Конечно, замерзну, ведь я буду ютиться во дворе, пока ты погружаешься в мир страстей и приключений.
– И песто, Мин. Помни о песто.
Внизу Джордан включил горький плейлист, над которым мы так долго горбатились, а Лорен ходила по комнате с длинной спичкой в руках и зажигала свечи. Тишина на площадке – так ощущались эти десять минут, когда в воздухе искрилось предвкушение самого невероятного, но ничего не происходило. А потом раздвижные двери со свистом разъехались, и в дом ввалились Моника с братом и парнем, который играет в теннис. Они принесли с собой вино, которое стащили на новоселье у мамы, – бутылка еще была обернута подарочной бумагой, – сделали музыку погромче, и вечер начался. Я втихомолку искала девушку для Эла. Но ни одной подходящей я не нашла: они все были либо с блестками на щеках, либо слишком дергаными, либо ничего не понимали в кино, либо уже с кем-то встречались. А потом совсем стемнело, лед в большой стеклянной миске почти растаял, будто полярным шапкам пришел конец. Эл все говорил, что пора подавать кекс, и тут, словно песня, забытая песня из плейлиста, в доме и в моей жизни появился ты.
Ты казался сильным, Эд. Наверное, ты всегда кажешься сильным: такие уж у тебя плечи, такой уж у тебя подбородок, такие уж у тебя руки, которыми ты размахивал, проходя по комнате, такая уж у тебя шея – теперь я знаю, что тебе нравится, когда ее целуют. Сильный, вымытый, уверенный в себе, крепко сложенный, даже приветливый, но не желающий угождать. Полный сил и мощный, как боевой клич. Я сказала «вымытый». А имела в виду «изумительный», Эд. У меня перехватило дыхание, как у Эла, когда тот открыл мой идеальный подарок.
– Люблю эту песню, – сказал кто-то.
Ты, наверное, всегда так ведешь себя на вечеринках, Эд: медленно ходишь из комнаты в комнату, поводя плечами, и здороваешься глазами с каждым встречным. Некоторые гости пристально изучали тебя взглядом, кое-кто из парней дал тебе пять, а Тревор и Кристиан, словно телохранители, хотели было закрыть тебя спинами. Тревор был изрядно пьян, ты вслед за ним вышел из комнаты, скрывшись из виду, а я еле дождалась очередного припева и пошла тебя искать. Сама не знаю почему, Эд. Мы ведь встречались и раньше. Все остальные тоже видели тебя не в первый раз: скажем, ты как фильм, который все смотрели в детстве, – нет такого человека, который бы тебя не знал. Но в ту самую минуту, тем самым вечером мне вдруг очень-очень захотелось посмотреть на тебя еще раз. Прошмыгнув мимо парня, который выиграл конкурс по естествознанию, я заглянула в столовую. На стенах были развешаны рамки с фотографиями Эла: он с неловким видом сидел на ступеньках церкви. Все комнаты были переполнены, в доме было слишком жарко и слишком шумно, и я, взбежав по лестнице и постучавшись на случай, если кто-то уже занял кровать Эла, захватила кофту и выскользнула во двор. Хотела подышать и надеялась встретить тебя. И да, ты был во дворе. И что меня потянуло прийти туда, где с ухмылкой стоял ты, держа в руках две пивные бутылки, пока Тревора рвало на клумбу мамы Эла? Это зрелище точно для меня не предназначалось. «Это же не мой день рождения», – подумала я. Ни к чему мне было выходить во двор. «Господи, да ведь тебя, Эд Слатертон, – сказала я себе, – даже не приглашали».
Что на меня нашло? Что я творю? Но тут я громко спросила тебя, что случилось.
– Со мной ничего, – ответил ты. – А вот Треву нехорошо.
– Пошел ты, – проворчал Тревор из кустов.
Ты засмеялся, и я тоже засмеялась. Ты поднял бутылки к фонарю над крыльцом, чтобы понять, какая из них чья.
– Вот, держи, из нее никто не пил.
Обычно я пиво не пью. Обычно я вообще не пью. Я взяла бутылку.
– Это же пиво твоего друга?
– Не нужно ему смешивать, – отозвался ты. – Он уже выпил полбутылки «Паркерса».
– Правда?
Ты посмотрел на меня и забрал бутылку, потому что я никак не могла ее открыть. Ты справился с этой задачей за секунду и, протянув мне бутылку, всунул мне в ладонь, словно монеты, словно тайные богатства, две крышечки.
– Мы продули, – объяснил ты.
– Что же он делает, когда вы выигрываете? – спросила я.
– Выпивает полбутылки «Паркерса», – ответил ты, и тут…
Джоан рассказала мне потом, что однажды тебя избили на командной вечеринке после провальной игры, поэтому после проигрышей ты стал приходить на чужие тусовки. Джоан предупреждала, что встречаться с такой звездой баскетбола, как ее брат, непросто.
– Ты с ума сойдешь от одиночества, – говорила она, облизывая ложку и делая песню Хоука погромче. – Помрешь со скуки, пока твой баскетболист будет разъезжать по миру и стучать мячом об пол.
Я по глупости думала, что мне на это плевать.
…И тут ты спросил, как меня зовут. Я ответила, что сокращенно меня зовут Мин, а полностью – Минерва, в честь древнеримской богини мудрости, и что меня так назвали, потому что папа получил магистерский диплом, когда я родилась, и что – нет, даже не думай, нельзя – называть меня Минни может только бабушка, потому что она сказала – я спародировала ее голос, – что любит меня больше всех.
Ты сказал, что тебя зовут Эд. Как будто я этого не знала. Я спросила, почему вы проиграли.
– Не будем об этом, – ответил ты. – Если я стану рассказывать, как все было, это заденет все мои чувства.
Мне понравилась фраза все мои чувства.
– Все до единого? – спросила я. – Правда?
– Ну, – сказал ты и глотнул пива. – Одно или два чувства у меня еще остались. Я еще могу что-то чувствовать.
Я тоже что-то чувствовала. Конечно, Эд, ты все равно рассказал мне, как вы проиграли – ты же парень. Тревор похрапывал, лежа на газоне. Пиво было отвратительным на вкус, и я потихоньку выливала его на холодную землю, а из дома доносилось пение. К сожаленью, Эл, с днем рожденья тебя – и Эл ни разу не припомнил мне, что я стояла во дворе с парнем, о котором он был невысокого мнения, вместо того чтобы смотреть, как мой друг задувает шестнадцать черных свечей на темном несъедобном торте – с днем рожденья тебя. Ты рассказывал мне про матч, оживленно жестикулируя худощавыми руками, заново переживая каждый пас. Рукава твоей куртки слегка поскрипывали при движении. Я до сих пор ничего не понимаю в баскетболе, для меня это шумная неразбериха с крикливыми людьми в спортивной форме, и хоть я тебя и не слушала, я жадно ловила каждое слово. Знаешь, что мне понравилось, Эд? Слово лэй-ап – в нем было что-то манящее. Я смаковала его – лэй-ап, лэй-ап, лэй-ап, – пока ты говорил про финты, фолы, штрафные, блок-шоты и промашки, после которых все пошло не так. Ты исполнил лэй-ап – и мяч спикировал точно в корзину, как ты и хотел, а из дома уже доносилась новая песня: И то, что он горький парень, и то, что он горький парень, и то, что он горький парень, не может никто отрицать. Я бы вставила эту песню в фильм. Она так отчетливо звучала из окна, что твои слова казались мне просто бубнежкой на спортивную тему. Закончив рассказ, ты изящным движением швырнул бутылку об изгородь и вдруг произнес:
– Могу я…
Я подумала, что ты хочешь спросить, можно ли тебе называть меня Минни. Но ты хотел знать, можно ли мне позвонить. С какой стати ты задал мне этот вопрос? С какой стати я ответила да? Я бы ответила да, Эд, и разрешила бы тебе называть меня ненавистным именем, которое я терпела только от человека, любившего меня больше всех. Но я ответила: «Да, конечно, звони, и, может, на следующих выходных сходим в кино». У желаний, Эд, есть одно свойство: ты понимаешь, о чем мечтаешь, только когда это что-то появляется у тебя перед глазами. Как галстук на гаражной распродаже – идеальная вещица в полупустом ящике. Ты запросто заявился к Элу без приглашения, но вот вечеринка закончилась, и я мечтала только о тебе, словно о самом желанном подарке. Я ведь даже никого не искала – а если и искала, то точно не тебя, – но теперь мое сердце рвалось куда-то в темноту и стучало так громко, что Тревор в любой момент мог проснуться.
– Это был Эд Слатертон? – спросила меня Лорен, стоя с пакетом в руках.
– Где? – откликнулась я.
– Там. Не задавай глупых вопросов. Это был он. Кто его пригласил? Просто бред какой-то, что он здесь забыл?
– Ну да, – сказала я. – Никто его не приглашал.
– И он попросил у тебя номер телефона?
Я сжала кулак, чтобы спрятать крышечки от бутылок.
– Угу.
– Эд Слатертон к тебе подкатывает? Он позвал тебя на свидание?
– Вообще-то никуда он меня не звал, – сказала я. – Он просто спросил, можно ли…
– Можно что?
Пакет зашуршал на ветру.
– Можно ли позвать меня на свидание, – созналась я.
– Господь всемогущий, – выдохнула Лорен и тут же добавила: – Как сказала бы моя мама.
– Лорен…
– Мин идет на свиданку с Эдом Слатертоном, – крикнула Лорен в открытую дверь.
– Что? – на пороге появился Джордан.
Эл, стоя у кухонной раковины, ошарашенно пялился на меня, как будто увидел енота.
– Мин идет на свиданку…
Джордан огляделся вокруг:
– Правда?
– Нет, – ответила я, – не совсем. Он просто взял мой номер.
– Ну да, он это просто так сделал, – хихикнула Лорен, засовывая в пакет мокрые салфетки. – Может, он работает в телефонной компании.
– Прекрати.
– Или коллекционирует телефонные коды.
– Лорен…
– Он позвал тебя на свидание. Эд Слатертон.
– Он не позвонит, – не уступала я. – Мы просто поболтали на вечеринке.
– Не принижай себя, – сказал Джордан. – Если так подумать, у тебя есть все, что Эд Слатертон ищет в миллионах своих подружек. У тебя две ноги.
– И ты относишься к углеродной форме жизни.
– Отстаньте, – сказала я. – Он не… Он самый обычный парень.
– Вы только послушайте ее: обычный парень. – Лорен подобрала какие-то бумажки. – Эд Слатертон позвал тебя на свидание. Просто бред. Такой же бред, как «Взгляд на крышу».
– Ничего бредового в этом нет, как и в прекрасном фильме, который, кстати, называется «Взгляд на потолок». И вот еще: он не позвонит.
– Поверить не могу, – сказал Джордан.
– А тут и не во что верить, – обратилась я ко всем присутствующим и к себе самой в том числе. – Была вечеринка, на нее пришел Эд Слатертон, теперь все закончилось, и мы убираемся.
– Ну так помоги же мне, – произнес наконец Эл, протянув мне мокрую чашу для пунша.
Я вбежала на кухню и стала искать полотенце.
– Это нужно выкинуть?
– Что?
Эл показал на крышечки, зажатые у меня в руке.
– А, да, – сказала я, но, отвернувшись, сунула крышечки в карман.
Эл отдал мне чашу с полотенцем и пристально посмотрел на меня.
– Эд Слатертон?
– Ага, – ответила я, стараясь не зевнуть. Меня распирало изнутри.
– И он правда хочет тебе позвонить?
– Не знаю, – сказала я.
– Но ты на это надеешься?
– Не знаю.
– Не знаешь?
– Он мне не позвонит. Это же Эд Слатертон.
– Я знаю, кто он такой, Мин. Но ты… зачем тебе?..
– Не знаю.
– Ты знаешь. Как ты можешь не знать?
Я умею уходить от ответа:
– С днем рождения, Эл.
Эл покачал головой – наверное, потому, что я улыбалась. Улыбалась я, наверное, потому, что вечеринка закончилась, а у меня в кармане остались крышечки от бутылок. Возвращаю их тебе, Эд. Забирай. Как бы я хотела вернуть тебе улыбку, и тот вечер, и все остальное.
Это билет с нашего первого похода в кино. Видишь, на нем написано: «“Грета на воле”, студент, утренний сеанс, 5 октября», день, о котором я никогда не смогу вспоминать спокойно. Не помню, твой это билет или мой, но помню, что я купила оба билета и ждала тебя у входа в кинотеатр, стараясь не переминаться с ноги на ногу, как будто на морозе. Ты почти опоздал – я уже потом поняла, что для тебя это нормально. Я что-то чувствовала. Ты не придешь – вот что я ощущала, представляя, что в фильме «5 октября» камера перемещалась бы туда-сюда по улице и захватывала бы в кадр меня: одинокая я с мрачным видом болтаюсь у дверей кинотеатра. «Ну так что, – думала я. – Ты всего лишь Эд Слатертон. Приходи. Что такого? Приходи, давай, где же ты? Черт, неужели все были правы насчет тебя? Докажи им обратное. Где ты?»
И вдруг ты, похлопав меня по плечу, снова появился в моей жизни из ниоткуда. Твои непросохшие волосы были зачесаны назад, и ты улыбался – наверное, волновался. Или, как я, почти не дышал.
– Привет, – пропищала я.
– Привет, – сказал ты. – Прости, что опоздал, если опоздал. Забыл, в какой кинотеатр мы идем. Сюда я обычно не хожу. Думал, мы в «Интернэшнл» собирались.
– В «Интернэшнл»? – «Интернэшнл» и «Карнелиан», Эд, это разные вещи. В «Интернэшнл» по кругу показывают британские фильмы по одним и тем же романам Джейн Остин и экологические документалки. – И кто же тебя ждал у «Интернэшнл»?
– Никто, – ответил ты. – Мне там было очень одиноко. Здесь мне больше нравится.
Мы стояли совсем рядом, и я открыла входную дверь.
– Значит, ты здесь никогда не был?
– В восьмом классе нам здесь показывали что-то про Вторую мировую. А до этого папа водил нас с Джоан смотреть какой-то черно-белый фильм. Это, кажется, было еще до того, как он встретил Ким.
– А я здесь чуть ли не каждую неделю бываю.
– Отлично, – сказал ты. – Теперь я знаю, где тебя искать.
– Угу, – пробурчала я, упиваясь твоими словами.
– Ладно, напомнишь, что мы сегодня смотрим?
– «Грета на воле». Шедевр П. Ф. Мейлера. Его редко увидишь на большом экране.
